CC BY
48
ЧОРОН. К ПРОБЛЕМЕ СЕМАНТИКО-ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ РИТУАЛЬНЫХ СОСУДОВ В ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЕ
© Петрова А.Г.*
Арктический государственный институт искусств и культуры, г. Якутск
В статье, рассматриваются функция и семантика ритуальных сосудов, на примере якутского кумысного чорона. Проводятся аналогии с ритуальными сосудами других народов, описание формальных характеристик связанных с мировоззренческими понятиями.
Ключевые слова: ритуальный сосуд, архаичное искусство, форма, символ, функция.
Синкретический характер архаичного искусства выражен в функциональной многоплановости вещей и предметов. Каждая вещь имела определенный семиотический статус. Якутский чорон (существующий в настоящее время в двух формах на поддоне и трех ножках) подобно многим сосудам ритуального характера являлся средоточием смыслов, символика его формы уходит корнями в древнейшее время.
Рис. 1. Антропоморфный сосуд из Сегвар Тюзкевеш (Венгрия), культура Тиса
В форме чорона на коническом поддоне «читается» известная антропоморфность, восходящая к представлениям о сосуде как о вместилище (рис. 1).
* Заведующий кафедрой Дизайна, кандидат искусствоведения, доцент.
В древнейших культурах, после установления и развития керамического производства распространились антропо- и зооморфные сосуды разнообразного использования, в том числе и ритуального. «Сосуды воспринимались как соотносящиеся с божествами, людьми, животными ритуальные инструменты. Форма сосудов нередко уподоблялась человеческому телу, чаще всего женскому, что подчеркивалось соответствующими элементами декора. Сосуд уподоблялся женскому лону, вместилищу новой жизни, на этом - по принципу симильной магии - основывалась семантическая связь сосуда с природными феноменами, рождающими новую жизнь» [1, с. 9]. Эта устойчивая ассоциация сосуда с человеческим телом («священный сосуд», «вместилище души»), до наших дней находит отражение во многих современных языках, где части сосуда соответствуют частям тела человека. Антропоморфизм сосудов также ярко проявился в формах китайских и забайкальских триподов (к которым восходит по всей вероятности форма трехного чорона) стилизованные ножки, которых имеют сходство с женской грудью. Символическая связь сосуда и женского начала проявляется и в процессе их изготовления, поскольку лепка керамических сосудов считалась преимущественно женским ремеслом.
Форму сосудов на поддоне можно назвать универсальной, поскольку она отражая древнейшие мировоззренческие понятия, была связана с сакральной, ритуальной практикой. Во многих культурах ножка-поддон всегда воспринимается как некое особое «возвышение» («поставить сосуд на возвышение») (рис. 2).
Рис. 2. Раненнеолитический сосуд на поддоне из Градешницы
Поддоны характерны для специфических емкостей, применявшихся в ритуалах, что иллюстрируется, например изысканными сосудами, обычно шаровидной или цилиндрической формы, встречающимися в кикладских поселениях острова Мелос. Так называемые кандилы - светильники, использовавшиеся, в ритуальных, сакральных целях, чем в повседневном обиходе
(рис. 3). Форма чорона практически идентична вотивным сосудам гуннского времени (вотивы из могильника Кокэль). Очевидны связи чорона со скифо-сакскими котлами с их характерными формами (рис. 4), сменившимися позднее гуннскими котлами на коническом поддоне. Они распространились по обширной территории Евразии. Котлы приобрели монументальность, а декор тулова геометрический характер [4, с. 128]. На архетипичность формы чорона на поддоне могут указывать другие находки на территории Европы например, т.н. антропоморфный сосуд из стоянки Кезенлё в Венгрии (рис. 5).
Рис. 3. Кандила из о. Мелос
Рис. 4. Бронзовые котлы У-Ш вв. до н. э. (Казахстан)
Рис. 5. Антропоморфный сосуд из Кезенле (Венгрия)
Рис. 6. Якутский чорон на трех ножках. XIX в.
Практически в каждой традиционной культуре существуют особые ритуальные сосуды, облик которых определяется ритуалом, мифом, важными для социума понятиями, например, функционально якутскому чорону чрезвычайно близки кубки - керо, кероны, или керу инков. Керо также украшали густо вокруг обода, гравируя на них линейные геометрические орнаменты. Керо обычно используемые попарно, играли важную роль в общественной жизни, поскольку именно их поднимали, провозглашая ритуальные тосты на праздниках [6, с. 201].
Вторая конструктивная форма - трехногие чороны, также может иметь связь с формами керамических сосудов на ножках, которые могли быть перенесены на деревянные изделия (рис. 6). Многие исследователи допускают, что ножки у чоронов появились в позднее время. Действительно при раскопках древнеякутских поселений ХГУ-ХУШ вв. часто обнаруживаются отдельные глиняные ножки, функциональное предназначение которых неясно. Однако у многих и в том числе родственных саха народов существовали подобные сосуды до относительно недавнего времени, еще в начале ХХ века. Важные сведения, проливающие свет на происхождение трехногих чоронов можно обнаружить у исследователей традиционного искусства Южной Сибири и Центральной Азии (С.И. Вайнштейн и др.). Это сохранившиеся до начала ХХ века реликтовые формы сосудов, практически идентичные трехногим чоронам (рис. 7). Подобные сосуды существовали на территории современных Тывы и Хакасии. По сведениям информаторов небольшие серебряные сосуды имели форму, напоминающую облик якутских чоронов но отдельно в качестве подставки к нему использовался небольшой треножник, на который ставили сам сосуд. Интересно, что формы трехногих сосудов найденных в погребениях ХУП-ХУШ вв. из коллекции ЯГОМиКНС им. Е.М. Ярославского чрезвычайно близки тувинским из петроглифических изображений, их объединяет прежде всего плоское дно, схематичные, грубоватые ножки (рис. 8).
Рис. 7. Петроглифические изображения трехногих сосудов (Тыва) ХУШ в.
Рис. 8. Чорон XVI в. из коллекции ЯГОМИ и КНС им. Е.М. Ярославского
Рис. 9. Трипод миштеков. 900 г. (Монте-Альбан)
Данная форма является весьма распространенной в ритуальной практике многих народов. Об использовании в ритуалах специфических трехногих сосудов говорят памятники монументальной пластики и живописи американцев тесно связанные с мифологией и ритуалом, например фреска «Храма земледелия» в г. Теотиуакан [5, с. 54]. Трехногая керамическая утварь вообще является отличительной чертой цивилизации Теотиуакана: цилиндрические сосуды небольшие кувшины с широким горлышком и пр. Некоторые из них покрывались слоем гипса, поверх которого наносилась красочная роспись с изображениями правителей, процессий. Известны трехногие сосуды зулусов Южной Африки имевшие функциональное и ритуальное значение. Трипод-котел, для варки пищи, использовался в обряде инициации юношей, и испытании мужества. Особое значение трипод имел в культуре номадов, именно такая форма позволяла без особых приготовлений, используя минимум топлива развести огонь под сосудом, в открытых условиях пустыни или степи. Жертвенником и магическим сосудом являлся трипод в Древнем Китае.
Семиотические интерпретации форм и орнамента архаичного чорона отмечают его очевидную связь с моделью мира (Л.Л. Габышева, 1991; Р.С Гав-рильева, 1990). В работах авторов высказывается мысль о том что различные культурные памятники - будь то словесный текст, материальный объект или обрядовое действие и т.п. - все это «соотносимо между собой по структуре и содержанию и может кодировать одно и то же но разными способами» [2, с. 115]. Так, три основные взаимосвязанные между собой части архаичного чорона: рукоять (поддон или ножка) - соответствует Нижнему миру. Средняя расширяющаяся часть перевернутый конус, опирающийся на коническую ножку - Среднему миру, и, верхняя часть тулова, представляющая собой усеченный конус - ассоциируется с Верхним миром. На архаичном чороне орнаментальные пояса расположены с определенным ритмом раппорта с широкими безорнаментальными полосами. «Соразмерностью конструктивного строя, выразительностью ритмики орнаментального декора чорон соответствует образному восприятию, связанному со многими важными понятиями духовной жизни народа, такими как мифологические представления о мироздании и поэзия обрядового фольклора якутов» - пишет Р.С. Гаврильева.
Ритм многих явлений окружающего мира, элементов ритуальной обрядности якутов чаще всего осмысливался через три (троекратность), семь (семикратность), девять (девятикратность), по мнению авторов пояса чоро-нов также могли представлять эти сакральные числа. Действительно, это могло быть характерно для архаичных чоронов, образцы позднего времени (ХУШ-Х1Х вв.) этим не обладают. Это может, с другой стороны, объясняться тем, что расположение поясов чорона могло представлять собой приближенную систему количественных символов, принятое у якутов, т.е. число менее трех и до семи = три, число менее семи и до девяти = семь, число более девяти = девять.
Чорон мог являться воплощением образа Мирового Древа. «Нередко ножка чорона декорируется удлиненными, вертикально-параллельными двойными полосами, с двух сторон которых наносится гравировка в виде косых параллельных штрихов, в общих очертаниях напоминающих рисунок растущих деревьев» [3, с. 87]. Его округлая пластика также связывалась автором с образом женщины - матери, воплощением которой выступала живущая в Древе Аан-Алахчын Хотун - хозяйка Древа, символ Матери - Земли. В целом в чороне мы можем наблюдать отражение универсальных символов - любые полости (металлические котлы, керамические сосуды) в архаическое время, ассоциировались как отмечалось с женским началом.
Список литературы:
1. Альбедиль М.Ф., Гуров Н.В., Кнорозов Ю.В. Штампованные надписи на протоиндийских сосудах // Вопросы этнической семиотики. Забытые системы письма. - СПб.: «Наука», 1999.
2. Габышева Л.Л. К семиотической интерпретации функций чорона // Фольклор и современная культура: сб. науч. тр. -Якутск: СО РАН ЯИЯЛИ, 1991. - С. 115-119.
3. Гаврильева Р.С. Кумысный чорон, миф и обрядовая поэзия якутов // Язык-миф-культура народов Сибири: сб. науч. тр. - Якутск, 1991. - Вып. 1.
4. История казахского искусства: в 3-х т. Т. 1. - Алматы: Арда, 2008. -416 с.: ил.
5. Кинжалов Р.В. К социальной семантике некоторых произведений изобразительного искусства // Вопросы этнической семиотики. Забытые системы письма. - СПб.: «Наука,. 1999. - С. 49-63.
6. Кэндэлл Э. Инки. Быт, религия, культура / Пер. с англ. О.Ю. Мыльниковой. - М.: ЗАО Центрполиграф, 2005. - 250 с.
