CC BY
286
С Т А Т Ь И
А.Б. Асташов
ЧЛЕНОВРЕДИТЕЛЬСТВО И СИМУЛЯЦИЯ БОЛЕЗНЕЙ В РУССКОЙ АРМИИ ВО ВРЕМЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Членовредительство и симуляция болезней - одна из наименее изученных страниц истории русской армии в период Первой мировой войны. Эти виды воинских правонарушений были характерны для русской армии и в мирное время, главным образом при призыве на военную службу. Почти всегда они сводились к «искусственным» (искусственно вызванным) болезненным состояниям различных органов: опухолям, флегмонам (гнойным воспалениям), грыжам, прободениям барабанных перепонок и т.п. При этом различные членовредительства были характерны для определенных местностей: в одной преобладали «искусственные» опухоли, в другой - флегмоны, в третьей - грыжи. Это указывало на определенную специализацию, развитие «промысла» членовредительства, связанного с военной службой.
Подобного рода дела в мирное время составляли, например, по Киевскому, Петербургскому и Варшавскому военным округам 7 % военно-судных дел. С началом Русско-японской войны при объявлении мобилизации произошло значительное увеличение количества случаев членовредительства и симуляции. Основными их видами (83 % всех случаев) являлись повреждение и болезни рук - 32 %, органов слуха - 29 %, голени - 10 %, глаз - 12 %. Но и после войны членовредительство при призыве в армию продолжалась. Согласно отчетам военно-санитарной администрации за 1907-1909 гг., оно составляло 1 человек на 4 тыс., то есть около 350 человек в год (в расчете на всю армию мирного времени). В армии военного времени, полагали, будет 10-15 тыс. членовредителей1.
С началом Первой мировой войны произошло значительное увеличение количества случаев членовредительства и симуляции. Это было вызвано как массовой мобилизацией, так и быстро распространявшимся нежеланием погибать «за Веру, Царя и Отечество». Свою роль сыграло и увеличением доли «преступного элемента» в армии: будучи призванными, преступники активно распространяли свои собственные способы ухода от выполнения обязанностей перед обществом и государством. Широкое
распространение членовредительства сразу ощутили военные врачи, как в призывных комиссиях, так и на самом фронте2.
Военно-медицинская классификация членовредительства выделяла симуляцию болезней с повреждением целости кожи и подлежащих тканей (парша, свищи, контрактуры, отеки) или без них (ушибы, отеки, травматические атрофии конечностей, особенно пальцев, растяжения, грыжи и т.п.), кожные болезни. Членовредители наносили себе раны резаные, колотые, огнестрельные, ушибленные. Кроме того, они симулировали болезни внутренних органов (бронхит, туберкулез, язву желудка, катар кишок, нефрит, цистит, уретрит, диабет, желтуху, болезни сердца), нервные болезни (чаще всего падучую), болезни глаз (конъюнктивит, лейкому, язву роговицы, катаракту) и уха (прободение барабанной перепонки, катар слухового прохода). Наконец, «подделывали» здоровые корни зубов под больные, спиливали зубы. Широко распространился «комбинированный подход», когда несколько «искусственных» болезней сочетались с симуляцией еще нескольких других3.
Возник даже такой метод нанесения вреда своему здоровью с целью уклонения от военной службы, как специальное заражение себя венерическими болезнями. В «поисках» этих заболеваний военнослужащие ездили в крупные города (Полоцк, Двинск, Минск и прочие). Из этого, как указывал и.д. начальника штаба Северного фронта генерал М. Д. Бонч-Бруевич в феврале 1916 г., «можно заключить, что явление это носило стихийный характер и могло создать открытый торг как сифилисом, так и триппером... А последнее обстоятельство несет неисчислимый ущерб рядам действующих армий»4.
До войны военными медиками предполагались и ожидались определенные «национальные» виды членовредительства: у евреев и поляков - травмы барабанной перепонки, у грузин - грыжи, у евреев, грузин и поляков - парафиномы (введение под кожу парафина), у русских - «порубы» пальцев. Но с началом мировой войны произошла «интернационализация» членовредительства, его распространение на другие народы: среди мусульман распространились повреждения барабанной перепонки, изъязвления голени и парафиномы, у эстонцев - парафиномы и болезни, вызывавшие флегмоны5.
Членовредители проявляли большую изобретательность, даже замысловатость в предъявлении «искусственных» болезней, что требовало серьезной медицинской экспертизы для их распознавания. По всей видимости, помогали им опытные, знающие членовредители, отслеживавшие малейшие изменения в «Расписании болезней», освобождавшем от воинской службы6. Так, членовредители быстро отреагировали на ст. 54 «Расписания болезней». Согласно ей, от военной службы освобождались лица, у которых окажется отсутствие более 10-ти зубов в одной челюсти или 14-ти зубов в двух, причем зубы мудрости в счет не шли. В статье
указывалось, что за отсутствие зуба считается зуб, испорченный кариозным процессом, а это давало возможность членовредителям имитировать кариес, а также играть на противоречиях внутри комиссии, когда одни ее члены признавали процесс кариозным, а другие - нет. Все это создавало почву для давления на комиссию или подкупа ее членов. Среди населения распространялись целые списки способов уклонения от военной службы путем членовредительства. Военная цензура не разрешала печатать такие списки, дабы пресечь распространение членовредительства как способа «бегства от войны»7.
В сущности, в армии, особенно в призывных комиссиях, был представлен весь опыт населения России не только по уклонению от военной службы, но и по получению незаслуженных льгот, ради чего и применялись в мирной жизни членовредительство и симуляция болезней. Армия столкнулась с массовой практикой членовредительства, что требовало особой организации врачебной экспертизы еще на призывных участках. Однако в борьбе с членовредительством, «этим тяжелым крестом военных врачей», существовали серьезные недостатки, начиная с отсутствия изданного руководства по распознаванию случаев членовредительства на фронте. Первоначально функцию экспертизы взяли на себя врачи госпиталей военных округов на театре военных действий, поскольку многие случаи членовредительства и симуляции предъявлялись только после «обмена опытом» членовредителей в запасных батальонах8.
И до войны существовали трудности с проведением судебномедицинской экспертизы при выявлении симулянтов и членовредителей. В некоторых случаях для распознавания членовредительства требовалось проведение научных опытов, ставших предметов обсуждения в научных журналах9. В связи же с отменой или видоизменением редакции многих статей «Расписания болезней» изменились и «подделки» болезней, что требовало быстрой перестройки дела экспертизы.
Особенно легко обходили экспертизу, созданную на предмет выявления членовредительства или даже простой симуляции, в тыловых учреждениях и в запасных батальонах при увольнении нижних чинов в отпуск. В госпиталях действовало распоряжение увольнять на родину выздоровевших после ран, контузий, болезней. Начальники тыловых учреждений и командиры запасных батальонов также увольняли в отпуск нижних чинов на этом основании. Поэтому солдаты притворялись больными, поступали на несколько дней в госпиталь, откуда добивались увольнения в отпуск наравне с ранеными. Некоторые из этих членовредителей уже отбыли шестимесячные отпуска, данные им для восстановления здоровья как больным. У некоторых из них имелись свидетельства о той или иной болезни, от которой они якобы лечились у частных врачей или в лечебных заведениях, включая университетские клиники10.
Полной статистики членовредительства и симуляций в русской армии за мировую войну составлено не было. Но отрывочные подсчеты по некоторым госпиталям сохранились. И даже они внушали медицинским работникам серьезную тревогу. Так, в 323-м полевом запасном госпитале на осень 1915 г. было 80 членовредителей, а в 1-м сводном госпитале их пребывало больше 100. Некоторые партии призванных, прибывшие на медицинское обследование от уездных воинских начальников, насчитывали до 12 % симулянтов и членовредителей. Военные власти полагали, что на фронте членовредительство не примет большого распространения, надеясь, что можно будет одолеть его еще «на подступах к передовой». Для этого в военных госпиталях был введен крайне строгий режим по отношению к возможным членовредителям и симулянтам: обыски, допросы, постоянный присмотр11.
В действительности произошло резкое увеличение количества членовредительства, даже по сравнению с ожидаемым. Так, среди призванных евреев в начале 1915 г. в Невеле почти у 2/3 было отмечено членовредительство. Эти призывники применяли искусственное прободение барабанной перепонки, а также уродовали себя долгим ношением «сильных» очков при вполне нормальном зрении, изнуряли себя продолжительным голоданием для развития острого малокровия, воспроизводили грыжи искусственным расширением пахового кольца, симулировали ограниченную подвижность больших суставов конечностей и даже производили «выворот ног из суставов». В результате в целом из лиц еврейской национальности на этом участке призывали только 50 %12. Но и на других призывных участках, а затем и в армии наблюдались массовые случаи симуляции и членовредительства, главным образом у евреев13.
Распространение членовредительства происходило и среди новобранцев коренных национальностей. Как уже говорилось, у различных народов были свои особенности членовредительства и симуляции. Так, евреи предпочитали «болезни», которые предполагали «обратимость болезненных явлений» или излечение: зубы можно было заменить протезами, различные нагноения проходили и т.п. Даже при самозаражении венерическими болезнями евреи не пользовались услугами проституток, но делали это главным образом посредством перенесения гнойной капли из одного мочеиспускательного канала в другой. Тем самым они избегали риска заболеть сифилисом, ограничиваясь перелоем (гонореей), что все таки давало право на эвакуацию из района военных действий14.У солдат из прибалтийских губерний (эстонцев, немцев) наблюдались случаи введения под кожу инородных тел15. У солдат из числа великорусских крестьян основной формой членовредительства были «порубы» частей тела невзирая на последствия. Как правило, они ссылались на случайность нанесения ран при хозяйственных работах, что крайне трудно было опро-
вергнуть. Следствие по этим делам часто затягивалось, а после февраля 1917 г. и вовсе прекращалось16.
Наиболее распространенным видом членовредительства были самострелы («самопалы»). Врачи считали самострелы феноменом, означавшим распространение практики членовредительства на широкие слои воинского контингента. Самострелы в русской армии случались еще во время Русско-японской войны. В Первую мировую войну «самопалы», как правило в ладонь, появились уже в первые месяцы военных действий. Они воспринимались как эксцессы, как проявления упадка духом, трусости, паники, непроизвольных отступлений, попыток скрыться в госпитале и т.п. Случаи «самострельства», как и случаи паники в частях, бегства с позиции, мародерства, бывали и позднее, той же осенью 1914 г. Эти случаи связывали с тем, что теперь в армии «не настоящие солдаты, а бог знает кто». Хотя уже в это время встречались случаи «саморанения» у офицеров.
Глубокой осенью 1914 г. с фронта продолжали сообщать о большом количестве «саморанений» наряду с другими заболеваниями, в том числе психическими расстройствами. В это время, по свидетельству полковых врачей, «самострелы» составляли до 5-ти человек в полку ежедневно. Большей частью стреляли в пальцы, «кто поумнее» - в указательный палец правой руки, большинство же - в левую руку. Согласно свидетельствам офицеров, основным способом «саморанения» являлось умышленное высовывание из окопов левой руки, чтобы пули попали им в пальцы. Начальство считало это явление если не массовым, то все же заразительным, захватившим даже кадровых офицеров. Порою в офицерских письмах с Кавказского фронта сообщалось о саморанениях среди армянских солдат. Летом 1915 г. начальник штаба главнокомандующего армиями Северного фронта генерал М.Д. Бонч-Бруевич констатировал: случаи ранений в ладонь и пальцы рук участились. Самострелы продолжались и далее, уменьшаясь в периоды наступательных успешных действий (во время Брусиловского прорыва) и увеличиваясь в периоды тяжелой позиционной войны или «угнетенного» настроения в войсках (осенью - зимой 1916-1917 гг.)17.
Несмотря на многочисленные свидетельства врачей и командования частей, следственные материалы военных судов, статистика самострелов остается до сих пор неразработанной. Свидетели с мест говорили о большом количестве таких случаев. Например, согласно Д.А. Фурманову, служившему в 1915 г. санитаром на Западном фронте, в некоторые дни на «палечников» приходилось 50-80 % всех раненых, половину из которых он называл «жульем»: они путались в показаниях, слишком картинно стонали и т.п. Врачи указывали и некоторые характерные приемы «само-ранения»: при выстрелах обертывали руку мокрой тряпкой, чтобы не оставлять ожогов, или стреляли через доску, а то и две доски, в результате
чего получался гладкий огнестрельный канал. Другие проделывали дырку в жестяной коробке, приставляли ее к руке и сквозь дырку направляли дуло. Были и случаи, когда выставляли руку и махали ею над окопами. «Способов много, а узнавать - чем дальше, тем труднее», - добавляет Фурманов. Особенно странно было появление массы «палечников» в периоды, когда не было никаких боев18.
Скрытию членовредительства способствовала особенность современной войны: 60-70 % ранений приходится на конечности. Однако общее количество членовредителей можно рассчитать как разность между зафиксированным количеством «легкораненых» (главным образом в верхние конечности) и «обычным» процентом попаданий в эту часть тела. Последний в годы Русско-японской войны составлял в русской армии 28-39 %, в годы Первой мировой - 31-37 % в американской и французской армиях, еще меньше - в английской и германской19. Таким образом, в среднем «обычное» число ранений в верхние конечности составляло 25-35 % от всех ранений. В русской же армии в годы Первой мировой войны количество ранений в верхние конечности составляло от 45 % до 55,8 %, а в среднем, по данным Оппеля, 51,84 %20. Таким образом 10-16 % (сверх «обычных» 35 %) «легкораненых» являлись следствием «саморанений», что составляет от общей цифры в 2 588 538 раненых за войну21 260-400 тыс. «палечников».
Военное начальство сознавало проблему членовредительства и симуляции и пыталось ее решать сначала законодательными средствами. 10 октября 1914 г. главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал Н.И. Иванов запросил главковерха вел. кн. Николая Николаевича о «принятии решительных мер против развившегося среди нижних чинов армии, по видимому, умышленного членовредительства путем огнестрельных поранений в руки». И уже 16 октября был издан приказ главковерха № 194 об изменении соответствующей (245-2) статьи Воинского устава о наказаниях. Теперь «за умышленное причинение себе непосредственно или через другое лицо, с целью уклониться от службы или от участия в боевых действиях, огнестрельных или иных ранений, повлекших за собою увечье или повреждение здоровья, хотя бы даже лишь временно воспрепятствовавшее исполнению служебных обязанностей, виновный подвергался: а) во время войны в районе военных действий - лишению всех прав состояния и смертной казни, или ссылке в каторжные работы от 2 до 20 лет или без срока; б) в виду неприятеля - лишению всех прав состояния и смертной казни». 28 октября главковерх запросил военного министра об утверждении этой меры в законодательном порядке, на что 9 ноября было получено одобрение императора Николая II22.
Однако эти грозные статьи военно-уголовного законодательства не работали, вероятно, по той же причине, по какой командование не решалось предавать военно-полевому суду тысячи солдат за побеги в плен или
за дезертирство23. Сохранилось всего лишь несколько сот военно-судебных дел о членовредительстве, большинство которых вообще не было закончено к Февральской революции, когда эти дела были просто прекращены, или по этим делам выносились оправдательные приговоры. Неуспех привлечения к суду членовредителей вызвал предложение военного командования лишать семьи членовредителей продовольственных пайков24. Надо полагать, и эта мера не возымела большого действия: сложно было доказать сам факт членовредительства, а явных членовредителей угроза наказания родных не очень беспокоила.
Тогда командование некоторых фронтов стало принимать собственные меры. Так, главный начальник снабжений Юго-Западного фронта генерал Е.Ф. Эльснер своим приказом № І257 осенью І9І5 г. повелел возвращать в строй всех нижних чинов, раненных в пальцы рук. Эшелоны с «палечниками» не пропускались дальше Рудок в Восточной Галиции. Здесь их разгружали, «палечников» подлечивали в специально развернутом с этой целью полевом подвижном госпитале и вскоре отправляли обратно в окопы25. Подобное же приказание содержалось в телеграмме № І743 от 29 сентября І9І5 г. дежурного генерала Ставки.
Такие распоряжения вызвали споры среди военных. Противники подобных мер, оставаясь на почве действующего «Расписания болезней», указывали, что нижние чины без 2-4-х пальцев на руке совершенно не годны к военной службе не только к строевой, но и к нестроевой, а в некоторых случаях они могут даже нуждаться в посторонней помощи. «Присутствие таких нижних чинов в армии было бы для армии лишним бременем, требуя лишь непроизводительного расхода на различные виды казенного довольствия для таких людей», - указывал начальник Главного военно-санитарного управления доктор медицины А.Я. Евдокимов дежурному генералу Ставки в своем письме 23 ноября І9І5 г. Существовала и другая опасность: присутствие рядом «палечников» могло вызвать недовольство тех, кто действительно потерял пальцы в боях, и «послужило бы поводом для лиц политически неблагонадежных сеять недовольство среди здоровых в предвидении возможности получения и ими подобных увечий в делах с неприятелем». Наконец, опасение вызывала вероятность попадания таких солдат без пальцев в плен: это дало бы противнику хорошие козыри в антирусской пропаганде26.
В результате в І9І6 г. легкораненых, которых в приказах прямо называли «палечниками», оставляли при полковых обозах 2-го разряда в составе нестроевых команд, поручая медицинское наблюдение за ними врачу полка. В то же время многие из тех, кто нанес себе «саморанения» в руки, ладони и пальцы, заполняли госпитали наравне с теми, кто получил такие же ранения в боях. Такая несправедливость приводила к случаям, когда некоторые командиры позволяли себе бить прямо в лазаретах тех
солдат, за которыми они не признавали честного боевого ранения в руку, со словами: «Этот мерзавец ловил пулю, лишь бы уйти из окопов»27.
Главное значение в проведении мер против членовредительства имела постановка дела врачебной экспертизы, которая и могла бы стать доказательной базой в военно-полевых судах над «палечниками». Ведь самострелы, вообще огнестрельные «саморанения», легко распознавались как таковые, поскольку оставляли следы в виде копоти на коже и порошинок в ней при специфической форме раны (при выстреле в руку в упор или на самом близком расстоянии - характерную Х-образную форму раны ладони), вообще рваные раны, обожженные порохом. Особенно важным было проводить такую экспертизу непосредственно на фронте, ибо чем более свежим было членовредительство, тем легче оно могло быть распознано. Впрочем, это касалось любых видов членовредительства.
Во время Первой мировой войны существовали специальные организации по экспертизе, но только при военных госпиталях военных округов, где было достаточно квалифицированных врачей. Правда, в военных госпиталях экспертиза, которая часто была связана с научным химическим, бактериологическим и другими экспериментами, не была поставлена на должную высоту. Сказывалась нехватка необходимого оборудования, инструментов, реактивов, приборов для экспертизы часто неизвестных врачам материалов, использовавшихся членовредителями (главным образом, при введении инородных веществ под кожу). В этом случае приходилось обращаться за помощью в университетские лаборатории, что задерживало экспертизу на многие месяцы. А это означало продолжение пребывания симулянтов и членовредителей в местах лечения, то есть, по сути, уклонение от военной службы. Но даже и в случае доказательства симуляции и членовредительства призванного в армию виновный всего лишь возвращался в часть или в воинское присутствие для дальнейшего прохождения службы с назначением наказания властью воинского начальника (несколько месяцев тюрьмы после войны)28.
«Пользование» членовредителей и симулянтов оказалось в руках фронтовых врачей, которые могли бы проявить инициативу в быстром распознавании случаев членовредительства, что давало бы законное право властям привлекать членовредителей к военно-полевому суду. Однако далеко не все из врачей занимали однозначную позицию в отношении к «саморанениям». Одни врачи перевязочных отрядов настаивали на расследовании каждого случая членовредительства путем огнестрельного ранения, обобщали опыт борьбы с членовредительством в медицинских публикациях. Однако появились и сторонники осторожных заключений о членовредительстве. Эти врачи часто уклонялись от заключения, которое могло подвести солдата под приговор к расстрелу, и жаловались: «Строевое начальство требует от нас точного заключения, стоит ли передо мной настоящий раненый или “палечник”». В этих случаях врачи - в силу либо
гуманизма, либо демократических убеждений - оправдывали эти преступления социальными условиями, в которые попал нарушитель закона, считали, что «палечничество» при данных условиях окопной жизни - не более чем «своего рода психоз, результат того, что больные, натянутые нервы наконец сдают и человек идет на все, лишь бы избавиться от этих условий». В результате отсутствия должной и скорой экспертизы непосредственно к членовредительству, главным образом к «самострельству», относились вообще снисходительно, и половина подозреваемых оправдывались. В 1917 г. членовредители, как и «укунтуженные» (новая форма симуляции), вели себя уже откровенно нагло, заполняя госпитали и ведя себя вызывающе, несмотря на недовольство больничного персонала, которому приходилось ухаживать не за настоящими больными и ранеными, а за фактическими изменниками родине29.
Другая аргументация в оправдание умышленного членовредительства заключалась в незнании врачами всей картины ранений, когда тяжелораненые оставались на поле боя, умирали или сдавались в плен, а перевязочные пункты заполняли «палечники», то есть легкораненые. Немалое число врачей вообще отрицало наличие «эпидемий самострелов» и сводило ситуацию к единичным фактам членовредительства. Да и вообще, настаивали представители этой группы врачей, трудно установить факт «саморанения»: мол, доказательство здесь дается совокупностью обстоятельств, среди которых «саморанение» занимает место одного из обстоятельств, «то более утвердительного, то более отрицательного значения»30.
В статьях медиков о ранениях верхних конечностей указывалось, что особенно часто ранятся ружейными и пулеметными пулями указательные пальцы правой руки. Причину этого фронтовые врачи видели, основываясь на показаниях самих солдат, в особой роли этого пальца в манипуляциях при ружейной стрельбе31. Когда же фронтовые врачи сомневались в естественности ранений в случае отрыва указательного пальца при артиллерийском или шрапнельном огне, подобного рода сомнения подавались в печатных трудах как всего лишь врачебная версия, а не установленный факт «саморанения»32.
Таким образом, врачи, в сущности, защищали «палечников», сводя врачебную экспертизу к профессиональной этике, противоречившей в данном случае интересам воюющего государства. При этом врачи ссылались на опыт Запада, где также существовала некоторая склонность к защите солдат от огульного обвинения в членовредительстве. Ведь шла война, и лучше защитить виновного в членовредительстве, нежели обвинить верного своему долгу бойца, - полагали западные коллеги русских врачей. Русские врачи ссылались на опыт борьбы с членовредителями в западных армиях, где на фронте составлялась особая комиссия для рассмотрения случаев членовредительства. В такой комиссии предполагались наличие у
подозреваемого возможности доказать свою невиновность, независимость и компетентность судебной экспертизы33.
Но в русской армии такая постановка вопроса носила характер затягивания необходимых расследований, приводила к частым случаям неправомерного оправдания членовредителей. Причины тому крылись в российских реалиях мировой войны: нехватка врачебно-экспертного персонала на фронте, плохая материально-техническая база, отсутствие специальной литературы по борьбе с «самострелами», особая позиция значительной части медицинского персонала, а главное - несоизмеримо большее число случаев членовредительства.
Примечания
1 Оппель В.А., Федоров С.П. Наставление к определению вероятности саморанения огнестрельным оружием («самострела»). Пг., 1920. С. 4; Шибков А.И. Введение в учение о членовредительстве. Ростов-н/Д., [б.г.]. С. 8-9.
Oppel V.A., Fedorov S.P. Nastavlenie k opredeleniyu veroyatnosti samoraneniya ognestrelnym oruzhiem («samostrela»). Petrograd, 1920. P 4; ShibkovA.I. Vvedenie v uchenie o chlenovreditelstve. Rostov-na-Donu, [w.d.]. P 8-9.
2 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 544. Л. 31; Попов Н.Ф. Редкий случай членовредительства // Военно-медицинский журнал. 1915. № 3. С. 288; Кудряшов А.И. Симулянты и членовредители // Врачебная газета. 1916. № 9. С. 131-133; Глебов ДА. К вопросу о симуляции новобранцев // Сибирский врач. 1915. № 5-6. С. 49-50.
Russian State Archive of Military History (RGVIA). F. 2000. Op. 1. D. 544. L. 31; PopovN.F. Redkiy sluchai chlenovreditelstva // Voenno-meditsinsky zhurnal. 1915. No. 3. P 288; Kudryashov A.I. Simulianty i chlenovrediteli // Vrachebnaya gazeta. 1916. No. 9. P. 131-133; Glebov D.A. K voprosu o simuliatsii novobrantsev // Sibirsky vrach. 1915. No. 5-6. P. 49-50.
3 Шибков А.И. Указ. соч. С. 10; Соколовский К.К. К распознаванию искусственных повреждений зубов // Военно-медицинский журнал. 1916. № 3^. С. 207-221; Соколовский К.К. К распознаванию искусственных флегмон // Военно-медицинский журнал. 1916. № 5-6. С. 36^8; Свионтецкий И.О. Х-образные раны ладони как признак членовредительства // Военно-медицинский журнал. 1915. № 4. С. 450^54; Бердяев А.Ф. Нечто новое в способах членовредительства // Военно-медицинский журнал. 1914. № 10. С. 343-345; Кудряшов А.И. Указ. соч.
Shibkov A.I. Op. cit. P. 10; Sokolovsky K.K. K raspoznavaniyu iskusstvennykh povrezhdeny zubov // Voenno-meditsinsky zhurnal. 1916. No. 3^. P. 207-211; Sokolovsky K.K. K raspoznavaniyu iskusstvennykh flegmon // Voenno-meditsinsky zhurnal. 1916. No. 5-6. P 36^8; Sviontetsky I.O. X-obraznye rany ladoni kak priznak chlenovreditelstva // Voenno-meditsinsky zhurnal. 1915. No. 4. P 450^54; Berdyaev A.F Nechto novoe v sposobakh chlenovreditelstva // Voenno-meditsinsky zhurnal. 1914. No. 10. P. 343-345; Kudryashov A.I. Op. cit.
4 КудряшовА.И. Указ. соч. С. 131-132; РГВИА. Ф. 2031. Оп. 2. Д. 543. Л. 21.
Kudryashov A.I. Op. cit. P 131-132; RGVIA. F. 2031. Op. 2. D. 543. L. 21.
5 Шибков А.И. Указ. соч. С. 8-9; Кудряшов А.И. Указ. соч. С. 131.
6 Shibkov A.I. Op. cit. P. 8-9; Kudryashov A.I. Op. cit. P. 131.
Домбровский Э.И. Смещение яичка под кожу паховой области: членовредительство или порок развития? // Военно-медицинский журнал. 1914. № 11. С. 477.
DombrovskyE.I. Smeshchenie yaichka pod kozhu pakhovoy oblasti: chlenovreditelstvo ili porok razvitiya? // Voenno-meditsinsky zhurnal. 1914. No. 11. P 477.
7 РГВИА. Ф. 2000. Он. 1. Д. 544. Л. 319; Ф. 1932. Он. 5. Д. 7. Л. 562-562об.
RGVIA. F. 2000. Op. 1. D. 544. L. 319; F. 1932. Op. 5. D. 7. L. 562-562v.
8 РГВИА. Ф. 7699. Он. 1. Д. 213. Л. 10; Шибков А.И. Указ. соч. С. 10-16; Домбровский Э.И. Указ. соч. С. 485; Свионтецкий И.О. Указ. соч. С. 450-454; Бердяев А.Ф. Указ. соч. С. 343-345; Соколовский К.К. К раснознаванию искусственных флегмон. С. 36-48; Кудряшов А.И. Указ. соч. С. 133.
RGVIA. F. 7699. Op. 1. D. 213. L. 10; Shibkov A.I. Op. cit. P. 10-16; DombrovskyE.I. Op. cit. P. 485; Sviontetsky I.O. Op. cit. P. 450-454; BerdyaevA.F Op. cit. P. 343-345; Sokolovskii K.K. K raspoznavaniyu iskusstvennykh flegmon. P. 36—48; Kudryashov A.I. Op. cit. P. 133.
9 Михайлов H.H. Двадцать нять случаев искусственного повреждения роговой оболочки у испытуемых новобранцев татар по данным Самарского местного лазарета за 6 лет с 1908 г. но 1914 г. // Военно-медицинский журнал. 1914. № 11. С. 556-571.
MikhaylovN.N. Dvadtsat pyat sluchaev iskusstvennogo povrezhdeniya rogovoy obolochki u ispytuemykh novobrantsev tatar po dannym Samarskogo mestnogo lazareta za 6 let s 1908 g. po 1914 g. // Voenno-meditsinsky zhurnal. 1914. No. 11. P. 556-571.
10 РГВИА. Ф. 2031. Он. 2. Д. 553. Л. 158-158об.; Шибков А.И. Указ. соч. С. 18; Кудряшов А.И. Указ. соч. С. 131-132.
RGVIA. F. 2031. Op. 2. D. 553. L. 158-158v.; Shibkov A.I. Op. cit. P. 18; Kudryashov A.I. Op. cit. P. 131-132.
11 Кудряшов А.И. Указ. соч. С. 131-132.
Kudryashov A.I. Op. cit. P. 131-132.
12 РГВИА. Ф. 2003. Он. 2. Д. 1067. Л. 283-283об.
RGVIA. F. 2003. Op. 2. D. 1067. L. 283-283v.
13 РГВИА. Ф. 2067. Он. 1. Д. 3786. Л. 8, 14-14об., 192, 236-237, 359, 366.
RGVIA. F. 2067. Op. 1. D. 3786. L. 8, 14-14v., 192, 236-237, 359, 366.
14 РГВИА. Ф. 2003. Он. 2. Д. 1067. Л. 222-222об.; Ф. 2067. Он. 1. Д. 3786. Л. 538-538об.; Соколовский К.К. К раснознаванию искусственных повреждений зубов. С. 212.
RGVIA. F. 2003. Op. 2. D. 1067. L. 222-222v.; F. 2067. Op. 1. D. 3786. L. 538-538v.; Sokolovsky K.K. K raspoznavaniyu iskusstvennykh povrezhdeny zubov. P. 212.
15 РГВИА. Ф. 7699. Он. 1. Д. 213. Л. 10.
RGVIA. F. 7699. Op. 1. D. 213. L. 10.
16 РГВИА. Ф. 2000. Он. 1. Д. 544. Л. 31; Ф. 2003. Он. 2. Д. 1067. Л. 283об.; Ф. 16142. Он. 1. Д. 191. Л. 2, 17-17об.; Д. 208. Л. 66-66об., 96-99; Д. 248. Л. 3, 19об., 39-39об., 48, 75об., 109; Ф. 400. Он. 15. Д. 4530. Л. 89, 91.
RGVIA. F. 2000. Op. 1. D. 544. L. 31; F. 2003. Op. 2. D. 1067. L. 283v.; F. 16142. Op. 1. D. 191. L. 2, 17-17v.; D. 208. L. 66-66v., 96-99; D. 248. L. 3, 19v., 39-39v., 48, 75v., 109; F. 400. Op. 15. D. 4530. L. 89, 91.
17 РГВИА. Ф. 2000. Он. 15. Д. 544. Л. 37, 53, 350, 534; Д. 561. Л. 188, 199, 200, 206, 207; Ф. 2067. Он. 1. Д. 2934. Л. 496об.; Д. 3863. Л. 254; Ф. 16142. Он. 1. Д. 191. Л. 2, 17-17об.; Д. 954. Л. 2, 63-63об., 78об.; ГрегориА.В. Работа перевязочного отряда 23 пехотной дивизии за войну 1914-1917 года // Врачебный вестник: Научный медицинский журнал Вологодского Губернского Отдела Здравоохранения и Рижского военного госпиталя. 1921, апрель - июль. С. 35-36;МилостановH. О самострельстве и диагностике самострельных ранений // Врачебносанитарный сборник Украинского военного округа. Харьков, 1924. С. 29.
18 RGVIA. F. 2000. Op. 15. D. 544. L. 37, 53, 350, 534; D. 561. L. 188, 199, 200, 206, 207; F. 2067. Op. 1. D. 2934. L. 496v.; D. 3863. L. 254; F. 16142. Op. 1. D. 191. L. 2, 17-17v.; D. 954. L. 2, 63-63v., 78v.; GregoriA.V Rabota perevyazochnogo otryada 23 pekhotnoy divizii za voynu 1914-1917 goda // Vrachebny vestnik: Nauchny meditsinsky zhurnal Vologodskogo Gubernskogo Otdela Zdravookhraneniya i Rizhskogo voennogo gospitalya. 1921, aprel - iyul. P. 35-36; Milostanov N. O samostrelstve i diagnostike samostrelnykh raneniy // Vrachebno-sanitarny sbornik Ukrainskogo voennogo okruga. Kharkov, 1924. P. 29.
РГВИА. Ф. 2000. Он. 15. Д. 544. Л. 37, 53, 350, 534; Д. 561. Л. 188, 199, 200, 206, 207; Ф. 2067. Он. 1. Д. 2934. Л. 496об.; Д. 3863. Л. 254; Ф. 2003. Он. 2. Д. 1067. Л. 3-4, 375; Ф. 16142. Он. 1. Д. 191. Л. 2-2об.; Д. 954. Л. 2-2об.; Оппєль B.A., Федоров С.П. Указ. соч. С. 3, 22-23; Шибков А.И. Указ. соч. С. 8-9; ЛяховъM.H. По Галиции, три года назад. [Б.м.], 2002. С. 10-11; Фурманов Д. Дневник (1914-1915-1916). М., 1929. С. 125, 126.
19 RGVIA. F. 2000. Op. 15. D. 544. L. 37, 53, 350, 534; D. 561. L. 188, 199, 200, 206, 207; F. 2067. Op. 1. D. 2934. L. 496v.; D. 3863. L. 254; F. 2003. Оp. 2. D. 1067. L. 3-4, 375; F. 16142. Оp. 1. D. 191. L. 2-2v.; D. 954. L. 2-2v.; Oppel VA., Fedorov S.P. Op. sit. P. 3, 22-23; Shibkov A.I. Op. cit. P. 8-9; Lyakhov M.N. Po Galitsii, tri goda nazad. [W.p.], 2002. P. 10-11; Furmanov D. Dnevnik (1914—1915—1916). Moscow, 1929. P. 125, 126.
Старокадомский Л. Русско-японская война // Энциклопедический словарь военной медицины. Т. 4. М., 1948. Стб. 1199; Оппєль B.A. Очерки хирургии войны. Л., 1940. С. 42; Опошн А.А. Хирургия военно-нолевых ранений (Опыт империалистической и гражданской войн). Томск, 1931. С. 471; ШейнисB. Хирургическая номощь во французской армии в мировую войну 1914-1918 гг. М., 1938. С. 72; Кричевский ЯЛ. Санитарная служба французской армии во время мировой войны 1914-1918 гг. М., 1939. С. 223; The medical Department ofthe United States Army in the World War. Vol. XI. Surgery. Part 1. Washington, 1927. P. 4-5.
20 Starokadomsky L. Russko-yaponskaya voyna // Entsiklopedichesky slovar voennoy meditsiny. Vol. 4. Moscow, 1948. Col. 1199; Oppel V.A. Ocherki khirurgii voyny. Leningrad, 1940. P. 42; OpokinA.A. Khirurgiya voenno-polevykh raneniy (Opyt imperialisticheskoy i grazhdanskoy voyn). Tomsk, 1931. P. 471; Sheynis V Khirurgicheskaya pomoshch vo frantsuzskoy armii v mirovuyu voynu 1914-1918 gg. Moscow, 1938. P. 72; Krichevsky Ya.N. Sanitarnaya sluzhba frantsuzskoy armii vo vremya mirovoy voyny 1914-1918 gg. Moscow, 1939. P. 223
Савин B.H. Первые 100000 больных и раненых нижних чинов, прошедших через Пресненский распределительный госпиталь в Москве за время с 3/Х 1914 г. но 20/VII 1915 г. // Русский врач. 1917. К 3. С. 53; Оппель B.A. Указ. соч. С. 42.
21 Savin V.N. Pervye 100000 bolnykh i ranenykh nizhnikh chinov, proshedshikh cherez Presnenskii raspredelitelnyi gospital v Moskve za vremia s 3/X 1914 g. po 20/VII 1915 g. // Russkiy vrach. 1917. No. 3. P. 53; Oppel VA. Op. cit. P. 42.
Россия в мировой войне 1914-1918 года (В цифрах). М., 1925. С. 25, 30.
22 Rossiya v mirovoy voyne 1914-1918 goda (V tsifrakh). Moscow, 1925. P. 25, 30. РГВИА. Ф. 2003. Он. 2. Д.1067. Л. 1-1об., 3, 4, 6, 8; Приказ но Военному ведомству
К 29 от 14 января 1916 г. // Разведчик. 1916. К 1318. С. 86; Воинский устав о наказаниях. Пг., 1916. С. 145-146.
23 RGVIA. F. 2003. Op. 2. D. 1067. L. 1-1v., 3, 4, 6, 8; Prikaz po Voennomu vedomstvu. No. 29 ot 14 yanvarya 1916 g. // Razvedchik. 1916. No. 1318. P. 86; Voinsky ustav o nakazaniyax. Petrograd, 1916. P. 145-146.
Асташов А.Б. Преступление и нраво в русской армии (1914 - февраль 1917 года) // Вестник Тверского государственного университета. 2012. К 18. Серия «История». Вып. 3.
С. 52-78.
24 Astashov A.B. Prestuplenie i pravo v russkoy armii (1914 - fevral 1917 goda) // Vestnik Tverskogo gosudarstvennogo universiteta. 2012. No. 18. Seriia “Istoriia”. Vol. 3. P. 52-78.
РГВИА. Ф. 2003. Он. 2. Д. 1067. Л. 375.
25 RGVIA. F. 2003. Op. 2. D. 1067. L. 375.
РГВИА. Ф. 2003. Он. 2. Д. 1067. Л. 380-381; ЛяховM.H. Указ. соч. С. 11.
RGVIA. F. 2003. Op. 2. D. 1067. D. 380-381; Lyakhov M.N. Op. cit. P. 11.
26 РГВИА. Ф. 2003. Он. 2. Д. 1067. Л. 395.
27 RGVIA. F. 2003. Op. 2. D. 1067. L. 395.
РГВИА. Ф. 2067. Он. 1. Д. 2935. Л. 175об.; Ф. 2070. Он. 1. Д. 365. Л. 341.
RGVIA. F. 2067. Op. 1. D. 2935. L. 175v.; F. 2070. Op. 1. D. 365. L. 341.
28 Шибков А.И. Указ. соч. С. 5, 21; Оппель B.A., Федоров С.П. Указ. соч. С. 22-23; Соколовский К.К. К раснознаванию искусственных повреждений зубов. С. 207; Hовuков B.H. К вопросу об отеке конечностей носле травмы // Русский врач. 1916. К 48. С. 1140-1141; Кудряшов А.И. Указ. соч. С. 131, 132; Соколовский К.К. К раснознаванию искусственных флегмон. С. 42; Дьяконов П.П. Случаи членовредительства с целью уклонения от военной службы // Вестник общественной гигиены, судебной и практической медицины. 1916. К 9. С. 1082; Muлостанов H. Указ. соч. С. 30-32; Колкутин B.B., Соседко Ю.И. Судебномедицинская экспертиза при подозрении на членовредительство и симуляцию. М., 2004.
C. 36-44.
Shibkov A.I. Op. cit. P. 5, 21; Oppel VA., Fedorov S.P. Op. cit. P. 22-23; Sokolovskiy K.K. K raspoznavaniyu iskusstvennykh povrezhdeniy zubov. P. 207; Novikov V.N. K voprosu ob oteke konechnostey posle travmy // Russky vrach. 1916. No. 48. P 1140-1141; Kudryashov A.I. Op. cit. P. 131, 132; Sokolovskiy K.K. K raspoznavaniyu iskusstvennykh flegmon. P 42; Dyakonov P.P. Sluchai chlenovreditelstva s tselyu ukloneniya ot voennoy sluzhby // Vestnik obshchestvennoy gigieny, sudebnoy i prakticheskoy meditsiny. 1916. No. 9. P. 1082;MilostanovN. Op. cit. P 30-32; Kolkutin V.V., SosedkoYu.I. Sudebno-meditsinskaya ekspertiza pri podozrenii na chlenovreditel’stvo i simulyatsiyu. Moscow, 2004. P. 36-44.
29 РГВИА. Ф. 400. Оп. 15. Д. 4562. Л. 153; Ф. 1932. Оп. 3. Д. 300. Л. 34; Ф. 16142. Оп. 1. Д. 191. Л. 2-2об., 17-17об.; Д. 208. Л. 2-3, 63, 96-96об.; Д. 954. Л. 1-157; СвионтецкийИ.О. Указ. соч. С. 452; Ляхов M.H. Указ. соч. С. 30-31; Шибков А.И. Указ. соч. С. 31.
RGVIA. F. 400. Op. 15. D. 4562. L. 153; F. 1932. Op. 3. D. 300. L. 34; F. 16142. Op. 1.
D. 191. L. 2-2v., 17-17v.; D. 208. L. 2-3, 63, 96-96v..; D. 954. L. 1-157; Sviontetsky I.O. Op. cit. P. 452; Lyakhov M.N. Op. cit. P. 30-31; Shibkov A.I. Op. cit. P 31.
30 ЛяховM.H. Указ. соч. С. 11, 31; Оппель B.A., Федоров С.П. Указ. соч. С. 5-10, 14-15, 16, 20-21, 24.
Lyakhov M.N. Op. cit. P. 11, 31; Oppel VA., Fedorov S.P. Op. cit. P 5-10, 14-15, 16, 20-21, 24.
31 Mарков H.B. Об огнестрельных ранениях нальцев // Русский врач. 1915. К 9. С. 200-201.
Markov N.V. Ob ognestrelnykh raneniyakh paltsev // Russkiy vrach. 1915. No. 9. P. 200-201.
32 Рубашев C.M. Об огнестрельных ранениях кисти и нальцев // Военно-медицинский журнал. 1916. К 5-6. С. 24, 29.
Rubashev S.M. Ob ognestrelnykh raneniyakh kisti i paltsev // Voenno-meditsinskiy zhurnal. 1916. No. 5-6. P 24, 29.
33 Mокuн H. Об огнестрельных ранениях и переломах костей кисти и нальцев рук и их планомерном лечении // Врачебно-санитарные известия Российского общества Красного креста Юго-Западного фронта. 1917. К 12. С. 86-87.
Mokin N. Ob ognestrelnykh raneniyakh i perelomakh kostey kisti i paltsev ruk i ikh planomernom lechenii // Vrachebno-sanitarnye izvestiya Rossiyskogo obshchestva Krasnogo kresta Yugo-Zapadnogo fronta. 1917. No. 12. P. 86-87.
