Чиновники империи или империя чиновников? О становлении профессионального чиновничества в Европе XIX в. Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Вестник Томского государственного университета. История. 2024. № 88

Tomsk State University Journal of History. 2024. № 88

Научная статья УДК 9.94(4)

doi: 10.17223/19988613/88/15

Чиновники империи или империя чиновников? О становлении профессионального чиновничества в Европе XIX в.

Александр Александрович Турыгин1, Евгения Витальевна Зимина2

12 Костромской государственный университет, Кострома, Россия 1 [email protected] 2 ezimina@rambler. ru

Аннотация. Рассматривается развитие государственной службы в Пруссии, Франции и Британской империи в XIX в. Основы, заложенные в тот период, на долгие годы повлияли на европейскую политику и даже сегодня формируют имидж Германии, Франции и Британии. Государственные службы этих стран создавались в разных условиях и отражали национальные ценности. В статье описываются три различных типа государственных служащих: прусские государственные служащие, следовавшие идеалам качества и совершенства, французские оппортунистические чиновники, британские джентльмены, создавшие образ империи в колониях. Ключевые слова: государственная служба, Французская революция, профессиональная подготовка, реформы фон Штейна и Харденберга, Наполеона Бонапарта, Оксбриджа

Для цитирования: Турыгин А.А., Зимина Е.В. Чиновники империи или империя чиновников? О становлении профессионального чиновничества в Европе XIX в. // Вестник Томского государственного университета. История. 2024. № 88. С. 123-136. doi: 10.17223/19988613/88/15

Original article

Bureaucrats of the Empire or the Empire of Bureaucrats? On the Development of the Professional Civil Servant in the 19th-century Europe

Alexander A. Turygin1, Evgeniia V. Zimina2

12 Kostroma State University, Kostroma, Russian Federation 1 [email protected] 2 ezimina@rambler. ru

Abstract. Under the influence of the French Revolution, many European countries underwent key changes in various areas. One of those was the reform of the civil service system and the emergence of a professional class of officials. The paper examines the development of public service in Prussia, France and the British Empire in the 19th century. The foundations laid down during this period influenced European politics and even shape the contemporary image of Germany, France and the UK around the world. The public services of these countries were created in different conditions and reflected national values. Thus, the paper describes three different types of civil servants: Prussian civil servants who followed the ideals of quality and excellence; French officials who pursued their own goals; British gentlemen who created the image of the Empire in the colonies. The study used the method of studying sources and primary sources, as well as the method of content analysis to compile a collective image of an official in historical and fiction literature. We have studied both the works of classical historians and philosophers of the 19th century (Saint-Just, Mirabeau, Arnold, etc.), and modern domestic and foreign researchers (Bahlov, Uvarova, Duffield). The study of literary portraits of an official was based on the works of Balzac, Kafka, Kipling, and Verne. The study found that despite national differences, officials were the product of a new system that required educational reforms designed specifically to train civil servants, qualifying exams, and rigorous selection procedures. The new system replaced patronage and appointments by the monarch and transformed the civil servant from an agent of the king or church to a professional who served the state, although in France and Germany the idea of the reform was supported by the monarch, and in the British Empire, it was based on the parliamentary tradition. The relevance of the topic is explained by the comprehensive, comparative study of the history of professional bureaucracy in Western Europe. Methodologically, using the example of three countries (Prussia, France and the British Empire), the authors show the transformation of a "monarchical state" into a civil one, which was an objective consequence of the deep revolutionary upheavals of the late 18th century. The emerging models of bureaucracy illustrate the reaction of the ruling elites to the French Revolution. Power, understood from the point of view of Max Weber, as a "form of domination", ceases to be "estate". On the contrary, it is extrapolated to institutional

© А.А. Турыгин, Е.В. Зимина, 2024

structures that already have characteristics regulated by civil norms rather than class. Proceeding from this, the purpose of this study is to substantiate the trend of an objective transformation of the model of public administration in Prussia, France and the British Empire, revealing their specific historical conditions in each of the countries. Keywords: civil service, French Revolution, professional training, reforms by Stein and Hardenberg, Napoleon Bonaparte, Oxbridge

For citation: Turygin, A.A., Zimina, E.V. (2024) Bureaucrats of the Empire or the Empire of Bureaucrats? On the Development of the Professional Civil Servant in the 19th-century Europe. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya - Tomsk State University Journal of History. 88. pp. 123-136. doi: 10.17223/19988613/88/15

Известный немецкий социолог Норберт Элиас, исследовавший французское придворное общество XVII-XVIII вв., однажды заключил, что «фигуры, которые люди образуют друг с другом, часто меняются намного медленнее, чем люди, которые их формируют, что, соответственно, молодые люди могут занять те же должности, которые оставили пожилые люди» [1. Р. 47]. Эта фраза вполне соотносима с чиновничеством, изобретение которого относится к новому времени. Надежды его создателей, ставшие наиболее осязаемыми после потрясений Французской революции, независимо от того, желали ли они сохранить демократические достижения, достигнутые кровавой ценой, или стремились избежать кровопролития посредством реформ, были связаны преимущественно с потребностью в наведении порядка в обществе и государстве, обращая внимание на регламентированное поведение индивидов и взаимодействие людей друг с другом в границах законности. Изобретение чиновничества, таким образом, становится изобретением защитного механизма, потребность в котором возникает в эпоху радикальных перемен рубежа XVIII-XIX вв. В соответствии с этим и логикой Элиа-са чиновничество не стало абсолютно новым явлением общественной жизни, поскольку по-прежнему продолжало испытывать существенные ограничения, обусловленные сословной структурой общества, низким процентом грамотности населения, королевскими институтами Ancien Régime, которые долгое время были центрами образования, вертикальными традициями профессиональной карьеры и пр. В этой связи, как бы ни велико было желание реформаторов и государственных деятельней изменить существующие государственные порядки, новый социальный слой чиновничества пришел к власти в многочисленных кабинетах и офисах с мировоззрением человека старого режима, который во многом впитал существовавшую в конкретных обществах историческую традицию. Именно такие люди создают свой собственный микрокосм с соответствующими законами и правилами. В этом бюрократическом космосе есть ярко выраженные «верх», «середина» и «низ». Но как бы мы ни старались дистанцировать этот «мир» от всего общества, нельзя забывать, что чиновники действовали в основном на фоне уже принятых решений и диспозиций. Являясь исполнителями с функциональными обязанностями, в своей деятельности они отражали те изменения, которые произошли в каждом конкретном обществе.

«Джентльмены империи»

Серые кардиналы и серые мыши, строители Империи и маленькие люди на местах - такими прямо про-

тивоположными эпитетами разные исследователи описывают чиновников Британской империи.

Строительство Британской империи шло в несколько этапов и поначалу было основано, как у испанцев и португальцев, на непосредственной эксплуатации территорий. Концепция «новой» империи сформировалась после наполеоновских войн. И. Бахлов утверждает, что в центре концепции находилась идея о «продвижении политических, экономических, военных, идеологических форм и методов среди «отставших в своем социально-экономическом развитии народов» [2. С. 184]. К концу XIX в. Британская империя видела свою задачу в том, чтобы вести «отсталые» народы к реформам и прогрессу.

Если в конце XVII в. англичане относились к коренным жителям своих первых колоний как к экзотической составляющей новых территорий, то позже, сначала в художественной литературе, стал активно разрабатываться образ «доброго дикаря». Такую трактовку имеют словесные портреты Пятницы у Даниэля Дефо или Оруноко из одноименного романа Афры Бен.

Однако уже в начале XIX в. Т. Карлайл (в другой транскрипции - Карлейль) увязывает цивилизаторские идеи с принуждением и насилием [3. С. 249-250]. Теперь на первое место вышла необходимость не только просвещать «добрых дикарей», но и управлять ими для того, чтобы получить с колонизированных территорий как можно больше материальных благ на постоянной основе, а не с помощью спонтанных полупиратских набегов. Таким образом, на смену просветителю и мелкому плантатору должен был прийти управленец. И по мере территориального роста империи, «в которой никогда не заходит солнце», таких управленцев требовалось все больше.

Вопрос о количестве чиновников (государственных служащих) метрополии и колоний остается открытым. Министерство по делам колоний было сформировано лишь в 1854 г. на базе военного министерства для того, чтобы, по мнению Д. Лала, выработать единую стратегию коммуникации между метрополией и колониями, за исключением Индии [3]. Индия же управлялась Министерством по делам Индии, Египет - Министерством иностранных дел. Также следует учитывать, что, например, министерство по налогам и сборам занималось вопросами налогообложения как в метрополии, так и в колониях [4].

Такое пересечение функций затрудняет подсчет числа гражданских служащих империи. В блоге национального архива правительства Соединенного Королевства опубликован пост Оливера Морли под заголовком «Неужели империей управляли четыре тысячи человек?» Морли приводит следующие цифры: до 1914 г.

в Адмиралтействе работали 70-80 человек, в Министерстве иностранных дел - 100-175, включая технический персонал (швейцары, уборщицы и т.д.). Однако не стоит забывать о том, что чиновники не были сосредоточены лишь в министерских кабинетах Лондона. Так, в Имперском календаре 1832 г. насчитывается примерно 8 000 имен, 1898 - 14 000, 1920 - 24 000 [5]. Также стоит отметить, что не все сотрудники имели статус госслужащего. Например, администрация колонии могла нанять на работу лиц из местного населения или из англичан, волей судеб оказавшихся за пределами метрополии. Это могли быть и разорившиеся торговцы, и люди, запятнавшие свою репутацию в Англии, и простые авантюристы. Часто их привлекали для решения одной задачи, и, разумеется, работа в колониальной администрации еще не делала их государственными служащими. Поэтому, как отмечает тот же Морли, цифра «4 000» используется, скорее, для описания эффективности бюрократического аппарата на огромной территории. На рубеже XIX-XX вв. количество чиновников разных рангов в метрополии и колониях приближалось к 40 000.

Нас интересуют в первую очередь не чиновники высокого ранга, которых назначал на пост действующий монарх. Жизнь и деятельность губернаторов, вице-королей Индии, колониальных секретарей достаточно подробно описана множеством исследователей. Также мы не рассматриваем технический персонал, так как он лишь подчинялся приказам и распоряжениям свыше. Непосредственное управление, а также исполнение приказов соответствующих ведомств легло на плечи начальников округов или офицеров действующей армии, если на колониальной территории вводилось военное положение. Но приравнивать госслужащих к военным было бы некорректно, поэтому в центре нашего исследования оказывается «среднее звено» бюрократической машины империи.

Очевидно, что в ситуации стандартизации бюрократического аппарата государственный служащий также должен был иметь стандартный набор качеств, знаний и навыков, помогавших ему в работе. В Британии становление и развитие института госслужащего является ярким примером знаменитого британского консерватизма.

В связи с этим начать следует с реформы системы частных образовательных заведений. Популярная фраза «Британская империя была построена вторыми сыновьями» [6. Р. 1214] не лишена здравого смысла. По майорату имущество и финансовый капитал аристократа переходили по наследству к старшему сыну. Младшие сыновья знали, что им придется рассчитывать на скромное денежное содержание и собственные силы. Поэтому образованию младших сыновей уделялось особое внимание с тем, чтобы они смогли впоследствии получить армейский чин или поступить на госслужбу. Дети из обеспеченных семей обучались в так называемых public schools (несмотря на слово public в названии, это частные школы с полным пансионом). Наиболее престижными считались так называемые «Великие школы», т.е. Итон, Регби, Харроу, Винчестер и некоторые другие. Однако в начале XIX в. репутации

«Великих школ» был нанесен существенный ущерб. В Винчестере и Итоне несколько случаев телесных наказаний привели к смерти учеников, так как наказание фактически превратилось в организованное избиение провинившихся другими учениками [7. Р. 3]. В такой ситуации, когда наказывали за малейшую провинность и наказание было несоразмерным проступку, частные школы стали терять репутацию и, следовательно, учеников. Положение начало меняться в 1828 г., когда директором школы Регби стал священник Томас Арнольд. Арнольд считал телесные наказания разрушительными для личности [8. Р. 86-87]. Он не выступал против их отмены, так как считал, что страх полезен для становления христианина и джентльмена, но разработал систему иных методов воздействия на провинившихся учеников, например общественно полезное задание. Телесные наказания применялись как крайняя мера. Здесь следует отметить, что в британских частных школах они были полностью отменены лишь в 2003 г. Северная Ирландия стала последним субъектом Соединенного Королевства, где это произошло. В государственных школах отмена телесных наказаний произошла чуть ранее, в 1986 г. [9].

Помимо замены бессмысленных порок социально значимыми делами Арнольд реформировал школьную иерархию. Внутри Регби была создана своего рода карьерная лестница. Высшей ступенью стала должность префекта, на которую назначался ответственный, хорошо успевающий ученик с лидерскими качествами. Помимо префектов существовали и другие должности, за которые мальчики боролись, начиная с первого года обучения. Старшим ученикам вменялись в обязанность наставничество и помощь младшим.

Также Арнольд считал, что спорт в любом его проявлении - верный помощник в формировании личности выпускника. Командные виды развивали умение работать в команде, индивидуальные приучали брать ответственность на себя. Спортивные достижения стали цениться не меньше академических.

Многие частные школы последовали примеру Регби, и вскоре в британском частном образовании сформировалась микромодель бюрократического аппарата, а выпускники школ были приучены к общественной и не всегда приятной работе (хотя и в виде наказания, а не осознания ее необходимости), а также к продвижению по карьерной лестнице.

Система Арнольда оказалась достаточно успешной и даже была рекомендована для колледжа Ост-Индской компании, готовившего управленческий персонал для компании. Здесь уместно напомнить, что и сам колледж был организован в высшей степени необычно для того времени. Он был открыт в 1806 г. и взял за основу систему подготовки императорских чиновников древнего Китая, где для получения должности нужно было сдать соответствующие экзамены.

Деятельность Арнольда и успешное функционирование колледжа послужили источником вдохновения для Стаффорда Нордкота, будущего второго лорда Казначейства, и Чарльза Тревельяна, секретаря Казначейства, которые в 1853 г. представили парламенту доклад о необходимости изменения приема на госу-

дарственную службу (официальное название доклада -«Доклад об организации постоянной государственной службы, с письмом преподобного Б. Джоэта»). Преподобный Бенджамин Джоэт, профессор Баллиол-коллед-жа в Оксфорде, по роду деятельности работал с теми самыми выпускниками частных школ, которые продолжали обучение преимущественно в Оксфорде, Кем-брижде, военной академии Сандхерст и немецких университетах. Нордкот, Тревельян и Джоэт полагали, что система приема на государственную службу по личным рекомендациям и по протекции безнадежно устарела. Кандидатов на должности следовало отбирать по их личным заслугам и по результатам экзаменов.

Таким образом, система Арнольда и система колледжа Ост-Индской компании встраивались в новую систему подготовки «слуг Короны». Обучение будущего чиновника метрополии и госслужащего колоний было сходным. Но будущие колониальные чиновники должны были обладать более широким набором умений и навыков, нежели их коллеги в метрополии.

Список формальных требований к кандидату начинался с частной школы. Арнольдовские принципы (карьерные устремления, командный дух, самостоятельность) гарантировали честолюбие кандидата, выносливость, умение работать как в команде, так и без нее. Это требование оставалось незыблемым много лет, и уже в XX в. Джордж Оруэлл писал: «Если вы не посещали частную школу, значит, ваша жизнь была разрушена» [10. Р. 426]. Успешный кандидат в идеале должен был быть выпускником Оксфорда или Кембриджа (Окс-бриджа) или военной академии Сандхерст. Выпускники многих других университетов, например Даремского или Эдинбургского, могли рассчитывать на должность только с начала ХХ в. по причинам, о которых будет сказано ниже. Оксбрижд ценился потому, что, как писал доктор Эдвард Пьюси, профессор Оксфорда, целью этих заведений было «делать не книги, а людей» [11]. A.M. Стедман, также профессор Оксфорда, отмечал: «Специальное или профессиональное обучение является вторичной целью... он (университет) должен способствовать формированию благородных тенденций, а не получению коммерческих результатов; гуманизации человека, а не подготовке профессионального эксперта» (цит по: [12]). Томас Грин, также преподававший в Оксфорде, уделял особое внимание развитию у студентов чувства долга. Идеи Грина о долге были так популярны, что с 1854 по 1914 г. 90% выпускников Баллиол-колледжа посвятили себя государственной службе. К. Квартенг отмечает, что именно в Оксбридже появилось прозвище «профессор джемоведения», которым называли преподавателей и студентов тех учебных заведений, где имелись инженерные кафедры и другие прикладные специальности [13]. В Даремском университете одним из первых открылся факультет физики. Эдинбург готовил физиков, химиков и врачей. Классические специальности были и в Дареме, и в Эдинбурге, но они имели более прикладной характер, нежели в Оксбридже. Например, меньше времени уделялось латыни и древнегреческому, что было серьезным препятствием для поступления на государственную службу. Экзамены для будущих чиновников

включали в себя не только историю, философию и право, но и древние языки. Считалось, что слуги Короны будут читать в оригинале труды древнегреческих и римских философов и знакомиться с идеальными моделями государственного устройства. Но экзамен по древним языкам имел и более практическую цель -отсеять выпускников других вузов и отдать преимущество выпускникам Оксбриджа. Если к тому же у такого выпускника имелся опыт военной службы, то его шансы получить место возрастали.

Таким образом, бюрократическая элита формировалась уже со школы. Однако ошибочным было бы считать, что преимущество отдавалось выпускникам с высокой академической успеваемостью. На первое место при отборе выходило участие в спортивных играх, различных университетских клубах и обществах, а также круг знакомств, который кандидат сумел создать за годы учебы. Разумеется, это не означало, что оценки не играли никакой роли, но кандидат со средними оценками и высокими общественными достижениями имел больше шансов получить место на госслужбе, чем круглый отличник. Позднее этот принцип провозгласил Р. Ферс (в другой транскрипции - Фьюрс): «Человек с мозгами должен быть рабом... рабом человека с силой воли» [14. Р. 69].

Только в начале ХХ в., по словам Барнетта, пришло понимание важности технических специальностей [15. Р. 89]. Немалую роль в этом понимании сыграла Первая мировая война. Британия оказалась не готова выступить против армии кайзера. Многочисленные победы британской армии в Судане, Египте, Южной Африке в XIX в. были одержаны над заведомо более слабым в техническом плане противником. Это привело к самонадеянной переоценке собственных сил. Отличным примером британской самонадеянности может служить следующий пример: в начале Первой мировой войны сэр Артур Конан Дойл представил Адмиралтейству проект бронежилета. Проект был отвергнут со словами: «Британского солдата защитит британский дух» [16. С. 147]. Однако даже война не сразу привела к пониманию необходимости новых кадров. Чиновники, получившие должность во время войны или сразу после нее, были приверженцами системы Оксбриджской элиты и не понимали важности перемен.

Помимо древних языков будущие чиновники изучали историю, но, как отмечает Барнетт, эта история была англоцентричной. Предмет читался таким образом, чтобы продемонстрировать, какие блага Англия (впоследствии - Британия) несла другим народам. Право Британии на то, чтобы нести миру цивилизацию, не оспаривалось. В свое время такой подход высмеял известный французский писатель Жюль Верн в романе «Дети капитана Гранта». Правда, речь шла не сколько об истории, сколько о географии. Однако Па-ганель, взявшийся проэкзаменовать австралийского мальчика по географии, с изумлением узнает, что весь мир принадлежит англичанам [17. С. 349-353].

Кандидат, получивший на экзаменах требуемые баллы, направлялся в одну из колоний. Однако до этого он проводил в Англии около года, изучая язык местного населения. Здесь, как отмечает Ламли, мно-

гие будущие чиновники, сами того не подозревая, сталкивались с серьезной проблемой: язык зачастую преподавался по учебнику грамматики, разговорной речи будущих чиновников не обучали. Это создавало серьезные трудности в работе [18. Р. 31].

Отбор на место колониального чиновника был более строгим, чем на место чиновника в метрополии. Ко вторым предъявлялись не такие строгие требования относительно университета, им не нужно было учить редкие языки. Отбор по лидерским качествам и стрес-соустойчивости был менее важным. Тем не менее конкурс на место колониального чиновника, начальника округа, был сравнительно высоким.

Что же привлекало молодых людей в этой работе? На начальника округа возлагались тяжелые обязанности. Вот что иронически писал Киплинг, певец империи, в стихотворении «Бремя белого человека»: «Неси свое гордое бремя И будешь вознагражден Придирками командиров И криками диких племен».

(пер. А. Сергеева) [19].

Из-за «диких племен» (в оригинале - half-devil and half-child - полудьяволов и полудетей) стихотворение признано расистским. Но в нем ясно прослеживается мысль о тяжести труда в колониях: чиновнику придется строить мосты и дороги, останавливать голод, выполнять просветительскую миссию и получать критику начальства (the blame of those ye better).

Можно было бы предположить, что молодых людей вдохновляли карьерные перспективы, которые были выше, чем у чиновников метрополии, а также хорошее жалованье. Но в 1870-е гг. жалованье губернатора составляло в среднем от трех до четырех тысяч фунтов в год [20. Р. 3170]. При этом губернатор должен был отвечать за безопасность, развитие инфраструктуры, обеспечивать должное функционирование системы правосудия, организовывать работу образовательных структур и многое другое. Также у губернаторов часто имелся военный опыт. Например, в тот же период 44% губернаторов были назначены из числа военных [12]. Если жалованье губернатора было не столь велико, то молодой начальник округа мог рассчитывать на крайне скромные суммы.

Даффилд приводит многочисленные свидетельства того, что молодых людей, как бы это наивно ни звучало, привлекала экзотика дальних стран. Ричард Оукли писал, что желание увидеть леопарда и жирафа в их среде обитания стало причиной поступить на государственную службу в Северной Нигерии [21]. Формированию такой мотивации немало способствовали приключенческие романы. Существовал даже жанр DO novel (роман о начальнике округа) [22], где героем выступал не абстрактный пират или белый человек, всю жизнь проживший среди племен и понимающий все их языки и традиции, а самый простой выпускник Оксфорда или Кембриджа.

Были у молодых чиновников и другие мотивы. Чарльз Уильям Орр во время службы в Нигерии всегда носил с собой газетную вырезку о битве при Трафальгаре, чтобы перечитывать ее в трудные минуты и напо-

минать себе о героическом прошлом своей страны [12]. Многие молодые чиновники стремились к службе «во благо нецивилизованных народов», о которой так много слышали во время учебы в школе и университете. Мы уже упоминали Томаса Грина и его рассуждения о долге, вдохновившие десятки юношей на службу во имя этого долга.

Джон Резерфорд Постлуэйт, добившийся высоких чинов на службе в Уганде и сам принимавший участие в отборе кандидатов на колониальные должности, стремился отсеивать потенциальных карьеристов и отдавал предпочтение тем, кто демонстрировал патерналистское отношение к местному населению. Он писал, что агрессивно настроенным молодым людям, желающим поскакать галопом по саванне и покомандовать туземцами, места на государственной службе также не было. Требовались спокойные, уравновешенные кандидаты с чувством долга и лидерскими качествами. Однако при столкновении колониальной реальностью характер молодого чиновника подвергался суровым испытаниям.

Разумеется, климат и болезни, непривычные для европейца, затрудняли адаптацию. Однако основные трудности крылись не в этом. Самой первой должностью, на которую назначался молодой чиновник, был начальник округа. (В русскоязычной литературе также можно встретить термин «дистрикт-офицер», прямой перевод district officer [23], однако мы считаем такой вариант неудачным, так как в русском языке слово «офицер» предполагает наличие военного чина.) Обязанности начальника округа были весьма обширны. Фактически он был главным агрономом, главным инженером, регистратором ЗАГСа, мировым судьей и даже врачом. Начальник округа должен был совершать пешие или верховые обходы (объезды) своего округа, посещать деревни и беседовать с местными жителями. (Даффилд высказывает интересную точку зрения: появление в колониях автомобиля стало началом конца империи, так как на автомобиле чиновник приезжал в деревню на час или два, беседовал с жителями и быстро уезжал в другую деревню. Пешие же чиновники XIX в. оставались в одной деревне несколько дней, чтобы отдохнуть от утомительного перехода, и могли общаться с местными жителями гораздо дольше [12].)

Из дошедших до нас дневников и личных писем начальников округов становится понятно, что им не хватало знаний по агротехнике, антропологии, медицине [12. Р. 176]. Также им не с кем было посоветоваться, так как зачастую рядом не было ни одного англичанина (за исключением членов семьи, если она у начальника округа имелась). Но особое внимание в этих дневниках обращает на себя тот факт, что, несмотря на трудности, их авторы полны оптимизма, с благодарностью вспоминают свои школы и университеты и не сомневаются в себе. Многие записи в дневниках посвящены описанию отношений с местными child races, т.е. расами-детьми. Описания такого рода выстроены в парадигме «мудрый родитель - неразумные, наивные дети». Некоторые начальники округов сравнивают жителей своего округа с жителями английской деревни XI-XII вв. [12. Р. 177].

Здесь стоит сказать, что все цитируемые нами дневники были опубликованы и, соответственно, в какой-то степени подвергались редактированию. Можем ли мы сделать вывод о том, что корпус таких книг был частью пропагандистской колониальной литературы? Скорее всего, да, так как даже в этих оптимистичных записях есть косвенные намеки на недоброжелательность местного населения, наивность самих начальников округов, на угрожающие жизни ситуации. В художественный произведениях колониального периода, написанных писателями, родившимися или проведшими значительное время в колониях, имеются описания жестокого отношения к местному населению (Сомерсет Моэм, Дорис Лессинг, Джордж Оруэлл), нервных срывов у белых обитателей колоний, убийств и самоубийств (Конрад, Моэм, Мюриель Спарк) и многих других проблем. И хотя мы не можем принимать такие эпизоды из художественных книг за веские доказательства, сам факт их множественности и схожести говорит о том, что такие события имели место на всей территории Британской империи.

Однако не стоит считать, что авторы колониальных дневников полностью умалчивали о проблемах в расчете на будущую публикацию и славу. Многие страницы дневников с сарказмом и возмущением повествуют о взаимоотношениях между чиновниками колоний и метрополии, а также чиновниками более высокого ранга (секретарь колонии и губернатор). Чиновники метрополии часто прибывали в колонии с проверками по линии своих ведомств (мы уже указывали на то, что многие вопросы не входили в сферу деятельности Министерства по делам колоний). Начальники округов считали своих собратьев из Лондона бюрократами, полностью неосведомленными о жизни в колониях, которые лишь слепо следуют циркулярам, какими бы глупыми те ни были. Ламли, Грир и Олдерман пишут, что зачастую многие самостоятельные решения, принятые начальником округа, должны были пройти ряд согласований в многочисленных инстанциях [18].

Многие разумные решения, направленные на предотвращение потери урожая или преодоление последствий засухи, часто впоследствии критиковались губернатором или прибывшими из метрополии проверяющими.

Помимо таких объективных причин для недовольства существовали причины снобистского толка. Начальники округов считали себя старой университетской командой, собравшейся на вечер встречи выпускников не в стенах alma mater, а на просторах Африки или в джунглях Индии. Любой чужак, даже если это был сам генерал-губернатор, заведомо считался ни на что не годным «неджентльменом». Так, Хаскетт Белл стал непопулярным еще до прибытия на место назначения [24]. Возможно, Белл как генерал-губернатор был далеко не самым способным, но не будучи выпускником Окс-бриджа, он не имел ни малейшего шанса получить поддержку своих подчиненных и проявить себя [24].

Такое разделение на «мы» и «они» вскоре стало существенным препятствием в работе колоний. В условиях нехватки профильных специалистов арнольдов-ские и оксбриджские принципы управления стали давать сбои.

Как мы уже упоминали, после Первой мировой войны Британии пришлось пересматривать свою колониальную политику и свое место в мире. Пасхальное восстание в Ирландии, начало движения за независимость в Индии, национально-освободительное движение в колониях других стран (например, на Филиппинах) привели к необходимости создания новой колониальной службы и, соответственно, новой системы подготовки чиновников. В докладе Уоррена-Фишера в 1930 г. рекомендовалось разработать новый, систематический подход к отбору чиновников на колониальные должности. Этими вопросами занимался Руперт Ферс, обладавший крайней проницательностью относительно характера кандидата. Например, он мог отказать кандидату только потому, что у того было некрепкое рукопожатие, что, по мнению Ферса, свидетельствовало о недостаточной твердости духа. Ферс осознавал необходимость в новых, более технически подкованных специалистах. Однако, будучи человеком консервативных взглядов, он по-прежнему отдавал предпочтение выпускникам Оксбриджа и поначалу с негодованием отнесся к идее выбирать будущих чиновников из выпускников Лондонской школы экономики.

Ферса часто критиковали за то, что его «проницательный» отбор - это ничто иное, как тот же самый отбор по протекции, только узаконенный [25]. Ферс попытался выйти из положения, разработав для Оксфордского университета курс подготовки чиновника [26] со специализацией с учетом региона, куда впоследствии направляли молодого госслужащего. Гастингс и Оукли отмечают, что новая программа становилась более практической, а чиновники стали походить на технократов [27]. Изучался самый разнообразный круг предметов - топография, шариат, медицина, ветеринария. Стали привлекаться специалисты из других университетов. Вместе с тем Ройс полагает, что подготовка велась на теоретическом уровне и давала мало практической пользы, а многие слушатели, как указывает Кирк-Грин, считали курс простым набором советов, которые и так подсказывал здравый смысл (например, регулярно принимать хинин) [26].

Таким же полупровальным оказалось решение назначать на некоторые должности в колониях представителей местного населения, прошедших обучение в английских школах и других учебных заведениях. В Индии чиновники индийского происхождения не только не стали опорой империи, но и встали во главе движения за независимость. (Ради справедливости стоит отметить, что в Индии роль империи в развитии до сих пор оценивается крайне противоречиво.)

Потеряв в 1947 г. Индию, игрок старой оксбридж-ской команды стал пропускать гол за голом, и даже попытка создать Содружество наций не вернуло империю и ее мощь.

Что касается чиновников метрополии, то отказ от арнольдовских и оксбриджских принципов при отборе на службу произошел в конце XIX в. И хотя после Первой мировой войны университетский дух все еще витал в кабинетах министерств, личные рекомендации и знание латыни все реже и реже становились решающим фактором в назначении на должность.

«Немецкое качество»

Прусский чиновник подобен человеку в оркестре: не слыша всей композиции, он должен играть свой фрагмент так, как ему положено, и совершенно не важно, считает он его хорошим или плохим.

Бисмарк

Более полувека прошло с тех пор, как Союзнический Контрольный совет в соответствии с законом «О ликвидации Прусского государства» (1947) заявил о прекращении существования прусского суверенитета как оплота милитаризма и реакции в Германии. Обыденное, массовое сознание, формируемое под определенным влиянием публицистики, рисует исторический образ Пруссии, которая обретала свою государственность последовательно и планомерно, как наиболее удобный способ существования армии. Граф де Мира-бо, которому часто ошибочно приписывают слова о том, что «Пруссия - это армия, покорившая нацию» или «Пруссия - не государство, у которого есть армия, а армия, у которой есть государство», зарекомендовал себя как хороший знаток политических дел Пруссии. Современные исследования заставляют усомниться в авторстве Мирабо [28], наблюдения которого были преимущественно направлены на впечатляющее военное мастерство его современников и успехи прусской монархии, утверждавшей свое превосходство благодаря наличию и использованию армии, но в меньшей степени на особенности внутреннего управления королевством. Этот пример, взятый из области политической журналистики, выдает преднамеренное переписывание истории в духе настоящего времени, но, в сущности, не так далек от истины: история Пруссии является, по сути, историей прусской армии.

Несмотря на язвительные замечания о Пруссии как о «песочнице Священной Римской империи германской нации» [29], ее бюрократические традиции прочно укоренились в системе государственного управления Германии. Равноправная соперница Австрии и самый молодой член круга пяти «великих держав» Европы, так называемой пентархии, Пруссия оставила глубокие исторические следы, которые до сих пор во многом определяют облик современной Германии.

Так или иначе, но за пределами симпатий и антипатий немецкая государственность в конечном счете была закреплена в 1871 г. канцлером Отто фон Бисмарком, политика которого при явной гегемонии Пруссии трансформировала в союзе с либеральным национальным движением свободную конфедерацию в современное, способное действовать новое национальное государство. Гегемония Пруссии в этом государстве проявила себя в укоренении традиции верховенства закона, парадоксально сочетавшейся с принципами командования и повиновения. Опыт изучения этой прусской традиции послужил примером для построения часто цитируемой модели идеальной бюрократии Макса Вебера. К наиболее общим ее характеристикам он отнес следующие: 1) административные дела организованы «как бизнес», они выполняются линейно и в соответствии с установленными правилами; 2) адми-

нистративное управление осуществляется в соответствии с установленными правилами, которые делают административные действия обезличенными, но более поддающимися расчету; 3) административные дела организованы в соответствии с принципом разделения труда; 4) в соответствии с установленными полномочиями, которые интегрированы в административную иерархию; 5) средства управления и эксплуатации не являются личной собственностью бюрократов; 6) обладатель функции не может ее присвоить; 7) найм на работу осуществляется на основе профессиональной квалификации, предполагающей специальную подготовку, которая подтверждается экзаменами (дипломами); 8) специализированный государственный служащий, выполняющий свои функции в качестве основной профессии, назначается и нанимается по контракту; он связан обязательством верности своему положению, значение которого подчеркивается чертами, аналогичными привилегиям: пожизненная работа, компенсация в виде заработной платы, перспектива карьеры, основанная на выслуге лет, а также перспектива страхования по старости (пенсия) [30. S. 125].

При явном эвристическом потенциале теории бюрократии по Веберу, его модель вполне осознанно лишена конкретики, поскольку представляет собой идеально-типическую конструкцию и средство познания. Выявление специфики исключительно немецкой модели и, собственно, образа прусского чиновничества становится возможным при соотнесении с историческими условиями формирования немецкой государственности.

История прусского чиновничества начинается со времени реформ К. Штейна и К. Гарденберга. Мышление обоих формировалось под влиянием идей и теорий европейского Просвещения, идеализма и романтизма, распространившихся преимущественно в среде образованной буржуазии, обладавшей собственными политическими интересами и невероятным желанием реализовать их с помощью государства. О неудовлетворенности прежней ролью чиновника писал Штейн в 1808 г.: «Чиновники должны перестать быть наемными орудиями в руках монархов, машинами, исполняющими чужие приказания против собственной воли; я хочу, чтобы отныне они выполняли государственную работу независимо, самостоятельно и с полной ответственностью» [31. Р. 25]. Реформатор стремился покончить с практикой личной преданности монарху, шаблонностью мышления при исполнении приказов сверху, отсутствием инициативности и какого-либо мнения, что порождало излишний формализм, канцеляризм, педантизм и невежество. Все значимые государственные и военные должности при Ancien Régime занимали преимущественно представители только одного сословия - дворянства, что ограничивало доступ к ним других сословий независимо от способностей и амбиций. Прежняя, преимущественно военная опора монархии в лице дворянства со временем трансформировалась в государственное чиновничество, а сохранявшиеся военные порядки, не жаловавшие излишней инициативности и выражения собственного мнения, все больше превращали административный аппарат

в «бездушный механизм исполнения королевских указов» [32. С. 174].

Вопрос об ответственности чиновника становится краеугольным камнем реформ Штейна и Гарденберга. Его инновационная сущность раскрывалась уже не в обычном исполнении приказов монарха, как было при Ancien Régime, а в принятии ответственности за качество подобного исполнения в пределах соответствующей компетенции. Поводом для подобных умозаключений становится практика частых судебных расследований во времена Фридриха Великого, связанных с таможенными и акцизными сборами [33]. Со времен Фридриха Вильгельма I было обычной практикой использовать военнослужащих, обладающих некоторыми базовыми знаниями, для выполнения функций гражданской службы. Эти обязанности возлагались преимущественно на ветеранов, инвалидов войны, старших офицеров, неспособных, как правило, к несению военной службы. Так монархи избавлялись от обязанности заботиться о тех солдатах, которые были не в состоянии встать под ружье. О качестве такой службы оставалось только догадываться: низкая квалификация, отсутствие соответствующих знаний налогового права и фиксированных выплат из государственной казны, военные порядки - единственное, что знали бывшие солдаты, - порождали недовольство у населения, способствовали коррупции и безответственности, затрудняли судебные тяжбы вследствие подотчетности солдат военным администрациям.

Впервые вопрос об ответственности чиновника был решен в ходе реформ принятием Всеобщего земельного уложения Пруссии (1794) и баварского Закона о чиновничестве (1805), когда были регламентированы профессиональные обязанности чиновников [34. S. 23].

Довольно близко к идее об ответственности чиновников стоит идея профессионального образования и воспитания. Немецкие мыслители эпохи Просвещения связывали ее со служением общему благу (А.Л. Шлё-цер, Ю. Мёзер, Г. Юнг-Штиллинг, К.Г. Грос, И. Кант). Под «общим благом», пользу которому должны снискать технические новшества, в германской традиции понималась польза государству, которое «люди изобрели для своего блага, как они изобрели страхование от огня и так далее» [35. С. 143]. Идеализируя прусское чиновничество и во многом полагая, что восприятие немцев «как народа вообще» немыслимо без «чиновника как сословия», О. Шпенглер подчеркивает исключительно немецкую традицию в деле его становления, связывая ее с воспитанием: «Огромное значение, которое имеет воспитание сословия чиновников, определяется тем, что к нему так или иначе принадлежит почти шестая часть населения; тем, что в целом оно вызывает уважение, зависть и стремление подражать ему, так что продуманное его обучение и воспитание практически равносильно образованию всего народа и, возможно, более эффективно, чем образование школьное, потому что оно формирует не знания и образ мыслей, а образ действий и собственную позицию... Самым большим достоинством этого чиновничества старой закалки была его высокая нравственность. Во всех прочих странах государственная служба - это

просто профессия, такой же источник дохода, как и остальные. В Пруссии чиновник со времен Фридриха Вильгельма I является сословием - таким же, как сословия офицеров и судей. Его честь - не профессиональная или гражданская, но сословная. Его чувство чести связано не с трудом, как это было в средневековых цехах, но с фактом служения - служения, понимаемого в германском смысле, то есть повиновения с достоинством и гордостью» [36. С. 45].

Задачу образования и подготовки чиновника нового типа, «компетентных, просвещенных и образованных слуг» [37. S. 149-150], должны были решать университеты, реорганизованные в духе гумбольдтовских реформ. Идею реорганизации высшей школы на политическом уровне первым высказал Гарденберг в «Докладной записке о реорганизации Прусского государства». Базируясь на идее национального государства, реформатор полагал необходимым вовлечение каждого члена нации в получение среднего образования, вне зависимости от сословной принадлежности, происхождения и иных критериев, кроме способностей. Это пересматривало и отношения государства и общества, и место образования в них. Госслужба должна была стать и средством управления, и катализатором сплочения нации, что ставило вопрос о подготовке кадров и доступе к высшему образованию. Концепцию реформы содержит параграф 11 главы 5: миссия университета - подготовка человека к самостоятельному мышлению и профессиональной деятельности. Вместе с этим на университет возлагалась подготовка новых государственных служащих, связанных с государством профессионализмом и этикой, концепцию которой в 1810 г. представил Иоганн Готфрид Хофман. Своим уровнем подготовки чиновник должен был способствовать исправлению недостатков «старого правления», а также прогрессу [38. S. 28-32].

Началом работы по формированию университета считается 4 сентября 1807 г., когда король подписал указ о его создании «в связи с государственной необходимостью». Подготовка государственного аппарата в университете рассматривалась Хофманом, который представил соображения по программе «Государство-ведение» (Staatswissenschaft) [39. S. 39-40]. Именно оно и предполагало подготовку новых государственных служащих. В этом проекте отразились философские, идеологические и практические тезисы подхода к кадровой политике в сфере управления. Новый чиновник «должен был быть готовым к защите нации и ее интересов», что соответствовало воззрениям Гарден-берга и Штейна. Подготовка государственных служащих предполагала «выработку способностей эффективно управлять государством и взаимодействовать с обществом в правовом поле без злоупотреблений, при условиях оформления национального представительства и свободы прессы» [40. S. 95]. Для этого тот должен был получить подготовку в области знаний об обществе и концепций его развития, национальной экономики, экономики отраслей, статистики, политики и управления государством, права, а также истории и культуры.

Несмотря на эффективную практику регламентации деятельности чиновников, исключавшую личные,

неслужебные отношения, произвол вышестоящих чинов в отношении нижестоящих, а также введение системы государственных экзаменов, призванной устранить систему наследования должностей, - вполне рациональные нововведения, - на протяжении всего XIX в. прусская система сохраняла свою специфику. Так, назначение на высшие должности либо утверждалось указами монарха, либо регламентировалось королевскими рескриптами. Эта традиция основывалась на вековом опыте существования германских монархий, что отличало ее от английского парламентаризма. Прусское чиновничество было обязано своим существованием воле монарха (указы 1810, 1814 и 1817 гг.), в то время как английское, например, формировалось «снизу» на основе исторической конституционной традиции. Такой порядок назначения делал прусских чиновников ответственными не перед ландтагами, а непосредственно перед монархом. Это препятствовало формированию и развитию политической воли, опыта и авторитета, поскольку король в любой момент мог заменить чиновника, хотя уже не исключительно по собственному выбору, а из числа образованных (дипломированных) и наиболее способных соискателей. Об отсутствии политической воли и опыта политической карьеры, порождающего феноменальное безразличие и холодное равнодушие, но прилагающего взамен щепетильность и послушание чиновников «с душой солдат», пишет Роберт Бернзее, исследуя эмоциональный климат в среде прусского чиновничества [41]. Топос «эмоционально холодной бюрократии», по мнению Бернезее, наиболее характерный для Пруссии, был следствием реформ в духе рационализации (создание организационной структуры, введение системы экзаменов, найма на работу и форм вознаграждения, должностных регламентов и др.). Рациональная бюрократизация не шла рука об руку с улучшением эмоционального состояния, поскольку профессиональная государственная служба ставила в прямую зависимость профессиональный успех с монотонным выполнением строго очерченных обязанностей [41. 8. 147].

Идея преданного служения трону, возведенная в абсолют, превратила прусское чиновничество в пассивный инструмент государственного механизма, лишив его, в сравнении с английским или французским, амбициозности, оппозиционности монаршей воле и инициативности в деле проведения реформ. «Корпоративный дух» прусского чиновничества выражался преимущественно в повышенной работоспособности, исполнительности и педантичности. «Прусские чиновники, принимаемые не иначе как по сдаче экзамена, туго продвигались по службе, работали очень много и сознавали себя огражденными от произвола, приобретали корпоративный дух, который придавал им настолько независимости, что они могли отстаивать свои права и исполнять свой долг; они славились в Германии своей педантичной добросовестностью и способностью к усидчивому труду» [42. С. 425].

У «корпоративного духа» чиновничества была и обратная сторона, на которую обращает внимание Франц Кафка в романе «Процесс». Так, образ немецкого чиновника, архетипические черты которого находят

выражение в почитании государства, которому чиновники обязаны своим существованием, что, следовательно, приводит их к сопротивлению любым попыткам реформ, дополняется высокомерием и бездушием, скрывающими несовершенство системы управления (чиновники занимаются тем, что велят им закон и должностная инструкция, обычно не интересуясь, а порой даже не зная о результатах собственной работы), обезличенной силой, способной сломать жизнь простого обывателя, доведя его до помешательства бессмысленной казуистикой. Доведенный до отчаяния, герой Кафки в конце концов сравнивает чиновников с «бандой», связанной корпоративными узами, главная задача которой в том, чтобы сбить с толку невинного человека, сделав его покорным государственной системе [43. С. 60].

Основные характеристики прусского чиновничества в конечном итоге отразили специфику исторического развития Германии в XIX в. Намерения реформаторов Штейна и Гарденберга, связанные с необходимостью преобразований без социальных потрясений, в отличие от опыта революционной Франции, воплотились в практику создания эффективной системы исполнителей, лояльных государству, скованных корпоративной этикой и лично преданных монарху. Новая система администрирования, санкционированная монархом, дала возможность дворянству, прежде выполнявшему функцию «защитника трона» и «королевского меча», интегрироваться в систему государственной службы. Рациональная администрация оказалась эффективной в деле объединения Германии, заслужив высокую оценку Бисмарка: «С плохими законами и хорошими чиновниками можно править, но с плохими чиновниками нам не помогут даже лучшие законы» [44. С. 160].

«Армия французских писарей»

Все в правительстве ленивы; представители народа, генералы и администраторы окружены кабинетами, как старики из дворцов; ничего не делается, и тем не менее расходы огромны. Служение - это мир бумаги, а Республика - жертва двадцати тысяч глупцов, которые развращают ее, борются с ней и истекают кровью.

Сен-Жюст

Слова Луи Антуана де Сен-Жюста о чиновничестве, относящиеся к первым годам после Французской революции, отражают глубокое разочарование в ее итогах, породивших великое воинство «пишущих демонов», мешавших строить новое государство [45. Р. 25]. Однако уже спустя три десятилетия история найдет оправдание тому, что вызывало такое неудовольствие Сен-Жюста, связав его с незрелостью административной структуры, интеллектуальной неграмотностью и отсутствием материальных средств, необходимых для решения вопросов в интересах большинства. По этой причине первые годы Республики оказались наиболее уязвимыми для сохранения достигнутых свобод ввиду зависимости пионеров Революции от своих иррациональных страстей и эгоистических интересов. Отсюда

вытекает стремление историка Франсуа Гизо заменить суверенитет народа суверенитетом разума, воплощенным буржуазией, которую он оценивает как единственный социальный класс, способный гарантировать политическую свободу против нападок аристократии и народных масс, преимущественно неграмотных и анархически настроенных. Такой класс не мог возникнуть внезапно; требовались годы и опыт, которые, несомненно, сопровождались многочисленными угрозами новой Республике. Наилучшим шаблоном для его функционирования для Гизо и его сторонников оставалась модель, основанная на старых принципах административной централизации, унаследованных от Ancien Régime, но дополненных демократическими достижениями Революции [46. С. 15].

Несомненно, что после Французской революции и наполеоновских реформ французское чиновничество обрело свой современный внешний облик. Для его существования по наполеоновской формуле создавались «гранитные массы» - государственные институты, эталоны административного совершенства, призванные на века служить образцами для всей Европы [47].

Из достижений Революции Наполеоном было унаследовано многое. Важным нововведением становится отмена старого принципа продажи должностей, который был заменен новым - принципом избрания. В соответствии с текстом Конституции 1791 г. «чиновники - это агенты, избранные на время народом для выполнения административных функций под надзором и властью короля» [48]. В выборах могли принимать участие все политически активные граждане, соответствующие условиям избирательного ценза. Если до Революции делалось различие между теми, кто покупал должности и занимал их в силу назначения специальным королевским указом, теперь оно сохранялось только в отношении тех, кто избирался на оплачиваемую или неоплачиваемую должность государственной службы. Недостатки принципа выборов проявились быстро: прежде занимавший должность чиновник был ответствен напрямую перед королем, выступающим гарантом собственного королевского закона, - практика довольно персонифицированная; после Революции избранный чиновник нес ответственность перед абстрактным контрольным институтом, учрежденным его избирателями, что обеспечивало слишком большую независимость избранного должностного лица как по отношению к государству, так и по отношению к самим его избирателям. Ответственность перед институтом, большинство членов которого можно было склонить на свою сторону, довольно затянутые бюрократические процедуры и возможности институтов инициировать и проводить самостоятельные нормативные проверки порождали коррупцию и профессиональные злоупотребления. Многочисленные злоупотребления при сборе налогов стали одной из причин восстания федералистов в 1793 г.

Столкнувшись с этой независимостью провинциальной администрации, Комитет общественной безопасности был вынужден усилить штат своих офисов для проведения так называемой «якобинской» политики централизации. Революция внезапно обнаружила

недостатки «бюрократии». Сен-Жюст провозгласил: «Чем больше чиновников ставят на место народа, тем меньше демократии» [49. Р. 213]. Политика централизации в конечном счете привела к ослаблению исполнительной власти; власть индивидуально избираемых должностных лиц была заменена групповой (офисной), назначаемой (нанимаемой) центром. В Nouveau Paris писатель и драматург Луи-Себастьян Мерсье решительно осудил это нововведение: «Нет никого, кому бы не приходилось жаловаться на наглость и невежество многочисленных служащих, нанятых в офисах, которых нужно вырезать. Никогда еще бюрократия не раздувалась до такой степени, став чересчур затратной и утомительной. Никогда еще бизнес не томился так сильно, как с момента создания этой армии клерков, работающих так же, как и слуги» [45].

Наполеон продолжил централизацию управления, формируя особый тип французского чиновника. Восхищаясь теми профессиями, которые представляли собой нечто более широкое, чем ремесла, требуя настоящего призвания (латинская этимология professio возводит термин к значению «исповедания веры»), Наполеон стремился к заимствованию у двух общественных институтов, которые высоко ценил, - армии и церкви. Чиновник в представлении Наполеона должен быть и «солдатом», и «священником» [50. Р. 37].

Эта мысль идеально подходила для профессии государственного служащего. Как и священник, солдат следует особым правилам, которые стирают общепринятую грань между профессиональной и частной сферами, осуждают экстравагантные потребности, как, например, предпочтение изысканной еды, проявление страсти или индивидуальности, и, напротив, диктуют усредненные, не выходящие за рамки нормы, как потребности в трудовой деятельности, безопасности, принадлежности и уважении. Сходства настолько многочисленны, что можно определить общую терминологию для этих профессий с помощью таких терминов, как «приверженность» и «миссия». Принятие в духовные ордена и братства напоминает рекрутирование военных, на тех и других возлагается особая миссия -быть посредником между богом и людьми и защита отечества от внешних врагов. Также преобладают верность, честь и забота о выполнении долга.

Принадлежность к сообществу с сильным чувством идентичности («братья в вере» и «братья по оружию»), называемым «корпоративным духом», также является важным общим знаменателем. Это осознание подкрепляется ношением определенной одежды. Очевидно, что одежда и униформа оправдываются двойной целью: как и любой кодекс, они направлены на обеспечение как единства, так и внутригрупповой сплоченности, а также дифференциации и, следовательно, дистанцирования по отношению к гражданскому обществу. Принцип, известный как «пассивное послушание», долгое время присущий армиям, находит свое отражение в вере, которая приводит верующих к решительному принятию догм, не требуя ни доказательств, ни объяснений фактов, изложенных святыми, священными писаниями. Раньше солдат так же слепо подчинялся приказам своего вождя, как священник

голосу своего Бога. Важность принципа послушания очень ясно проявляется в символической вездесущности отцовской фигуры, носящей покровительственный характер, что актуализирует вертикаль власти, замыкающуюся фигурой правителя, собственно, Наполеона.

Стремясь создать модель чиновничества на принципах иерархичности, дисциплинарности и унифицированности, Наполеон вводит новые должности перфектов, инспекторов, комиссаров, контролеров, жандармов, формирует новые государственные институты, получает контроль над церковью, закрепляя нововведения в гражданском кодексе. Наполеон ликвидирует практику избрания на должность, когда-то заменившую собой практику покупки должностей, введя централизованный механизм назначения государственных служащих правительством.

Среди новых принципов формирования чиновничества назначение на должность становится главным. Важными также были другие - установление иерархии заработной платы и соответствующей иерархии функций, дисциплина, основанная на регламенте, стандартизация различных государственных услуг. Вводится система продвижения по карьерной лестнице посредством распределения степеней.

Принципы управления распределены по каждой из этих степеней, их последовательность формирует общий дух управления. Каждая новая степень сулит повышение заработной платы. Перспектива повышения заработной платы в связи с получением новых степеней дополняется гарантиями будущего, прежде всего гарантиями стабильности и безопасности. С империей появляются пенсионные фонды, которые подпитыва-ются отчислениями из зарплаты (около 3%). Вдовы чиновников также могут рассчитывать на пенсию. Из таких перспектив в конечном счете рождается образ, красноречиво описанный Бальзаком: «Чиновник, занятый только мыслью о том, как бы удержаться на месте, получать жалованье и дотянуть до пенсии, считал, что все дозволено ради столь великой цели. Это приводило приказчика к сервилизму, порождало постоянные интриги в недрах министерств, где мелкие приказчики боролись против выродившейся аристократии, которая охотно паслась на общественных угодьях буржуазии и требовала мест для своих разоренных сынков» [51. С. 387].

Утилитарный подход к собственной деятельности, включенность в интриги, обещавшие быстрое повышение до нового ранга (степени), само по себе продвижение по службе, представлявшее долговременный процесс, часто зависящий от случая или стечения обстоятельств, делавших человека заметным на фоне корпоративной, офисной работы, мешали выполнению прямых должностных обязанностей. Намерения чиновников, по существу, деформировались в поиск наиболее легких и менее трудоемких способов их исполнения. Так, герой Бальзака чиновник Рабурден, задачей которого является поиск способов налоговой экономии, обретает соответствующую способность: «Долголетний опыт убедил Рабурдена в том, что во всяком деле совершенство достигается путем простых перестановок. Экономить - значит упрощать. А упростить -значит уничтожить лишние части административного

механизма и произвести служебные перемещения. Поэтому система Рабурдена опиралась на упразднение некоторых должностей и требовала новой ведомственной номенклатуры. В этой идее упразднения, может быть, и кроется причина той ненависти, которую обычно вызывают новаторы» [51. С. 383].

Дисциплинарная ответственность ограничивала проявление на службе какой бы то ни было инициативности. Так, без санкции вышестоящих органов чиновники не имели права доводить до гражданского общества какие-либо сведения о состоянии дел. Соответствующий циркуляр министра внутренних дел Жан Батист Шампаньи предписывал: «Не следует отправлять в газеты уведомления о делах, которые ведутся, без специального разрешения, и в любом случае никогда не следует разговаривать с репортерами. Ни один чиновник не может вставлять в работу, предназначенную для печати, заметок из переписки» [52].

В целом такой подход к профессиональной деятельности, отличавшийся, например, от прусских идеалов преданности монарху и отечеству, формировал сугубо утилитарный уклад, препятствовал развитию патриотизма и ценностей служения государству. Образ чиновника, созданный Бальзаком, демонстрировал «какую-то холодную покорность судьбе, присущую тем, кто похоронил иллюзии своей молодости и отказался от ее честолюбивых мечтаний; вы признали бы в нем [Рабурдене] человека разочарованного и если еще не поддавшегося отвращению и упорствующего в осуществлении своих первоначальных планов, то не столько в надежде на сомнительную победу, сколько ради применения своих способностей» [51. С. 376].

Как пишет Бальзак в романе «Чиновники», империя была золотым веком французской администрации. Золотой век, потому что администрация любит служить сильному государству, престиж которого, разумеется, отражается в том числе и на ней, потому что развитие государственной службы и расширение завоеваний вынудили правительство постоянно призывать новых должностных лиц и, наконец, потому что иерархический характер этой администрации, которую Наполеон сравнил с действующей армией, сделал ее бесспорно эффективной. Однако поведение французского чиновничества, стремящегося за славой империи обрести личные выгоды, становится очевидным в довольно быстрых и решительных военных компаниях Первой мировой войны: предпочтение личной безопасности и сохранения собственности вместо жертвенной защиты отечества.

До XIX в. не существовало социального типа чиновника, поэтому в коллективном представлении он сначала будет занимать промежуточное место между агентом короля, церкви или нанятым служащим какой-либо частной торговой компании. Бюрократизация европейского общества и формирование профессиональной группы чиновников стали результатом крупнейших социальных и политических потрясений, которые пережила Европа в конце XVIII и начале XIX в. Под влиянием Французской революции и наполеоновских войн в европейских странах стал создаваться новый социальный слой, который в силу первоначальной

неопределенности своего статуса сразу стал объектом пристального внимания публицистов и литературных критиков. Общие интересы (социальные льготы и престиж), образ жизни (графики и тип работы), потенциал внутреннего развития (корпоративные связи и отношения, совместное общение), склонность к коллективному поведению, социальной сегрегации и появление чувства коллективной принадлежности делают чиновничество самостоятельным социальным слоем, несмотря на его внутреннее разнообразие (разные административные органы, разные профессии, разное социальное происхождение), а также отсутствие определенных критериев, характерных для марксистского понимания (включенность в отношения производства, коллективные политические действия). Появление этого социального слоя, несомненно, отразило достижения Французской революции; возможность поступления на государственную службу на основе соответствующего обучения, уровня квалификации и внутренних экзаменов стала проявлением общей тенденции демократизации и повышения доступности государственной службы для большей части гражданского общества.

Французская революция и дальнейшее распространение гражданско-правовых порядков под влиянием Наполеоновских войн обусловили разную реакцию европейских дворов на нововведения: от реформ государственной службы без социальных потрясений (Пруссия) и необходимости формирования основ государственности в соответствии с принципами свободы, равенства и братства после разрушения Ancien Régime (Франция) до адаптации (встраивания) собственной конституционной традиции к запросам нового времени (Просвещение) и сокращения роли аристократов с их рекомендациями и протекцией (Великобритания).

Заключение

В силу разной временной протяженности и специфики исторических условий формирования государственности - политическая раздробленность Германии, имперские (континентальные и морские) амбиции Франции и Великобритании - становление профессионального чиновничества дополняется национальной спецификой. От верности королю до служения государству, апологетика которого возводится едва ли не в абсолют (Пруссия), до служения нации, которая после Революции объявляется единственным источником и носителем суверенитета (Франция), а также преданности империи и веры в ее исключительную миссию после победы в колониальных войнах XVШ в. (Великобритания).

Проекты по исследованию гражданской службы Тревельяна и Норткока и введение системы государственных экзаменов (1870) в Великобритании, реформы Штейна, Гарденберга и королевские указы (1810, 1814, 1817) в Пруссии, кодексы и указы Наполеона во Франции закрепили легитимные основания чиновничества в системе европейской государственности. Общим основанием, ставшим несомненным достижением всех этих нововведений, становится специальная академическая подготовка. Обязательным условием для работы на государственной службе или карьеры в административной области являются диплом университета, степень магистра и сданный государственный экзамен. С этой целью университеты разработали специальные образовательные программы, с помощью которых можно было получить соответствующую квалификацию не только представителям высшего сословия, но и наиболее способным гражданам.

Список источников

1. Elias N. Die höfische Gesellschaft. Untersuchungen zur Soziologie des Königtums und der höfischen Aristokratie. Mit einer Einleitung: Soziologie

und Geschichtswissenschaft. Frankfurt am Main : Luchterhand, 1983. 456 S.

2. Бахлов И.В., Бахлова О.В. Имперские модели национального и государственного строительства // Вестник Московского государственного

областного университета. Сер. История и политические науки. 2018. № 3. С. 183-194.

3. Карлейль Т. Теперь и прежде. М. : Республика, 1994. 415 с.

4. Лал Д. Похвала империи: Глобализация и порядок. М. : Новое изд-во, 2010. 364 с.

5. Morley O. UK Government - did we rule the Empire with 4,000 civil servants? // The National Archives. 2012. Aug. 1. URL:

https://blog.nationalarchives.gov.uk/uk-government-did-we-rule-the-empire-with-4000-civil-servants

6. Kalpakli F. Representation of the other in George Orwell's Burmese Days. Procedia // Social and Behavioral Sciences. 2015. Vol. 174. P. 1214-1220.

7. Coroner's Inquest // The Times (London, England). 1825. Mar. 03.

8. Arnold T. On the Discipline of Schools // Quarterly Journal of Education. 1835. Vol. 10, № 18. Р. 86-87.

9. Corporal punishment in United Kingdom schools // World Corporal Punishment Research. URL: https://www.corpun.com/counuks.htm

10. Orwell G. Essays. London : Mariner Books, 1984. 425 p.

11. Soffer R. Discipline and Power: The University, History, and Making of an English Elite? 1870-1930. Stanford : Stanford University Press, 1995. 324 p.

12. Duffield B.A. The Grey Men of Empire: Framing Britain's Official Mind 1854-1934. Jonesboro : The University of Arkansas Press, 2016. 280 p.

13. Kwarteng K. Ghosts of Empire: Britain's Legacies in the Modern World. London : Bloomsbury, 2011. 488 p.

14. Furse R.D. Aucuparius. Oxford : Oxford University Press, 1962. 330 p.

15. Barnett C. The Collapse of the British Power. London : Eyre Methuen, 1972. 643 p.

16. Миллер Р. Приключения Конан Дойла. М. : КоЛибри ; Азбука-Аттикус, 2012. 480 с.

17. Верн Ж. Собрание сочинений. М. : Гослитиздат, 1955. Т. 3: Дети капитана Гранта. 644 c.

18. Lumley E.K. Forgotten Mandate: British District Officer in Tanganyika. London : C. Hurst and Co. Publishers Ltd, 1976. 178 p.

19. Киплинг Р. Бремя белого человека / пер. А. Сергеева. URL: https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Fiction/Cipl/br_bel.php

20. Xu G. The Costs of Patronage: Evidence from the British Empire // American Economic Review. 2018. Vol 108, № 11. P. 3170-3198.

21. Oakley R. Treks and Palavers. London : Seely, Service and Co., 1938. 237 p.

22. Kirk-Greene A. The District Officer in the African Colonial Novel // The British Empire. URL: https://www.britishempire.co.uk/article/districtoffice rinnovel.htm

23. Наталевич С.И. Особенности профессиональной подготовки европейских офицеров Индийской Гражданской Службы // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2017. № 12 (86), ч. 3. С. 137-141.

24. Alderman C.F.J. Sir Henry Hesketh Joudou Bell // Oxford Dictionary of National Biography. Oxford ; New York : Oxford University Press, 2004. Р. 56.

25. Kirk-Greene A. Sir Ralph Furse // Oxford Dictionary of National Biography. Oxford ; New York : Oxford University Press, 2004. Р. 218.

26. Kirk-Greene A. The Colonial Service Training Courses // The British Empire. URL: https://www.britishempire.co.uk/article/colonialservicetraining courses.htm

27. Hastings A. Nigerian Days. London : John Lane and the Bodley Head, Ltd., 1925. 255 p.

28. Kroener B.R. La guerre est l'industrie nationale de la Prusse. La Prusse, une monarchie militaire au XVIIIe siècle - un «Sonderweg» en Europe? // Expériences de la guerre, pratiques de la paix: Hommages à Jean-Pierre Bois [en ligne]. Rennes : Presses universitaires de Rennes, 2013. P. 325-336.

29. Kügler H. Des Heiligen Römischen Reiches Streusandbüchse. Inhalt und Aufkommen einer Redensart // Brandenburgia. 1933. Bd. 42. S. 45-61.

30. Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Grundriss der verstehenden Soziologie. Tübingen : Mohr, 1976. 948 S.

31. Gray M.W. Prussia in Transition: Society and Politics under the Stein Reform Ministry of 1808 // Philosophical Society. 1986. Vol. 76, № 1. P. 1-175.

32. Кареев Н.И. История Западной Европы и Новое время. СПб. : Тип. И.А. Ефрона, 1894. Т. 4: Первая треть XIX века: консульство, империя и реставрация. 671 с.

33. Bussenius C. Die preußische Verwaltung in Süd- und Neuostpreußen 1793-1806. Heidelberg : Quelle & Meyer, 1960. 452 S.

34. Thiele W. Die Entwicklung des deutschen Berufsbeamtentums: Preußen als Ausgangspunkt modernen Beamtentums. 1. Aufl. Herford, 1981. 103 S.

35. Словарь основных исторических понятий : избранные статьи : в 2 т. / пер. с нем. К. Левинсон; сост. Ю. Зарецкий, К. Левинсон, И. Ширле; науч. ред. перевода Ю. Арнаутова. М. : Новое литературное обозрение, 2014. Т. 2. 752 c.

36. Шпенглер О. Воссоздание Германского рейха / пер. с нем. А.В. Перцева, Ю.Ю. Коринца. СПб. : Владимир Даль, 2015. 221 c.

37. Köpke R. Die Gründung der Königlichen Friedrich Wilhelms Universität zu Berlin. Berlin : G. Schade, 1860. 300 S.

38. Lenzer M. Geschichte der Königlichen Friedrich-Wilhelms-Universität zu Berlin. Halle, 1910. Bd. 4. 239 S.

39. Geschichte der Universität Unter den Linden 1810-2010 / Hrsg. H.-E. Tenorth, V. Hess, D. Hoffmann. Berlin: Akademie Verlag, 2010. 276 S.

40. Bleek W. Geschichte der Politikwissenschaft in Deutschland. München : C.H. Beck, 2001. 550 S.

41. Bernsee R. Gefühlskalte Bürokratie: Emotionen im Verwaltungshandeln des frühen 19. Jahrhunderts // Zeitschrift fur Verwaltungsgeschichte. 2018. Bd. 3. S. 147-163.

42. Сеньобос Ш. Политическая история современной Европы. Эволюция партий и политических форм. 1814-1896. СПб. : Тип. А. С. Суворина, 1897. Т. 1, ч. 2: Германия и Австрия. 792 c.

43. Кафка Ф. Процесс : роман / пер. с нем. и примеч. Г. Ноткина. СПб. : Амфора, 2000. 315 c.

44. Bismarck an Hermann Wagener, 30. Juni 1850 // Bismarck О. Die gesammelten Werke (Friedrichsruher Ausgabe) / Hrsg. von Wolfgang Windelband, Werner Frauendienst. Berlin, 1933. Bd. 1: Briefe. 497 S.

45. Thuillier G. Témoins de l'administration de Saint-Just à Marx, préface de Lucien Mehl. Paris, 1967. 281 p.

46. Гизо Ф. История цивилизации во Франции : в 4 т. / пер. с франц. П. Виноградова. М. : Рубежи XXI, 2006. Т. 1. 321 с.

47. Grunberg G. Napoléon: Le noir genie. Paris : CNRs éditions, 2015. 232 р.

48. Документы истории Великой французской революции / отв. ред. А.В. Адо. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1990. Т. 1. 527 с.

49. Saint-Just A.L., de. Oeuvres de Saint-Just, représentant du peuple à la Convention Nationale. Paris, 1834. 424 p.

50. Maximes et Pensées de Napoléon, choisies et présentées par Honoré de Balzac, éditions de Fallois, 1999. 138 p.

51. Бальзак О. Собрание сочинений : в 24 т. : пер. с фр. М. : Правда, 1960. Т. 12: Чиновники. 616 с.

52. Lassere B., Lenoir N., Stirn B. La transparence administrative. Politique d'aujourd'hui. Paris : Presses Universitaires de France PUF, 1987. 386 р.

References

1. Elias, N. (1983) Die höfische Gesellschaft. Untersuchungen zur Soziologie des Königtums und der höfischen Aristokratie. Mit einer Einleitung: Sozio-

logie und Geschichtswissenschaft. Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag AG.

2. Bakhlov, I.V. & Bakhlova, O.V. (2018) Imperskie modeli natsional'nogo i gosudarstvennogo stroitel'stva [Imperial models of national and state

construction]. VestnikMoskovskogo gosudarstvennogo oblastnogo universiteta. Ser. Istoriya i politicheskie nauki. 3. pp. 183-194.

3. Carlyle, T. (1994) Teper' i prezhde [Now and Before]. Translated from English. Moscow: [s.n.].

4. Lal, D. (2010) Pokhvala imperii: Globalizatsiya iporyadok [The Praise of Empire: Globalization and Order]. Moscow: Novoe izdatel'stvo.

5. Morley, O. (2012) UK Government — did we rule the Empire with 4,000 civil servants? 1st August. [Online] Available from: https://blog.

nationalarchives.gov.uk/uk-government-did-we-rule-the-empire-with-4000-civil-servants

6. Kalpakli, F. (2015) Representation of the other in George Orwell's Burmese Days. Procedia. Social and Behavioral Sciences. 174. pp. 1214-1220.

7. The Times. (1825) Coroner's Inquest. 3rd March.

8. Arnold, T. (1835) On the Discipline of Schools. Quarterly Journal of Education. 10(18). pp. 86-87.

9. World Corporal Punishment. (n.d.) Corporal punishment in United Kingdom schools. [Online] Available from: https://www.corpun.com/counuks.htm

10. Orwell, G. (1984) Essays. London: Mariner Books.

11. Soffer, R. (1995) Discipline and Power: The University, History, and Making of an English Elite? 1870—1930. Stanford: Stanford University Press.

12. Duffield, B.A. (2016) The Grey Men of Empire: Framing Britain's Official Mind 1854—1934. Jonesboro: The University of Arkansas Press.

13. Kwarteng, K. (2011) Ghosts of Empire: Britain's Legacies in the Modern World. London: Bloomsbury.

14. Furse, R.D. (1962)Aucuparius. Oxford: Oxford University Press.

15. Barnett, C. (1972) The Collapse of the British Power. London: Eyre Methuen.

16. Miller, R. (2012) PriklyucheniyaKonanDoyla [The Adventures of Conan Doyle]. Translated from English. Moscow: KoLibri, Azbuka-Attikus.

17. Verne, J. (1955) Sobranie sochineniy [Collected Works]. Vol. 3. Translated from French. Moscow: Goslitizdat.

18. Lumley, E.K. (1976) Forgotten Mandate: British District Officer in Tanganyika. London: C. Hurst and Co. Publishers Ltd.

19. Kipling, R. (n.d.) Bremya belogo cheloveka [The White Man's Burden]. Translated from English by A. Sergeev. [Online] Available from: https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Fiction/Cipl/br_bel.php

20. Xu, G. (2018) The Costs of Patronage: Evidence from the British Empire. American Economic Review. 108(11). p. 3170-3198.

21. Oakley, R. (1938) Treks and Palavers. London: Seely, Service and Co.

22. Kirk-Greene, A. (n.d.) The District Officer in the African Colonial Novel. [Online] Available from: https://www.britishempire.co.uk/article/ districtofficerinnovel.htm

23. Natalevich, S.I. (2017) Osobennosti professional'noy podgotovki evropeyskikh ofitserov Indiyskoy Grazhdanskoy Sluzhby [Professional training of European officers of the Indian Civil Service]. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki. 12(86). pp. 137-141.

24. Alderman, C.F.J. (2004) Sir Henry Hesketh Joudou Bell. In: Matthew, H.C.G. & Harrison, B. (eds) Oxford Dictionary of National Biography. Oxford: OUP.

25. Kirk-Greene, A. (2004) Sir Ralph Furse. In: Matthew, H.C.G. & Harrison, B. (eds) Oxford Dictionary of National Biography. Oxford: OUP.

26. UK. (n.d.) Kirk-Greene Anthony. The Colonial Service Training Courses. [Online] Available from: https://www.britishempire.co.uk/article/ colonialservicetrainingcourses.htm

27. Hastings, A. (1925) Nigerian Days. London: John Lane and the Bodley Head, Ltd.

28. Kroener, B.R. (2013) La guerre est l'industrie nationale de la Prusse. La Prusse, une monarchie militaire au XVIIIe siècle - un Sonderweg en Europe?

In: Expériences de la guerre, pratiques de la paix: Hommages à Jean-Pierre Bois [en ligne]. Rennes: Presses universitaires de Rennes. pp. 325-336.

29. Kügler, H. (1933) Des Heiligen Römischen Reiches Streusandbüchse. Inhalt und Aufkommen einer Redensart. Brandenburgia. 42. pp. 45-61.

30. Weber, M. (1976) Wirtschaft und Gesellschaft. Grundriss der verstehenden Soziologie. Tübingen: [s.n.].

31. Gray, M.W. (1986) Prussia in Transition: Society and Politics under the Stein Reform Ministry of 1808. Philosophical Society. 76(1). pp. 1-175.

32. Kareev, N.I. (1894) Istoriya Zapadnoy Evropy i Novoe vremya [History of Western Europe and Modern Times]. Vol. 4. St. Petersburg: [s.n.].

33. Bussenius, C. (1960) Die preußische Verwaltung in Süd- und Neuostpreußen 1793—1806. Heidelberg: [s.n.].

34. Thiele, W. (1981) Die Entwicklung des deutschen Berufsbeamtentums: Preußen als Ausgangspunkt modernen Beamtentums. 1. Aufl. Herford: [s.n.].

35. Zaretskiy, Yu., Levinson, K. & Shirle, I. (2014) Slovar' osnovnykh istoricheskikh ponyatiy: izbrannye stat'i [Dictionary of Basic Historical Concepts]. Vol. 2. Translated from German by K. Levinson. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie.

36. Spengler, O. (2015) Vossozdanie Germanskogo reykha [Recreated German Reich]. Translated from German by A.V. Pertsev, Yu.Yu. Korinets. St. Petersburg: Vladimir Dal'.

37. Köpke, R. (1860) Die Gründung der Königlichen Friedrich Wilhelms Universität zu Berlin. Berlin: G. Schade.

38. Lenzer, M. (1910) Geschichte der Königlichen Friedrich-Wilhelms-Universität zu Berlin. Bd.4. Halle: [s.n.].

39. Tenorth, H.-E., Hess, V. & Hoffmann, D. (eds) (2010) Geschichte der Universität Unter den Linden 1810—2010. Berlin: Akademie Verlag.

40. Bleek, W. (2001) Geschichte der Politikwissenschaft in Deutschland. München: C.H. Beck.

41. Bernsee, R. (2018) Gefühlskalte Bürokratie: Emotionen im Verwaltungshandeln des frühen 19. Jahrhunderts. Zeitschrift fur Verwaltungsgeschichte. Bd. 3. pp. 147-163.

42. Senyobos, S. (1897) Politicheskaya istoriya sovremennoy Evropy. Evolyutsiya partiy i politicheskikh form. 1814—1896 [Political history of modern Europe. The evolution of parties and political forms. 1814-1896]. Vol. 1. St. Petersburg: [s.n.].

43. Kafka, F. (2000) Protsess [Process]. Translated from German by G. Notkin. St. Petersburg: Amfora.

44. Bismarck, O. (1933) Die gesammelten Werke (Friedrichsruher Ausgabe). Bd. 1. Berlin: [s.n.].

45. Thuillier, G. (1967) Témoins de l'administration de Saint-Just à Marx. Paris: [s.n.].

46. Guizot, F. (2006) Istoriya tsivilizatsii vo Frantsii [History of Civilization in France]. Vol. 1. Translated from French by P. Vinogradov. Moscow: Rubezhi XXI.

47. Grunberg, G. (2015) Napoléon: Le noir genie. Paris: CNRs éditions.

48. Ado, A.V. (ed.) (1990) Dokumenty istorii Velikoy frantsuzskoy revolyutsii [Documents of the History of the Great French Revolution]. Vol. 1. Moscow: Moscow State University.

49. Saint-Just, A. L., de. (1834) Oeuvres de Saint-Just, représentant du peuple à la Convention Nationale. Paris: [s.n.].

50. Balzac, H. (ed.) (1999) Maximes et Pensées de Napoléon, choisies et présentées par Honoré de Balzac. Editions de Fallois.

51. Balzac, H. (1960) Sobranie sochineniy [Collected Works]. Vol. 12. Translated from French. Moscow: Pravda.

52. Lassere, B., Lenoir, N. & Stirn, B. (1987) La transparence administrative. Politique d'aujourd'hui. Paris: Presses Universitaires de France PUF. Сведения об авторах:

Турыгин Александр Александрович - кандидат исторических наук, доцент, доцент кафедры истории Костромского государственного университета (Кострома, Россия). E-mail: [email protected]

Зимина Евгения Витальевна - кандидат экономических наук, доцент, доцент кафедры романо-германских языков Костромского государственного университета (Кострома, Россия). E-mail: [email protected]

Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.

Information about the authors:

Turygin Alexander A. - PhD, Associate Professor, Department of History, Kostroma State University (Kostroma, Russian Federation). E-mail: [email protected]

Zimina Evgeniia V. - PhD, Associate Professor, Department of Romanic and Germanic Languages, Kostroma State University (Kostroma, Russian Federation). E-mail: [email protected] The authors declare no conflicts of interests.

Статья поступила в редакцию 27.08.2021; принята к публикации 01.04.2024 The article was submitted 27.08.2021; accepted for publication 01.04.2024