CC BY
46
на урц1а «Поляна (сына) Марен Курбана», Сагидла Х1ясанна щилкьан «Мельница Сагидова Гасана» и др. Изредка встречаются единицы, в которых определяемое слово представлено во множественном числе: Маренна Кьурбанна мурби «Сенокосные участки (сына) Марен Курбана», ПялимХ1ямзала щурми «Скалы (сына) Алим Гамзы» и др.
В данной группе отмечены следующие модели:
1. Имя сущ. + имя сущ. + имя сущ.: Гъаркла щинна чякьла «Родник чесоточной воды», Маллала Х1япизла мурби «Сенокосные участки Гапиза (сына) муллы», Маллала Х1япизла щилкьан «Мельница Маллаева Гапиза», Маренна Кьурбанна чякьла «Источник воды (сына) Марен Курбана», Сагидла Х1ясанна щилкьан «Мельница Сагидова Гасана».
Как видно извыше приведенных примеров, чаще всего определяющие два элемента стоят в генитиве, а определяемое - в абсолютиве. Редко встречаются модели трехсложных топонимов, в которых первое определяющее стоит в абсолютиве, вторая - в генитиве. Например: Г1ялим Х1ямзала щурми «Скалы (сына) Алим Гамзы», Магьди Мях1яммадла щилкьан «Мельница (сына) Магди Магамеда».
Библиографический список
2. Причастие + имя сущ. + имя сущ.: Кадичиб къаркъалла ссани «Упавших камней северный склон». Здесь второе определяющее находится в генитиве.
3. Имя сущ. + причастие + имя сущ.: Ч1ака кабиран муза «Холм, на который садится орел», Ч1анни бикъанна хъяб «Перевал с уносящим ветром», Ч1анни бикъанна бях1 «Склон с уносящим ветром». Следует отметить, что в этих микротопонимах первое определяющее находится в эргативном падеже. Такая конструкция редко встречается не только в даргинском языке, но и в ряде других дагестанских языков.
4. Имя прил. + имя сущ. + имя сущ.: Ххула уркалла чях-чях «Больших ступенек водопад», Гьала хьинтталла муза «Передняя вершина», Хъар урц1имла бик1 «Верхней поляны голова (вершина)», Квяг1 щинна чякьла «Вонючей воды источник». В таких конструкциях чаще всего первым определяющим выступает краткое прилагательное.
Трёхкомпонентные названия также зафиксированы и в гуладтынском говоре сирхинского диалекта [5, с. 261]: Кьумай-ла Г1ялилла умх «Двор Кумаева Али», Мизла хъулла ганц1а «Склон маленькой пашни».
1. Намитокова РЮ. От редактора. Ономастика-1: Указатель литературы, изданной в Адыгейском государственном университете с 1993 по 2008 гг. Составитель С.Х. Шхалахо. Майкоп: АГУ, 2008.
2. Багомедов М.Р. Топонимия Дарга: структурно-семантический аспект: монография. Махачкала: Издательство ДГУ, 2013.
3. Суперанская А.В. Ономастика начала XXI века. Ответственный редактор Н.В. Васильева. Москва: Институт языкознания РАН, 2009.
4. Курбанова П.К. Оронимы в гуладтынском говоре даргинского языка. Проблема жанра в филологии Дагестана. Материалы Х Всероссийской конференции. Вып. XI. Махачкала: Тип. «Радуга-1», 2015: 217 - 220.
5. Курбанова П.К. Названия кварталов села в сирхинском диалекте даргинского языка. Экология языка и речи: материалы V Международной научной конференции. Ответственный редактор А.С. Щербак. Тамбов: Принт-Сервис, 2016: 260 - 262.
References
1. Namitokova R.Yu. Ot redaktora. Onomastika-1: Ukazatel' literatury, izdannoj v Adygejskom gosudarstvennom universitete s 1993 po 2 008 gg. Sostavitel' S.H. Shhalaho. Majkop: AGU, 2008.
2. Bagomedov M.R. Toponimiya Darga: strukturno-semanticheskij aspekt: monografiya. Mahachkala: Izdatel'stvo DGU, 2013.
3. Superanskaya A.V. Onomastika nachala XXI veka. Otvetstvennyj redaktor N.V. Vasil'eva. Moskva: Institut yazykoznaniya RAN, 2009.
4. Kurbanova P.K. Oronimy v guladtynskom govore darginskogo yazyka. Problema zhanra v filologii Dagestana. Materialy H Vserossijskoj konferencii. Vyp. XI. Mahachkala: Tip. «Raduga-1», 2015: 217 - 220.
5. Kurbanova P.K. Nazvaniya kvartalov sela v sirhinskom dialekte darginskogo yazyka. 'Ekologiya yazyka irechi: materialy V Mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii. Otvetstvennyj redaktor A.S. Scherbak. Tambov: Print-Servis, 2016: 260 - 262.
Статья поступила в редакцию 26.02.18
УДК 82.091
Baraboshkin K.E., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Chinese Philology, Institute of Asian and African studies Moscow State University, E-mail: baraboshkin-kons@yandex.ru
HUMAN NATURE (xing) IN WANG CHONG'S LUNHENG (DISCOUERSES WEIGHED) (I CENTURY A.D.). The paper centers on Wang Chong's thoughts on human nature (xing), which are determinative for all of his literary thought. The author analyzes two chapters from the Lunheng ("Discourses Weighed"), translated by the author into Russian - "On Original Nature" (Benxing pian), and "The Forming of Characters" (Shuaixing pian). In these chapters, Wang Chong not only gives his own idea of human nature, but also analyzes the thoughts of his predecessors - Confucius (VI-V centuries BC), Mencius (IV - III centuries BC), Xunzi (IV - III centuries BC) Lu Jia (III-II centuries BC), Yang Xiong (I century BC). The article also concludes that Wang Chong's reflections on human nature had a direct impact on his literary theory.
Key words: Wang Chong, Yang Xiong, Mencius, Xunzi, Lu Jia, Chinese literature, Chinese poetics, Discourses Weighed, Lunheng, The Balanced Inquiries.
К.Е. Барабошкин, канд. филол. наук, доц. каф. китайской филологии ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова, г. Москва, E-mail: baraboshkin-kons@yandex.ru
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРИРОДА (СИН) В ТРАКТАТЕ ЛУНЬХЭН («ВЕСЫ СУЖДЕНИЙ») ВАН ЧУНА (I В.Н.Э.)
Статья посвящена размышлениям Ван Чуна (I в. н.э.) о «человеческой природе» (син), которые является определяющими для всей его литературной мысли. В статье разбираются две главы из трактата Луньхэн («Весы суждений»), переведённые автором на русский язык - «Об изначальной природе» (Бэньсин пянь), и «О направлении природы» (Шуайсин пянь). В них мыслитель не только излагает свои взгляды на этот счёт, но и анализирует мысли своих предшественников - Конфуция (VI -V вв. до н.э.), Мэнцзы (IV - III вв. до н.э.), Сюньцзы (IV - III вв. до н.э.) Лу Цзя (III-II вв. до н.э.), Ян Сюна (I в. до н.э.). В статье также делается вывод о том, что размышления Ван Чуна о природе человека оказали прямое влияние на его литературную теорию.
Ключевые слова: Ван Чун, Ян Сюн, Мэнцзы, Сюньцзы, Лу Цзя, китайская литература, весы суждений, китайская поэтика, луньхэн, взвешивание суждений.
Проблема человеческой природы - одна из важнейших в традиционной китайской философии. Центральным понятием в таких рассуждениях является понятие син (Xпд). А.И. Кобзев
пишет, что «этимология иероглифа син (графемы «рождение», «жизнь» и «сердце») указывает на его отношение к природному началу, а применительно к человеку - на связь с психосоматиче-
ской структурой» [1, с. 273] и обычно обозначает его «природу».
Ван Чун весьма подробно рассматривает понятие син на страницах своего трактата «Весы суждений» (Луньхэн), но исходной точкой в формировании представлений (пусть даже часто противоречащих друг другу) о том, что же собой оно представляет, является, безусловно, именно представление самого Конфуция. И хотя в Луньюе (Lunyu - «Беседы и суждения») говорится, что «Можно изведать просвещенность нашего Учителя, но слов о человеческой природе и пути Небесном от него не услышишь» [2, с.67], в этом памятнике встречается высказывание о том, что «природа каждого с другим сближает, привычка друг друга отдаляет» [2, с. 99]. (Ван Чун впоследствии ссылается именно на эти слова в своей главе «Об изначальной природе» (Бэньсин пянь - Benxing pian)). Однако кроме этих двух случаев, понятие син в Луньюе больше не встречается.
Многие после Конфуция рассуждали о природе человека, среди них были Гаоцзы (IV в до н.э.), Мэнцзы (IV-III вв. до н.э.), Сюньцзы (III в до н.э.), Ян Сюн (I в до н.э.-I в н.э.), Дун Чжуншу (I в. до н.э.) и другие. Ван Чун с одной стороны, пытается обобщить опыт предшественников, с другой - расширить и углубить понимание син. Чтобы понять, что нового несут в себе рассуждения Ван Чуна, обратимся к главам «Об изначальной природе» (Бэньсин пянь - Benxing pian) и «О направлении природы» (Шу-айсин пянь - Shuaixing pian).
Структурно они отличаются друг от друга, потому как задачи, которые ставит перед собой мыслитель в каждой из них, различны. Главу «Об изначальной природе» он начинает со вступления, в котором кратко формулирует тезис о том, что чувства (цин -qing) и природа (син) играют огромную роль в человеческом обществе: «Таким образом, пытаясь исчерпать [значение] чувств и природы, ритуал-ли создали как предостережение, а музы-ку-юэ как ограничение» [3, с.200]. Здесь же мыслитель пытается объяснить, какую задачу он ставил перед собой, когда писал данную главу: «В прошлом, когда жушэны (ученые, мыслители), создавали сочинения, не было среди них тех, кто не рассуждал бы [о чувствах и природе], [однако] никто не смог прийти к правильному утверждению» [3, с. 200].
А потому в данной главе Ван Чун видит свою задачу в анализе размышлений отдельных философов об изначальной природе человека. Для решения данной задачи автор выбирает шесть мыслителей и разбивает их на две группы. При этом порядок в группах не случаен, так в первой философ ставит в один ряд трёх мыслителей: Мэнцзы - Гаоцзы - Сюньцзы. Гаоцзы находится в центре данной схемы, потому что в своих рассуждениях он находится именно между Мэнцзы и Сюньцзы. Если первый известен тем, что писал об изначально доброй человеческой природе, а последний утверждал противоположное - человеческая природа зла, то Гаоцзы вообще обходит стороной врождённость добра или зла, а пишет о привычке, которая определяет действия человека при жизни, то есть возвращается к тому, о чём говорил ещё Конфуций в Луньюе. Стоит заметить, что Ван Чун, хоть и критикует этих трёх философов, но все же находит их взгляды частично верными. То, чего он не терпит в их рассуждениях - попытка абсолютизировать каждым свою идею: Мэнцзы уравнивает всех людей по изначальной доброте; Сюньцзы - по изначальному злу; Гаоцзы, в свою очередь, относит абсолютно всех к категории «средних людей» (чжунжэнь - zhongren), чьи действия зависят только от привычки совершать доброе или дурное.
Вторая группа мыслителей тоже приводится Ван Чуном не случайно: Лу Цзя - Дун Чжуншу - Лю Сян. Однако их автор выбирает по иному принципу. В отличие от философов из первой группы, с мнением которых Ван Чун был в определённой степени согласен, мыслители второй группы, согласно ему, пишут бессмыслицу. Все их идеи непрактичны (а это уже противоречит одной из главных установок Ван Чуна - об утилитарной функции литературы [4]). Именно поэтому философы в данной цепочке расположены по степени возможности понимания их рассуждений. Если слова Лу Цзя и Чжуншу, несмотря на свою неприменимость на практике, ещё можно воспринять, то идеи Лю Сяна очень трудно понять, и уж тем более невозможно претворить их в жизнь.
После критической части данной главы Ван Чун приходит к выводу, что все вышеперечисленные мыслители, безусловно, являются выдающимися, однако никто из них не даёт исчерпывающего ответа на вопрос о человеческой природе. И «лишь ученики Конфуция Ши Шо и Гун Суньни, весьма близко подошли к тому, что является правильным» [3, с. 202]. Финалом же главы является подведение итога: «Если эти слова (слова мыслите-
лей, что разбирались Ван Чуном в главе) и противоречат канону, но соответствуют [в некоторой степени] Дао (истине), их можно использовать для обучения. [Однако они] не раскрывают [до конца] сути человеческой природы» [3, с. 203].
Что же думает сам автор о син? Его размышления о природе человека можно вывести из его рассуждений в конце главы и тех критических замечаний, которые он высказывал в отношении работ других мыслителей на протяжении всей главы.
Сам Ван Чун пишет: «человеческая природа бывает и добра и зла, подобно способностям людей, которые могут быть высокими и низкими ... Изначальная природа и судьба (мин -предопределение) едины по своей сути. В соответствии с судьбой человек может быть богатым и бедным, а по природе - добрым или злым» [3, с. 203].
То есть, во-первых, человеческая природа сочетает в себе и добро, и зло, которые проистекают из тёмного (Инь) и светлого (Ян) начал, что соответствует идее Ян Сюна, который, как ссылался на него сам Ван Чун, писал о чжунжэне (среднем человеке). Однако автор идёт дальше в своих рассуждениях и вводит, с одной стороны, предопределённость-судьбу (мин - ming), а с другой, заявляет, что то, каким человек станет при жизни, зависит не только от привычки, но и соотношения добра и зла в его изначальном ци (ф. А потому, согласно Ван Чуну, существует два типа людей: Те, в ком максимально выражены либо добро, либо зло. И те, кто собственно, являются чжунжэнями - «средними» людьми.
Получается, что существуют те, в ком добро максимально выражено, но это не означает, что в них нет зла, просто оно настолько ничтожно, что человека с такой изначальной природой невозможно направить по злому пути. Это работает и в обратную сторону - тех, в ком максимально выражено зло, невозможно наставить на путь добра. Тут Ван Чун ссылается на Конфуция: «Никогда не изменяются только высшая мудрость и самая большая глупость» [2, с. 77].
Так, в качестве примера человека с максимально выраженной доброй изначальной природой Ван Чун приводит премудрого государя Шуня, а с максимально выраженной злой изначальной природой - его недостойного сына, Шан-цзюня. Это показывает, что в своих измышлениях о природе человека Ван Чун продолжает размышлять в русле конфуцианской традиции. Однако подобные люди - крайности, которых не так много. По большей части соотношение добра и зла в изначальной природе таково, что рождается уже упомянутый «средний человек» (чжунжэнь). Но здесь также стоит оговориться - использование понятия «средний» в данном случае не означает, что добро и зло в таком человеке будут содержаться в равной мере - кто-то изначально будет более склонен к злу. Более того, по Ван Чуну природу человека как таковую изменить невозможно, как нельзя изменить, к примеру, масть лошади: «даже если премудрым-шэн воздействовать [на человека] и достойны-сянь обучать [его], они будут не в силах ее изменить» [3, с. 202]. Однако подобно тому, как масть скакуна изменить невозможно, но можно обучить самого скакуна поведению, бегу и прочим повадкам, так и «среднего человека» можно наставлять. То есть, не меняя сути самой изначальной природы, можно руководить нравственным развитием человека - тем, в какое русло он пустит свои силы, хотя изначально данная величина добра и зла в нём от этого не изменится. Именно об изменении природы в этом смысле и идет речь в главе «О направлении природы» (Шуайсин пянь).
Структурно она сильно отличается от главы «Об изначальной природе». Но и цель у неё другая, основной тезис Ван Чун формулирует в предыдущей главе, а здесь же его задача - убедить читателя путём приведения многочисленных примеров из действительности - с помощью них он доказывает, что подавляющее большинство людей могут быть перевоспитаны. Потому как нравственность, в отличие от изначальной природы, мыслитель относит к числу способностей, которые вполне поддаются развитию.
Вдаваться во все бесконечные примеры не стоит, дабы не пуститься в пересказ главы, поэтому остановимся лишь на основных вопросах, ответы на которые даёт Ван Чун в данной главе.
Как осуществляется перемена от зла к добру? С помощью внешнего воздействия на человека, чаще всего с помощью обу-чения-сюэ или наставления-цзяо.
И отсюда возникает вполне закономерный вопрос, который характерен для полемики конфуцианцев и даосов - если изначально в человеке зло перевешивало добро, и его перевоспита-
ли должным образом, то не будет ли подобное перевоспитание выглядеть «искусственно», а человек будет казаться «неестественным»? И здесь, путём, опять же, приведения многих примеров, Ван Чун отвечает на этот вопрос почти отрицательно -подобного рода отличие будет почти незаметно, так как добро изначально тоже присуще природе данного индивида, а потому и добрые поступки, совершаемые им, не могут выглядеть неестественно.
Подводя итог, можно сказать, что Ван Чун в полой мере проявляет себя как философ, стоящий на рубеже древности и средневековья. Собрав воедино мысли своих предшественников, он пытается очистить их от «шелухи» заблуждений, и добраться до истины. Что же касается рассуждений самого Ван Чуна о человеческой природе - философ выступает явным преемником идей Ян Сюна (53 до н. э. - 18 н. э.), который меньше чем за век до него высказывал схожие мысли. Однако здесь он идёт дальше предшественника и не просто говорит о «среднем» человеке, а пишет о сближении природы (син) и судьбы (мин). Он утверждает, с одной стороны, возможность «направления» природы в нужное русло, с другой стороны определя-
Библиографический список
ет степень осуществления данной возможности количеством и качеством изначального ци, которое само по себе является величиной неизменной.
В заключение, стоит отдельно предвосхитить дальнейшее исследование - связь размышлений Ван Чуна о человеческой природе с его идеей о литературном таланте, что лежит в основе его размышлений о сущности литературы как таковой. Это важно для понимания начала осознаниями эстетической ценности литературы конфуцианскими мыслителями поздней древности и раннего средневековья, и того, как происходит переход от классической конфуцианской установки на единство «красоты» и «добра» к единству «красоты» и «истины», что была гораздо ближе даосам. Это же, в свою очередь, поможет понять, как претерпев существенные изменения, подобная литературная мысль приходит к тому, что можно наблюдать в эпоху Тан на страницах трактата Лю Се «Резной дракон литературной мысли» (Вэньсинь дяолун - Wenxin diaolong) (подробнее см. [5]). Трактату, который был создан в ту эпоху, когда уже утвердились «три учения» (саньцзяо - sanjiao) - Конфуцианство, Даосизм и Буддизм) (подробнее см. [6]).
1. Китайская философия. Энциклопедический словарь. Москва: Издательство «Мысль», 1994.
2. Семененко И.И. Изречения (Луньюй); Приложения. Москва: «Terra - Книжный клуб», 2009.
3. Юань Хуачжун, Фан Цзячан. Перевод «Весов суждений» в трёх томах. Переводы известных древнекитайских сочинений. Гуйян: Издательство Гуйчжоу Жэньминь Чубаньшэ, 1993.
4. Барабошкин К.Е. Ван Чун (I в. н. э.). Взвешивание суждений. Глава «О превосходстве и необычности». Перевод и комментарий; Вестник Московского университета. Серия 13: Востоковедение. 2015; 3: 79 - 91.
5. Стеженская Л.В. Уровни понятия вэнь в трактате Лю Се «Резной дракон литературной мысли». Учёные записки Комсомольско-го-на-Амуре государственного технического университета. 2013; Т. 2; № 1(13): 56 - 61.
6. Литвинцев О.С. Идеология раннего китайского буддизма (по материалам буддийских сочинений эпохи восточная цзинь). Буддийские тексты Китая, Тибета, Монголии и Бурятии. Сборник статей. Ответственный редактор Л.Е. Янгутов. Улан-Удэ, 2014; 89 - 96.
References
1. Kitajskaya filosofiya. 'Enciklopedicheskijslovar'. Moskva: Izdatel'stvo «Mysl'», 1994.
2. Semenenko I.I. Izrecheniya (Lun'yuj); Prilozheniya. Moskva: «Terra - Knizhnyj klub», 2009.
3. Yuan' Huachzhun, Fan Czyachan. Perevod «Vesov suzhdenij» v treh tomah. Perevody izvestnyh drevnekitajskih sochinenij. Gujyan: Izdatel'stvo Gujchzhou Zh'en'min' Chuban'sh'e, 1993.
4. Baraboshkin K.E. Van Chun (I v. n. 'e.). Vzveshivanie suzhdenij. Glava «O prevoshodstve i neobychnosti». Perevod i kommentarij; Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 13: Vostokovedenie. 2015; 3: 79 - 91.
5. Stezhenskaya L.V. Urovni ponyatiya v'en' v traktate Lyu Se «Reznoj drakon literaturnoj mysli». Uchenye zapiskiKomsomol'skogo-na-Amure gosudarstvennogo tehnicheskogo universiteta. 2013; T. 2; № 1(13): 56 - 61.
6. Litvincev O.S. Ideologiya rannego kitajskogo buddizma (po materialam buddijskih sochinenij 'epohi vostochnaya czin'). Buddijskie teksty Kitaya, Tibeta, Mongoliii Buryatii. Sbornik statej. Otvetstvennyj redaktor L.E. Yangutov. Ulan-Ud'e, 2014; 89 - 96.
Статья поступила в редакцию 01.03.18
УДК 372
Bogdanova Yu.Z., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Foreign Languages Department, Northern Trans-Ural State
Agricultural University (Tyumen, Russia), E-mail: bogdanowa2907@mail.ru
THE DIDACTIC POTENTIAL OF THE PHONETIC METAPHORS. The article is dedicated to an issue of revealing didactic potential of the phonetic metaphors in the German poetry. The sound image in poetic texts has an emotional tone, forming its phonetic expressiveness. Soundscapes can improve the spoken language learners developing their pronunciation, fluency and comprehension. These techniques are an excellent linguistic material. The phonetic metaphors are the useful didactic material to favor the pupils' phonetic skills at the German lessons in the elementary and secondary school. In the article the instances of the phonetic metaphors are presented as a device of the phonetic drill of the certain sounds. The didactic functions of the phonetic metaphors of the German poetry are explained.
Key words: phonetic metaphor, phonetic rhyming, phonetic drill, poetry, didactic potential.
Ю.З. Богданова, канд. филол. наук, доц. каф. иностранных языков, Государственный аграрный университет
Северного Зауралья, г. Тюмень, E-mail:bogdanowa2907@mail.ru
ДИДАКТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ЗВУКОВЫХ ОБРАЗОВ (НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК)
Данная статья посвящена проблеме раскрытия дидактического потенциала звуковых образов в поэтических текстах немецких авторов. Звуковые метафоры создают благоприятные возможности их использования в процессе формирования фонетических навыков при изучении немецкого языка. Звуковой образ в поэтических текстах обладает эмоциональной тональностью, формируя его фонетическую выразительность. Эти приемы представляют собой превосходный лингвистический материал. В статье приводятся примеры использования звуковых образов для тренировки определенных звуков и звуковых комбинаций. Раскрываются дидактические функции звуковых образов, созданных немецкими поэтами.
Ключевые слова: немецкий язык, звуковой образ, фонетическая рифмовка, поэзия, дидактический потенциал.
Методика преподавания иностранных языков как дисциплина занимается поиском эффективных способов и приемов использования литературных и музыкальных произведений в процессе обучения иностранному языку.
Поэтические аутентичные тексты на немецком языке являются важным средством обучения. Поэзия используется как мотивирующий и воспитательный элемент в обучении. «Работа с песнями, стихотворениями и рифмовками развивает и обога-
