CC BY
21
ЧЕЛОБИТНЫЕ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК ПО САМОИДЕНТИФИКАЦИИ СЛУЖИЛЫХ ЛЮДЕЙ В РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА*
Накишова М.Т. ©
Студент уральского федерального университета им. первого Президента России
Б.Н. Ельцина
Аннотация
В данной статье рассматриваются челобитные как возможный источник для исследования социальной самоидентификации служилых людей. Автор подробно обращается к структуре челобитной и анализирует маркеры, употребленные в ней. Также поднимается вопрос о достоверности идентификаций, изложенных в прошении, и роли приказных служащих.
Ключевые слова: служилые люди, челобитные, социальная самоидентификация, идентификация, маркеры.
Keywords: service class of people, petitions, social self-identification, identification, markers.
Обращаясь к вопросам социальной идентификации и самоидентификации, исследователь неизменно сталкивается с проблемой выбора эмпирического материала, исторических источников - основы будущего исследования. Для России XVII в. характерно отсутствие богатой мемуарной литературы, большого количества художественных произведений, эпистолярного массива, которые в дальнейшие периоды дают обширный материал для рассуждений и научных построений. Немногие существующих образчики источников такого рода вышли из элитарных кругов, содержат отрывочный, трудно приводимый в систему материал и, соответственно, не могут объективно отразить более или менее полную картину социальной действительности служилого мира.
Самым массовым источником в фондах Московских приказов являются делопроизводственные материалы, в частности, челобитные. Исследователями давно подчеркивался их богатый научный потенциал для изучения различных сторон жизни общества. Многие из ведущих отечественных и зарубежных историков успешно используют делопроизводственные материалы в своих трудах, посвященных социальной структуре разных стран и разных периодов. Так, Е. В. Бородина, обращаясь к сословной самоидентификации населения Сибири в 1720-е гг., отмечает, что челобитные с наибольшей долей достоверности дают информацию о социальной принадлежности истцов и ответчиков [2, С. 26]. Они составлялись в связи с конфликтной ситуацией, произошедшей или из-за невыполнения гражданско-правовых обязательств, или из-за прямых межличностных столкновений по разнообразным вопросам быта, соседского существования, экономических отношений. Конфликт ставил служилого человека в чрезвычайную ситуацию, когда он должен был защитить себя и извлечь максимальную выгоду. Поэтому «несмотря на то, что большая часть данных источников была составлена в судебных канцеляриях местными делопроизводителями в лице подьячих младших рангов и, таким образом, содержит в себе наряду с голосом обиженного голос представителя государственного аппарата, челобитья прекрасно отражают социальную архитектонику любого региона» [2, С. 27].
Вопрос о возможности использования челобитных для исследования сознания и самосознания просителя является одним из самых актуальных и дискуссионных. Его поднимает не только Бородина, но и другие ведущие российские исследователи. П. Ю. Уваров, подробно исследовав социальные именования парижан в эпоху старого режима, заключает, что контора нотариуса была основным местом, где человек мог предъявить и
© Накишова М.Т., 2017 г.
юридически закрепить свой социальный статус, а нотариус выступал главным адаптером живого языка в официальный, деловой. Нотариус тщательно работал с клиентами, вносил многочисленные исправление в их формулировки, пользовался установленными клише и формулами, но при этом клиенты всегда имели право вносить уточнения в текст, подготовленный клерком. Таким образом, социальные именования не были чем-то изначально заданным, а «изменялась благодаря активному воздействию людей, иногда законно, иногда не вполне законно игравших на множественности своей социальной идентичности» [7, С. 191].
Серьезную, практически неразрешимую проблему достоверности актового языка видит и А.Б. Каменский. В своей монографии, посвященной повседневной жизни обывателей города Бежецка, он рассуждает о возможном характере взаимоотношений между писцом и челобитчиком. В некоторых случаях челобитчик мог практически полностью продиктовать текст челобитной писцу, которому оставалось формализировать текст согласно формуляру. В других - челобитчик излагал лишь канву, основную проблему, а писец, дабы зафиксировать ее документально, вынужден был задавать наводящие вопросы [4, С.44]. Вряд ли чиновник, лично заинтересованный в грамотном выполнении своей работы, решался на то, чтобы вставить в излагаемый текст какие-то собственные сведения и представления без согласия просителя. И даже, если он это делал, то сам являлся представителем служилого сословия и, следовательно, выражал представления служилого человека о своей собственной социальной группе.
Таким образом, мы, конечно, не можем исключать или уменьшать роль приказных служащих, писавших челобитные по формуляру: у них была возможность руководствоваться терминами законодательства, делопроизводственными клише, традицией, собственными представлениями мире и социальной иерархии. Но все же приказные-канцеляристы не могли исказить ни общей достоверности содержания челобитных, ни их тональности, ни индивидуальности их авторов.
Челобитные, как любой массовый источник, обладают достаточно четкой структурой, которая позволяет использовать широкий арсенал методов исследования, в том числе и количественные. Так, Бродников выделяет четыре содержательные части челобитной: адресат (инициальная формула - царский титул: «Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси...»), адресант («...бьет челом холоп твой»), информативно-обосновательная часть и изложение просьбы [3, С. 136-137]. Для нашего же исследования самоидентификаций логичней выделить в челобитной три части, первая из которых представляет собой вступление, где проситель обращается к царю и называет себя в уничижительной форме1, вторая несет основную смысловую нагрузку, а третья заключает всю челобитную, содержит просьбу и иногда повторное самоименование. С этой точки зрения посмотрим на несколько челобитных.
В 1660 г. бил челом государю «полоняник ливенец сын боярской Фомка Самойлов сын Черной» [1, С. 17]. Во вступительной части челобитчик использует несколько маркеров, с помощью которой идентифицирует свое социальное положение: «полоняник» - маркер, передающий его биографию, «ливенец» - его происхождение и пространственную привязку, «сын боярский» - социальную группу, «Фомка Самойлов сын Черной» - имя челобитчика. Дальше следует основное содержание, сущность прошения: «Был я в полону в Турской земле на каторге 28 лет, и из полону Бог меня свободил, и прибрел к Москве в нынешнем во 168 г. ноября в 4 д., и ты за выход меня пожаловал: дано мне жалования денежного 2 руб. да сукно да за рану дано 3 руб., как меня взяли в бою крымские люди в полон, и в ту пору меня в бою ранили, и по твоему указу отдан я с того числа, как пришел к Москве, из Монастырского приказу в твое царское богомолье, в Знаменский монастырь, под начал, и под началом был 6 недель, и из под начала вышел» [1, С. 17]. Как мы видим, отдельные факты из биографии просителя подтверждают или уточняют маркеры, использованные в начале. В заключение излагается, пожалуй, самое главное, ради чего вся челобитная писалась: «Милосердный государь, царь ..., пожалуй меня своим государским жалованьем против моей братии
полоняников, которые бывают под началом и из под началу выходят, как тебе обо мне Бог известит» [1, С. 13]. Тут, с одной стороны, мы видим целый набор делопроизводственных штампов и формул, с другой - указана конкретная группа, с которой челобитчик себя сравнивает и которой себя противопоставляет.
В следующей челобитной акторами является не один человек, а группа лиц, объединенная местом пребывания и общностью проблем. Так, Алексею Михайловичу в 1662 г. писали «из Сибири тюменского города литва, и конные казаки, и пешие стрельцы, и казаки ж пятидесятники и десятники, и все рядовые» [5, Л. 286]. Они сообщали, что «служили мы, холопи твои, всякие твои великого государя службы степные, полевые, и по слободам, и по острогам, городовые, и месячные, и по городу беспрестанно и днем, и ночью, а твоим денежным государевым жалованием, порохом и свинцом на нынешний на 7172 год не пожалованы по тобольской отписке боярина и воеводы князя Ивана Андреевича Хилкова, а город Томск стал окраиной степной, и нам, холопем твоим, без твоего великого государева жалования, пороху и свинцу для твоей великого государя степной, и полковой службы и для проезжих дел, и иных ближних станичных, и караулов, и слобоцких, городовых и месячных служб, и города Тюмени от твоих великого государя воровских людей, и непослушников, и изменников оберегаться впредь нечем». И поэтому просили пожаловать «нас, холопей своих, своим великого государя жалованием, порохом и свинцом на нынешний на 7172 год впредь в оклады наши по-прежнему вся год, чтоб нам, холопам твоим, впредь твоей великого государя службы не отбыть» [5, Л. 286].
Таким образом, мы видим, что все части челобитной несут в себе элементы самоидентификации служилого человека. Проситель использовал всевозможные маркеры для того, чтобы определить и занять достойное, по своему мнению, место в социальной структуре русского общества и использовать все его преимущества. Кроме того, челобитная дает представление не только о том, как человек сам себя ощущал, понимал свое место в той или иной социальной структуре, но и о том, как он хотел, чтобы его понимали и видели. Она всегда подавалась с какой-либо целью - просьбой, и проситель был заинтересован в непосредственном ее удовлетворении. Ему необходимо было подчеркнуть в себе самое лучшее и значительное, иногда используя устоявшиеся фразы, клише, иногда преувеличивая объективные факты или степень своего бедствия. Поэтому челобитных прекрасно видно, что являлось самым важным для служилого человека XVII в.: был ли это социальный статус, или региональная принадлежность, или вообще что-то другое, индивидуальное.
:Как отмечает Д. Г. Полонский, челобитные предполагали употребление личного имени челобитчика в уничижительно-пренебрежительной форме - полуимени, которое употреблялось всеми вне зависимости от их социального положения. Если в бытовом общении такая форма воспринималась как оскорбление, то в официальном актовом языке она представляла собой «регламентированное эпистолярным этикетом самоуничижение адресанта перед адресатом, подчеркивавшее превосходство
последнего».
*
Статья подготовлена при поддержке Российского научного фонда, проект № 14-1801873 «Границы и маркеры социальной стратификации в России XVII-XX вв.»
Литература
1. Акты Московского государства, изданные Императорской Академии наук. Т. 3: Разрядный приказ. Московский стол. 1660-1664 / под. ред. Д. Я. Самоквасова [Электронный ресурс]. СПб.: Тип. Императорской академии наук, 1901. 674 с. URL: http://www.runivers.ru/lib/book3031/ (дата обращения: 28.02.2015).
2. Бородина Е.В. Сословная идентификация населения Западной Сибири в 1720-е гг. (по материалам Тюменской судебной канцелярии) [Электронный ресурс] // Границы и маркеры социальной стратификации в России XVII-XX вв.: материалы первого Всероссийского научного семинара. Екатеринбург: БКИ, 2014. С. 22-42. URL: http://www.ihist.uran.ru/SoslovnayaIden (дата обращения: 05.12.2016).
3. Бродников А. А. Документальные источники о взглядах служилых людей Восточной Сибири
XVII в. на свои права и обязанности // Источники по истории общественного сознания и литературы периода феодализма. Новосибирск, 1991. С. 134-147.
4. Каменский А. Б. Повседневность русских городских обывателей: Исторические анекдоты из провинциальной жизни XVIII века. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2007. 403 с.
5. РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Д. 626.
6. Полонский Д. Г. Самоидентификация русского дворянства и петровская реформа эпистолярного этикета (конец XVII - начало XVIII в.) // Правящие элиты и дворянство в России во время и после петровских реформ. М: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2013. С. 234255.
7. Уваров П. Ю. Социальные именования парижан в эпоху Старого порядка // Социальная идентичность средневекового человека. М.: Наука, 2007. С. 180-192.
