CC BY
181
Чехов и Авилова (К реконструкции донжуанского списка Чехова)
Е.Л.Шкляева
Барнаул
Воспоминания Л.А. Авиловой "Чехов в моей жизни", частично печатавшиеся в 1910 г., были опубликованы в 1947 г. в однотомнике "Чехов в воспоминаниях современников" [1]. Неоднозначную оценку ее мемуарам дают авторы статей, сопровождающих различные издания. Так, в редакционном комментарии к первой публикации воспоминаний они названы "специфичными" из-за преобладания в них автобиографического начала. И.А. Гофф (во вступительной статье к сборнику рассказов и воспоминаний Л.А. Авиловой 1984 г.) [2] характеризует их как "яркие", утверждая, что "именно воспоминания Авиловой, много раз печатавшиеся, переведённые на иностранные языки, сделали имя Лидии Алексеевны широко известным у нас и за границей" [3]. На фоне женских мемуаров о А.П. Чехове (Е.М. Шавровой, Т.Л. Щепкиной-Куперник, М.П. Чеховой, О.Л. Книппер-Чеховой), отмеченных печатью эпохи (т.е. тенденцией к идеологизации [4] и канонизации), воспоминания Авиловой отличаются "лица необщим выраженьем". Особый интерес представляют оценки современников Авиловой. И.А. Бунин, знакомый с Чеховым и хорошо знавший Авилову, подходит к её мемуарам как художник: "Воспоминания Авиловой, написанные с большим блеском, волнением, редкой талантливостью и необыкновенным тактом, были для меня открытием" [5].
М.П. Чехова, знавшая Авилову только по переписке и встречавшаяся с ней всего 2 или 3 раза после смерти А.П. Чехова, фанатично следившая за тем, чтобы ничего, на её взгляд, лишнего, мелочного, "оскорбляющего" великого писателя не просочилось в века, увидела в мемуарах Авиловой посягательство на создаваемый ею незамутнённый ни одним "неприличным" фактом образ: "Правильно, видимо, Лидия Алексеевна сообщает о тех больших чувствах к Антону Павловичу, которые она когда-то пережила. Но вот когда она пытается раскрыть чувства к ней со стороны Антона Павловича, тут у неё получается слишком "субъективно". В её мемуарах проявляются уже элементы творчества, художественного - вольного или невольного - домысла писательницы" [6].
Таким образом, оценка мемуаров упирается, с одной стороны, в проблему достоверности в освещении фактов, с другой, - в проблему "художественности", трактуемой в данном случае как допущение свободы интерпретации. Для реконструкции "правды" отношений целесообразно соотнести текст мемуаров с "текстом" биографии. Логично, на наш взгляд, обратиться к переписке А.П. Чехова как наиболее достоверному источнику, освещающему отношения с корреспондентками. Очевидна имманентная связь мемуарного и эпистолярного жанров - в них находят своё отражение действительно имевшие место события [7].
Из всех дам, с которыми Чехов поддерживал переписку, воспоминания о знакомстве с ним оставили немногие. В сборниках "Чехов в воспомина-
ниях современников" публикуются мемуары О.Л. Книппер-Чеховой, Т.Л. Щеп-киной-Куперник, Л.А. Авиловой.
Кроме Л.А. Авиловой, А.П. Чехов состоял в переписке еще с одной начинающей писательницей - Е.М. Шавровой. Знакомство обеих с Чеховым, состоявшееся на почве художественного творчества, пришлось на один и тот же период (90-е годы). Для обеих было важно обращение к авторитету известного писателя; та и другая поддерживали отношения с ним путём переписки, так как встречи были немногочисленными.
Примечания к полному собранию сочинений и писем А.П. Чехова в 30-ти томах (1976-1977) [8] снабжены одинаковыми комментариями относительно Л.А. Авиловой и Е.М. Шавровой. Схема такова: писательница, познакомилась с Чеховым в 1889 году, пользовалась его литературными советами, является автором воспоминаний о Чехове. Анализ писем, однако, позволяет уточнить тексты академических комментариев, нивелирующих по-разному складывавшиеся отношения между Чеховым и двумя этими женщинами, что, на наш взгляд, и определило соответствующий тип эпистолярного поведения.
Из академического комментария следует, что исследователям известны 69 писем Чехова к Шавровой и 130 писем Шавровой к Чехову, написанных с 1889 по 1900 годы. Простой арифметический подсчёт количества писем, написанных Чеховым (учитывая то, как уже тогда дорожили чеховскими автографами [9], мы полагаем, что их сохранилось достаточно много) и Е.М. Шавровой, указывает на некую иерархичность в их отношениях. Реконструируемые по письмам отношения А.П. Чехова с Е.М. Шавровой вполне укладываются в рамки, предусмотренные ситуацией "учитель - ученица", "мэтр - начинающий литератор". Подтверждение этому мы находим и в мемуарах Михаила Павловича Чехова, знавшего Шаврову: "Между Антоном Павловичем и "Е.М.Ш." (так она подписала свои мемуары - Е.Ш.) установилась хорошая и прочная дружба. Чехов старался продвинуть её рассказы в печать и часто достигал этого, но всегда журил её за то, что она мало обращает внимания на свой талант и редко пишет <. > Она называла его своим "Лег та^е" -так он и подписывался в письмах, которые к ней посылал" [10].
Большинство писем Чехова к Шавровой содержит раскрывающие чеховскую эстетику замечания по поводу её рассказов и советы, как надо писать: "Это не рассказ и не повесть, не художественное произведение, а длинный ряд тяжёлых, угрюмых казарм <.> Описания, описания, а действия совсем нет" (Письма IV, с. 273-274). "Надо писать и помнить, что подробности, даже очень интересные, утомляют внимание" (Письма V, с. 336). Иногда роль Учителя -Мастера - Мэтра меняется, он превращается в редактора, испы-тывающего чисто эстетическое наслаждение от удачной переделки: "Вот что: у меня чешутся руки, не позволите ли Вы мне приделать конец к "Зильбергрошу"? (Письма IV, с. 455); ".название "Горбун" - моих рук дело" (Письма V, с. 35).
В этот же период (последнее десятилетие XIX века) развивались и отношения Чехова с Л.А. Авиловой. Их переписка не была столь интенсивной. Первый комментатор воспоминаний Авиловой Н.И. Гитович и автор вступительной статьи к изданию "А.П. Чехов в воспоминаниях современников" 1986 года (серия "Литературные мемуары") А.М. Турова сообщают о 31 письме
Чехова к Авиловой. В 12-томном собрании писем А.П. Чехова указано, что "известно 32 письма Чехова к Л.А. Авиловой [11]. Свои письма к Чехову Лидия Алексеевна уничтожила (осталось лишь 3, написанных в 1904 году по поводу издания сборника в пользу раненых, благодаря чему они, на наш взгляд, и сохранились). Отсутствие писем Авиловой естественно затрудняет исследование, но реконструкция диалога возможна по ответным письмам Чехова. И.А. Гофф отмечена такая особенность писем Чехова к Авиловой, как "серьёзность тона", отличающая их от "прочих писем, адресованных его корреспонденткам" [12]. Добавим: это и серьёзность круга обсуждаемых проблем (в первую очередь творчества, как своего, так и других писателей, например, В.Г. Короленко, П.Ф. Якубовича и др.), и отсутствие игры (т.е. каламбуров, имен-масок, шутливых обращений, мистификаций и т.п., к которым Чехов любил прибегать в письмах к другим адресатам [13]).
Однако, если вслед за академическим изданием признать фактом в переписке письмо, которое Авилова по памяти цитирует в своих мемуарах (кстати, его "в числе прочих" она "не отдала Марии Павловне для собрания Писем", с. 186), чтобы, по ее словам, не было необходимости что-либо объяснять), то выясняется, что один раз Чехов все-таки изменил своему принципу и подписался другим именем. Как следует из мемуаров, узнав о женитьбе Чехова и не будучи уверенной в том, что ей стоит поздравить его, она прибегла к мистификации (столь любимому Чеховым приему), обратившись к Чехову с запиской, "в которой передала просьбу нашей общей знакомой, А.А. Лугано-вич, переслать ее письмо П.К. Алехину, адрес которого Антону Павловичу, наверное, известен" (с. 185).
Таким образом, Лидия Алексеевна, являясь инициатором эпистолярного общения (еще до знакомства с Чеховым она написала ему письмо, на которое он не ответил: Объяснения по этому поводу в письме А.П. Чехова от 19 марта 1892 г., Письма V, с. 27), навязывает Чехову в этой переписке тип поведения, не укладывающийся в рамки, как бы уже заранее предопределенные положением ее участников, и наблюдаемый нами в отношениях с Е.М. Шавровой. Довольно воинственно, в отличие от Шавровой, воспринимая критику Чехова, Авилова вынуждает его постоянно оправдываться за свои замечания, и не только за них: "За что вы рассердились на меня, уважаемая Лидия Алексеевна? Это меня беспокоит. Я боюсь, что моя критика была и резка, и неясна, и поверхностна" (Письма V, с. 10); "Мое достоинство не позволяет мне оправдываться; к тому же обвинения Ваши слишком неясны." (Письма V, с.27); "Не стану оправдываться, потому что это мне не под силу" (Письма V, с. 76); ".не сердитесь на меня и простите, если в самом деле в моих последних письмах было что-нибудь жесткое или неприятное. Я не хотел огорчать Вас, и если мои письма иногда не удаются, то это не по моей вине, это против воли" (Письма VII, с.302).
Очевидно, именно эта необходимость почти в каждом письме в чем-то А.П. Чехова оправдываться побудила М.П. Чехову при подготовке писем к публикации в своих пометах на полях назвать Авилову "нудной женщиной" (Письма V, с.374). Мотивировка оправдания чаще всего связана с непониманием: "Как-то писал я Вам, что надо быть равнодушным, когда пишешь жалост-
ные рассказы. И Вы меня не поняли" (Письма V, с.58). В другом письме Чехов настораживается: "Последняя фраза Вашего письма - "Я, конечно, поняла". Что Вы поняли?" (Письма VI, с. 307). Наконец прямо говорит о "переворачивании" смысла и "вычитывании" адресатом того, чего нет, о подтексте, который Чехов не вносил в свои слова: " Я прочел Ваше письмо и только руками развел. Если в своем последнем письме я пожелал Вам счастья и здоровья, то не потому, что хотел прекратить нашу переписку или, чего боже упаси, избегаю Вас, а просто потому, что в самом деле всегда хотел и хочу Вам счастья и здоровья. Это очень просто. И если Вы видите в моих письмах то, чего в них нет, то это потому, вероятно, что я не умею их писать" (Письма VII, с.301-302).
Очевидно, что Л.А. Авилова бессознательно начинает воспринимать письма А.П. Чехова как художественный текст, оформленный по законам чеховского художественного творчества. Этим можно объяснить описанную в мемуарах Авиловой ситуацию, когда сообщение Чехова о необходимости писать для августовской "Русской мысли" она понимает как предупреждение, т. к. "привыкла читать между строк", и опубликованную в этом номере новеллу "О любви" воспринимает как "художественную оценку своей личности" (с.170).
Словно случайно оброненная мемуаристкой фраза о том, что она "привыкла читать между строк" - ключ к отношениям, обнаружение общности того, что и в переписке, и в мемуарах наиболее важным является подтекст. В эпистолярном диалоге Чехова и Авиловой по инициативе последней (но с согласия Чехова - ведь ответил же он на письмо Луганович, подписавшись "Алехин") отношения выстраиваются по типу любовного романа [14].
Снять противоречие между утверждением И.А. Бунина о "необыкновенной правдивости" Лидии Алексеевны и о том, что с ее воспоминаниями "биографам придется серьезно считаться" (с.12-13) [15], и обвинением М.П. Че-ховой в "художественном домысле" можно в том случае, если рассматривать как единый текст мемуары Авиловой, ее художественные произведения (например, рассказ "Забытые письма", созданный, на наш взгляд, под влиянием переписки с Чеховым и в котором он увидел "пропасть искусства и таланта" [Письма VII, с. 93]), ее переписку с Чеховым и ее биографию "как целостный текст, внутренний механизм которого определяет и регулирует принципы последующей интерпретации" [16]. За этим текстом стоит реальность, являющаяся таковой только для самой мемуаристки, "наполненной таинственной жизнью", по словам Бунина, что ставит ее в один ряд с Тургеневым и Чеховым [ЧвВС 1986, с. 647].
А Марии Павловне, ужасавшейся тому, что "из <...> воспоминаний вытекает, что Антон Павлович любил ее, что их отношения стояли на грани романа" [Вокруг Чехова 1990, с.343], Лидия Алексеевна ответила сама еще до того, как та смогла прочесть ее мемуары: "Ни одного слова выдумки в моем романе нет", - писала она в предисловии, которое, к сожалению, сохранилось только в рукописи [ЧвВС 1986, с. 648].
Примечания
1. В этом издании неправильно указана дата смерти Л.А. Авиловой -1942 г. вместо 1943-го.
2. Авилова Л.А. Рассказы. Воспоминания. М., 1984. Далее в главе цитирование текста воспоминаний Авиловой производится по этому изданию с указанием страницы за текстом.
3. Авилова Л.А.Указ. соч. С. 3.
4. Так, например, очень симпатичные воспоминания Т.Л. Щепкиной-Куперник "О Чехове" заканчиваются утверждением, что "если бы ему (Чехову - Е.Ш.) суждено было дожить до великой революции, <...> он ни в каком бы случае не покинул родины и с головой ушел бы в строительство той новой жизни, о которой мечтал он и его герои" // Чехов в воспоминаниях современников. М., 1947. С. 233. В дальнейшем в ссылках нами принято следующее сокращение названия: ЧвВС.
5. Бунин. С. 3.
6. Вокруг Чехова 1990, с. 343.
7. При восстановлении событий мемуаристы часто прибегают к сохранившимся письмам как к документам, цитируя их в своих воспоминаниях, приводя полностью или включая вообще весь эпистолярий в текст мемуаров.
8. Письма в 12 т. При цитировании по этому изданию в скобках указывается: Письма, номер тома и страница.
9. Так, А.И. Куприн в своих воспоминаниях описывает, на какие уловки пустился некий "тамбовский помещик, как его окрестил Чехов, ради получения автографа: добился приема у Чехова как у врача и расплатился с ним. После настойчивых уговоров взять деньги обратно Чехов дал посетителю расписку в том, что деньги пойдут на нужды благотворительного общества. "Оказывается, только того и нужно было тамбовскому помещику". С сияющим лицом, бережно спрятал он расписку в бумажник и тогда уж признался, что единственной целью его посещения было желание приобрести автограф Чехова" [ЧвВС 1947, с.18].
10. Чехов М. 1964, с.198-199.
11. Одно из них, в позднейшей записи Авиловой. См. ЛН, Т. 68, с. 259261. Письма ГУ, с.587.
12. Гофф И. Указ. соч. С. 6.
13. Как, например, в письмах к Е. Шавровой: "Ваша ошибка воистину есть ошибка"(Письма V, с.238); "Ум блестит ярче, чем лысина" (Письма 1V, с.273).
14. Интересно в данном случае приводимое Райнером Грюбелем замечание Ролана Барта о том, что "письмо писателя всегда носит характер жеста". Грюбель Райнер. Автор как противо-герой и противо-образ //Автор и текст. Сб. статей. СПб., 1996. С. 355.
15. Воспоминания Л.А. Авиловой действительно вошли в научный обиход, на них ссылаются исследователи, такие как: Турков А., Кубасов А.В., Авилова Н.С. и др.
16. Печерская Т.И. Разночинцы шестидесятых годов XIX века: феномен самосознания в аспекте филологической герменевтики (мемуары, дневники, письма, беллетристика). - Новосибирск, 1999. С.11.
