CC BY
214
УДК 9. 93
Е. В. Туфанов
БЫТ И ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ СОВЕТСКОГО ЧИНОВНИКА
В 1920-1930-е ГОДЫ
В статье освящается актуальная для исторической науки проблема, посвященная образу жизни партийно-государственной номенклатуры в период ее становления. Рассматривается процесс формирования системы закрытого обеспечения представителей партийной и советской элиты, структура льгот для руководящего состава Советского государства. Кроме того, посредством анализа введенных впервые в научный оборот архивных материалов прослеживается вопрос обеспечения ответственных партийных работников жильем и состояние этого жилого фонда. Рас-
крывается иерархический характер льгот и образа жизни партийно-государственной номенклатуры. Источники позволили автору выявить, что в исследуемый период окончательно проявился централизованный характер механизма определения прав и на льготы и их размеров, а также законодательное закрепление системы обеспечения ответственных партийных и советских работников.
Ключевые слова: номенклатура, правящая партия, руководитель, привилегии партийно-государственной элиты, тарифные ставки, социальный статус, региональная элита, льготы, образ жизни.
Е. V. Т^апоу
THE EVERYDAY LIFE OF A SOVIET OFFICIAL IN 1920-1930s
The article studies a relevant in historical science issue dedicated to the lifestyle of the party-state nomenclature in the period of its formation. The process of forming aprivate provision system for party representatives and Soviet elite, structure set of benefits for the governing body of the Soviet state. The analysis of archival materials, which are introduced into scientific circulation for the first time, reveals the provision of responsible party workers with housing and the housing condition of the housing stock. The
hierarchical nature of the benefits and lifestyle party-state nomenclature is shown. The period under consideration displayed a centralized mechanism to determine the rights and benefits, as well as legislative consolidation of the system of responsible party and Soviet workers.
Key words: nomenclature, ruling party, leader, privilege of the party-state elite, tariff rate, social status, regional elite, benefits, lifestyle.
Одним из популярных направлений в современной отечественной историографии сегодня является история повседневности, о чем свидетельствует большой объем выходящей в последнее время литературы. Наиболее глубокими представляются работы Н. Б. Лебиной [5]. Однако исследователь в основном рассматривает общие тенденции формирования и функционирования советской повседневности в жизни «простого советского человека». В. П. Мохов предметно рассматривает повседневность советской номенклатуры, но не с позиций ее конкретной истории, а с точки зрения социологического анализа самого понятия и ее природы [6]. В связи с этим целью данной работы является изучение конкретных проявлений понятия «повседневность номенклатуры» в период оформления этого элитного слоя в социальной структуре советского общества
в контексте становления советской политической системы.
Создание советской политической системы началось буквально в первые дни утверждения власти большевиков. В рамках этой системы с начала 1920-х гг. не только начало неуклонно расти количество партийно-советского аппарата, но и столь же последовательно стала расширяться его значимость в системе политической власти и в жизни всей страны.
Переход государственной системы управления под контроль новой политической группы, прежде всего под влияние их лидеров и их сподвижников имел огромное значение. Именно из этих групп создавался новый кадровый, руководящий состав государственной системы. Следует согласиться с утверждением Е. Г. Гимпельсона, который назвал представителей новой элиты корпусом «носителей вла-
сти» [1, с. 170], т. к. от их профессиональных и человеческих качеств и компетенции зависела реализация экономических, политических и социальных задач государства. Вследствие этого основная часть проблемы государственной власти - это кадры, т. е. люди, олицетворяющие характер и нрав утвердившегося режима, проводящие в жизнь решения и постановления государственной власти и применяющие любые средства давления для достижения поставленных задач.
Октябрь 1917 г. прервал кадровую преемственность, и к руководству государством пришли люди из тех социальных слоев, которые ранее к власти не были допущены. Это представители самые разных социальных и культурных слоев общества, которых объединяли по большей части чувство и жажда социальной справедливости. В этот период берет начало процесс формирования феномена партийно-государственной номенклатуры. Решение задачи обеспечения кадрами всех государственных учреждений брала на себя главная политическая сила в государстве - коммунистическая партия, а точнее, ее аппарат. Ее постановления считались законодательными для всего государственного аппарата [7, с. 240]. Попав в состав номенклатуры, член партии превращался в руководителя-универсала и мог по решению партии возглавить любое предприятие или структуру.
Понятие номенклатуры имеет не только теоретико-социологический, но и антропологический смысл. Исходя из антропологического характера этого слоя советской политической власти, можно говорить об образе жизни номенклатурных деятелей, который сложился в целом в период утверждения и структурирования Советской власти. Номенклатура в эти десятилетия превратилась в особый класс со своим горизонтом ожидания и с клановыми чертами повседневной жизни.
Примером этой «особости» образа жизни стала система обеспечения номенклатуры жильем, т. к. жилищная проблема была в эти годы наиболее болезненной для всего общества В первые годы советской власти возник «гнездовой» принцип расселения верхушки номенклатурных работников. Смольный, который был центром управления Петроградом, являлся также и местом жительства для многих партийных функционеров. Другим «гнездом» расселения партийного аппарата стала бывшая гостиница «Астория», преобразованная в 1-й Дом Советов [8, с. 220]. Данные дома охранялись специализированными подразделениями.
Допуск обычных граждан в них был ограничен. Граждане, не работавшие в Смольном или не являвшиеся членами партии, выселялись из этих жилых зданий, между тем как горожане ютились в бараках, общежитиях и квартирах коммунального типа, где каждая отдельная семья проживала в одной комнате. Это вело к махинациям с жилым фондом, когда в своих квартирах прописывали сторонних людей в статусе родственников, заключали фиктивные браки и разводы, сдавали в аренду койку в общей комнате.
В столице партийная и советская номенклатура проживала в Кремле, а также в отелях «Метрополь» и «Националь». Это при том, что в Москве к 1930 г. средняя норма жилплощади составляла 5,5 м2 на человека. В условиях острейшего жилищного кризиса в столицах государство не могло обеспечить отдельную жилую площадь для представителей номенклатуры. Этим и объясняется «гнездовой» способ их поселения.
Для обеспечения контроля и содержания жилья для верхушки партии, и государства в середине 1920 г. было создано управление Кремлем и домами ВЦИК. В его ведении была вся кремлевская территория, т. е. 13 владений в Кремле и 18 домов вне Кремля, а для обслуживания территорий был создан штат численностью 2 140 сотрудников. В первую потребность в жилье удовлетворялась членам коллегий наркоматов и ответственных партийных работников. Общий жилой фонд состоял из 703 отдельных квартиры и 576 номеров [3, л. 3-16].
Ситуация изменилась в 1930-е гг. В 1931 г. в Москве для управленческой элиты был построен 12-этажный дом на Берсеневской набережной на Болотном острове, в котором было 505 квартир. Официально он именовался «Дом правительства», Первый Дом Советов, Дом ЦИК и СНК СССР. На то время это было самое большое жилое здание в Европе. В доме функционировали клуб, кинотеатр, спортивный зал, универмаг, прачечная, амбулатория, сберкасса, отделение связи, детский сад. В центре Ленинграда в 1929-1930 гг. был построен Дом-коммуна Общества политкаторжан. Этот дом также был автономен, как и другое жилье для номенклатурных работников. Комплекс состоял из разноэтажных корпусов, наряду с жилыми квартирами разной площади, были устроены электрифицированные шкафы для подогрева готовой пищи, так что кухонь в домах не было. В нижних этажах были устроены музей каторги и ссылки, зал на 500 мест с ки-
ноустановкой и эстрадой, столовая-ресторан, детский сад, механизированная прачечная. Выделялись и дома ответственных работников в регионах и столицах республик.
Оплата коммунальных услуг в период военного коммунизма и Гражданской войны имела символичный характер. В 1920 г. она была отменена совсем. При переходе к мирной жизни оплата за жилье была введена вновь, и ее размеры постоянно росли. Квартплата не покрывала расходов на содержание коммунальных служб, и разница погашалась за счет средств регионального бюджета.
Внешние признаки особого образа жизни представителей номенклатуры проявлялись не только в жилищном вопросе. Автомобильный парк страны был весьма небольшим, и поэтому те редкие автомобили, которые находились в региональных центрах, конфисковывались и передавались местной власти. Такая же ситуация была и в столицах. Значительное количество уцелевших в Петрограде автомобилей, которые входили в ведение специального отдела, принадлежали высшему городскому руководству. Для руководителей высшего звена в местах культурного отдыха были выделены персональные места, как правило, ложи. В Смольном действовали собственная парикмахерская, баня, прачечная, кинематограф, детский сад, сапожная мастерская. Территориальная обособленность дополнялась автономностью обслуживания. Ответственные работники составляли отдельную группу в ряду советских служащих при определении им заработанной платы. Тарифные ставки для них были значительно выше, чем для остальных служащих, а также для рабочих и интеллигенции. Стоит отметить, что оплата труда разнилась не только в сравнении с другими категориями трудящихся, но и внутри данной категории.
Анализ источников свидетельствует также об иерархическом характере номенклатурной повседневности, как следствии иерархическом расслоении самой номенклатуры. Впервые официально вопрос о «верхах» и «низах» встал на пленуме ЦК РКП (б) в июле 1920 г. Государственно-партийная власть признала, что выделение управленческой элиты как особого слоя в условиях нехватки кадров управленцев было осознанным актом и входило в государственной политику. Имелись в виду не только представители руководящей партийной и советской элиты, но и люди науки с их «академическим пайком» и другие привилегированные группы населения.
Летом 1922 г. XII партийная конференция законодательно утвердила сформировавшу-
юся систему привилегий для представителей партийной и советской бюрократической машины. В резолюциях конференции говорилось о разработке положения о фонде взаимопомощи среди коммунистов. Фонд должен быть образован в центре, областях и губерниях и существовать за счет ассигнований партийных организаций, членских взносов и отчислений, образуемых со сверхставок. Категория членов партии, которым возможно оказание помощи из этого фонда, должна быть ограничена. Должны быть образованы специальные комиссии по оказанию помощи членам партии [4, с. 676]. Эти комиссии могли контролировать и вести учет работников всех уровней государственной системы. Также конференция приняла постановление о ставках для ответственных политических, советских, кооперативных, профессиональных и хозяйственных работников [4, с. 678].
В документе не говорилось четко, кто именно на региональном уровне оказывался в категории привилегированных граждан, однако следует констатировать, что речь шла о представителях региональной политической элиты: секретарях и членах бюро, заведующих отделами и подотделами губкомов. Активисты не только получали повышенные оклады согласно новой тарифной сетке, но им было необходимо решить жилищный вопрос, обеспечить медицинскую помощь по линии Наркомздрава и решение вопроса воспитания и образования их детей. Следует отметить, что все мероприятия должны были проводиться за счет партии, но реальная власть коммунистического аппарата в стране предполагала использование средств для этих целей из государственного бюджета.
Мы можем констатировать, что решения партийной конференции положили начало официальной системе привилегий и льгот партийной и советской номенклатуре, вертикаль которой выстраивалась в зависимости от занимаемой должности. Документ не указывал размеры оклада и объем продовольственного пайка и места возможного досуга. Все это определялось ведомственными и партийными решениями.
Вместе с тем, деление членов партии и служащих в советских учреждениях на активистов и рядовых сотрудников с материальной точки зрения началось с момента основания Советского государства. Это было связано с экономической ситуацией в стране в целом и в частности с продовольственным кризисом, когда государство вынужденно было обеспечи-
вать продовольствием определенные группы населения: партийных и советских руководителей, представителей науки и интеллигенции, рабочих определенных профессий за счет других слоев населения. Однако представители партийной и советской номенклатуры в количественном эквиваленте всех «льготников» имели численное превосходство и в Центре, и в регионах. Попадание в разряд льготников и возможность получения материальных привилегий стали своеобразными символами принадлежности к власти, а данная группа населения страны возвышалась над массой, «низами» «равноправного» социума.
В результате часть номенклатурных привилегий стала официальной, т. е. была закреплена должностными инструкциями. Это стало лазейкой для получения льгот, основанных на личных связях. В начале 1920-х гг. подобные факты вызвали жесткие дискуссии внутри самой партии, которые велись в течение 2 лет -с 1920 по 1922 г. Проблема внутрипартийной борьбы о привилегиях «верхов» требует самостоятельного рассмотрения, и мы в этой статье не будем углубляться в суть этих споров. Необходимо только констатировать, что в конечном итоге вплоть до роспуска КПСС в 1991 г. номенклатурные льготы продолжали активно действовать.
В условиях нехватки продовольствия и периодического голода в 1920-1930-е гг. наряду с жилищным самым насущным оставался вопрос продовольственного снабжения, поэтому он не мог не быть включен в систему номенклатурных привилегий. Впервые формирование списков ответственных работников на получение повышенного продовольственного пайка проводилось еще в период Гражданской войны. Декрет СНК РСФСР о трудовом пайке 1920 г. выделил группу рабочих и служащих, занятых вредным и высококвалифицированном трудом. Представители партийной и советской приравнивались к данной категории на получение продовольственных пайков. Следовательно, нормы продовольственного обеспечения руководящих работников и рабочих формально уравнивались. Однако на практике нормы пайка у рабочих постепенно снижались, а у ответственных работников оставались в прежних пределах.
Кроме этого, партийно-советская номенклатура пользовалась продовольственными льготами в сфере общественного питания. Уже на заре Советской власти возникли отдельные закрытые столовые для руководящего состава. Доступ в них для простого гражданина
был ограничен. Наличие закрытых пунктов общественного питания для руководителей любого масштаба позволяло не просто оградиться от взглядов рядовых посетителей, но и обеспечить «своих» едоков качественными и дешевыми обедами. Возможность посещения привилегированных объектов общественного питания рассматривалось как признак приобщения к избранным. Этот опыт оказался особо востребованным в конце 1920-х - начале 1930-х гг., когда в результате продовольственного кризиса страна была вынуждена перейти к карточному распределению продуктов. Представители власти опять оказались среди тех групп общества, которые обеспечивались предметами первой необходимости и продуктами питания в первую очередь и на привилегированных условиях. Их льготы были дифференцированы согласно должностной иерархии советской номенклатуры. В связи с централизацией управления в этот момент было полностью централизовано и право на определение и размер льгот. Распределение товаров первой необходимости и продовольствия означало не только материальную поддержку руководящего состава, но и служило атрибутом власти.
В связи с этим стремление отдельных граждан занять место в партийно-государственной номенклатуре мотивировалось не только карьерными, но и материальными соображениями. В годы нэпа они стали более разнообразными и естественно отражались на материальном уровне жизни советских чиновников. Большие средства тратились на ежегодный отдых и лечение номенклатуры в предназначенной для нее сети санаториев и домов отдыха [2, с. 173]. Первоначально был провозглашен принцип общих домов отдыха - этих «фабрик здоровья», в которых 60 % мест предусматривалось отводить трудящимся слоям населения для «починки» и восстановления рабочей силы. Однако руководящих специалистов, находившихся в стадии физического и морального переутомления, по мнению центрального комитета партии, было слишком много, что недалеко от истины, особенно на местном уровне. Однако мест в санаториях и домах отдыха для всех не хватало. Центральная власть, чтобы удовлетворить потребности кадров в отдыхе и поправке здоровья, издала циркулярное письмо за подписью секретаря ЦК В. М, Михайлова и наркома здравоохранения Н. А. Семашко, где предлагалось в пределах каждого региона организовывать территориально изолированные от других здравниц дома отдыха и санатории, которые снабжались продоволь-
ствием по полной санитарной норме. Этот документ требовал создания специальных домов отдыха и здравниц закрытого типа для представителей номенклатуры.
Кроме того, для ответственных работников Наркомздрав по распоряжению ЦК партии предоставлял в специальных санаториях на курортах Крыма, Кавказа и Черноморского побережья каждой губернской организации по пять мест, областным комитетам - по 10. Установленный принцип на долгие годы создал привилегированное положение для лечения советской бюрократии [8, с. 247]. В 1920-е гг. руководители выезжали на лечение на основании решения отборочной комиссии. Они снабжались удостоверениями, подписанными региональным секретарем партийной организации, обеспечивались зарплатой за два месяца вперед и суточными. В эти годы у номенклатурных работников особенно популярным было лечение за границей, чаще в Германии, куда они выезжали даже в сопровождении родственников. Для этих целей был сформирован специальный фонд «для лечения товарищей за границей». В названный период сформировались правила предоставления и сроки очередного отпуска, а также вводилась компенсация за неиспользованное время отдыха. Условия отдыха и лечения находились в прямой зависимости от занимаемой должности.
Номенклатура имела привилегии и в случае девиантного и или прямо преступного поведения. Основными правонарушениями среди ответственных работников были пьянство, мздоимство и злоупотребление служебным положением. При определении наказания за проступки и преступления использовался более щадящий режим, нежели за такие же правонарушения, допущенные рядовыми грахеда-нами. Следует отметить, что в этом вопросе среди ответственных работников тоже наблюдалась дифференциация. Чем была выше занимаемая должность провинившегося, тем мягче было наказание. Это противоречило официально провозглашаемому принципу, когда представитель номенклатуры должен был
нести двойную ответственность перед партией и перед государством. При возбуждении дел против коммуниста судебно-следственные органы должны были в течение суток поставить в известность местную партийную организацию. Такой же срок отвадился на оповещение губернского комитета партии об аресте члена партии. Нарушая принцип независимости суда, прописанный в новом Положении о судопроизводстве РСФСР (1922), местные партийные органы могли беспрепятственно ознакомиться с материалами судебных дел. Циркуляр ЦК РКП (б) от 4 января 1922 г. установил вместо двойной ответственности коммунистов принцип равной ответственности перед обществом согласно советской судебной реформе. Правда, Пленум ЦК РКП (б) 26 апреля 1925 г. установил равную степень наказания как для коммунистов. так и для простых граждан, а парторганизациям предписывал не вмешиваться в судебные и следственные дела по отношению к членам партии. Однако практика «смягчения» судебной ответственности для номенклатурной бюрократии не прекращалась, а только наращивалась.
Возможность пользоваться властью, различного рода привилегиями и связанными с ними материальными преимуществами стала побудительной причиной вступления ряда граждан в состав правящей партии. Анализ привилегий номенклатуры приводит к выводу о том, что в 1920-е гг. процесс консолидации партийного и советского управленческого аппарата как изолированной системы, относительно закрытой, с корпоративными интересами, приобретающими самодостаточный характер, ускоряется. Формирование и укрепление системы льгот и привилегий для руководящего состава стало отражением процесса изоляции власти от общества, которая, за исключением периода Великой Отечественной войны, и то в основном для региональных управленцев как в центре, так и на местах, только усиливалась и в конечном счете стала одной из предпосылок относительно легкого распада СССР и ликвидации советской политической системы.
Литература и источники
1. Гимпельсон Е. Г. Становление и эволюция Советского государственного аппарата управления 1917-1930 гг. М.: Институт российской истории РАН, 2003. 226 с.
2. Гимпельсон Е. Г. НЭП Новая экономическая политика Ленина-Сталина. Проблемы и уроки (20-е годы XX века). М.: Собрание, 2004. 302 с.
3. Государственный архив Российской Федерации. Р. 551. Оп. 1. Д. 4.
4. Двенадцатая всероссийская конференция РКП (б). // КПСС в резолюциях и решениях съездов конференций и пленумов ЦК. Часть 2. М.: Институт Марксизма-Ленинизма при ЦК КПСС, 1954. С. 654-679.
5. Лебина Н. Советская повседневность: нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю. М.: Новое литературное обозрение, 2015. 488 с.
6. Мохов В. П. Повседневность советской номенклатуры // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 11. Ч. 1. С. 124-127.
7. Туфанов Е. В. Кравченко И. Н. К проблеме формирования номенклатуры - правящего класса советского государства // Вестник Пятигорского лингвистического университета 2015. № 1. С. 239-242.
8. Чистиков А. Н. Партийно-государственная бюрократия Северо-запада Советской России 1920-х годов. СПб: Европейский Дом, 2007. 294 с.
References
1. Gimpel'son E. G. Stanovlenie i evolyutsiya Sovetskogo gosudarstvennogo apparata upravleniya 1917-1930 gg. (Formation and evolution of the Soviet state apparatus 1917-1930). Moscow: Institut rossiiskoi istorii RAN, 2003. 226 p.
2. Gimpel'son E. G. NEP Novaya ekonomicheskaya politika Lenina-Stalina. Problemy i uroki (20-e gody XX veka) (NEP New economic policy of Lenin and Stalin. Challenges and lessons (20-ies of XX century). Moscow: Sobranie, 2004. 302 p.
3. State archive of Russian Federation. R. 551. Inv. 1. D. 4.
4. Dvenadtsataya vserossiiskaya konferentsiya RKP (b). (The twelfth all-Russian conference of the RCP (b) // KPSS v rezolyutsiyakh i resheniyakh s»ezdov konferentsii i plenumov TsK (Communist Party of the Soviet Union in resolutions and decisions of congresses, conferences and Plenums of the Central Committee). Part 2. Moscow: Institut Marksizma-Leninizma pri TsK KPSS, 1954. P. 654-679.
5. Lebina N. Sovetskaya povsednevnost': normy i anomalii. Otvoennogo kommunizma k bol'shomu stilyu (Soviet everyday life: norms and anomalies. From war communism to the Grand style). Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2015. 488 p.
6. Mokhov V. P. Povsednevnost' sovetskoi nomenklatury/lstoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki (Everyday life of the Soviet nomenclature /Historical, philosophical, political and law Sciences, Culturology and Arts. Issues of theory and practice). Tambov: Gramota, 2013. No. 11. Part 1. P. 124-127.
7. Tufanov E. V. Kravchenko I. N. K probleme formirovaniya nomenklatury - pravyashchego klassa sovetskogo gosudarstva (To the problem of formation of the nomenclature - the ruling class of the Soviet state) // Vestnik Pyatigorskogo lingvisticheskogo universiteta 2015. No. 1. P. 239-242.
8. Chistikov A. N. Partiino-gosudarstvennaya byurokratiya Severo-zapada Sovetskoi Rossii 1920-kh godov (The partystate bureaucracy in the North-West of Soviet Russia inthe 1920s). St.Petersburg: Evropeiskii Dom, 2007. 294 p.
