Была ли Российская империя Отечеством для украинцев? Текст научной статьи по специальности «История и археология»

© 2006 г. А.В. Щербина

БЫЛА ЛИ РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ ОТЕЧЕСТВОМ ДЛЯ УКРАИНЦЕВ?

Статья А.И. Радзиевского формально продолжает дискуссию, поднятую В.А. Матвеевым, а до него - школой Б.В. Виноградова о России как «Отечестве не только русских» (или же особой «российскости» как основе государства). Но очевидна и другая цель статьи - показать, что украинский народ, как и белорусский, на самом деле является частью «триединого русского народа», и тем самым обосновать необходимость интеграционных процессов на постсоветском пространстве.

Для доказательства тезиса о единстве восточно-славянских народов автор привлекает разнообразную литературу, в том числе (и в значительной степени) украинскую. Вместе с тем его экономическое образование в определенной степени повлияло на отбор и оценку материала. Он оказался не знаком с целым рядом существующих в современной историографии работ и концепций, посвященных взаимоотношениям русского и украинского народов в императорский период. Ниже мы рассмотрим ряд тезисов, выдвинутых в статье.

Разделение или распад государства на части могут быть вызваны не только причинами национального характера. Такое разделение в истории уже не раз приводило к возникновению различных государств, населенных одним народом, но каждая часть ощущала себя сопричастной именно тому Отечеству, в каком она оказалась, и даже после реинтеграции эти обособленные ранее части могли сохранять столь существенную специфику, что с большой натяжкой образовывали единую нацию. Один из известных по недавним событиям примеров -Восточная и Западная Германии и проблемы, возникшие после их объединения. Очевидно, помимо этничности, существуют и другие факторы, интегрирующие или дезинтегрирующие людей, в том числе и политического, и идеологического характера.

Но рассматриваемая в статье А.И. Радзиевского эпоха модернизации получила в историографии наименование именно «эпохи национализма и ирредентизма». «В начале современной эпохи, в 1815 г., нации, существовали они или нет (в действительности их еще не было), не принимались в расчет при установлении новых политических границ. Тем не менее уже тогда мир достаточно созрел, чтобы вскоре прислушаться к проповедям национализма, утверждавшим, что легитимными являются только те политические образования, которые имеют своим фундаментом нацию, - какое бы содержание не вкладывалось в это понятие», - пишет один из ведущих западных теоретиков в области национализма Э. Геллнер [1, с. 166]. Он так описывает сущность происходивших в Европе и остальном мире процессов: «В условиях столкновения различных государств... единственный способ, которым данная культура может защитить себя от другой культуры, имеющей покровительствующее ей государство, это создать свое собственное, если такового у нее еще нет. Как у каждой женщины должен быть муж, желательно собственный, так же и у культуры должно быть государ-

ство, лучше всего свое». Так рождается принцип национального государства: «одна культура - одно государство; одно государство - одна культура» [1, с. 159-160].

Но и не очень существенных отличий в языке (а тем более отличий в вере, выступавшей в донациональный период одним из основных факторов идентичности) вполне достаточно, чтобы заложить основу под будущее национальное движение, в том числе сепаратистского характера. В этой связи интересные для анализа национальных движений в Восточной Европе теоретические положения изложены в работе М. Хроха [2]. Он вводит понятие «конфликта интересов в национальной сфере» и определяет его как «социальное напряжение или противоречие, которое могло бы наложиться на языковые (а подчас и религиозные) противоречия» [2, с. 131]. Именно язык, символ национальной культуры, стал камнем преткновения в континентальных империях. «В XIX веке борьба национальных движений эпохи против немецкоязычной бюрократии империи Габсбургов, или российской бюрократии в царской империи, или чиновничества Оттоманской империи в основном разворачивалась вокруг языковых проблем. И сегодня диалект всякой маленькой нации, сражающейся за свою независимость, автоматически рассматривается как язык свободы» [2, с. 138].

Теперь посмотрим, как трактуются проблемы статуса языка и религиозных отличий украинцев и русских, т.е. те проблемы, которые потенциально или же реально могли приводить родственный народ к идеям национализма. (Национализм здесь трактуется в его современном не идеологизированном смысле как идеология и движение, отстаивающие право народа на идентичность и политическое измерение данной идентичности в лице автономии или государства).

А.И. Радзиевский утверждает, что «в царской России вера православная, краеугольный камень самосознания украинского народа, сохранялась ненарушимо». Не оспаривая того очевидного факта, что в значительной своей массе украинцы были и остаются православными, не можем не отметить и существования другой конфессии на Украине (как и в Белоруссии) - униатской. Униатская церковь, уничтоженная Полоцким собором 1839 г. тем не менее жила в душах своей паствы, насильственно обращенной в ортодоксальное православие, и после провозглашения веротерпимости в 1905 г. эти «православные», не имея собственной церкви, стали записываться в католики. Вместе с тем православные украинцы активно использовались имперской властью, в том числе и на административных должностях, и в тех случаях, когда они призваны были «русифицировать» нерусские провинции империи, в частности Польшу [3, 4].

В вопросе об украинском языке, который как язык литературный, сформировался в основных чертах к середине XIX в., имперская власть большую часть времени занимала совершенно непримиримую позицию. Вспомним,

что 18 мая 1876 г. Александром II был издан так называемый Эмский указ: «1. Не допускать ввоза в пределы империи без особого разрешения Главного управления по делам печати каких бы то ни было книг и брошюр, издаваемых на малороссийском наречии. 2. Печатание и издание в империи оригинальных произведений и переводов запретить... 3. Воспретить различные сценические представления и чтения на малорусском языке, а равно и печатание на таковом текстов к музыкальным нотам». Тем самым украинский язык, и так притесняемый в империи после польского восстания 1863 г., оказался «вне закона». Это имело весьма печальные последствия для взаимоотношений двух братских народов. Великий русский мыслитель Г. Федотов отмечал: «Бессмысленные преследования украинской литературы перенесли центр национального движения из Киева во Львов, в Галицию, которая никогда не была связана ни с Москвой, ни с Петербургом. Это имело двойные последствия. Во-первых, литературный язык вырабатывался на основе галицийского наречия, а не полтавского или киевского, т.е. гораздо более далекого от великороссийских говоров». Во-вторых, «то обстоятельство, что центр движения был в Галиции, обособило и политически новую нацию от общей судьбы народов России; облегчало для нее переход от федеративной идеологии Костомарова к идее "самостийности"» [5, с. 116-117].

Отрицая этничность украинцев, власть упорно полагала их «русскими». В начале 1860-х гг. усилиями и первых русских националистов, таких как М.Н. Катков, и правительства формируется идея «большой русской нации». Известный исследователь украинского вопроса А.И. Миллер пишет: «Представление о Малороссии и Белоруссии как об „исконно русских землях", о малороссах и белорусах как о частях русского народа ясно прослеживается в правительственных документах и преобладает в общественном мнении» [6, с. 228]. Причем эта идея формировалась в условиях, когда ей уже открыто противостоял украинский национализм, когда в австрийской Галиции украинский народ превращался в нацию. Тот же Федотов отмечал: «На наших глазах рождалась на свет новая нация, но мы закрывали на это глаза» [5, с. 116117].

Русскоязычное население на территории городов современной Украины в императорский период было весьма незначительным, и если оно и говорило в основном на русском языке, то по нескольким причинам: во-первых, из-за указанного выше запрета на украинский язык; во-вторых, вследствие достаточно явственного отношения в России к украинцам как «неполноценным» русским и попыткам образованных представителей данного народа скрыть свою этничность; в-третьих, благодаря тому очевидному обстоятельству, что система образования базировалась на государственном, т.е. русском языке, а городское население было образованнее сельского, и, в-четвертых, из-за многоэтничного характера украинских городов, в которых средством межкультурной коммуникации опять-таки служил русский язык. Сельское же население говорило на массе диалектов, которые тогда именовались «малороссийским наречием» (и, очевидно, в

этом плане не имело ни комплексов, ни запретов на собственную этничность).

Отметим еще один важный аспект изучаемой проблемы. Украинцы составляли, по данным переписи 1897 г., самый многочисленный после русских этнос империи -около 22,4 млн чел., поэтому попытки их идентификации в качестве самостоятельной нации были для империи гораздо более болезненны, чем, например, сепаратизм поляков. Как справедливо отмечает А. Каппелер, несмотря на всю близость украинцев к великороссам (равно и белорусам) в языковом, культурном и религиозном отношении и то обстоятельство, что до 1917 г. их национальное движение не стало сколько-нибудь массовым феноменом (в том числе благодаря преобладанию крестьянства в среде украинцев и отсутствию сколь-нибудь значительной этнической элиты), «на Украине, в отличие от Белоруссии, образование собственной нации было подготовлено настолько хорошо, что после февральской революции там смогла состояться национальная мобилизация» [7, с. 408-415]. Эта мобилизация была подготовлена и «малороссийским патриотизмом», т.е. воспоминаниями об автономном гетманстве в составе российской империи, и репрессиями в отношении украинских диалектов, и ростом интереса к национальной истории в среде формирующейся интеллигенции, а также событиями революций начала XX в., усилившими мобильность местного населения.

Была ли Российская империя Отечеством для проживавших в ее границах украинцев? Вероятно, была. Украинцы по многим показателям, включая индекс жизни, чувствовали себя комфортнее державного народа - русских [8]. Однако формирующееся национальное движение (даже культурнического характера) в силу запретительной политики власти приобретало сепаратистский характер. Именно это движение и «изобрело» украинскую нацию - сначала в австрийской Галиции, а затем и в российской части современной Украины. К тому же различные исторические судьбы велико- и малороссов к началу XX в. уже не позволяли говорить о них как о частях единого «русского народа».

Литература

1. Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм: Пер. с англ. М., 2002.

2. Хрох М. От национальных движений к полностью сформировавшейся нации: процесс строительства наций в Европе // Там же.

3. Долбилов М.Д. Культурная идиома возрождения России как фактор имперской политики в СевероЗападном крае в 1863 - 1865 годах // Ab Imperio. 2001. № 1-2.

4. Долбилов М.Д. Полонофобия и русификация СевероЗападного края (1860-е гг.): метаморфозы этностерео-типов // Интернет. Сайт «Империи: сравнительная история» - http://www.saratov.i riss.ru/empires/ docs/ dol-bilov-rusifikacija.doc

5. Федотов Г. Судьба империй // Свободная мысль. 1992. № 5.

6. Миллер А. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении. СПб., 2000.

7. Каппелер А. Образование унций и национальные движения в Российской империи // Российская империя в

Ростовский государственный университет

зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. М., 2005. 8. Миронов Б. Кому на Руси жилось хорошо // Родина. 2003. № 7.

28 сентября 2005 г.