CC BY
169
БЫЛ ЛИ ГЕОРГИЙ ГАПОН «ОРГАНИЗАТОРОМ» РЕВОЛЮЦИИ 1905 Г.?
И.М. ПУШКАРЕВА
Центр истории России XIX в.
Институт российской истории РАН
Москва, 117036, ул. Дм. Ульянова, 19
С начала 1990-х гг. история революций в России оказалась под пристрелом не всегда
обоснованной критики. Положительное здесь состояло в том, что, отрезвляя от ортодоксальности, эта критика заставляла задуматься над проблемами, требующими глубины исследования и новых подходов в отображении таких ярких исторических событий как революции. В
связи с негативным отношением к истории революций ее проблемы в течение последнего
десятилетия редко привлекали внимание исследователей. До нескольких строк сократился объема материала при изложении революции 1905-1907 гг., в обобщающих трудах и в учебных пособиях укореняются стереотипы в оценке ее событий и связанных с ними лиц, искажается сложный процесс освободительного движения в России. Один из таких стереотипов -преувеличение роли Гапона в развертывания революции 1905 -1907 гг. Есть учебные пособия, которые называют Гапона «социалистом» и «организатором» революции, притом из числа тех, которые «жаждали крови и насилия для достижения бредовых и безумных целей» и потому подставляли людей под царские пули. В других случаях акцент переносится на то, что Гапон был платным агентом Охранного отделения департамента полиции и в этой роли «сговорился с властями» на применение ими оружия, чтобы «наказать рабочих».1
Причина этих искажений кроется не только в квазинаучных антинаучных спекуляциях, но и в том, что история Первой революции в России до сегодняшнего дня исследовалась фрагментарно, притом особенно «не повезло» кануну революции. Еще в 20-е гг. XX в. первые работы по истории революции 1905-1907 it., созданные на воспоминаниях современников и самого Гапона, преувеличили его роль. В те годы формировался «образ внутренних врагов народа», в их число входили: царь, помещики буржуи и попы, поэтому миф о Гапоне как предателе рабочих хорошо ложился в «идеологическую схему». «Краткий курс истории ВКПб» также вполне устраивала такая оценка.
К 100-летию революции вышел в свет первый фундаментальный (ок. 40 п.л.) коллективный труд «Первая революция в России. Взгляд через столетие» (М., 2005) попытка теоретического осмысления проблем революции в российской и зарубежной историографии с использованием опубликованной источниковой базы. В этой книге роль Гапона представлена иначе, но опровержение его «ведущей роли» в событиях 9 января 1905 г. требует специального разбора, более досконального обращения к проблемам массового протестного движения.
Для российской цивилизации решающее значение всегда имела даже не столько территория, природные ископаемые и т.п., сколько та жизненная энергетика, носителем которой являлся народ. Поэтому его роль в истории не может уходить из поля зрения ученых, особенно когда речь идет о революциях. Реальность же такова, что, несмотря на огромную библиографию по истории первой русской революции, в ней, например, слабо представлена связь манифестаций рабочих к Зимнему дворцу 9 января 1905 г., к которому был причастен Гапон, с массовом про-тестным движением, заявлявшим о себе до революции и особенно в 1903-1904 гг.
Представление о масштабах рабочего движения и неизбежном в связи с этим социальным взрывом в России дает новое издание «Рабочее движение в России. 1895 - февраль 1917 гг. Хроника», в котором собраны и обобщены по разделам сведения из 108 архивов, а
также библиотек и музеев бывшего СССР.2 В этом издании, объем материала которого только за 1895-1904 гг. составляет более 350 п.л.. не только пересмотрены показатели фабричной инспекции о стачках, но и собрана информация о других формах массового движения в России в эти годы, о деятельности партийных организаций среди рабочих, дана аннотация листовок, обращенных к рабочим различными организациями. По данным «Хроники» в указанные годы более 1,5 млн. рабочих России в 68 губерниях страны участвовали в производственных конфликтах, из которых более 85 % составляли стачки. Состав забастовщиков требует специального анализа, но и теперь ясно, что нет необходимости преувеличивать их сознательность: в массе своей это были рабочие, не уверенные в своем будущем, не порвавшие с прошлым (деревней), довольно смутно ориентирующиеся в настоящем, т.е. маргиналы (им «нечего было терять»). Эта масса людей обладала большой социальной мобильностью, что имело немаловажное значение для революционизации общества, для распространения среди рабочих идей, которые всегда двигали революциями и в первую очередь это ненависть бедности к богатству, к чиновничьей бюрократии. В пролетарской массе дореволюционной России сохранялись особенно до 9 января 1905 г. вера в царя и другие «монархические предрассудки», освященные религией.
Большинство стачек были в эти годы экономическими. Но главный фабричный инспектор В.Е. Варзар в тогдашнем Министерстве финансов рано начал улавливать растущую солидарность бастующих и рост коллективных стачек.3 Производственные конфликты, характерные для любого капиталистического производства в периоды обострения внутренней ситуации, в России приобретали иное звучание, особенно вместе с первомайскими стачками, стачками против репрессивной политики властей, составляя всеобщее солидарное движение, в котором весьма заметной была роль коллективных стачек. С 1895 по 1904 гг. состоялось более 800 коллективных стачек, а число участников в них составило около полумиллиона, т.е. примерно треть от общего числа забастовщиков в стране. В их число входило не менее сотни общепрофессиональных стачек и несколько общегородских. Они сопровождались митингами, манифестациями и демонстрациями, собиравшие перед революцией тысячи участников. Истоки всеобщей стачки рабочих в Петербурге в первых числах января 1905 г. уходят в этот небывалый подъем протестного рабочего движения.
За полтора года до революции летом 1903 г. на Юге России была парализована жизнь в 10 губернских и уездных городах: Баку, Батуми,Тифлис, Одесса, Елизаветград, Киев, Екатеринослав, Николаев, Керчь, Бердичев; всеобщие стачки в 1903 г. охватили не менее 125 тыс. рабочих, притом в 40 стачках на отдельных предприятий количество участников неизвестно. Число стачек и стачечников перед революцией увеличивалось с небывалой быстротой: в 1903 г. оно по сравнению с 1902 г. возросло соответственно в 3,5 раза и в 2,5 раза. 1903 г. дал более 2000 стачек на отдельных предприятиях, они затронули более 100 крупнейших фабрик и заводов в подавляющем большинстве губерний России. Начавшаяся в конце января 1904 г. война с Японией лишь месяца на два сократила число стачек, но патриотический угар вскоре испарился, сменившись антивоенными настроениями. Уже в конце лета 1904 г. возникла профессиональная общегородская стачка ка-менщиков-строителей в Варшаве, а вслед за ней - 10-тысячная стачка рабочих Сормовского завода в Нижегородской губернии. В конце 1904 г. нарастание стачечного движения в Петербурге предварила всеобщая стачка 25 тыс. рабочих в Баку, которая слилась по времени с нараставшем подспудно рабочим движением в Петербурге.
Неуклонно росла степень политизации рабочего движения. Материалы «Хроники» показывают, как на политическое прозрение рабочих влияла пропаганда и агитация политических партий, способствуя формированию стихийной «всеобщности». К 1903-1904 гг. в России уже сложилась целая сеть партийных организаций, связанных с рабочими. Она насчитывала в 65 губерниях около 700 «опорных пунктов» - комитетов, групп, кружков, союзов. В 1904 г. 17 политических партий в центре и национальных районах были связаны только с рабочими; 85 % из их были социал-демократического направления. Эти связи с трудом разрывали полиция и охранка, арестовывая членов этих организаций, ликвидируя «технику»
для печатания листовок, но они часто восстанавливались на новой основе. Количество наименований листовок, обращенных к рабочим, составляло перед революцией более тысячи каждый год. Почти во всех листовках содержались призывы к свержению самодержавия и созданию демократической республики, с 1904 г. буквально каждая третья листовка социал-демократов содержала антивоенные лозунги. В петиции, которую рабочие несли царю
9 января 1905 г.. содержались требования, созвучные этим лозунгам.
Организацией «Союзом освобождения» «банкетной кампанией», съездами земцев-конституционалистов и общеземским съездом в ноябре 1904 г. заявили о себе «интеллектуальные ресурсы» общества. Однако земская общественность в итоге получила полный афронт со стороны царя в связи с подписанием им Указа 12 декабря 1904 г., из которого он вычеркнул пункт о выборном представительстве в государственных органах власти, чего ожидала от него вся прогрессивная Россия. Указ сопровождался постановлением, в котором мысль о представительстве объявлялась чуждой русскому народу. В нем содержалась угроза репрессиями участникам собраний, которые выступали с требованием реформ. Результатом явился небывалый подъем общественного движения: за два месяца до революции прошло не менее 120 собраний (банкетов) с требованием реформ, в которых участвовало до 50 тыс. человек.4 (Заметим, что подача петиции рабочих царю, сочиненной в «штабе» рабочей организации «Собрания фабрично-заводских рабочих Петербурга», была инициирована либералами и отвечала духу времени как все верноподданнические резолюции и адреса, сочиненные в ходе банкетов).
Но власть была политически близорука. Стремясь сохранить незыблемость самодержавной системы и не допустить реформ, правящая элита в России по разным причинам недооценивала политическую ситуацию в стране. С осени 1904 г. Департамент полиции и Охранное отделение МВД усилили слежку за интеллигентами-либералами в связи с оживлением в земских кругах, а из революционных партий выделяли эсеров-террористов. В правительстве, всегда державшим курс на силовые методы борьбы с народом, даже информация о политическом положении в стране была поставлена плохо и практически не согласовывалось между различными министерствами и ведомствами. Официальные сведения фабричной инспекции в департаменте промышленности и торговле Министерства финансов до революции не только занижали представления о стачках и забастовщиках в два, три, а то и пять раз (это доказано материалами «Хроники»), но и никак не согласовывались с информацией департамента полиции МВД. При обобщении сведений о стачках главная фабричная инспекция больше заботилась о потере рабочих дней на избранных ею фабриках и заводах, а департамент полиции с огромным в 2,5 тыс. штатом агентов и филеров вылавливал революционеров по одиночке. И ни одно из этих учреждений не имело точного представления о масштабах назревавшего рабочего движения. В российской вертикали власти донесения местных губернских и уездных начальников охранных отделений, доклады губернаторов собирались в МВД, их содержание облекалось в обтекаемую форму, после чего использовалось в весьма ограниченных по объему (так было положено) всеподданнейших записках. Они урезались, шлифовались, сглаживались, превращаясь в рутинные бумаги, каждая из которых мало чем отличалась от предыдущих. В архиве департамента полиции сохранилась лишь единственная аналитическая записка, составленная в конце 1904 г. по поводу развития революционного движения в стране5, но она вряд ли пошла дальше министра внутренних дел. Каждый из министров делал сам доклады царю, как того хотел Николай II, и инициативу в этом никто из министров, включая С.Ю. Витте, проявить не мог. «Гниение» царской бюрократии заключалось в извечном стремлении успокоить вышестоящее начальство, приукрасит положение дел на своем участке, подчеркнуть свое рвение в работе. Так, перед 9 января 1905 г. министр внутренних дел П.Д. Святополк-Мирский, информируя царя о числе стачечников (а оно достигло 120 тыс.!), тут же поспешил заверить, что рабочие «ведут себя спокойно», а «во главе их социалист Гапон»5 Властям всего удобнее найти «виновного» в беспорядках, чем признать справедливость требований народа.
Но с первых чисел января 1905 г. вся «кипучая удаль» Гапона растворялась в массовости нарастании забастовочной борьбы. Не сбрасывая со счетов роль Нарвского отдела «Собрания
фабрично-заводских рабочих Петербурга» в развитии стачки на Путиловском заводе, следует особо подчеркнуть, что она стала причиной того, что впервые в истории России в ее столице нависла угроза всеобщей городской стачки с отключением подачи электричества, газа, воды, с прекращением выпуска газет, с остановкой городского транспорта и торговли в магазинах. А без этого весьма проблематично, состоялась ли бы манифестация рабочих к царю.
Критическая ситуация, которая складывалась в Петербурге и вела к «Кровавому воскресенью», могла бы иметь другой сценарий развития событий, если бы по другому разрешился конфликт между администрацией Путиловского завода и Нарвским отделом «Собрания фабрично-заводских рабочих Петербурга» в самом конце 1904 г. и в первых числах января 1905 г. Поводом конфликта было увольнение четырех рабочих членов «Собрания» на заводе (а в эту организацию к концу 1904 г. было записано до 6 тыс. путиловцев!), но главная причина состояла в ухудшении экономического положения рабочих. В результате того, что Гапона рабочие попросили возглавить депутацию рабочих на переговорах с администрацией завода за восстановление уволенных на работе, он волей-неволей оказался в центре событий.
Только с 27 декабря по мере осложнения переговоров с администрацией завода в связи с ее отказом удовлетворить требования рабочих в «штабе» «Собрания» начались разговоры
об организации шествия рабочих «за правдой» с петицией к самому царю. Однако по воспоминаниям участников событий, включая самого Гапона, вплоть до второй половины дня 3 января 1905 г. между «штабными» «Собрания» шли споры «за» и «против» этого шествия. Г'апон был твердо «против», убеждая рабочих, что они добьются гораздо большего для себя, без стачки. Но рабочие не дали Гапону пойти на компромисс в переговорах с администрацией, которая стала угрожать локаутом. В ответ рабочие заявили о стачке в случае отказа принять на работу всех четырех уволенных. Ситуация зашла в тупик. История переговоров путиловцев с администрацией завода, которая была поддержана и фабричным инспектором, и министром В.Н. Коковцовым, «запятнала» Гапона в глазах некоторых историков тем фактом, что он обратился к градоначальнику И. А. Фуллона, прося его уладить конфликт.
Гапон обращался и раньше к Фуллону, к чиновниками МВД, к митрополиту Антонию, стремясь сохранить «на плаву» свое «Собрание», как легальную организацию, но, к слову сказать, стремился избежать полицейско-жандармского покровительства, боясь дискредитировать себя в глазах рабочих. До сих пор не нашлось ни одной ведомости, ни одного реестра расходов в Департаменте полиции, ни одного намека в мемуарной литературе, где бы говорилось, что Гапон лично получал деньги из этого ведомства. Только еще при Зубатове в 1903 г. ему были даны 200 р. «командировочных» (из них Гапон взял 100 р.) для поездки в Москву с целью собрать информацию для С.Ю. Випе о Московской зубатовской организации. МВД действительно хотело «(покровительствовать» ей, чтобы канализирвать протесты рабочих, но реальная деятельность «Собрания» все больше отклонялась от этих замыслов. В этой организации чувствовался отголосок европейского христианского социализма. Сам же Гапон был далеко не прост. Сочувствие к простому народу у него причудливо переплеталось с чрезмерной амбициозностью и авантюризмом при отсутствии сколько-нибудь четких политических взглядов, но, находясь под наблюдением своих соратников, радикально настроенных рабочих, он опасался быть уличенным с тайных контактах с Департаментом полиции. Есть другие сведения: охранка посылала агентов в отделы «Собрания», чтобы не выпускать организацию из-под контроля. «Собрание» существовало к концу 1904 г. главным образом за счет пожертвований и сборов с рабочих, вступивших в организацию, которых к 1905 г. насчитывалось до
10 тыс. руб., а помещения для собраний ей давались как легальной организации.
Гапон был ярким оратором, но не из тех вождей, которые были бы готовы «взнуздать» ситуацию. Гапон боялся политических лозунгов и буквально умолял рабочих перед походом к Зимнему дворцу «не нести ничего революционного» - красных флагов, лозунгов. Он не упускал случая дискредитировать революционеров. Доказательства эти уже приводились в литературе.7
Никакой Гапон даже с его «штабом» не смог бы собрать тысячные манифестации перед 9 января. «Главным режиссером» здесь явилась всеобщая забастовка рабочих столицы. На-
расгание желания рабочих идти к царю, как следствие отказа хозяев заводов в удовлетворении требований, прослеживается буквально по дням, начиная с первых часов стачки на Пу-гиловском заводе. Так, если до 4 января на рабочих собраниях только лишь обсуждалось намерение обратиться с петицией к царю, то с 4-го, когда в столице бастовало уже более 15 тыс., Гапон, почувствовав настроение собрания в Нарвском отделении рабочей организации, где собрались представители и других металлообрабатывающих заводов, теперь уже во весь голос заявил сам, что надо "искать правды" у царя, и призвал решать этот вопрос.8 5-6 января число бастующих возросло до 30 тыс. Идея идти к царю распространялась среди рабочих, петицию читали и перечитывали и днем и ночью по всем отделам «Собрания». Гапон и его «штабные» по их собственному признанию «только плывут по течению», так как события развиваются независимо от них.
6-го утром царь приехал на Крещенье в столицу. Он был в шатре рядом с Иорданью, когда в 12 часов дня раздался выстрел в Адмиралтействе, и один из снарядов, заряженный картечью, упал близ Иордани, ранив городового. Вернувшись во дворец, царь сказал камердинеру: «Сегодня в меня стреляли» и тот отвечает: «Видно дело очень плохо, если войска начали стрелять в государя». Начальник штаба войск и Петроградского военного округа получили распоряжение объявить столицу на военном положении. В.Н. Коковцов успевает заметить царю, что это приведет к обвалу русских бумаг на европейских рынках. Царь отменяет приказ о введении военного положения без особых колебаний: он уже знает, что к столице подтягиваются войска. «Было решено, - писал в воспоминаниях В.Н. Коковцов, - что государь не проведет воскресенье в городе, а полиция сообщит об этом заблаговременно рабочим, и, конечно, все движение будет остановлено и никакого скопища на площади у Зимнего дворца не произойдет».9 Думается, что это одно из запоздалых стремлений бывших министров и военных оправдаться перед историей за «Кровавое воскресенье». В.Н. Коковцов забыл, вероятно, что вечером 6-го на совещании промышленников вторично за последние дни поддержал их отказ удовлетворить экономические требования рабочих, а это еще более накалило обстановку, увеличив число рабочих, поддерживавших требования путиловцев.
6-го вечером составление на собраниях петиции к царю было закончено, и ее отдали журналистам на окончательное редактирование. С 7 января в Петербург стали прибывать воинские соединения из Петергофа, Пскова, Ревеля. В этот день в стачке, становящейся всеобщей, участвовало уже более 70 тыс. рабочих. Решение идти к Зимнему дворцу «овладеваю массами». 7-го же назначается дата и час похода - воскресенье, 10 утра от находившихся в разных районах города отделов «Собрания», чтобы к 14 часам подойти к Зимнему дворцу. Все это происходило в атмосфере всевозможных слухов, умножавших в среде петербургской элиты опасения в связи с вероятными крупными беспорядками в столице, и среди руководителей «Собрания» - тревогу из-за возможности кровавой расправы над манифестантами. А.П. Богданович, жена старосты Исаакиевского собора записала в дневнике 8 января: «Сегодня ка-кое-то тяжелое настроение, чувствуется, что мы накануне ужасных событий. По рассказам, цель рабочих в эту минуту - испортить водопровод и электричество, оставить город без воды и света, начать поджоги».10 Этот слух был порожден также и тем, что накануне по улицам столицы прошли наряды войск, которые направлялись на электрические станции, газовые заводы, телефоны, к парку конной железной дороги, на водопроводы, вокзалы железных дорог.
Историки искали свидетельство о приказе царя, данном в письменной или устной форме войскам применить огнестрельное оружие для разгона манифестаций. Таких приказов не было, и в них не было нужды. Сам закон, тем более в обстановке военного времени, позволял правительству мобилизовать войска в случае массовых беспорядков. По существовавшим инструкциям полицией и войсками должны были разгоняться «скопища толп народа», а вопрос о применение оружия решался в зависимости от «посягательств» этих толп. Они никак не могли быть допущены к резиденции императора. С помощью огнестрельного оружия со времени вступления Николая II на престол стачечники и демонстранты «умирялись» и разгонялись бесчисленное число раз, за что лично царем войскам выносилась благодарность."
7 и 8 января были те два дня, когда еще могла появиться альтернатива в отношении самодержавия к мирному шествию народа. Но поведение царя отличалось удивительными равнодушием и спокойствием. Даже 8 января он записал в дневнике: «Долго гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики... Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах».
Головы царских министров и лиц в подведомственных им силовых структурах были повернуты к царю. В силу сложившихся обстоятельств никто из них, даже видя военные приготовления в канун 9 января, не мог вмешаться в «это дело»ь. Властные структуры в который раз обнаружили несогласованность своих действий: полиции было приказано сопровождать шествия рабочих, и некоторые полицейские утром 9 января попали под пули. На Зимнем дворце развивался императорский штандарт (знак того, что царь в Зимнем дворце), не убранный после 6-го, когда он приезжал в Петербург на Крещенье. Скорее всего, то, что его не убрали, было следствием очередной небрежности дворцовых служб, но, возможно, они предполагали, что Николай II все же прибудет в воскресенье в столицу (атмосфера ожидания царя в столице сохранялась). К вечеру 8 января на некоторых улицах столицы был развешен приказ о запрещении «сборищ», но его трудно было прочесть - «бессмысленный и тусклый свет» рано смеркавшегося дня мешал этому.
Гапон боялся кровопролития, но бороться с поднимавшимся вихрем желания рабочих пожаловаться царю ему было не под силу. Напутственные речи Гапона рабочим 8 и утром 9 января были разные. В одном случае Гапон говорил: «Вы должны идти к царю. Царь - это правда». И в тот же день на другом собрании: «Здесь может пролиться кровь... Кровь мучеников никогда не пропадает». Есть несколько свидетельств того, что в эти дни Гапон, якобы имея в виду самый худший из вариантов «встречи царя с народом», говорил: «Если царь не услышит нас, значит у нас нет царя».14 И все же Гапон больше надеялся на то, что «стрелять не будут».
7 января он был вызван к министру юстиции Н.В. Муравьеву, и тот потребовал у него текст петиции. Прочитав текст петиции, министр воскликнул: «Вы же хотите ограничить самодержавие!» Гапон испугался и стал буквально «униженно» просить Муравьева «принять меры, чтобы шествие не закончилось трагедией».15 8 января утром Гапон пытался пробиться к министру внутренних дел П.Д. Святополк-Мирскому, не застал его, оставил письмо, в котором писал, что демонстрация народа будет мирной и царю неприкосновенность личности гарантируется. В тот же день с нарочными Гапон послал письмо самому царю, в котором писал, что, если царь не даст возможности выслушать народ о его нуждах, то он «порвет с ним нравственную связь».16 Вряд ли это письмо лопало в руки царю.
9 января шествие рабочих к Зимнему дворцу напоминало крестный ход. Этот воскресный день относился к рождественским праздникам. Утренний колокольный звон в церквах умиротворял и успокаивал...
Сейчас многие авторы статей, в том числе в учебниках, стремятся уменьшить число пострадавших 9 января. Но даже по официальным сведениям в итоге число пострадавших (убитых и раненых) дошло до тысячи. Однако частное расследование (как это бывает во все времена и при всех режимах, в данном случае это была Комиссия присяжных поверенных, собравшая информацию у очевидцев расстрела на фабриках и заводах, в больницах Петербурга и обследовавшая кладбища в первые недели после трагедии) называла более 4,5 тыс. пострадавших, из них - более 1200 убитых и умерших от ран.'7.
Возражая против преувеличения роли Гапона в событиях 9 января 1905 г. - моя задача отнюдь не обелить его, а подчеркнуть, что предпосылки революции - сложный и достаточно длительный процесс, расцвеченный разными красками, и было бы неправильно прежде всего сводить его к роли отдельных личностей, которые возникали тогда на политической арене. В руках власть придержавших, действительно, была возможность принятия альтернативных решений и определения иного сценария событий. Но Гапона к ним даже отнести нельзя. Преувеличение роли Гапона означает нежелание увидеть на авансцене истории России начала XX в. народ, пробуждавшийся к самостоятельной и активной политической жизни.
Современники революции 1905-1907 гг., которые пристально следили за событиями в Петербурге в первые числа января 1905 г., правильно называли стачку на Путиловском заводе «искрой, которая зажгла пожар» революции. Манифестации рабочих к Зимнему дворцу выросли из всеобщей стачки в Петербурге, а она в свою очередь явилась продолжением нараставшего в стране в течение многих лет протестного рабочего движения за демократические свободы. События 9 января 1905 г. - важное звено в этом движении и вместе с тем -сильнейший детонатор процесса. Если быть точным: не шествие рабочих к царю, окончившееся кровавой драмой, было началом революции, а реакция общества на 9 января 1905 г., когда «жалобщики» и просто протестовавшие стали превращаться в политических демонстрантов, а «дремлющая» Россия - в Россию революционную.
ПРИМЕЧАНИЯ
История России (с начала XIX до начала XXI в ) М., 2004. С 360-361: Новейшая отечественная история. XX век М., 2004 Кн. I С. 74 и др
2 Рабочее движение в России. 1895 - февраль 1917 г Хроника. Вып. I. 1895 год М., 1992; Вып. 11. 1896 год. СПб., 1993; Вып. III. 1897 год. СПб., 1995: Вып. V. 1898 год. СПб. 1997, Вып. V. 1899 год. М., 1998, Вып. VI. 1900 год. М., 1999; Вып. VII. 1901 год. СПб., 2000, Вып. VIII. 1902 год. М., 2002; Вып. IX. 1903 год. М., 2005, Вып. X. 1904 год. М., 2005 (в производстве). Общую характеристику издания см.. Пушкарева И.М. Перспективное изучение рабочего движения в России в свете новых концепций // Груды Института российской истории РАН. М., 2002, Вып. 3. С. 68-110
3 Статистические сведения о стачках рабочих на заводах и фабриках за десятилетие. 1895-1904 / Сост. В.Е Варзар. СПб., 1905. С 25.
■* Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции 1905-1907 п М. 1985. С 37-38.
5 ГА РФ. Ф. 102.00. On I Д. 832. Л 16.
6 Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 246.
I Ксенофонтов И.Н Георгий Гапон: вымыслы и правда. М. 1996. С. 76, 80-8 1. 84-85. 94-95 и др
* Там же. С. 85; Минувшие годы. 1987 № 4. (апрель) С. 88; Красная летопись. 1922. № 1.С.30.
9 Богданович А.В Три последних самодержца. М.. 1990, С. 332; Коковцов В.Н Из моего прошлого. Воспоминания 1903-1919 гг М., 1992. Кн. 1. С.62
111 Богданович А.В. Там же. С 332
