CC BY
255
РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ
К 200-летию со дня рождения В. Г. Белинского
А. А. Ермичев
БЫЛ ЛИ БЕЛИНСКИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫМ ДЕМОКРАТОМ И СОЦИАЛИСТОМ?
На 2011 г. приходится славная дата — двухсотлетие со дня рождения Виссариона Григорьевича Белинского. На Руси его имя стало известно каждому образованному человеку с 1834 г., когда в «Молве» появились его «Литературные мечтания». Потом его слава только крепла, только ширилась.
Белинский — это, прежде всего, выдающийся деятель русской литературы XIX в. Его труды — писал С. А. Венгеров — это «основа, первоисточник, краеугольный камень всей новой русской литературной мысли, живое воплощение всех тех новых начал, которые сделали русскую литературу важнейшим фактором нового направления русской грамотности»1.
Всем знакома другая ипостась Белинского — «отца русской интеллигенции», учителя, идеи которого вдохновляли не одно поколение освободительного движения. Именно за это имя великого критика в Советском Союзе было окружено особым почетом и уважением. В. И. Ленин называл его предшественником социал-демократии; Л. Д. Троцкий звал его в ЦК РКП (б); в страшные ноябрьские дни 1941 года И. В. Сталин назвал его среди великих представителей культуры, чье наследство помогало нам выдержать в борьбе с немецкими оккупантами.
В Советской России по-настоящему исполнилась мечта Н. А. Некрасова:
Эх, эх, придет ли времечко Приди, приди желанное,
Когда мужик не Блюхера И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя С базара понесет.
В сознании образованного читателя тех лет устоялся один образ Белинского — революционера-демократа, социалиста, материалиста и атеиста, гениального литературного критика, проложившего путь критическому реализму, достойным преемником
1 Венгеров С. А. Великое сердце // Русское богатство. 1898. — № 3. — С. 151.
116
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2011. Том 12. Выпуск 2
которого был реализм социалистический. Именем Белинского назывались улицы,
колхозы, поселки, быть может, города.
Но вот тысячелетняя российская империя, существовавшая в ХХ в. под именем СССР, рухнула под тяжестью собственных грехов. Наступило время переоценок исторического прошлого. Вчерашние члены КПСС принципиально отрицают саму идею революции. Вместе с демонтажем социальных завоеваний Октября они начинают демонтаж научного, материалистического мировоззрения, восстанавливают монопольное положение религии, пересматривают социальную и культурную значимость великой русской литературы.
Должен был начаться и начался пересмотр советских оценок Белинского. Поменялось отношение к освободительному движению в России, и «отец русской интеллигенции» сразу попал под «расстрельную статью». А в связи с этой переменой по-другому стали оценивать тот массив русской культуры, которая была связана с освободительным движением и обозначалась значком «критического реализма». И в этом случае обвиняемым выступал Белинский.
Эпизодом тотальной ревизии советских оценок Белинского стала дискуссия о нем в газете «Литературная Россия», прошедшая в 2010 г. Зачинателем ее был какой-то странный профессор из Армавира. Он написал, что Белинский является «последователем французских революционеров-людоедов, сторонников философии разрешения крови по совести, праотцем большевиков и современных либералов гайдаровско-чубайсовского типа»2. Только в этом и состояла изобретенная профессором новация в белинсковедении. Во всем прочем он вторил знаменитым ругателям Белинского еще XIX в.
В дискуссии — она тянулась почти три месяца — приняли участие с десяток литераторов, зацепив при этом сторонних наблюдателей. Один из них, почувствовав, что теперь можно все, заявил: «Никогда не мог понять, зачем из балаболки (так он — о Белинском. — А. Е.) делают чуть ли не Пушкина нашей критики». Ни к чему общему мастера слова не пришли: известно, дискуссии затеваются не для поиска истины, а для прояснения собственных позиций. Вот и прояснилось, что среди участников дискуссии имеются левые, которые «не хотят признать и даже допустить возможность существования иного, не либерально-восхвалительного и социалистического взгляда на личность и творчество Белинского»3. Но имеются правые, сторонники истинно-национального понимания Белинского, которые судят о нем с точки зрения «отечественных традиционных христианских ценностей». Эти твердо уверены, что Белинскому, «отравлявшему сознание, нравственность, жизнь России столь долгое время, пора указать на дверь»4.
Если уж в конце 80-х — начале 90-х гг. ХХ в. произошла еще одна русская катастрофа, то, разумеется, пересмотр прошлого неизбежен. Мы начинаем видеть в минувшем такие ее зародыши и истоки, какие ранее не воспринимались нашим историческим зрением. Поэтому, в общем, понятно, почему теперь мы тянем прямую нить от казарменного советского социализма к русскому освободительному движению. Тогда же мы по-новому смотрим на целые пласты отечественной культуры, понимая, что история нашего самосознания шла рука об руку с историей революции и контрреволюции.
2 Литературная Россия. 9 апреля 2010 г. — № 14 (2448). — С. 8.
3 Там же. 14 мая 2010 г. — № 18-19. — С. 5.
4 Там же. 9 апреля 2010 г. — № 14 (2448). — С. 9.
Белинского — обозревателя и оценщика литературного процесса, воспитателя писателей и читателей — тоже невозможно представить вне идейной атмосферы освободительного движения, споров о социальном и даже политическом будущем России.
В нашей истории по разному не принимали Белинского: из соображений эстетических, когда приходила пора смены таких критериев (А. Волынский, Ю. Айхен-вальд), из общекультурных соображений (А. Блок), наконец, и это самое значимое — из социально-политических, консервативных и охранительных соображений (Ф. М. Достоевский, В. В. Розанов).
За что и как чествовали Белинского в советские годы, мы уже знаем. Что касается современных антисоветчиков — «либералов гайдаро-чубайсовского типа» и «национально- мыслящих», то они как раз за это честят великого критика. Антисоветчики обожглись на социализме и дуются на освободительное движение, у истоков которого различима фигура Белинского.
Однако в историографии Белинского помимо «советской» его квалификации имеется иная, прямо противоположная. Она принадлежит замечательному критику-импрессионисту Ю. И. Айхенвальду. В 1913 и 1914 гг. одну вслед другой он выпустил две небольшие работы о Белинском так, что вторая развила и углубила соображения первой.
В очерке «Белинский» в «Силуэтах русских писателей» (1913) Айхенвальд заявил, что «неистовый Виссарион» «в общественном отношении был скорее консервативен»5. В своем же «Ответе критикам» (1914 г.), написанном по материалам спровоцированной им дискуссии, идею о консерватизме Белинского Айхенвальд провел уже очень жестко: «Ни в чем так не постоянен знаменитый критик, ни в чем он так не верен самому себе, как в своих политических воззрениях: единая яркая нить консерватизма проходит и через то, что он писал в 1831 году, и через то, что он писал в 1834 году, и через то, что он писал в 1837, 1839, 1843, 1846, 1848 годах»6. Доказывая этот тезис, Айхенвальд предложил свою интерпретацию «Дмитрия Калинина», напомнил похвалу «православию, самодержавию и народности» в «Литературных мечтаниях», его аполитизм «шеллинговского» периода, сущностный консерватизм периода гегелевского, прославление «венценосного» Николая в статьях о Пушкине и т. д. и т. п., не исключая выдуманного «ослабления» телесных наказаний в известном письме к Гоголю и статей и писем двух последних лет жизни Белинского.
Обе позиции — и айхенвальдовская, и советская — неверны. Не согласиться с фактами, приводимыми Айхенвальдом, нельзя, но это не означает согласия с выводом о консерватизме Белинского. С другой стороны, зная очень страшные слова Белинского о революции и гильотине, мы поостережемся назвать его революционером, и тем более революционным демократом. Точно так же, зная, что он очень заинтересованно всматривался во французский социализм, мы не скажем, что он обратился в социалиста.
Если эта задача будет достигнута, то какая-то часть читателей — современных противников Белинского — подобреет к нему, станет правильно понимать не только нашу гражданскую историю, но и историю нашей литературы.
Чтобы наши соображения могли быть приняты, нужно, естественно, снова перечитать Белинского и при этом иметь в виду, что его мысль — это всегда становление, всегда процесс, что ее содержание — это скорее рефлексия на события души и ее реакция на окружение.
5 Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. — М., 1995. — С. 504.
6 Там же. С. 565.
Динамичность мысли Белинского его злопыхатели пытались толковать как отсутствие у него какого-то мировоззренческого ядра. Ю. И. Айхенвальд даже обругал его Пер-Гюнтом русской критики. Но это неправда. В Белинском всегда было ядро, была ведущая тема — персоналистическая и даже тема духовной иерархии. «Любовь к свободе и независимости человеческой личности, которые возможны только при обществе, основанном на правде и доблести»7 — вот что всегда присутствовало в сознании критика, хотя произнесены они были в июне 1841 г. Их, эти слова, должно считать девизом всей творческой жизни. Все прочее: «революционеризм» и «социализм», равно как и «консерватизм», можно и нужно рассматривать как формы осмысления этой темы и потому моментами в ее развитии.
На этом и остановимся.
Белинский вошел в большую литературу идеалистом особого рода, разделив со своими сверстниками из кружка Станкевича идеалистическое и, быть может, точнее сказать -идеальное мировоззрение. Каким оно было — превосходно пояснял М. О. Гершензон: «Люди тридцатых годов мечтали не о частичных усовершенствованиях человека и общества, а о полном преобразовании всей жизни. Они выставили идеал жизни радостной и прекрасной, они впервые вывели это солнце на горизонт нашей общественности, с тех пор, — добавлял исследователь, — оно незакатно стоит над русской интеллигенцией»8.
В силу этой установки Белинский всегда был оппозиционером в отношении к действительности, даже принимая «действительность» и в ее феноменальной, и в субстанциальной форме. Но и в последнем случае он протестовал против таких ее проявлений, которые противоречили нравственному чувству. Вот его утверждение июня 1840 г.: «Все субстанциальное в нашем народе велико, необъятно, но определение гнусно, грязно, подло»9.
Но оппозиционность имеет большой спектр проявлений — от нравственного осуждения действительности до требования ее революционного преобразования. При этом бывает, что нравственное неприятие мира сочетается с политическим индифферентизмом и даже консерватизмом. Показательный тому пример — его письмо Д. П. Иванову от 7 августа 1837 г., в котором Белинский видит свое назначение не в политике, а в просветительстве.
С другой стороны, политический индифферентизм и даже законопослушность совсем не означают отсутствия оппозиционности или, напротив, наличия консерватизма. Можно быть законопослушным, можно быть даже политическим консерватором и — тогда же — нравственно осуждать действительность. Так, собственно, и было у Белинского. В августе 1829 г. в Москву приехал патриот-провинциал; разумеется, совершенно законопослушный. Неприметный, но не без амбиций студент сочиняет трагедию, совершенно не подозревая о «неуместности» ее антикрепостнического содержания и желая только прославиться и материально поправить свои дела. В кружке Станкевича и он, и другие участники консервативны по-бытовому. Если уж кому-то захочется настоять на консерватизме Белинского по сущности, т. е. обоснованном философски, то у Белинского он не скрывается, а раскрывается за время примирения
7 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. XII. — М., 1956. — С. 51.
8 Гершензон М. О. История молодой России // Избранное. — Т. 2. — Москва; Иерусалим, 2000. — С. 12.
9 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. XI. — М., 1956. — С. 529.
с действительностью, т. е. до 1841 г. В один из этих годов, а именно в 1838-м, он пишет рецензию на «А. Тейльса ручную библиотеку для людей, употребляемых по русскому сельскому хозяйству и по части домоводства». Брошюра заслужила сдержанную похвалу рецензента двадцати семи лет. Он пишет, что изображенные в ней «Беседы престарелого отца Харлампия» представляют для крепостных людей полезное и назидательное чтение, сбор истин, принадлежащих к быту этого сословия и изложенных с простотою и ясностью, приноровленными к понятию людей этого сословия»10.
Спасли Белинского его идеализм и персонализм. Примиряясь с действительностью, сочиняя множество статей в духе «примирения», Белинский знал, что «примиряется» — от ума, а не от души. И когда ему удалось прорвать «умственную запруду» — принятый умом гегелевский абсолют и его законы, он уже в середине 1841 г. объявил себя не только социалистом, но и революционером. Он даже решил, что социализм «не сделается само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови»11. К тому же, убеждал он собеседника в очевидном для себя: «...люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью», тогда же разрешая кровь по совести — «...да что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов»12. Теперь он уверял, что лучше, чем революция «люди ничего не сделают», поминал «мать — святую гильотину» и уверял, что мы должны пройти через террор, чтобы стать людьми. Идея революционного преобразования действительности вместе с идеей социализма пленила Белинского. Его героями становятся не только такие «разрушители старого», как Лютер, Вольтер и энциклопедисты, но фигуры более суровые и если хотите — зловещие: Робеспьер, Сен-Жюст, Марат.
С легкой руки А. И. Герцена советские исследователи стали говорит не только о «живом, метком, оригинальном сочетании идей философских с революционными»13, но и о сочетании идей революции и социализма; затем следовал вывод о некоем новом качестве социализма Белинского в сравнении с западноевропейским утопическим социализмом.
Вообще-то теперь, из дали постсоветской России, мы видим, что в суждениях Белинского о революции многое могло бы озадачить советских исследователей. В них очевидно, ощущаются будущие С. Г. Нечаев и П. Н. Ткачев. Но этих последних коммунистическая партия осуждала, «Бесов» Достоевского не любила, а «ткачевско-нечаевского пятна» на репутации почитаемого Белинского замечать не хотела.
10 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. XIII. — М., 1956. — С. 31. В данном случае цитируется рецензия на «Ручную библиотеку А. Тейльса». В указанном советском издании полного собрания сочинений критика рецензия напечатана в последнем справочном томе в разделе «Статьи, рецензии и заметки, приписываемые В. Г. Белинскому (1834-1848)». В примечаниях к публикации на с. 304 говорится следующее: «Одобрительный отзыв о книге, отстаивавшей правомерность крепостничества, находится в резком противоречии с общественно-политическими взглядами молодого Белинского. Это обстоятельство ставит под сомнение принадлежность рецензии критику». Однако я более доверяю А. Д. Галахову, указавшему на Белинского как на автора этой рецензии, и С. А. Венгерову, который включил ее в свое издание ПСС (Т. 1-11. СПб-П., 1900-1917). И то рассудите: если общественно-политические взгляды молодого Белинского были так замечательны, то зачем было ему, редактору «Московского наблюдателя», печатать эту «крепостническую» рецензию во втором, апрельском номере журнала части XVI за 1838 г.?
11 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. XII. — М., 1956. — С. 71.
12 Там же.
13 Герцен. А. И. Полн. собр. соч. — Т. IX. — С. 28.
Но в «революцию» у Белинского советские исследователи все же вглядывались. Например, Ю. А. Бельчиков14, изучая лексику Белинского, заметил, что слово «революция» используется им редко, только в письмах и преимущественно в отношении французской революции конца XVIII в.
К сожалению, автор не выделил иные особенности использования этого термина у Белинского. Во-первых, он отсутствует в суждениях критика о России. Белинский не использует его и в своих рассуждениях на темы философии истории, ограничиваясь гегелевским «отрицанием», правда проводимом твердо и мужественно: без священного отрицания «история человечества превратилась бы в стоячее вонючее болото»15. Во-вторых, Белинский постоянно сравнивает, а подчас уравнивает первых христиан и террористов Французской революции. Он хвалит их лозунг: «Все или ничего», не боясь ни мук, ни смерти. Он ждет от Робеспьера, а не от Жиронды утверждения «тысячелетнего Царства Божьего на земле». Беранже у Белинского — «апостол разума», и тогда же он — «христианский поэт, любимейший из учеников Христа» и т. п. Наконец, в-третьих, надо было сказать, что революционизм как проявление оппозиционности Белинского был кратковременен; он относится только к 1841-1842 гг.
Теперь повнимательнее вникнем в представление Белинского о социализме. Конечно, невозможно не замечать большого интереса Белинского к социализму, который он разделял со многими своими друзьями. Но и то важно, что этот интерес подпитывался требованиями естественности в положении людей в обществе, протестом против фарисейства и «законничества» в их отношениях, соображениями о какой-то конгруэнтности равенства в естественности и христианской нормы. Такой социализм не может быть ни сравниванием, ни сопоставляем с марксистским социализмом, чтобы делать вывод о Белинском как о «предшественнике социал-демократов». Картина социализма дана им на основании представлений о каких-то очень высоких ступенях религиозного и гуманитарного развития общества, когда «Христос даст свою власть отцу, а отец-разум снова воцарится, но уже в новом небе и над новою землею», когда люди будут братьями, не будет «бессмысленных форм и обрядов, договоров, долга и обязанностей», а «воля будет уступать не воле, а одной любви»16. В силу свойственной Белинскому экспрессивности в выражениях трудно сказать, имеем ли мы дело с гегельянизированным христианством или с христианизированным гегельянством. Здесь имеется и первое, и второе; нет, пожалуй, только социализма. Потому-то самому автору легко назвать свой «социализм» «социальностью», что означает пребывание человека в сфере разумного сознания, нравственного улучшения и очеловечивания общества.
Для прояснения позиции Белинского любопытно сравнить его изображение «социализма» в письме от 8 сентября 1841 г. с изображением Царствия Божьего, предложенного им в рецензии на книгу А. Дроздова «Опыт системы нравственной философии», напечатанной в октябре 1836 г. в «Телескопе». По содержанию своему рецензия — глубоко христианнейшего характера. Совпадение картин «социализма» в письме к В. П. Боткину и «Царствия Божьего» в рецензии почти дословное. В рецензии мы читаем: «Да, оно наступит, это время Царствия Божьего, когда не будет ни бедного, ни богатого ни раба, ни господина, ни верного, ни неверного, ни закона,
14 См.: Бельчиков Ю. А. Общественно-политическая лексика В. Г. Белинского. — М., 1962. — С. 26.
15 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. XI. — М., 1956. — С. 576.
16 Там же. — Т. IX. — М., 1956. — С. 71.
ни преступления; когда не будет минут восторга, но целая жизнь будет беспрерывным мгновением восторга, когда дисгармония частных сознаний разрешится в единую полную гармонию общего сознания; когда все люди признают друг в друге своих братий во Христе и, подав друг другу руки, составят общий братский хор», и хор этот будет «гимном сознания блаженного тем, что оно сознание»17.
Если соединение бланкистско-ткачевской идеи революции с идеей социализма как хилиастического Царствия Божьего достаточно для того, чтобы назвать его революционным демократизмом, то, конечно, пожалуйста <...> Только при этом нужно не забыть указать на постоянство мнения Белинского о народе. Он же то называет народ всегда несовершеннолетним ребенком, то видит в нем «силу природную, естественную, непосредственную, великою и ничтожною, благородною и низкою, мудрою и слепою».
Но если даже это монструозное сочетание можно было бы именовать революционным демократизмом в обнимку с социализмом, то и тогда Белинский не был бы определен; нужно не забыть, что такой «революционный демократизм» тоже был моментом в его развитии.
В 1973 г. Б. Ф. Егоров опубликовал статью с очень советским названием «Перспективы, открытые временем. Изучение революционно-демократической критики». В ней Б. Ф. Егоров рассказывал о перевороте, пережитом Белинским за два-три года до его кончины. Именно — «перевороте» — на этом настаивал автор статьи — перевороте масштабном, «почти не уступающем отказу от примирения с действительностью при переезде в Петербург в 1839 году»18.
Содержание этого переворота состояло в отказе от утопического социализма и революционного демократизма и переходу на позиции исторического социального реализма, сопрягаемого с надеждой на освобождение крестьян сверху — усилиями Николая I и его ближайшего доверенного окружения.
Чем был такой реализм? По-видимому, можно говорить о двух сторонах его. С одной стороны, мы видим у Белинского — собеседника П. В. Анненкова и А. И. Герцена — исторически оправданную и, по замечаниям Г. В. Плеханова, очень близкую к марксистской, в общем позитивную оценку роли буржуазии в общественном развитии Европы и, что особенно ценно, дифференцированное и конкретно-историческое понимание ее роли (различие буржуазии крупной и средней, добивающейся политического признания и добившейся его). Он означал также ясно выраженное пожелание превращения русского дворянства в буржуазию. При таком трезвом подходе симпатии к социалистам-утопистам ему кажутся смешными. Ирония, язвительность, грубая ругань теперь сопровождают имена Робеспьера, Луи Блана и иных «насекомых, вылупившихся из навозу, которыми завален задний двор гения Руссо»19.
Если же этот реализм увидеть со стороны русских дел, то он означал заинтересованное наблюдение над теми трудностями, с которыми сталкивается император
17 Там же. — Т. I. — М., 1976. — С. 338. В этом издании рецензия на книги А. Дроздова печатается в полном объеме по найденным И. Т. Трофимовым спискам Т. А. Бакуниной и А. П. Ефремова.
18 Егоров Б. В. Перспективы, открытые временем. Изучение революционно-демократической критики сегодня // Вопросы литературы. 1973. — № 3. — С. 122.
19 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. XII. — М., 1956. — С. 323. Эти «насекомые» еще откликнутся ему «смрадной букашкой» Ф. М. Достоевского в письме Н. Н. Страхову от 23 апреля 1871 года.
Николай I в своих попытках освобождения крестьян и однозначно сочувственное к ним отношение. Очень важно письмо Белинского П. В. Анненкову от 1-10 декабря 1847 г., предназначенное также для А. И. Герцена, М. А. Бакунина и Н. И. Сазонова. Нельзя не видеть в этом письме и того, что выраженное здесь сочувствие намерениям Николая I стало также выражением личной симпатии Белинского к императору, к его энергии и решительной воли касательно великого вопроса об освобождении крестьян.
В еще большей степени новая позиция Белинского проявила себя в рецензии
на четвертую книгу «Сельского чтения, издаваемого кн. В. Ф. Одоевским и А. П. За-блоцким». Большое цитирование здесь совершенно необходимо потому, что советские исследователи говорили об этой статье Белинского скороговоркой либо не говорили о ней совсем. Здесь «революционный демократ и социалист» Белинский пишет, что «в отношении к внутреннему развитию России, настоящее царствование, без всякого сомнения, есть самое замечательное после царствования Петра Великого. Только в наше время правительство проникло во все стороны многосложной машины своего огромного государства, во все убежища и изгибы ее, прежде ускользавшие от его внимания, и сделало ощутительным благотворное влияние свое во всех стихиях народной жизни. Общественное благоустройство, не в одном административном, но и в нравственном смысле этого слова составляет предмет его особенных попечений. Старые основы общественной жизни, которые уже заржавели от времени и могли бы только затормозить колеса великой государственной машины и остановить ее движение вперед, мудро отстраняются мало-помалу, без всякого сотрясения в общественном организме. Обращено особое внимание на положение и быт народа и сделаны попытки, обещающие прекрасные результаты на его, так сказать, воспитание. Вот истинное продолжение дела Петра»20. Нет смысла комментировать эту вполне верноподданную цитату. Между тем читатель может просчитать, что цензурное разрешение на рецензию было дано в декабре 1847 г., спустя несколько месяцев после изнурительной работы над «письмом к Гоголю». Понятно, что критика никто не принуждал к панегирику николаевского царствования.
Проживи Белинский хотя бы еще десять лет, то, возможно, идейный поворот 18461848 гг. мог бы иметь своим продолжением какую-то политическую программу, мог бы. Угадать ее характер едва ли возможно. Мнения исследователей разделились: одни считают поворот Белинского движением «направо»; другие, вслед за Г. В. Плехановым, увидели в повороте «начало критики примитивных форм революционности и социализма с позиции революционности и социализма какого-то более высокого порядка»21.
Желание марксистских и советских авторов сохранить репутацию Белинского-революционера вполне понятно. Но оно-то и создает ложные трудности для исследователя. Они, такие трудности, исчезнут, если дать себе отчет в различии оппозиционности и революционности и признать революционность Белинского одним из важных эпизодов в эволюции его западнической идеологии. Тому имеется пояснение и со стороны психологии Белинского. Во всяком случае, П. В. Анненков, защищая своего друга от упреков в революционеризме, написал, что вспышки, «на которые указывали диффаматоры его для подтверждения своих слов, всегда были произведением
20 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. Х. — М., 1956. — С. 366.
21 Плимак Е. Г. К спору о политической позиции «позднего» Белинского // История СССР. 1983. — № 2. — С. 44.
ума и сердца, обиженных в своем нравственном существе, в своей идеалистической природе»22. Почему бы и не поверить словам цитируемого сейчас П. В. Анненкова о своем друге: «Никогда и мысленно не принимал он защиты тез разрушительных явлений, которые проходят иногда через историю и действуют в ней со слепотой стихийных сил <...> Не раз Белинский и сам признавался, когда речь заходила о таких эпохах. что в подобные времена он был бы совершенно ничтожным, растерянным человеком, годным единственно на то, чтобы умножить собою число жертв, оставляемых ими за собой»23.
Вспомним слова П. А. Вяземского: не Белинский виноват в славе своей и не ему отвечать за нее24. О том, как она, эта слава, складывалась, рассказывает донесение шефа жандармов А. Ф. Орлова своему императору в феврале 1848 г. Здесь Алексей Федорович искренне почитает «Отечественные записки» и «Современник» лучшими журналами в России, сожалея лишь о том, что они «впадают в крайности и сами себе дают вид чего-то сомнительного». Случается, когда «без всякой существенной надобности» журналы вводят новые иностранные слова (прогресс, доктрина, гуманность) и твердят о современных вопросах Запада. «При поверхностном взгляде без соображения с общей мыслью сочинения, — предполагает А. Ф. Орлов, — читатель может подумать, что тут дело идет о чем-либо политическом или коммунизме, что наши молодые люди идут по следам успехов Запада в революционных мыслях, в порче нравственности, тогда как, вникнув в точный смысл наших писателей, всякий убедится, что они рассуждают только об успехах науки и словесности. Нет сомнения, что Белинский и Краевский и их последователи пишут таким образом единственно для того, чтобы придать больший интерес статьям своим, и нисколько не имеют в виду ни политики, ни коммунизма, но в молодом поколении они могут поселить мысли о политических вопросах Запада и коммунизма»25.
По существу своему наблюдение шефа жандармом подтверждает объективный характер освободительного движения в России: «Смотрите, государь, вот о чем пишут наши известные литераторы, и вот как их воспринимает читатель!» Идеальные стремления, так блестяще свойственные выступлениям Белинского, независимо от него превращались в призыв, в программу для впечатлительных русских юношей. Об этом поведал в своих воспоминаниях К. Д. Кавелин. Однако для людей консервативного склада ума идеализм и гуманизм Белинского стал источником эстетических, нравственных и даже политических фобий. Известно, как реагировала власть на чтение знаменитого и политически невинного письма Белинского из Зальцбрунна в кружке Петрашевского.
Двусторонний генезис революционного процесса хорошо показывали, например, авторы сборника «Вехи». Исходя из ситуации, они, разумеется, главное внимание уделили революционной самодеятельности интеллигенции, произнеся ей суровый приговор. Но «Вехи» не обошли стороной другую, порождающую революционный процесс — безответственность и консерватизм власти, которые подпитывали протестующее интеллигентское сознание.
22 Анненков П. В. Литературные воспоминания. — М., 1989. — С. 331.
23 Там же. С. 14.
24 См.: Вяземский П. А. Старая записная книжка. 1813. 1877. — М., 2003. — С. 139.
25 Лемке М. К. Николаевские жандармы и литература. 1826-1855. По подлинным делам третьего отделения. с.е.и.в. канцелярии. — СПб., 1908. — С. 176.
Так произошло с идеями и личностью В. Г. Белинского. Известно, книги имеют свою судьбу. По мере обострения социальной ситуации в 60-70-е гг. XIX в. идеализм Белинского был вполне востребован освободительным движением.
Итак, Белинский не был ни революционным демократом, ни консерватором. Обстоятельства его жизни (воспитание, образование, круг общения), само время его творчества (1834-1848) не позволяют оценивать деятельность критика в рамках социально-политического категориального аппарата.
Тогда кем же он был?
Он был русским патриотом-просветителем своего времени — тридцатых-сороковых годов XIX в., когда русская культура складывалась как культура национальная и обрела мощный источник своего развития — литературный язык и литературу, созданную Пушкиным, Гоголем, Грибоедовым, Лермонтовым. Белинский, отстаивая свободу личности как непременное условие развития России, приблизил культуру к политике. Дальнейшее их сближение продолжилось в шестидесятые-семидесятые годы — в творчестве Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского, Г. Е. Благосветова, Д. И. Писарева и других,- но это уже другая история, история революционных демократов.
литература
1. Литературная Россия. 9 апреля 2010 г. — № 14 (2448).
2. Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. — М., 1995.
3. Анненков П. В. Литературные воспоминания. — М., 1989.
4. Белинский В. Г. Полн. собр. шч. — Т. XI. — М., 1956.
5. Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. I. — М., 1976.
6. Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. X. — М., 1956.
7. Белинский В. Г. Полн. собр. шч. — Т. II. — М., 1956.
8. Белинский В. Г. Полн. собр. шч. — Т. XI. — М., 1956.
9. Белинский В. Г. Полн. собр. шч. — Т. XII. — М., 1956.
10. Белинский В. Г. Полн. собр. соч. — Т. X. — М., 1956.
11. Белинский В. Г. Полн. собр. шч. — Т. IX. — М., 1956.
12. Бельчиков Ю. А. Общественно-политическая лексика В. Г. Белинского. — М., 1962.
13. Венгеров С. А. Великое сердце II Русское богатство. 1898. — № 3.
14. Вяземский П. А. Старая записная книжка. 1813. 1877. — М., 2003.
15. Герцен А. И. Полн. собр. шч. — Т. IX.
16. Гершензон М. О. История молодой России II Избранное. — Т. 2. — Москва; Иерусалим.
2000.
17. Егоров Б. В. Перспективы, открытые временем. Изучение революционно-демократической критики сегодня II Вопросы литературы. 1973. — № 3.
18. Лемке М. К. Николаевские жандармы и литература. 1826-1855. По подлинным делам третьего отделения. с.е.и.в. канцелярии. — СПб., 1908.
19. Плимак Е. Г. К снору о политической позиции «позднего» Белинского II История СССР. 1983. — № 2.
