CC BY
76
УДК 94(571.53)
© Л.М. Дамешек
Буряты в административной системе империи
(конец XVII - середина XIX вв.)
Статья посвящена изучению инкорпорации бурят в административную систему Российской империи на ранних этапах колонизации Сибири.
Ключевые слова: Сибирь, буряты, российское законодательство, организация управления, компаративный анализ.
L.M. Dameshek
Buryats in the administrative system of the empire (the end of the XVIIth - the middle of the XlXth centuries)
The article is devoted to the study of Buryats’ incorporation in the administrative system of the Russian Empire at early stages of colonization of Siberia.
Keywords: Siberia, Buryats, Russian legislation, governance organization, comparative analysis.
Имперский механизм законодательства в России стал складываться со времени реформ Петра Великого. В сквозную систему преобразований возникавшей империи вполне вписывалась губернская реформа, призванная, в первую очередь, способствовать усилению местной власти. Узаконения 30-х гг. XVIII в. дали территориям России, в том числе и Сибири, единообразное устройство, что вполне вписывалось в концепцию тотального государства, созданного Петром. Господство полицейского государства приобрело всеобщий характер и невозможно представить какую-либо категорию населения империи, жизнь которой не подверглась бы жесткой регламентации. Не являлась исключением и территория Байкальской Сибири. Первые попытки проникновения русских в Сибирь носили откровенно меркантильный характер. Этими же соображениями правительство руководствовалось при выстраивании взаимоотношений с аборигенами края, основную задачу которых московские цари видели в уплате ясака натурой. Именно финансовые соображения определяли позиции центральной власти в вопросах землепользования бурят. Первые правительственные указы требовали не допускать столкновения колонистов и аборигенов из-за земли. Однако интересы российского государства определялись не только чисто экономическими, но и политическими соображениями, связанными, прежде всего, с потребностями укрепления позиций российской государственности на Востоке. Периферийная и практически никем не обжитая Сибирь оказалась на перекрестке столкновения стратегических интересов России и государств
Центральной Азии. В решении стратегической задачи закрепления Сибири за Российским государством московские, а затем и петербургские Романовы бурятскому фактору изначально отводили важную роль.
В русской экспансии в Сибирь, в отличие от европейских стран - Англии, Франции, Голландии, Испании, - аборигенный, демографический и территориальный факторы играли совершенно иную роль. Они не создавали у русского сибиряка состояния национально-психологического одиночества и дискомфорта. Именно поэтому в Сибири русская и аборигенная цивилизация не просто существовали и развивались параллельно, как скажем европейцы и индейцы на атлантическом побережье США, а как бы проникали, входили друг в друга. В Сибири русский человек отнюдь не ощущал себя за рубежом или за границей и домой в «Расею» вовсе не стремился, а Уральские горы, в отличие от Атлантического океана, не были пограничным рубежом и не создавали у русских сибиряков чувство оторванности от исторической родины. Именно эти особенности русской колонизации Сибири и определяли механизм разработки законодательства о коренных народах, что отчетливо прослеживается на протяжении XVIII-XIX вв. Несмотря на имевшие место изменения, на протяжении всего рассматриваемого периода стержневой линией правительственного законодательства является стремление глубже вовлечь народы Сибири в орбиту общероссийских административных, хозяйственных и иных связей. В то же время власти отчетливо сознавали абсурдность идеи полного подчинения аборигенов действию обще-
российского законодательства. Независимо от способа и формы вхождения нерусских народов в состав Российской империи, каждый из этих народов принес в новое для него государство свой менталитет, культуру, вероисповедание, сложившиеся формы судопроизводства и местного самоуправления. Бездумный мгновенный слом этого «юридического быта» народов и народностей не отвечал ни геополитическим, ни внутриполитическим интересам Российского государства. Более того, он мог вызвать нежелательные политические осложнения во вновь присоединенном крае. К этому фактору всегда могли добавиться и нежелательные внешнеполитические обстоятельства, связанные с соперничеством держав в Центральной Азии и на Дальнем Востоке.
Важно отметить еще одно обстоятельство. Если на западных национальных окраинах империи (Польша, Финляндия) создаваемая правовая система могла в известной степени опереться на европейские источники права, то на восточных окраинах государства правовая система регуляции народов, находившихся на стадии родового строя, должна была быть иной. Именно поэтому империя на первых порах не только не ломала существующую у народов Сибири систему местного управления и самоуправления, но и стремилась интегрировать ее в создававшийся на окраинах механизм государственноправовой власти. Таким образом, законодательный механизм империи как бы впитывал в себя те законодательные системы, которые приносили с собой новые земли и народы.
Сочетание этих двух тенденций имперской политики породило первые зачатки будущей модели административного устройства и управления аборигенами в виде указов графа С. Л. Владисловича-Рагузинского пограничным дозорщикам Фирсову и Михалеву от 22 июля 1728 г. и сенатской инструкции, данной за «высочайшим подписанием», лейб-гвардии Семеновского полка секунд-майору Щербачеву в 1763 г. Обе инструкции ограничивали вмешательство русской администрации во внутриро-довые дела народов Сибири, предоставляли значительную самостоятельность родовым властям. В то же время в этих документах прослеживается стремление правительства в своих действиях опереться на родоплеменную знать, а деятельность традиционных институтов самоуправления «иноверцев» подчинить интересам государства. Впоследствии по мере усиления инкорпорации народов Сибири в систему общероссийских государственных, экономических и иных
связей эти тенденции в административной политике империи в Сибири сохранятся. Подобная практика свидетельствует о понимании русскими властями в тот период невозможности полного подчинения народов Сибири действию общероссийского административного законодательства, стремлении учесть некоторые региональные особенности.
Эта тенденция нашла свое яркое выражение в ряде частных административных распоряжений, изданных сибирской губернской администрацией в начале XIX в. В этой связи наибольший интерес представляет «Положение о выборах иноверческих начальников и правах их» иркутского гражданского губернатора И.Трескина (1812) По существующему законоположению «иноверцы» должны были занимать старшинские должности по выбору. При этом допускалось и наследование должностей. В обоих случаях право окончательного утверждения в должности избранного кандидата оставалось за губернской администрацией. В новом положении Трескин стремился при проведении выборов создать режим «наибольшего благоприятствования» наследственным кандидатам. Эти люди, по мнению губернатора, больше уважаемы «иноверцами», а их слово имеет «лучший вес», нежели простолюдина. Избрание в родоначальники рядового улусника допускалось лишь в крайнем случае. Однако в любом варианте губернская администрация оставляла за собой право отстранения от должности избранного лица за нерадение и «худое», с точки зрения власти, «управление родом».
В истории России первые десятилетия XIX в. характеризуются попыткой перестроить организацию государственной власти, систему высшего и центрального управления империей. Реформаторская деятельность Александра I коснулась и Сибири. Во времена Пестеля и Трескина самовластие и злоупотребления царских чиновников в Сибири достигли чудовищных размеров. По словам биографа Пестеля П.Майкова, его управление Сибирью напоминало «управление проконсулов в римских провинциях и надолго оставило печать вредного влияния на страну». Любые поиски законности предавались анафеме и объявлялись «ябедой». «Трескин и закон были синонимы, более был только Трескин, а законы были далеко, далеко!» - вспоминает современник. Нравы царского чиновничества нашли меткое отражение в эпитетах, которыми награждало их население бурятских улусов. Так, губернатора Трескина называли «бобром», земских заседателей - «волками» («чо-
но»), заседателя Третьякова именовали «медведем» («хара-гурсон»). Приношение для ублаготворения начальства примерно в тысячу рублей ассигнациями выражали фразой «ныггэ букули тога» («одно целое число»), а в сто рублей -«еха сарса» («большая бумага») и т.п.; саму взятку называли «иделгэ» («кормление»). Поборы натурой и деньгами как с отдельных юрт, так и с целых обществ стали обыденным явлением. В начале XIX в., во время генерал-губернаторства И.Б. Пестеля злоупотребления чиновников и родовых старшин достигли огромных размеров, что и явилось одной из весомых причин ревизии Сперанского в 1819 г. Следствие выяснило причастность почти всех родоначальников бурятских ведомств ко всевозможным злоупотреблениям. Всего к следствию в той или иной форме было привлечено 256 родоначальников.
Главным итогом ревизии и реформ Сперанского применительно к народам края стал «Устав об управлении инородцев» - один из важнейших памятников законодательной деятельности империи в Сибири, разработанный на основе учета геополитических, этнических и иных особенностей азиатской России. «Устав» свидетельствует об известной гибкости правительственного курса, понимании им особой роли государства и его институтов в организации жизни подвластного населения, дает возможность понять правительственный взгляд на коренное население Сибири, определить ту роль, которую отводила империя народам края в социальноэкономическом развитии восточных окраин государства. «Устав» 1822 г. явился самым широким законодательным актом правительства по отношению к народам Сибири. Он действовал вплоть до начала XX столетия, регламентируя все стороны жизни коренного населения: экономическую, административную, судебно-правовую и культурно-бытовую.
В соответствии с «Уставом» 1822 г. коренное население Сибири делилось на три разряда: «оседлых», «кочевых» и «бродячих». В основу деления был положен принцип хозяйственного развития. Поразрядная система обусловливала и гражданское состояние аборигенов, причем «оседлые инородцы» приравнивались к сословию государственных крестьян во всех правах и обязанностях, кроме рекрутской.
«Кочевые» приравнивались к крестьянам в налоговом отношении, но сохраняли самостоятельность в управлении и суде. На «бродячих жителей» распространялись правила, «для кочующих постановленные». Допускались лишь
незначительные исключения из этих правил.
Конечной целью поразрядной системы был переход «бродячих и кочевых жителей» в категорию оседлых. Это отражало финансовые интересы империи, так как подобный перевод сопровождался возведением аборигенов в более высокий податной оклад государственных крестьян. Наряду с этим поразрядная система преследовала и руссификаторские цели. Однако нельзя не отметить, что «приравнивание» народов Сибири к русскому населению имело и прогрессивное значение. Задача постепенного перехода бродячих и кочевых племен в оседлые была основана на успехах в хлебопашестве, а распространение земледелия в хозяйстве коренного населения уже само по себе было положительным явлением.
Законодательство 1822 г. предусматривало обязательное наделение землей «инородцев» всех разрядов, как подданных государства. Организацию управления народов Сибири авторы «Устава» стремились построить на основе учета некоторых национальных особенностей нерусского населения края. Органы самоуправления кочевых народов разделились на три ступени: низшая - родовое управление, средняя - инородная управа, высшая - степная дума. Должностные лица в состав «инородческого» управления избирались на общем собрании, к участию в котором допускались все члены общины.
Хозяйственная деятельность управления касалась прежде всего сбора налогов и податей. Судебные функции состояли в разборе незначительных гражданских дел. Суд и расправа производились на основе законов обычного права, кодификация которого предусматривалась «Уставом». Политические и криминальные дела подлежали разбирательству русскими чинами.
«Устав» сохранял почетные звания кочевников. «Звания наследственные остаются наследственными, звание избирательное остается избирательным», - говорилось в «Уставе». Принцип наследственности допускался и при замещении должностных лиц на выборах. В случае отсутствия прямого наследника разрешалось избрание ближайшего родственника.
Таким образом, сохраняя патриархальнофеодальные отношения, «Устав» в ряде случаев отходил от принципа наследственности, давал определенную свободу выборному началу.
Самодержавие в своей политике по отношению к народам Сибири по-прежнему опиралось на феодальную верхушку бурятского общества. Предоставляя «почетным инородцам» различ-
ные льготы и привилегии, царизм стремился заручиться их поддержкой. Указом Сибирского Комитета от 1 ноября 1832 г. «инородцы», пользующиеся правами личного дворянства, и их дети освобождались от уплаты ясака. В целом «Устав» ослаблял патриархально-феодальные отношения, но не уничтожал их.
«Устав» предусматривал ряд протекционистских мер по отношению к торговле. Вводился принцип свободной частной торговли с сибирскими «инородцами». Свободная торговля разрешалась не только на сугланах и ярмарках, но и в русских городах и селениях. В целях пресечения различного рода злоупотреблений запрещалась торговля чиновников с коренным населением. Правительство понимало, что без успешного развития торговли в условиях упадка роли и значения пушного промысла бездоимочное взимание податей и повинностей с населения края становилось невозможным. Поэтому в «Уставе» 1822 г. делалась попытка, не изменяя патриархально-феодальной основы «инородческого» общества, учесть те буржуазные тенденции, которые уже обозначились в первой четверти XIX в.
Стремясь поднять платежеспособность «инородцев» Сперанский попытался на основе поощрения буржуазных начал построить налоговое обложение аборигенов. Тем самым делалась попытка оградить их от злоупотреблений со стороны чиновников, столь обычных при приеме в ясак «мягкой рухляди». В «Уставе» отмечалось, что «казенные комиссионеры... на ярмарках инородцев выдерживают цены наравне с прочими покупателями». Наряду с денежными взносами разрешалось сдавать ясак пушниной, которая при оценке делилась на два сорта: «обыкновенную» и «дорогую». «Устав» регламентировал государственные, земские, уездные и частные сборы. Подчеркивая самобытность бурят, автор «Устава» оговорился, что «никакой новый общий по государству налог не распространяется на сибирских кочующих и бродячих инородцев, если о том именно не будет предписано».
Приравнивая кочевых «инородцев» к крестьянскому сословию в гражданских правах, «Устав» сближал их и в налоговом обложении. «Кочующие инородцы участвуют в общих по губерниям повинностях», - гласил документ. Кроме того, они должны были содержать за свой счет и родовое управление. Подробное исчисление всех сборов составлялось гражданским губернатором или областным начальником и утверждалось генерал-губернатором. Сборы на содержание родового управления производились на основании общественных приговоров, а на земские повинности - на основании особого поло-
жения, выработанного «местным главным управлением». Для точного учета всех сборов вводились специальные «шнуровые книги», хранившиеся в земском суде.
Специальная глава «Устава» была посвящена взысканию недоимок, но и тут реформатор стремился ограничить вмешательство администрации. Недоимки надлежало взыскивать «не иначе, как на ярмарках и сугланах». Традиционное выколачивание недоимок заменялось такими мерами, как «настоятельное убеждение», задержание старосты или его сына, ближайшего родственника, задержание части пушнины, предназначенной для продажи.
Ряд статей «Устава» был посвящен вопросам культурно-бытовой жизни народов Сибири. В вопросах религии «Устав» стоял на позициях веротерпимости. Реформатор отрицал насильственное крещение как меру распространения христианства. «Земское начальство обязано не допускать стеснения инородцев под предлогом обращения в христианскую веру», - говорилось в «Уставе». Некрещеные «инородцы» получали «свободу отправлять богослужение по их закону и обрядам». Вместе с тем «Устав» подчинил «иноверческое духовенство... местной полиции наравне с прочими инородцами». Принятие христианства расценивалось как положительное явление, но вместе с тем «Устав» не наделял никакими привилегиями крестившихся «инородцев». Уже позднее, в 1832г., последовало предписание Сибирского Комитета «О сложении ясака на три года с инородцев, вступающих в христианскую веру». Устав предоставлял ясачным право отдавать детей в правительственные учебные заведения и открывать свои училища. Школа, полностью подконтрольная государству, рассматривалась как важный составной элемент политики русификации нерусского населения. Однако в подобных действиях правительства нельзя не видеть и известный социокультурный аспект, связанный с приобщением народов Сибири к грамотности и русской культуре в целом. Таковы основные положения «Устава об управлении инородцев» 1822 г. в области хозяйственной, административной, судебной и культурно-бытовой.
В итоге отметим, что разработанный М. М. Сперанским «Устав об управлении инородцев» стал первым в России сводом комплексного регионального законодательства, разработанного для одного из самых обширных регионов империи. Он появился в то время, когда в России, за исключением ее западных окраин, действовали общие для империи юридические нормы, регламентирующие права и обязанности населения и рассеянные в бесчисленном множестве указов.
Литература
1. Дамешек Л.М. Сибирские «инородцы» в имперской стратегии власти XVIII - нач. XX. в. Иркутск, 2007.
2. История Бурятии. Т. 11. XVII - нач. XX. в. Улан-Удэ, 2011.
3. История Усть-Ордынского Бурятского автономного округа. М., 2005.
4. Сперанский М.М. Сибирский вариант имперского регионализма. Иркутск, 2003.
5. Сибирь в составе Российской империи
6. Прутченко С. Сибирские окраины. Т. 1-2. СПб., 1899.
Дамешек Лев Михайлович, ректор Иркутского института повышения квалификации работников образования, заведующий кафедрой истории России Иркутского государственного университета (ИГУ). Главный редактор серийного издания «Азиатская Россия», доктор исторических наук, профессор. 664003. Иркутск, ул. К.Маркса, 1. Иркутский государственный университет исторический факультет. Тел: 8(395-2) 617742. E-mail: [email protected]
Dameshek Lev Mikhailovich, rector of Irkutsk Institute of Professional development of Educators, head of the department of history of Russia, Irkutsk State University. Editor-in-chief of the serial edition «Asian Russia». Doctor of historical sciences, professor.
УДК 94 (517.3)
© О.Н. Полянская
Монголоведные исследования В.Л. Котвича (1872-1944).
К 140-летию со дня рождения
Статья посвящена выдающемуся ученому, востоковеду В.Л. Котвичу, в которой представлены новые архивные данные из научного наследия монголоведа, отражающие события из истории Монголии как начала XX в., так и средневековой эпохи.
Ключевые слова: научная школа монголоведения, В.Л. Котвич, востоковедение, история Монголии
O.N. Polyanskaya
The Mongolian studies of V.L. Kotwich (1872-1944).
To the 140 anniversary of his birthday
The article is devoted to V.L. Kotwich, the outstanding scientist and orientalist. This publication presents the new archives of his scientific heritage as a Mongolian studies scholar. The files reflect the events of the Mongolian history in the beginning of the XXth century and the epoch Middle Ages history.
Keywords: scientific school of Mongolian Studies, V.L. Kotwich, oriental studies, history of Mongolia
2012 год - юбилейный в биографии выдающегося монголоведа Владислава Людвиговича Котвича (1872-1944) - 140 лет со дня рождения и 100 лет как состоялась его научная командировка в Монголию в 1912 г. Владислав Людвигович (1872-1944) стал известен не только в области монголоведения, но и в тюркологии, ал-таистике. Подготовил плеяду учеников - известных ориенталистов, ставших непревзойденными авторитетами в области востоковедения, среди них Б.Я. Владимирцов, С.А. Козин, Б. Ринчэн (Монголия), М. Левицкий (Польша), Ц.Д. Номинханов (калмык). Себя Владислав Людвигович считал учеником монголоведа Осипа Михайловича Ковалевского (1801-1878), учился на его трудах по монгольской филологии, истории, этнографии: «...Если впоследствии найдут, что я положил начало наук по своей специальности. Что я, в то же время, указывал России ее научный путь, так пусть же знают, что моим развитием, проявлением моих оригиналь-
ных взглядов в науке и государственности, я обязан профессору поляку Осипу Михайловичу Ковалевскому! Его слова: «не приклоняться в отыскивании истины пред авторитетом, подвергать критике sine ira et studio совершившиеся или рассказываемые факты, не предполагая никакого вопроса решенным на век» - запали глубоко в мою душу, были руководителями всех моих симпатий и антипатий...» [1]. Ученый считал своим долгом написать о О.М. Ковалевском книгу, которая бы рассказала о выдающемся востоковеде, основоположнике научного монголоведения в России и Европе. Работа В.Л. Котвича «Jozef Rjwalewski - orientalista (1801-1878)» на польском языке вышла уже после смерти автора во Вроцлаве (Польша) в 1948 г. Вступительное слово к этой работе подготовил ученик В. Котвича Мариам Левицкий, который и сделал возможным публикацию этой монографии. Для подготовки работы о своем учителе Владиславу Людвиговичу пришлось провести большую ра-
