CC BY
66
----
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА Russian Literature
О.А. Туфанова (Москва)
«БУШ НАРОД» И «ДОБРЫЕ ЛЮДИ» В ПСКОВСКОЙ ЛЕТОПИСНОЙ ПОВЕСТИ «О СМЯТЕНИИ И МЕЖДОУСОБИИ И ОТСТУПЛЕНИИ ПСКОВИЧЬ ОТ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА»
Аннотация. Анализ специфики изображения смуты в псковской летописной повести, в центре внимания которой стоит не политическая борьба царей и самозванцев, как в других памятниках цикла, а смятение и междоусобие среди самих псковичей, показывает, что история Пскова эпохи Смутного времени рассматривается сквозь призму сложных перипетий классовых взаимоотношений «буего народа» и «добрых», «лутчих» людей. Выявленные на основе сопоставления эпитетов, моделей поведения и авторских комментариев особенности контрастного изображения народа и власти в городе приводят к выводу, что повесть «О смятении и междоусобии...», написанная с позиций привилегированных псковичей и направленная на осуждение поведения простых горожан, становится невольно, вопреки намерениям ее создателя, своеобразным гимном отчаянности и дипломатии «малоумных», стремившихся в условиях общего «нестроения» сохранить свой город и не дать его разорить и уничтожить. Борьба народа с городской властью оказывается в действительности борьбой за свободу и независимость от интервенции любого типа.
Ключевые слова: псковская летописная повесть; народ; воеводы; знатные люди; эпитеты; антитеза; «ложный» царь; интервенция.
О. Tufanova (Moscow)
The "Villains" and the "Good People" in a Pskov Chronicle On The Tumult And Internecine War And Retreat Of The Pskov People From The
Moscow State
Abstract. The paper analyzes a specific representation of the Time of Troubles in a Pskov chronicle that focuses on the upheaval and disturbance among Pskov people rather than on political struggle of tzras and impostors, as do other texts of the period. The chronicle shows the history of Pskov in the Time of Troubles via the complex counteraction between the "villains" (buevi lyudi) and the nobles described as "good" or "the best" people. By juxtaposing tropes, modes of behavior, and author's comments employed in drawing the contrast between the common people and the power, the essay demonstrates that the chronicle subverts the author's intentions. Albeit written from the perspective of the privileged Pskov citizens and aimed at debasing the behavior of ordinary people, the chronicle inadvertently praises the boldness and the diplomacy of the "madmen" who endeavored to save their town from destruction and ruin. The struggle
of the common people with the city government turns out to be the struggle for freedom and against intervention of any type.
Key words: Pskov chronicle; the people; governors; epithets; antithesis; "pseudo" tzar; intervention.
В цикле произведений о Смутном времени псковская летописная повесть «О смятении и междоусобии и отступлении псковичь от Московского государства» занимает особое место, поскольку автор дает оригинальную оценку того, что «произошло в период Смуты как в Пскове, так и в других русских землях»1. Д.С. Лихачев относил ее к группе повествований, в которых «сказалось непосредственное отношение к событиям писателей, ставивших себе целью простую информацию о фактической стороне событий»2. Аналогичным образом определял ее специфику и С.Ф. Платонов, отмечавший, что «с литературной стороны» автор был «самостоятелен» и в произведении «можно найти много впечатлений очевидца»3. Но главное, что отличает повесть от большинства памятников (исключение составляет «Временник» Ивана Тимофеева), - это сосредоточенность автора на событиях родного города и его окраин.
Если в других памятниках цикла в повествование о борьбе за русский престол законных и незаконных претендентов, интервенции история городов земли Русской встраивалась чаще всего с целью продемонстрировать на конкретном примере особенности правления какого бы то ни было царя или самозванца, показать роль города в череде событий Смутного времени, то в повести «О смятении и междоусобии...» в центре внимания оказывается не политическая борьба царей и самозванцев, а «смятение» и «междоусобие» среди самих псковичей. Такой подход к изложению событий объясняется, прежде всего, тем, что Псков, в силу своего географического положения, не был «в эпицентре событий и в сложной политической борьбе этого времени занимал независимую позицию»4 и «только по мере разрастания повстанческого движения оказывался втянутым в Смуту»5. В то же время изображенные автором «смятение» и «междоусобие» - это не что иное, как яркий, но субъективный рассказ о классовых противоречиях, которые в эпоху общего «нестроения» Русской земли, во многом обусловленного династическим и социальным кризисом, приводят к гражданской войне между «верхами» и «низами», к противостоянию народа и знати. И в этом смысле памятник поддерживает и продолжает тему многих произведений цикла: «Города - это прежде всего люди»6.
История Пскова подается в двух аспектах: 1) как классово маркированная, когда речь идет о «смятении» и «междоусобии» среди горожан, и 2) как патриотическая, когда речь идет о попытках захватить город, об интервенции.
Формальные истоки гражданского «нестроения» в Пскове, упомянутые в повести, - «смутные грамоты отъ вора изъ подъ Москвы»7 (далее в тексте статьи ссылки даются на это издание, страницы указываются в скобках), появившиеся сначала в «Псковскихъ пригородЬхъ». Как и в дру-
гих памятниках цикла, автор напрямую связывает их с «прельщением» и «возмущением» людей «малодушных»: «Въ то же время, м^яца августа, явишася во Псковскихъ пригородhхъ смутные грамоты отъ вора изъ подъ Москвы, на прелесть малодушнымъ, и возмутишася людiе и начаша крестъ ему цhловати; въ то же время вскорh преставися епископъ Генадеi отъ кручины, слышавъ такую прелесть, такоже и во Псковh смятошася людiе, слышавше нhкоего грядуща отъ ложнаго царя съ малою ратда» (с. 67). Комментируя этот факт псковской истории на основе иных записей в псковской летописи, В.А. Аракчеев отмечал, что «12 июля 1608 г. три города с уездами - Великие Луки, Невель и Заволочье - принесли присягу самозванцу. Ф. Плещеев стал великолукским наместником <...>. С другой стороны, дворяне и стрельцы псковских пригородов - организованная сила, явно симпатизировавшая самозванцу, - в августе 1608 г. также перешли на сторону Плещеева и активно участвовали в принесении присяги Лжедмитрию»8.
Автор повести «О смятении и междоусобии.», в отличие, например, от составителя так называемого «Иного сказания»9, не приводит перечень перешедших на сторону Лжедмитрия II пригородов, остается не до конца понятной изолированность города от южных уездов. Автор намеренно подчеркивает прямолинейную причинно-следственную связь между «смутными грамотами» и «смятением» людей, максимально очищая текст от деталей, которые могли бы помешать такому восприятию. Примечательно, что в повести отсутствуют читаемые во многих памятниках цикла упоминания о раздумьях людей, попытках рассудочно или эмоционально объяснить их переход на сторону «ложного» царя. Единственная причина, которая называется, - «малодушнии» прельстились на «смутные грамоты» и «возмутишася». Подобное объяснение обнаруживается и в других произведениях о Смутном времени, но ни в одном тексте не является исчерпывающим с точки зрения автора, как в повести «О смятении и междоусобии...».
Более того, судя по тексту, «смутные грамоты» вызвали разную реакцию у жителей «Псковскихъ пригородhхъ» и самого Пскова. Первые «возмутишася ... и начаша крестъ ему (самозванцу. - О.Т) цкловати» (с. 67). Вторые тоже «смятошася» и «возмутишася» - но кто? И как? - «.смятошася лщще... смятеше в народ^..» (с. 67). «Воеводы же ви^вше толи-ко смятеше въ народ^ и много укрhпляху ихъ, и не могоша увhщати...» (с. 67). Уже в начале рассказа о смуте в Пскове, таким образом, намечается противостояние народа и власти.
При этом если причину возмущения «малодушных» в псковских пригородах автор хотя бы формально называет, то о причинах возмущения псковичей сказано еще более лапидарно и завуалированно. Они даже грамот, судя по тексту, не читали, а только «слышавше Экоего грядуща отъ ложнаго царя съ малою ратда» (с. 67). Очевидно, что истинные причины «смятения» не интересовали автора, для него гораздо важнее было подчеркнуть, кто «смятошася» и «возмутишася». «Смятошася» народ - «лщще»,
а воеводы «укрhпляху ихъ».
Судя по тексту, первоначально народ и не помышлял о присяге «ложному» царю. Общее «смятение» в Московском государстве, появление нового самозванца, к тому же осадившего «царствующий» град, дало, очевидно, возможность народу расправиться с теми, кто, осмелимся предположить, притеснял и жил иначе, нежели простой люд: «...въ то же время народи похваташа лутчихъ людей, гостей, и пометаша я въ темницу.» (с. 67). Дальнейшие события развивались стремительно: «.воеводы же послаша въ Новгородъ, дабы прислати рати въ помощъ во Псковъ» (с. 67). Народ же, распаленный «^цыи мятежницы», решил, что воеводы послали за немцами. Автор дает этому традиционное средневековое объяснение: «...^кто врагъ креста Христова вложи имъ то слово, что №мцы будутъ во Псковъ.» (с. 67). Но в контексте всего эпизода подобное объяснение выглядит искусственным и явно включается как традиционный и для литературы эпохи Смутного времени, и для всей древнерусской словесности в целом объяснительный элемент. Главное, на наш взгляд, здесь другое: в рассматриваемом фрагменте речи о присяге псковичей «ложному» царю вообще не идет. Слух о посланной им «малой рати» послужил поводом для народа посадить «лутчихъ людей, гостей» в темницу. Почему? Автор умалчивает о настоящих причинах.
Но если посмотреть на эту повесть в контексте всех памятников цикла, то обнаружится интересная закономерность: во многих произведениях говорится о том, что решение о присяге «ложному» царю принимали «лучшие» люди, т.е. те, кто отвечал перед «царствующим» градом за город. В этой связи логично предположить, что псковичи посадили «лутчихъ людей, гостей» в темницу для того, чтобы они не уподобились жителям «Псковскихъ пригородhхъ». И только когда среди народа распространился слух о том, что царь послал за немцами, но они еще не пришли в Великий Новгород, а стоят на мосту у Великой реки, что «Нhмцы будутъ во Псковъ», народ «похваташа воеводъ, всадиша в темницу, а сами послаша по воровского воеводу по ©едку Плещеева и ^ловаша крестъ вору ложно.» (с. 67). Слух о возможном приходе немцев заставляет народ вновь предпринять активное действие: следом за «лутчими» людьми в темницу отправляются и воеводы. В обоих случаях основной причиной «боевых» действий народа против власти становятся слухи, причем слухи о возможном предательстве города, о его захвате! И в обоих случаях эффект от слухов один и тот же - самовластие народа: «и начаша быти въ своей воли» (с. 67), - имеющее не выраженную автором прямо цель защиты города от каких-либо захватчиков.
Таким образом, в начале повествования выстраивается любопытная диспозиция взаимозависимости между происходящими событиями и деяниями народа. Текст таит в себе много странностей из-за отсутствия деталей, всерьез объясняющих происходящее: народ «смятошася», ибо прошел слух о надвигающейся на город «малой» рати. В «Материалах для словаря древнерусского языка» И.И. Срезневского отмечено несколько значений
глагола «смАтошисА»: «смешаться, спутаться», «смутиться», «прийти в беспорядок», «испугаться», «быть в смятении», «быть пораженным», «сразиться», а глагол «смАтати» толкуется как «смущать, тревожить»10. В «Словаре древнего славянского языка, составленного по Остромирову евангелию» для глагола «смАтатисА» приводится похожее толкование: «1) возмущаться, приходить в смятение, в замешательство; 2) перемещаться»11. В этой же словарной статье дается значение прилагательного «смАтенъ» - «ослабленный, обессиленный, изнуренный». В каком значении употребляет этот глагол автор псковской повести? Явно не в значении «возмущаться», ибо этот глагол автор использует, характеризуя активное поведение жителей псковских пригородов: «.и возмутишася лщще и на-чаша крестъ ему цкловати...» (с. 67); и не в значении «перемещаться», ибо повесть не дает оснований говорить об исходе людей из города. Тогда получается, что автор употребляет этот глагол в значении «пребывать в беспокойстве и замешательстве», т.е. народ был обеспокоен/встревожен приближением к городу рати, что в ситуации того времени могло означать только одно - неизбежные военные действия со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Как в этой ситуации ведут себя воеводы, в ведении которых, начиная с XVI в., были военные, дипломатические, финансовые, хозяйственные, судебные дела, а также заботы о благосостоянии и безопасности народа? Предпринимают ли они что-либо, как, например, воеводы Новгород-Се-верского, когда узнают о приближении рати Лжедмитрия I, о чем красочно поведал составитель «Иного сказания»? Нет, ничего подобного! Они уговаривают народ не волноваться, но при этом ничего не делают, городская власть ведет себя пассивно, конкретные действия, которые, казалось бы, необходимо было в связи с надвигающейся угрозой предпринять, отсутствуют, вместо них - слова, увещевание народа. Ответная реакция не заставила себя ждать - «лучшие» люди оказались в темнице. Автор повести, выражающий господскую точку зрения, осуждая народ за доверие к слухам и давая этому трансцендентное объяснение, намеренно и целенаправленно создает образ неразумного народа, но, не желая того, словно случайно проговаривается. Он невольно демонстрирует своеобразную попытку простого люда привести власть, пусть и путем насильственных мер по отношению к «лучшим» людям и «гостям», в сознание. Но воеводы опять бездействуют, их послание в Великий Новгород за помощью - это снова слова, снова условное действие, невольно демонстрирующее слабость и неспособность (или нежелание) действовать самостоятельно.
Основываясь на материалах Псковской летописи, исследователь В.А. Аракчеев писал:
«Воевода Шереметев настаивал на сопротивлении тушинцам, призывая дождаться помощи из Новгорода, где собирал вооруженные силы М.В. Скопин-Шуйский. Большинство псковичей категорически отказалось принимать шведский отряд <...>. Положение Шереметева осложняло отсутствие поддержки даже
Новый филологический вестник. 2017. №4(43). --
со стороны дворян: Богдан Неведреев, сын боярский, распространял сведения о том, что якобы в Москву отправлен список из 70 имен посадских людей, обвиненных в измене, которых наряду со стрельцами ждет смертная казнь»12.
Но в повести «О смятении и междоусобии.» об этом и речи нет. Скупые упоминания о слухах, будораживших народ, свидетельствуют о печальной ситуации: у московского царя Василия Шуйского нет войска, ибо он послал за немцами, у псковских воевод тоже нет войска или хотя бы верных сподвижников и стрельцов, которые могли бы навести порядок в городе. Власть пассивна и беспомощна. В результате инициативу действия - а в данном контексте читай: защиты города - берет народ: «. возмутишася вси и похваташа воеводъ, всадиша въ темницу.» (с. 67). Народ превращается в активную силу, действующую сообразно своему усмотрению, и впускает, убоявшись прихода немцев, в город ратных людей Федора Плещеева (стольник и воевода, затем окольничий, сторонник Лжедмитрия II, принимавший деятельное участие в событиях эпохи Смутного времени, - заставил псковичей в начале сентября 1608 г. присягнуть «ложному» царю и заключил псковского воеводу Шереметева в тюрьму13), присягает «ложному» царю и «начаша быти въ своей воли и отложишася отъ Московского государства» (с. 67).
Своеволие народа расценивается автором повести как малоумие, бе-совство, лихоимство, желание поживиться чужим имением: «и быша в своей воли возб^^вше и лихоимствомъ разгорhшася на чюждее имhнiе <.> пов^цающе малоумнымъ.» (с. 67). Понятен гнев автора на народ, отложившийся от Московского государства, типичны в контексте цикла памятников о Смутном времени определения псковичей, добровольно присягнувших Лжедмитрию II. С болью и гневом он описывает пребывание в темнице «началниковъ градскихъ» и «нарочитыхъ града мужей», называя их «боголюбцами» и «страдальцами», с ужасом повествует об их мученической гибели от рук «лютых зверей» - посланников «вора». С негодованием пишет о том, как вел себя народ пред посланными от «вора»: «.. .тш же окаяннш воздаша хвалу прелестей и тем^й державh его, и на-чаша хвалитися предъ ними своимъ рацhнiемъ къ вору.» (с. 67).
Далее на протяжении всей повести автор, по выражению М.Н. Тихомирова, не щадит «ругательных эпитетов для обозначения восставших посадских людей и крестьян»14. И действительно, вот далеко не полный перечень определений, которыми награждает автор «буи народ»:
- в связи с пожаром в Пскове: «глаголюще безумнш... окаяннш мятежницы и началники Жидовской сонмицы. буи народъ» (с. 68);
- в связи с приходом под стены Пскова атамана Тимофея Шарова с казаками, против которых народ «не бh ни наряду, ни зелiя, но мало бh и оруж1я ручнаго, но колiе заостривъ выходиша изъ града» и в результате столкновения с которым «много побиша гражанъ»: «псковичи же, яко вто-рыи Жиды разъярився.» (с. 68);
- в связи с убийством купца Алексея Семенова, сына Хозина, которого
автор возводит в ранг «праведного»: «.. .суровство и кровопролитiе мятеж-никъ. буихъ отъ народа.» (с. 67);
- в связи с желанием псковских начальников вновь приклониться к Московскому государству: «.побЬгоша по всему граду мятежницы и развратницы, прежреченнш самоначалницы, кличницы, кровопивцы, мучащш безъ правды, похищающш чужая имhнiя и не хотящш подъ власт-ми жити, и ристающе по граду, вошюще, таковымъ же убо навЬгласомъ и смердомъ. буiй народъ, малодушши и неразумнiи.» (с. 68-69);
- в связи с собранием народа на вече после бегства из города правителей, купцов, дворян, некоторых знатных людей: «.собрася буш народъ несмысленнш и поселяне, яко скоти безсловеснш и сами не свЬдуще, чесо ради собрани. паче вторыя Жиды.» (с. 69);
- в связи с приходом князя Владимира Долгорукова, которому Василий Шуйский велел «пострашити» «смердовъ самовластие», с новгородскими войсками под Псков: «яко бhшенiи буш» (с. 69).
При этом автор повести не устает повторять, что причиной действий народа было желание поживиться чужим имением: «.лихоимствомъ разгорhшася на чюждее имhнiе» (с. 67) - в первом эпизоде, описывающем самовластие народа, «.начаша чюжая имhнiя грабити у нарочитыхъ людей...» (с. 68) - в эпизоде пожара, и т.д.
По контрасту с мучителями - «окаяншми» мятежниками - во всех упомянутых выше эпизодах псковские начальники, знатные, «нарочитые» люди изображаются и именуются невинными страдальцами, радетелями интересов Московского государства. На протяжении всей повести автор использует прием антитезы, контрастно подчеркивающий его отношение к «буему» народу и «лутчим» людям: «.а все то окаяннш мятежницы и началники Жидовской сонмицы затЬяша на добрыхъ людей, дабы имhнiе ихъ взяти, а буи народъ всуе во слЬдъ ихъ бяху послЬдующе <.> и тогда мнозЬй крови неповинной во градЬ лдащися, по вся дни муча-ще окаяннiи» (с. 68). Примечателен и прием цветописи, применяемый автором для контрастно-оценочного именования противоборствующих сторон: народ - «чернь», а «нарочитые» мужи - «бЬлые люди» (с. 68). В эпизоде неудачной попытки градских начальников вновь «приклониться» к Московскому государству автор, прибегая к традиционным для древнерусской литературы в целом сравнениям и метафорам, уподобляет народ зверям, которые только и жаждут «крови человЬчесюя»: «.они же паче звЬрей суровЬйши свирЬпо распыхахуся, яко лвы собрашася средЬ града. яко скоти безсловеснш... И поскочиша по домомъ, ищуще ловъ обрЬсти и насытитися крови человЬчесюя...» (с. 69). Но автор использует это сравнение совершенно иначе, применяя его не к внешним врагам, а по отношению к простым горожанам. И это отнюдь не случайно. Именно в этом эпизоде автор, вкладывая в уста мятежных «начальников» от «буего» народа мысль о мщении «белых» людей народу, сам того не желая, показывает всю остроту конфликта: каждая из противоборствующих сторон жаждет крови и мести - «.всЬ бЬлые люди хотятъ креста цЬловати и мстити свою
обиду. яко вчера ищущеи тш крови нашей (речь идет о бегстве из города всех начальников, гостей, дворян. - О.Т) побhжаша; и мы ихъ оставшая советники изберемъ и въ темницу заключимъ.» (с. 68-69).
Во всех описанных в повести случаях противостояния народ нещадно расправляется с власть предержащими, «злh мучаху» их (с. 69). Так, например, решив, что в страшном пожаре города, в результате которого «вырвало» часть Кремля, попалило весь город, да и людей много камнями побило и погорело, виноваты «нарочитые дворяне и гости», народ «на-чаша» их «мучити и казнити и въ темницы сажати» (с. 68). В связи со столкновением под стенами Пскова с казаками атамана Тимофея Шарова, в результате которого погибло много простых граждан, псковичи, решив, что новгородцев на них призвали «добрые люди» (дворяне), «имающе изъ темницы добрыхъ людей, злh мучаше.» (с. 68). И т.д.
Во всех эпизодах автор использует одну и ту же композиционную схему: сообщение о каком-либо действительном или вероятном страшном, разрушительном событии (слух о движении «малой» рати «ложного» царя к городу, или пожар, или столкновение с противником, жаждущим захватить город, или нападение своих либо чужих) ^ краткий рассказ-упоминание об ответном действии «буего народа» ^ объяснение его поведения путем введения прямой речи ^ сравнительно подробное повествование об агрессивных по отношению к «лучшим» людям города действиях.
Почему псковичи так жестоко расправляются с ними, не щадя порой даже их жен и детей? Дело здесь не только в вековом противостоянии народа и власти, обусловленном социальной несправедливостью. Будучи очевидцем событий, автор, как справедливо отмечала В.П. Адрианова-Пе-ретц, «рисует живые картины, передает характерные детали. Он отмечает, что плохо вооруженный народ не знал ратного дела, что "неурядное их воинство" выходило против новгородских казаков без воеводы и нарядника, "яко на борьбу или на кулачный бой", что псковичи действовали иногда "со щиты рыбницкими на возех", "кричаще и вопиюще, и ничтоже знающе ратного дела"»15. Несмотря на все это, псковичи выходили «вЛмъ градомъ» (с. 69), чтобы защитить свой город. Они льстили посланным от Лжедмитрия II, всячески выражая свою лояльность «ложному» царю, чтобы избежать кровопролития и разорения града. Прослышав о том, что пан Лисовский и Иван Просовецкий с русскими мучителями и грабителями разорил многие города, они поспешили упредить угрозу, обратившись за помощью к пану Хоткевичу (с. 70). Поняв, что он не успел собрать войско, дабы прийти им на помощь, псковичи решают сами пригласить в город пана Лисовского с русскими людьми (!), а «Литву» оставить за городом (с. 70). К сожалению, их расчет оказался неверным. С болью повествует автор «о притеснениях, которые испытывали псковичи от возвращавшейся на родину "убегом" из Руси польской рати Лисовского. Поляки, <.> проиграв в зерние (в кости) и пропив награбленные ими русские богатства, начали грозить псковичам: "мы уже многия грады пленили и разорили, такоже будет от нас граду сему Пскову, понеже убо живот [богатство] наш
весь зде положен в корчме"»16.
Во всех подобных случаях автор, как бы невольно, вынужден признавать, что неразумное поведение «малодушного» «буего народа», зло расправляющегося с власть предержащими, было направлено на сохранение и защиту от какого-либо врага города и горожан. Если же псковичи и призывали в свой город сторонних правителей (Ф. Плещеева, пана Ходкевича, пана Лисовского, «лжецаря» Матюшку), то делали это исключительно с одной целью - в надежде избежать кровопролития и захвата города немцами, шведами, новгородцами. Наиболее ярко эта мысль выражена в эпизоде призвания Матюшки: «Гражане же Псковстш недоумhющеся, что сотворити и куда приклонитися, ниоткуду же помощи надhющеся, понеже Москва бh за Литвою, а въ Новhградh №мцы, яко окружени отовсюду, и положиша на томъ, еже призвати къ собh ложного царя» (с. 72). Постоянный в эпизодах призвания очередного «ложного» царя или «вора» в Псков мотив отсутствия надежды на помощь в силу объективных обстоятельств подчеркивает, что подобные решения принимались вынужденно. Как очевидец, автор, не желая того, каждый раз представляет народ в повести как думающего хранителя города от всякого рода напастей, но, как представитель господствующего класса, он не устает при этом назидательно, в духе всех памятников цикла, комментировать поступок народа как безумие и малодушие: «Оле безумiя посл^дняго!» (с. 72).
Сухие исторические факты свидетельствуют, что «Псков проявил завидное упорство, поддерживая на протяжении четырех лет самозван-цев»17, на стороне которых сражались и дворяне, и средние слои городского населения, и казаки, и стрельцы. Благодаря этому в истории Смуты за Псковом закрепилась слава «воровского» города, но текст повести «О смятении и междоусобии.» с художественной точки зрения иначе представляет смуту в городе. По верному замечанию В.А. Аракчеева, «модель поведения населения Пскова в начале XVII в. была абсолютно нетипичной для России в целом. <.> в отличие от ряда крупных городов центральной России, идея самозванчества стала для Пскова знаменем борьбы с иностранной интервенцией»18.
Таким образом, сложные перипетии классовых взаимоотношений «бу-его народа» и «добрых», «лутчих» людей в Пскове оказываются в действительности борьбой за свободу и независимость от интервенции любого типа, будь это свои (новгородцы) или чужие (немцы, шведы, литовцы и др.). А сама повесть «О смятении и междоусобии.», написанная с позиций привилегированных псковичей и направленная на осуждение поведения простых горожан, становится невольно своеобразным гимном отчаянности и дипломатии «малоумных», стремившихся в условиях общего «нестроения» сохранить свой город и не дать его разорить и уничтожить.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Охотникова В. Псковские летописи как литературно-исторические
памятники. Летопись. Глава 12-я, часть 3 // Псковская губерния. 2001. № 41 (61). 18 октября - 24 октября. URL: http://gubernia.pskovregion.org/number_61/14.php (дата обращения: 12.01.2017).
2 Памятники литературы Древней Руси: конец XVI - начало XVII веков. М., 1987. С. 11.
3 Платонов С.Ф. Древнерусские сказание и повести о Смутном времени 17 века как исторический источник // Платонов С.Ф. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 1 / сост. В.В. Морозов, А.В. Смирнов. М., 2010. С. 500-501.
4 Памятники литературы Древней Руси: конец XVI - начало XVII веков. М., 1987. С. 566.
5 Аракчеев В.А. «Смутное время» и Псковская земля (1608-1612 гг.) // Псков. 2003. № 18. С. 50.
6 Фукидид. История / пер. и примеч. Г.А. Стратановского. М., 1981. С. 348.
7 Полное собрание русских летописей. Т. VI. Псковские и Софийские летописи. СПб., 1851. С. 67.
8 Аракчеев В.А. «Смутное время» и Псковская земля (1608-1612 гг.) // Псков. 2003. № 18. С. 50-51.
9 Туфанова О.А. Изображение городов и населенных пунктов в «Ином сказании» // Вестник славянских культур. 2015. № 3 (37). С. 144-154.
10 Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. III. СПб., 1912. Стб. 769-770.
11 Словарь древняго славянскаго языка, составленный по Остромирову Евангелш / [А. В. Старчевскш]. СПб., 1899. С. 774.
12 Аракчеев В.А. «Смутное время» и Псковская земля (1608-1612 гг.) // Псков.
2003. № 18. С. 51.
13 Богуславский В.В. Славянская энциклопедия: XVII век: в 2 т. Т. 2: Н-Я. М.,
2004. С. 159-160.
14 ТихомировМ.Н. Классовая борьба в России XVII в. М., 1969. С. 20.
15 Адрианова-Перетц В.П. «Смутное время» в изображении литературных памятников 1612-1630 гг. // История русской литературы. Т. 2. Ч. 2 / под ред. А.С. Орлова, В.П. Адриановой-Перетц и Н.К. Гудзия. М.; Л., 1948. С. 75.
16 Адрианова-Перетц В.П. «Смутное время» в изображении литературных памятников 1612-1630 гг. // История русской литературы. Т. 2. Ч. 2 / под ред. А.С. Орлова, В.П. Адриановой-Перетц и Н.К. Гудзия. М.; Л., 1948. С. 75.
17 Аракчеев В.А. «Смутное время» и Псковская земля (1608-1612 гг.) // Псков. 2003. № 18. С. 59.
18 Аракчеев В.А. «Смутное время» и Псковская земля (1608-1612 гг.) // Псков. 2003. № 18. С. 59.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Arakcheev V.A. "Smutnoe vremya" i Pskovskaya zemlya (1608-1612 gg.) ["The Time of Troubles" and The Land of Pskov]. Pskov, 2003, no. 18, p. 50. (In Russian).
2. Arakcheev V.A. "Smutnoe vremya" i Pskovskaya zemlya (1608-1612 gg.) ["The Time of Troubles" and The Land of Pskov]. Pskov, 2003, no. 18, pp. 50-51. (In Russian).
3. Tufanova O.A. Izobrazhenie gorodov i naselennykh punktov v "Inom skazanii" [The Image of Cities and Towns in "The Other Legend"]. Vestnik slavyanskikh kul'tur,
2015, no. 3 (37), pp. 144-154. (In Russian).
4. Arakcheev V.A. "Smutnoe vremya" i Pskovskaya zemlya (1608-1612 gg.) ["The Time of Troubles" and The Land of Pskov]. Pskov, 2003, no. 18, p. 51. (In Russian).
5. Arakcheev V.A. "Smutnoe vremya" i Pskovskaya zemlya (1608-1612 gg.) ["The Time of Troubles" and The Land of Pskov]. Pskov, 2003, no. 18, p. 59. (In Russian).
6. Arakcheev V.A. "Smutnoe vremya" i Pskovskaya zemlya (1608-1612 gg.) ["The Time of Troubles" and The Land of Pskov]. Pskov, 2003, no. 18, p. 59. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
7. Platonov S.F. Drevnerusskie skazanie i povesti o Smutnom vremeni 17 veka kak istoricheskiy istochnik [The Old Russian Legend and the Tale of the Time of Troubles of the 17th Century as a Historical Source]. Platonov S.F. (author); Morozov V.V., SmirnovA.V. (eds.). Sobranie sochineniy [Collection of Works]: in 6 vols. Vol. 1. Moscow, 2010, pp. 500-501. (In Russian).
8. Adrianova-Peretts V.P. "Smutnoe vremya" v izobrazhenii literaturnykh pamy-atnikov 1612-1630 gg. ["The Time of Troubles" in the Literary Sources 1612-1630]. Orlova A.S., Adrianovoy-Peretts VP., Gudziy N.K. (eds.). Istoriya russkoy literatury [History of Russian Literature]. Vol. 2, part 2. Moscow; Leningrad, 1948, p. 75. (In Russian).
9. Adrianova-Peretts VP. "Smutnoe vremya" v izobrazhenii literaturnykh pamyat-nikov 1612-1630 gg. ["The Time of Troubles" in the Literary Sources 1612-1630]. Orlova A.S., Adrianovoy-Peretts VP., Gudziy N.K. (eds.). Istoriya russkoy literatury [History of Russian Literature]. Vol. 2, part 2. Moscow; Leningrad, 1948, p. 75. (In Russian)
(Monographs)
10. Fukidid. Istoriya [History]. Moscow, 1981, p. 348. (Translation from Ancient Greek and notes by G.A. Stratanovskiy).
11. Boguslavskiy VV Slavyanskaya entsiklopediya: 17 vek [Encyclopedia of the Slavs: 17th Century]: in 2 vols. Vol. 2: N-Ya. Moscow, 2004, pp. 159-160. (In Russian).
12. Tikhomirov M.N. Klassovaya bor 'ba v Rossii 17 v. [Class Struggle in 17th Century Russia]. Moscow, 1969, p. 20. (In Russian).
Ольга Александровна Туфанова — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН.
Область научных интересов: поэтика и герменевтика древнерусской литературы, поэтика и герменевтика русской литературы эпохи Смутного времени, компаративистика, творчество протопопа Аввакума.
E-mail: tufoa@mail.ru
Olga Tufanova - Candidate of Philology, Senior Researcher at the Gorky Institute of World Literature, Russian Academy of Sciences.
Research interests: poetics and hermeneutics of Old Russian literature, poetics and hermeneutics of Russian literature of the Time of Troubles, the work of protopope Av-vakum.
E-mail: tufoa@mail.ru
