CC BY
39УДК 316.4
БУДУЩЕЕ РОССИИ В ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ ПОСТСОВЕТСКОЙ МОЛОДЕЖИ
Вячеслав Викторович Маленков1, Шамиль Фаритович Фарахутдинов2
1Кафедра менеджмента, маркетинга и логистики, Тюменский государственный университет, Тюмень, Российская Федерация
2Кафедра маркетинга и муниципального управления, Тюменский индустриальный университет, Тюмень, Российская Федерация
Аннотация. Статья посвящена проблеме социального рефлексирования о будущем страны. Рассмотрены ключевые подходы к пониманию будущего социальных общностей и групп. Понятие образа будущего страны авторы связывают с темпоральной стратегией и структурой нации как макросообщества. Данный конструкт, по мнению авторов, являясь ядром любого национального сообщества, определяет его ценностную программу, вектор и скорость движения в глобальных временных координатах. В статье разделяются понятия «образ будущего» и «представления о будущем». Образ будущего страны описывается как некая сконструированная модель, формируемая на макроуровне, в пространстве публичного дискурса. Представления о будущем страны проявляются как индивидуальная проекция образа будущего, его видение на уровне отдельных личностей, социальных акторов. Предметом эмпирического исследования являются представления тюменской молодежи о будущем России. По результатам анализа полученных в 2017 году данных авторы делают вывод о преобладании в сознании молодых людей позитивных ожиданий относительно будущего страны. Желаемые модели будущего представители постсоветского поколения, как это ни парадоксально, связывают с гибридной консервативной программой, транслируемой в дискурсе правящего класса. Это проявляется в широкой поддержке идей особого пути, державности, поворота на восток, с одной стороны, и непопулярности западноевропейской модели развития как релевантной для России — с другой.
Ключевые слова: образ будущего России, гражданско-политические ориентации, постсоветское поколение, молодежь, западноевропейская модель развития.
Future of Russia in the Representations of Post-Soviet Youth
Vyacheslav V. Malenkov1, Shamil F. Farakhutdinov2
department of Management, Marketing and Logistics, University of Tyumen, Tyumen, Russian Federation 2Department of Marketing and Municipal Management, Industrial University of Tyumen, Tyumen, Russian Federation
Abstract. The article is devoted to the problem of social reflection on the future of the country. The key approaches to understanding the future of social communities and groups are considered. The authors associate the concept of the country's future image with the temporal strategy and the structure of the nation as a macro-community. This construct, according to the authors, being the core of any national community, determines its value program, vector and speed in global time coordinates. The article separates the concepts of "image of the future" and "ideas about the future." The image of the future of the country is described as a kind of constructed model, which is formed at the macro level, in the space of public discourse. Ideas about the future of the country manifest themselves as an individual projection of the image of the future, its vision at the level of individuals, social actors. The subject of empirical research is the presentation of the Tyumen youth about the future of Russia. According to the analysis of the data obtained in 2017, the authors conclude that the prevalence in the minds of young people is positive expectations regarding the future of the country. Representatives of the post-Soviet generation, paradoxically, associate the desired models of the future with a hybrid conservative program broadcast in the discourse of the ruling class. This is manifested in the broad support of the ideas of a particular path, statehood, a turn to the east, on the one hand, and the unpopularity of the Western European development model as relevant for Russia, on the other.
Keywords: the image of the future of Russia, civil and political orientation, the post-soviet generation, youth, West European development model.
Введение
Размышление о будущем в настоящий момент актуально, поскольку на фоне возрастающих рисков глобальной конкуренции все труднее рефлексировать, прогнозировать, тем более результативно воздействовать на него. В этом контексте вполне понятно инструментально -компенсаторное обращение к прошлому как ресурсу, более «надежному» и «предсказуемому». Неслучайно поэтому в условиях дефицита новых смыслов прошлое становится единственным источником конструирования будущего как воспроизводства хорошего прошлого [1].
С другой стороны, примерно с конца нулевых годов, одновременно с актуализацией понятия «модернизация», в российском публичном пространстве участилось упоминание словосочетания «образ будущего». За исключением сугубо формального, имитационного, обусловленного модой, обращения к данному концепту, дискурс о будущем представляет сегодня содержательную дискуссию о траекториях развития страны, ее месте в мировой экономике, политике, культуре [2].
Мода на «будущее» в пространстве научного дискурса проявляется на многих уровнях. Данная тема трансдисциплинарна и используется представителями разных наук для исследования в специфических областях знания. Можно выделить два основных уровня (подхода), где используется понятие «образ будущего»: социолого-психологический и макросоциологический. У первого в качестве точки отсчета принято понимание социальными агентами своего личного будущего с учетом наличествующей социальной среды, конструирование его, то есть сознательное влияние либо адаптация в соответствии с моделями, составляющими дискурсивное поле будущего.
Макросоциологический подход, в рамках которого разрабатывалась данная статья, предполагает конструирование социального будущего и исследование механизмов репрезентации его моделей применительно к малым и большим сообществам, социальным группам. Задачей данной статьи является исследование представлений молодежи о будущем страны в соответствии с моделями, предлагаемыми субъектами, формирующими и реализующими стратегию развития страны, а также соответствующую символическую политику [3; 4].
Обращение к темпоральной проблематике для социологии вполне традиционно, почти все классики социологии в той или иной степени внесли вклад в разработку понимания социального времени [5]. В последнее время количество работ в этом направлении значительно выросло. Стоит отметить, что данный рост прежде всего коснулся проблематики прошлого, исторической политики. Исследования будущего в основном сосредоточены в области футурологии, форсайт-исследований, посвященных, как правило, прогнозированию технологических изменений и их экономических последствий. Лидирующие «мозговые центры» как производители такого рода прогнозов и образов будущего в настоящее время весьма востребованы на международном консалтинговом рынке.
Исследование будущего в контексте социологической науки имеет свои особенности. С одной стороны, на теоретическом уровне социология явно стремится к некоторому переформатированию — от исследования настоящего к проектированию будущего [6-9]. Как отмечают в этой связи Д.В. Иванов и Ю.В. Асочаков, «большинство социологических исследований проводятся как описание и объяснение настоящего — социальных явлений, наблюдаемых в режиме "здесь и сейчас". Однако объект и предмет социологии диахронны: объектом социологии является настоящее, ее предметом (явным или латентным) — будущее» [10].
В этом контексте актуально правильно понимать, что включает в себя будущее как предмет социологической науки, его соотношение с другими темпоральными категориями, поскольку отделение его является практически всегда условным. Так, Б.В. Дубин предлагает аналитически выделять четыре типа будущего как социального конструкта и темпоральной ориентации в зависимости от форм и модусов соотнесенности с настоящим: будущее как ухудшение (готовность к худшему, порча); будущее как продолжение такого же (инерция); будущее как сфера решения проблем прошлого (в том числе настоящего, но ретроспективно представленного уже как прошлое); открытое будущее как сфера нового, неожиданного, неопределенного [11]. Первые два типа предполагают пассивное отношение к будущему — модель воспроизводства прошлого и настоящего; два других — активное влияние и понимание будущего как сферы приложения усилий (модель будущего как производства в пространстве множества альтернатив).
С другой стороны, на эмпирическом уровне социологи в исследовании будущего пока оперируют разными понятиями, связанными с будущим. В последнее время получило распространение понятие «образ будущего», которое, как нам представляется, превалирует и в эмпирическом анализе. Вместе с тем данным термином пользуются и тогда, когда речь идет о формировании моделей будущего как практики социального проектирования, и при описании представлений о будущем разных групп респондентов, социальных общностей [12-14]. Вместе с тем можно согласиться с А.А. Фокиным, предлагающим различать образ будущего и представление о будущем. «Представление о будущем — это процесс, то есть динамическая структура; а образ будущего — сформированная и закрепленная в некоем корпусе текстов идея, а следовательно, структура статическая» [15]. Фактически А.А. Фокин предлагает различать социальный образ будущего как некоторую репрезентацию его в дискурсе (будущее как дискурс и как модель) и субъективный образ будущего как совокупность интернализированных представлений о будущем на уровне отдельных социальных агентов и их групп.
В первом случае рассмотрение проблематики будущего происходит в более общем контексте темпоральной культуры общества, культуры времени социальной общности. Каждая, будь то малая или большая, общность в тот или иной исторический момент формирует и демонстрирует свое понимание времени, выстраивает свою систему временных координат. В частности, это касается акцентирования на прошлом либо будущем. В зависимости от этого выстраивается понимание исторического момента (исторической ситуации), с учетом этого публичные акторы формируют общественно-политическую повестку, отвечают на вызовы современности. Производство будущего может быть задачей национальной. В этом случае акторы, формирующие общенациональную повестку, конструируют модели будущего страны [16- 18]. Роль таких акторов в горизонтальных политических системах исполняют конкурирующие между собой культурные, экономические, политические элиты. В вертикально устроенных политических системах производством будущего заняты эксперты, однако модели будущего обществу предъявляют непосредственно представители правящего класса. Стоит отметить, не всегда модели будущего — продукт национальной фабрики смыслов [19]. Зачастую, как показал и исторический опыт России, образ будущего может быть импортированным. Наряду с идеологиями, которые, как известно, являются распространенным сегодня товаром, импорт будущего занимает определенную долю глобального рынка.
Особое место в классификации подходов к исследованию образов будущего занимает выделение экономических, политических, культурных и других аспектов. В данной статье акцент сделан на политическом аспекте, а именно на проблеме формирования и современного восприятия образа национального будущего России весьма значимой возрастной группой, представляющей постсоветское поколение.
Центральным понятием в нашем исследовании является темпоральная стратегия нации как макрообщности. П.А. Амбарова и Г.Е. Зборовский, обращаясь к понятию «темпоральная стратегия общности», описывают его как «временное измерение жизненной стратегии, включающее представления о прошлом как фундаменте для выстраивания жизненной перспективы и образы будущего, которые определяют настоящее социальной общности, способы ее поведения и ценностные приоритеты в этом настоящем. Стратегическое поведение общности основано на определенных социальных ожиданиях и представлениях о будущем» [20].
Темпоральная стратегия нации является ключевым элементом «воображения нации» [21; 22], включающим выстраивание ее образа прошлого и будущего, придание данному образу символической формы. Формируемый на макроуровне образ будущего весьма обобщенно можно трактовать как набор представлений о том, куда идет страна и по какому пути ей следовало бы идти. Данный механизм является одной из базовых форм консолидации общества современного типа и представляет значительную часть темпоральной проекции национально-гражданской идентичности [23]. Темпоральная стратегия нации также тесно связана с формированием представлений и гражданско-политических ориентаций жителей страны [24], прежде всего молодежи в процессе социализации.
Завершая вводную часть данной статьи, необходимо отметить, что, несмотря на значительный рост за последние несколько лет публикаций, посвященных будущему, теоретическая разработка данного понятия еще только начинается. В этой статье авторы пытаются внести свой вклад в реализацию этой задачи, а именно понимания образа будущего как элемента темпоральной структуры и стратегии нации с одной стороны, и совокупности представлений о будущем как отражения транслируемого образа будущего — с другой. Практическая значимость работы состоит в обогащении научного дискурса о будущем ранее не публиковавшимися эмпирическими данными, полученными в ходе исследования 2017 года с использованием авторского инструментария.
Материалы и методы
Для выявления представлений о будущем страны у молодежи нами было проведено социологическое исследование. Его цель — описать ключевые параметры представлений о будущем страны как важной части гражданско-политических ориентаций тюменской молодежи, составляющей постсоветское поколение. В самом общем виде под постсоветским поколением мы понимаем возрастную группу людей, период прохождения гражданско-политической социализации которых приходится на постсоветский период. Ключевым моментом является то, что в отличие от предыдущего поколения («советского») данная когорта не имела опыта взаимодействия с ключевыми институтами социализации, присущими советскому обществу. В ранний постсоветский период существовала гипотеза о смене поколений, без которой якобы невозможна полная трансформация советской системы. Иными словами, для того чтобы полностью реформировать существующую тогда социальную систему, должно было прийти новое поколение людей, имеющих иные взгляды, ценности, модели поведения. Прошло время, а социологи по-прежнему наблюдают у представителей сегодняшнего нового поколения черты «советского простого человека» (термин Ю. Левады).
Одной из методических проблем исследования стало обозначение возрастных рамок постсоветского поколения. Фактически в эту поколенческую группу, хотя и достаточно условно, можно включить родившихся примерно с середины 80-х гг. Так, последними октябрятами, а это фактически первая формальная гражданско-политическая роль молодого советского человека, могли стать родившиеся в 1984-1985 гг. В этой связи, очерчивая ранее возрастные рамки постсоветского поколения, мы выделили две группы: переходную
постсоветскую генерацию (родившиеся в 1984-1993 гг.) и поколение стабильности (чистое постсоветское поколение, представители которого родились в 1994 году и позже) [25]. В данной статье под постсоветским поколением мы будем понимать молодых людей, которым в 2017 году было не более 30 лет, то есть рожденных не ранее 1987 года. С учетом того, что гражданско-политическая социализация вне семьи начинается не ранее четырех лет, можно утверждать, что выделенная возрастная группа не имела опыта взаимодействия с советскими институтами гражданского воспитания и образования.
Таким образом, эмпирическую основу исследования составили данные опроса жителей города Тюмени в возрасте от 18 до 30 лет (п = 620). Опрос проводился методом анкетирования в марте-апреле 2017 года. Выборочная совокупность рассчитывалась исходя из размера генеральной совокупности, за которую была принята численность жителей Тюмени в возрасте от 18 до 30 лет по состоянию на 1 января 2017 года, ошибка выборки — 5 % при доверительном интервале 95 %. Выборка формировалась методом произвольного (стихийного) отбора.
В процессе исследования были выделены следующие основные эмпирические показатели:
1. Наличие у молодежи видения своего будущего в стране и непосредственно будущего страны.
2. Ключевые ассоциации, описывающие представления о будущем России.
3. Политико-идеологическая обусловленность модели развития страны.
4. Желаемая модель развития страны.
По некоторым вопросам полученные в 2017 году данные сравниваются с результатами аналогичного исследования, проведенного в 2015 году.
Результаты и обсуждение
Большинство респондентов (62 %) с оптимизмом смотрят в будущее, при этом страх перед будущим испытывают более трети опрошенных (38 %). Большая часть молодых людей согласна с утверждением «Российский народ живет неплохо, и в будущем будет не хуже»: полное согласие выразили 25 %, частичное согласие — 34 %. Остальные респонденты (41 %) с данным утверждением не согласны (двумя годами ранее в аналогичном исследовании 2015 года таковых было 35 %).
Молодые люди еще более скептически оценивают способность своих сверстников представлять будущее страны. Так, в 2017 году 42 % респондентов уверены, что у современной молодежи есть ориентиры и видение будущего своей страны (в 2015 году — 52 %), не согласны с данным утверждением 43 % (в 2015 — 45 %), затруднились дать ответ на этот вопрос 15 % опрошенных (в 2015 году — 3 %).
Респондентам было предложено выбрать пять вариантов из списка, которые наиболее соответствуют их представлениям о будущем страны. Данный список включал 16 позиций и формировался экспертным методом. В его основе лежит понимание ключевых точек постсоветского дискурса, составляющих ядро противостояния между двумя противоборствующими проектами — неолиберальным и консервативным. Результаты ответов по всему массиву представлены на рисунке 1.
В целом можно сказать, что молодежь достаточно оптимистично смотрит в будущее. Большинство позитивных ассоциаций концентрируются на первых позициях рейтинга, большинство негативных — в конце рейтинга. В пятерку лидеров вошли ассоциации, имеющие позитивные коннотации.
Первое место в ранговой таблице со значительным отрывом от иных позиций занял «патриотизм». Его в качестве ключевой ассоциации с будущим России отметили 60 % респондентов. Характерно, что актуальное наполнение категории «патриотизм» в массовом сознании связано с отстаиванием национальных интересов на международном уровне в противостоянии с внешним, преимущественно западным миром. Поэтому патриотизм
сегодня в большой степени является антиподом категории «запад». Данная тенденция хорошо прослеживается по результатам исследования. В частности, с Западом ассоциируют будущее России только 7 % молодых людей (что соответствует 16-му, то есть последнему месту в рейтинге).
Второе место занимает позиция «процветание», которую отметили 48 % респондентов. Характеристики будущего через категории «инновации» (42 %), «лидерство» (42 %) и «стабильность» (40 %) замыкают пятерку лидеров.
Далее примерно на одном уровне идут три позиции, каждую из которых отметила примерно треть респондентов. Будущее нашей страны связывают с догоняющим развитием — 35 % (6-е место), неопределенностью — 32 % (8-е место). Отдельно следует отметить, что с демократией ассоциируют будущее России 34 % опрошенных (7-е место), тогда как с авторитаризмом всего 14 % (15-е место).
0,0
10,0
20,0
30,0
40,0
50,0
60,0
Патриотизм Процветание Инновации Лидерство Стабильность Догоняющее развитие Демократия Неопределенность Духовность Потребительство Индивидуализм Застой Коллективизм Упадок Авторитаризм Запад
I Процент
Рисунок 1. Ключевые ассоциации с будущим России (% от числа опрошенных, предполагалось
несколько вариантов ответа)
Позиции «духовность» и «потребительство» занимают 9-е и 10-е места в рейтинге. С духовностью будущее России ассоциируется у 28 % респондентов, с потребительством — у 27 %. Позиция «индивидуализм» обогнала позицию «коллективизм» на 3 % (22 против 19 %). Каждый пятый (20 %) связывает будущее России с застоем, а фактически каждый шестой (17 %) ожидает упадок.
При анализе различий в видении будущего России между мужчинами и женщинами следует отметить следующее. Три лидера рейтинга сохранили свое положение, однако доля отметивших их респондентов несколько различается. Патриотизм (1 -е место) среди мужчин отметили 64 %, среди женщин — 56 %. Утверждение, что будущее России связано с процветанием (2-е место), отметили половина мужчин (50 %) и почти половина женщин (46 %). На третьем месте остались «инновации», с которыми связывают будущее страны 44 % мужчин и 40 % женщин.
Далее с четвертой по десятую позиции рейтинга наблюдаются некоторые незначительные корректировки. Так, позиция «лидерство» в группе женщин сохраняет 4-е место (40 %), а в группе мужчин она передвигается на пятую строчку (43 %). Категория
112
«стабильность» в ассоциативном ряду мужчин сдвигается с пятой на четвертую позицию (43,4 %), у женщин — на шестую строчку (37 %). При этом пятую строчку, входя в пятерку лидеров среди женской группы респондентов, занимает позиция «догоняющее развитие» (40 %). Эта же позиция среди мужчин стоит на 7-м месте (30 %).
«Демократия», занимающая седьмую строчку в общем рейтинге, смещается на шестую среди мужчин (33 %) и на восьмую среди женщин (35 %). «Неопределенность» остается на 8-м месте у мужчин (28 %), сдвигаясь на 7-е место среди женщин (36 %). 9-е и 10-е места в рейтинге меняются местами — «духовность» остается на 9-м месте среди мужчин и сдвигается на 10-е среди женщин, при этом доли процентов в обеих группах весьма близки (28,2 % у мужчин и 28,0 % у женщин соответственно).
Индивидуализм и застой как элементы будущего страны сохранили те же позиции, что и в общем рейтинге — 11-е и 12-е соответственно. При этом различия среди представителей разных полов не превышают одного процента. «Запад» в конструкции ожидаемого будущего нашей страны также сохранил 16-е (последнее) место. Однако среди мужчин его отметили 5 %, тогда как среди женщин чуть ли не в два раза больше (9 %).
Наибольшее сходство с образом желаемого будущего в целом по выборке наблюдается среди тех респондентов, которые на вопрос об интересе к политике отметили, что изредка обсуждают политические события с друзьями, родственниками. Лишь четыре позиции здесь подверглись небольшой корректировке, сдвигу. Во-первых, «стабильность» с 5-го места передвинулась на 4-е (41 %), а «лидерство», соответственно, с 4-го на 5-е (40 %). Во-вторых, «духовность» переместилась с 9-го места на 10-е (26 %), а «потребительство» — наоборот (28 %).
В группе постоянно следящих за информацией о политических событиях в стране по большинству позиций место в рейтинге сохранено либо изменилось незначительно. Хотя наблюдаются более оптимистические ожидания относительно будущего России, нежели чем в целом по выборке. Увеличение процентной доли в данной группе респондентов отмечается по таким положительно окрашенным конструктам будущего, как патриотизм (с 60 % в общей выборке до 64 % в данной группе), процветание (с 48 до 49 %), лидерство (с 42 до 47 %). Уменьшение доли негативно-окрашенных образов будущего — догоняющее развитие (с 35 до 32 %), неопределенность (с 32 до 28 %), упадок (с 17 до 15 %). Вместе с тем повышение уровня информированности о политических событиях, видимо, способствует перемещению демократии с 7-го (34 %) на 8-е место (31 %), а авторитаризма — с 15-го (14 %) на 12-13-е (20 %).
В группе тех, кто не интересуется политикой, очевиден более пессимистичный настрой относительно будущего России. Позитивно окрашенные позиции здесь теряют проценты, тогда как негативно окрашенные прибавляют. Так, патриотизм, оставаясь на первом месте, набирает 50 %, тогда как в целом по выборке с ним связывают будущее России 60 % респондентов. Процветание, оставаясь на втором месте, теряет почти 3 %.
Некоторые закономерности прослеживаются при анализе образов будущего страны в зависимости от соотнесения респондентами себя с какими-либо политическими направлениями.
Группа не считающих себя сторонниками политических направлений является наиболее многочисленной среди опрошенных респондентов (60 %). Логично, что структура ранговой таблицы в этой группе почти идентична таблице по всей выборке. Одно исключение коснулось концептов «духовность» и «потребительство», которые поменялись местами в пользу последнего. Также необходимо отметить, что незначительно различаются проценты — как правило, негативные коннотации несколько прибавляют процент, в позитивных процент снижается.
Также наиболее приближенными к общей выборке являются сторонники самостоятельного пути развития России (почвенники), сторонники сочетания различных
идей (центристы, избегающие крайностей). Почвенники при этом демонстрируют еще больший оптимизм относительно будущего России, нежели респонденты по выборке в целом. Центристы же, наоборот, более пессимистичны по сравнению с настроениями по всей выборке.
Так, 71 % почвенников и 62 % центристов видят патриотизм в будущем России (в обеих рассматриваемых группах эта позиция остается на первом месте), тогда как в целом по выборке этот показатель составляет 60 %. Среди сторонников особого пути наименьший процент тех, кто связывает будущее России с Западом (3 %). Процветание России (в целом по выборке 48 %) ожидают 61 % почвенников и 41 % центристов. Лидерство России в будущем (в целом по выборке 42 %) видят 52 % почвенников.
Наибольшие отклонения от выборки в целом зафиксированы среди сторонников социализма и рыночных реформ. Наблюдается высокая степень ассоциации будущего страны с патриотизмом (68 %) среди сторонников социализма, что сближает их со сторонниками особого пути. Однако процветание, которое стоит на 2-м месте в общей выборке, смещается здесь на 9-11-е (28 %) наряду с лидерством (4-е место в общей выборке) и неопределенностью (8-е место в общей выборке). 2-е место в данном случае занимает вариант ответа «инновации» (37 %). На 3-м месте «потребительство» (35 %), как «стабильность», «духовность», «коллективизм» и «застой».
Наиболее существенные отличия от выборки в целом прослеживаются в группе сторонников рыночных реформ. «Патриотизм» разделяет 1-2-е место с «застоем» (47 %), на 3-й позиции — «неопределенность» (37 %), на 4-5-й — «упадок» и «потребительство» (34 %).
Одним из наиболее актуальных остается сегодня вопрос о пути развития России. Особую актуальность этот вопрос приобрел с 2014 года, когда вновь актуализировалась дискуссия о моделях развития страны. В исследовании мы выделили несколько ключевых направлений, определяющих содержание данного дискурса:
• импорт западноевропейской модели развития;
• сближение с азиатскими странами и заимствование их модели развития;
• выработка собственного пути;
• укрепление статуса страны как мировой державы.
Уровень поддержки западноевропейской модели развития как релевантной для России неуклонно снижается с 90-х годов, о чем свидетельствуют данные крупных социологических служб. В нашем исследовании 2017 года эту модель поддерживали 8 % респондентов, тогда как в 2015 году всего 5 %. Количество сторонников заимствования азиатской модели развития, олицетворением которой являются Китай и Сингапур, составило 26 % (в 2015 году — 18 %). Доля условных сторонников «особого пути развития», то есть тех, кто считает необходимым отстаивать собственную модель развития, основанную на национальной идее, несколько сократилась с 34 % в 2015 году до 26 % в 2017-м. Количество считающих, что России следует восстанавливать и укреплять авторитет страны, стремясь стать доминирующей мировой державой, изменилось с 34 % в 2015 году до 27 % в 2017-м. Не задумывались над предложенным вопросом 13 % (в 2015 году — 9 %).
Выводы
В целом молодежь постсоветского поколения, судя по результатам исследований 2015-2017 гг., позитивно оценивает ситуацию в стране и с оптимизмом смотрит в будущее. Будущее страны большинство связывает с такими позитивными категориями, как «патриотизм», «процветание», «лидерство», «инновации», «стабильность». Именно эти позиции возглавляют рейтинг ассоциаций, связанных с будущим, и их в совокупности отметили около половины опрошенных. С Западом ассоциирует будущее страны минимальное количество молодежи. Основанием этого является распространенное и продуцируемое на уровне официального дискурса убеждение, что для России не подходит
114
западноевропейская модель политической системы и устройства общества в целом. Западноевропейская модель развития является дискредитированной в сознании молодежи, ассоциируется с «лихими 90-ми», поэтому с ней связывает будущее России абсолютное меньшинство.
В то же время идея особого пути развития имеет серьезную поддержку среди молодежи, что, вероятно, связано с негативным опытом при попытках вестернизации страны в разные периоды истории, прежде всего в 90-е годы XX века. Идея особого пути прочно связана с популярной и устойчиво воспроизводящейся в общественном сознании идеей восстановления национального суверенитета, актуализированной в общественном дискурсе последних нескольких лет. Достаточно большая часть опрошенных молодых людей связывает будущее страны с более тесной интеграцией с Китаем и использованием опыта проведения реформ в Китае и Сингапуре, воспринимаемой также как альтернатива западноевропейской модели развития. Третьей важной составляющей представлений о будущем является его связь с идеей великой державы с акцентом на военно-политическое лидерство.
Таким образом, повестка, предложенная обществу в 2014 году и породившая феномен посткрымской консолидации, продолжает воспроизводиться и в сознании постсоветского поколения, несмотря на отсутствие в этой когорте синдрома травмы после крушения СССР. Консервативная программа будущего страны возобладала не только в официальном дискурсе власти, но и в общественном сознании молодых людей. Будущее в этой конструкции является повторением, воспроизводством прошлого, очередным циклом предначертанной истории, обусловленной российской матрицей.
По всей видимости, данная конструкция в полной мере сохранялась вплоть до середины 2018 года. Ряд исследований, проведенных позже, отмечают тенденцию к изменению ключевых параметров общественного сознания. Мы также считаем, что выявленные представления молодежи о будущем не являются устойчивыми. Они уже активно меняются и в ближайшее время могут измениться весьма существенно.
Благодарности
Исследование выполнено при поддержке гранта Российского фонда фундаментальных исследований, проект №19-011-00632 «Гражданско-политические ориентации постсоветского поколения: модели и типы».
Библиографический список
[1] Крокинская О.К. Культурная память и опыт в практиках конструирования будущего обыденным сознанием // Журнал социологии и социальной антропологии. - 2016. -Т. XIX, № 4(87). - С. 142-158.
[2] Явлинский Г.А. Потеря будущего // Полис. Политические исследования. - 2017. - № 5. -С 133-155.
[3] Малинова О.Ю. Актуальное прошлое: Символическая политика властвующей элиты и дилеммы российской идентичности. - Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2015. - 207 с.
[4] Дубин Б.В. Символы возврата вместо символов перемен // Pro et Contra. - 2011. - Т. 15, № 5. - С. 6-22.
[5] Поздеева Е.Г. Контуры социального будущего в сингулярной реальности: социологический взгляд на проблему // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Гуманитарные и общественные науки. - 2017. - Т. 8, № 2. - С. 7-19.
[6] Шубрт И. Концепция социального времени в социологии - перспективный подход или теоретический тупик? // Социологические исследования. - 2015. - № 4. - С. 3-11.
[7] Bell W. The Sociology of the Future and the Future of Sociology // Sociological Perspectives. -1996. - Vol. 39, No 1. - P. 39-57.
[8] Canto-Mila N., Seebach S. Desired images, regulating figures, constructed imaginaries: The future as an apriority for society to be possible // Current Sociology Monograph. - Vol. 63, No 2. - P. 198-215.
[9] Flaherty M.G., Fine G.A. Present, Past, and Future. Conjugating George Herbert Mead's perspective on time // Time & Society. - 2011. - Vol. 10, No 2/3. - P. 147-161.
[10] Иванов Д.В., Асочаков Ю.В. Социальное будущее в перспективе диалектической теории // Социологические исследования. - 2016. - № 8. - С. 3-12.
[11] Дубин Б.В. Координата будущего в общественном мнении России // Пути России. Будущее как культура: Прогнозы, репрезентации, сценарии. Том XVII. - Москва: НЛО, 2011. - С. 500-513.
[12] Гаврилюк В.В., Мехришвили Л.Л. Образ будущего в массовом сознании жителей российской провинции // Вестник Тюменского государственного университета. Социально-экономические и правовые исследования. - 2015. - Т. 1, № 2. - С. 60-67.
[13] Гудков Л.Д. Время и история в сознании россиян (Часть 1) // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. - 2009. - № 3. - С. 84-102.
[14] Ткачева Н.А., Белоножко Л.Н. Влияние духовно-нравственных ценностей молодежи на формирование гражданской культуры российского общества // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Социология. - 2017. - Вып. 17, № 2. - С. 225-234.
[15] Фокин А.А. «Будущее два»: опыты теоретического подхода к истории будущего // Пути России. Будущее как культура: Прогнозы, репрезентации, сценарии. - Т. XVII. - Москва: НЛО, 2011. - С. 514-521.
[16] Dunmire P.L. (2015). Preempting the future: rhetoric and ideology of the future in political discourse // Discourse & Society. - Вып. 16, № 4. - Р. 481-513.
[17] Bain P.G., Hornsey M.J., Bongiorno R., Kashima Y., Crimston D. Collective Futures: How Projections About the Future of Society Are Related to Actions and Attitudes Supporting Social Change // Personality and Social Psychology Bulletin. - 2013. - Вып. 39, № 4. -Р. 523-539.
[18] Parekh B. Discourses on National Identity // Political Studies. - 1994. - No XLII. - P. 492504.
[19] Солопова О.А. Исследование моделей будущего России в политическом дискурсе // Политическая лингвистика. - 2011. - Вып. 3, № 37. - С. 51-57.
[20] Амбарова П.А., Зборовский Г.Е. Время социальной общности. - Екатеринбург: Гуманитарный университет, 2017. - 347 с.
[21] Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / пер. с англ. В. Николаева, вступ. ст. С. Баньковской. - Москва: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2001. - 288 с.
[22] Хобсбаум Э. Изобретение традиций // Вестник Евразии. - 2000. - № 1. - С. 47-62.
[23] Маленков В.В. Векторы будущего в темпоральной конструкции российской нации и их отражение в сознании молодежи // Вестник Тюменского государственного университета. Социально-экономические и правовые исследования. - 2016. - Т. 2, № 4. - С. 64-75.
[24] Касамара В.А., Сорокина А.А. Образ России в дискурсе политической элиты и российских бездомных // Полис. Политические исследования. - 2011. - № 4. - С. 171— 184.
[25] Гаврилюк В.В., Маленков В.В. Векторы развития России в сознании жителей российской провинции // Известия высших учебных заведений. Социология. Экономика. Политика. - 2016. - № 3. - С. 65-69.
References
[1] Krokinskaya, O.K. (2016). Cultural memory and experience in the practice of constructing the future of everyday consciousness. Journal of Sociology and Social Anthropology, 4 (87), 142158.
[2] Yavlinsky, G.A. (2017). Loss of the Future. Polis. Political Studies, 5, 133-155.
[3] Malinova, O.Y. (2015). Current Past: The Symbolic Politics of the Ruling Elite and the Dilemmas of Russian Identity. Moscow: Russian Political Encyclopedia (ROSSPEN).
[4] Dubin, B.V. (2011). Return symbols instead of change symbols. Pro et Contra, 5, 6-22.
[5] Pozdeeva, E.G. (2017). Contours of the social future in singular reality: a sociological view of the problem. Scientific and Technical Statements of SPbGPU. Humanities and Social Sciences, 2, 7-19.
[6] Shubrt, I. (2015). Is the concept of social time in sociology a promising approach or a theoretical dead end? Sociological Research, 4, 3-11.
[7] Bell, W. (1996). The Sociology of the Future and the Future of Sociology. Sociological Perspectives, 39 (1), 39-57.
[8] Canto-Mila, N., & Seebach, S. (2015). It is possible to make possible images. Current Sociology Monograph, 63(2), 198-215.
[9] Flaherty, M.G., & Fine, G.A. (2001). Present, Past, and Future. Conjugating George Herbert's perspective on time. Time & Society, 10 (2/3), 147-161.
[10] Ivanov, D.V., & Asochakov, Y.V. (2016). Social Future in the Perspective of Dialectic Theory. Sociological Studies, 8, 3-12.
[11] Dubin, B.V. (2011). Coordinate of the Future in Public Opinion of Russia. Ways of Russia. Future as a culture: Forecasts, representations, scenarios. Vol. XVII. Moscow: UFO.
[12] Gavrilyuk, V.V., & Mehrishvili, L.L. (2015). The Image of the Future in the Mass Consciousness of Residents of the Russian Province. Bulletin of Tyumen State University. Socio-Economic and Legal Research, 2, 60-67.
[13] Gudkov, L.D. (2009). Time and history in the minds of Russians (Part 1). Bulletin of Public Opinion. Data. Analysis. Discussions, 3, 84-102.
[14] Tkacheva, N.A., & Belonozhko, L.N. (2017). The Influence of the Spiritual and Moral Values of Young People on the Formation of the Civic Culture of the Russian Society. Bulletin of the Peoples Friendship University of Russia. Series: Sociology, 17 (2), 225-234.
[15] Fokin, A.A. (2011). "The Future is Two": Experiments on a Theoretical Approach to the History of the Future. In Paths of Russia. Future as a culture: Forecasts, representations, scenarios, Volume XVII. Moscow: UFO.
[16] Dunmire, P.L. (2015). Preempting the future: rhetoric and ideology of the future in political discourse. Discourse & Society, 16 (4), 481-513.
[17] Bain, P.G., Hornsey, M.J., Bongiorno, R., Kashima, Y., & Crimston, D. (2013). What are the projections? Personality and Social Psychology Bulletin, 39 (4), 523-539.
[18] Parekh, B. (1994). Discourses on National Identity. Political Studies, XLII, 492-504.
[19] Solopova, O.A. (2011). Study of the models of the future of Russia in political discourse. Political Linguistics, 3 (37), 51-57.
[20] Ambarova, P.A., & Zborovsky, G.E. (2017). Time of social community. Ekaterinburg: University of Humanities.
[21] Anderson, B. (2001). Imaginary Communities. Reflections on the origins and spread of nationalism. Moscow: CANON-press-C, Kuchkovo Pole.
[22] Hobsbaum, E. (2000). The invention of traditions. Herald of Eurasia, 1, 47-62.
[23] Malenkov, V.V. (2016). Future vectors in the temporal structure of the Russian nation and their reflection in the minds of young people. Bulletin of the Tyumen State University. SocioEconomic and Legal Research, 4, 64-75.
[24] Kasamara, V.A., & Sorokina, A.A. (2011). The image of Russia in the discourse of the political elite and the Russian homeless. Polis. Political studies, 4, 171-184.
[25] Gavrilyuk, V.V., & Malenkov, V.V. (2016). Vectors of the Development of Russia in the Consciousness of Residents of the Russian Province. News of Higher Educational Institutions. Sociology. Economy. Politics, 3, 65-69.
Получена / Submitted: 22/07/2019 Доработана / Revised: 05/08/2019 Принята к публикации / Accepted: 23/08/2019
