CC BY
30
«БУДЬТЕ МУЖЧИНАМИ!»:
РЕКРУТИРОВАНИЕ ГЕНДЕРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА*
Т.Б. Рябова
В статье анализируется такой путь манипулирования электоральным поведением, как воздействие на гендерную идентичность избирателей. Оно включает указания, как должны голосовать «настоящие» мужчины и женщины; «экспертизу» мужественности и женственности избирателей и политиков; апелляцию к гендерным ролям; оценку гендерных характеристик Своих и Чужих.
«Если ты настоящий мужчина, голосуй за женщину!» - с такими словами обратилась в 2004 году к своим избирателям кандидат в президенты Ирина Хакамада [1]. Другой политик, лидер партии «Истинные патриоты России»
З. Раджабов, на парламентских выборах 2003 года нашел для своих избирательниц следующий аргумент: «Женщины! Мы - доблестные джигиты. И наша обязанность - защищать Вас» (2.12.2003, РТР).
Эти два предвыборных призыва политиков различной политической ориентации, опирающихся на разные социальные слои, объединяет то, что они апеллируют к гендерной идентичности человека, показывая тем самым, что такая мобилизация гендерной идентичности может стать ресурсом воздействия на политическое поведение.
В данной статье мы хотели бы проанализировать основные причины и механизмы рекрутирования гендерной идентичности человека в российской политической риторике.
Изучение социальной идентичности, индивидуальной и коллективной, становится все более востребованным в политической социологии. Это объясняется двумя важными причинами. Во-первых, признанием того, что власть осуществляется не только через прямое насилие, но также и через дискурсивное воздействие на идентичность - это положение было разработано в работах М. Фуко [2]. Во-вторых, тем, что групповая идентичность представляет собой необходимое условие консолидации отдельных социальных групп и мобилизации их на определенные действия. Люди, принадлежащие к одной социальной группе, конструируют мир сходным образом - они сходным образом думают, действуют и ищут одобрения своим действиям со стороны [3]. Не удивительно поэтому, что политики уделяют пристальное внимание идентичности групп, на политическое поведение которых они собираются оказывать влияние.
Структура социальной идентичности сложна и неоднородна. Идентификация человека с группой происходит по различным признакам - полу, принадлежности к определенному классу, профессии, конфессии и так далее. В гендерной идентичности на первый план выходят категории «мужское» и «женское», в соответствии с которыми индивид конструирует свою идентичность как представитель какого-либо пола [4]. Гендерная идентичность включает в себя когнитивный, оценочный и поведенческий компоненты, то есть знания о том, что
* Исследование выполнено при поддержке Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. МакАртуров (грант по Программе индивидуальных исследовательских проектов № 04-81330-000-088).
375
является «мужским» и «женским», оценку человеком своей гендерной принадлежности и готовность человека действовать в соответствии с этим. Последнее является причиной того, что общество, государство, социальные группы и даже индивиды эксплуатируют гендерную идентичность гражданина - и это является методологической посылкой нашего исследования.
Апелляция к гендерной идентичности является эффективным ресурсом воздействия на электоральное поведение и по причине кажущейся «естественности» эталонов мужественности и женственности, природности и неизменности пола человека.
Таким образом, в первую очередь необходимо остановиться на двух вопросах: каковы основные приемы мобилизации гендерной идентичности в политическом дискурсе российского общества и какова специфика эксплуатации гендерной идентичности в пропаганде различных политических сил.
Прежде всего подчеркнем, что воздействие на гендерную идентичность человека возможно путем непосредственного навязывания определенных гендерных норм и стандартов, влиянием на оценку человеком этих норм и побуждением к действию в соответствии с теми нормами, которые задаются мужскому или женскому полу. Каким образом с помощью рекрутирования гендерной идентичности можно добиться желаемого политического поведения? Во-первых, используя прямые указания на то, какая именно линия политического поведения является правильной для мужчин и для женщин, во-вторых, вовлекая скрытые, латентные рычаги воздействия на гендерную идентичность человека, среди которых мы выделяем как важнейшие: 1) «экспертизу» мужественности и женственности избирателей и политиков; 2) апелляцию к традиционным гендерным ролям; 3) оценку гендерных характеристик Своих и Чужих избирателей и политиков.
Поясним, каким образом задается линия поведения, которая репрезентируется как эталон для того или другого пола.
Навязывание соответствия между идентичностью человека и определенными моделями его поведения является одной из самых распространенных дискурсивных способов воздействия на идентичность в политическом дискурсе. Скрытая логика, лежащая в основе дискурса политической пропаганды, может быть представлена следующим образом: если ты русский (или, скажем, военный, или мусульманин, или бизнесмен, или болельщик «Спартака»), то, следовательно, должен разделять определенные ценности и обязан быть сторонником определенной политической силы.
Точно по такому же сценарию работает рекрутирование гендерной идентичности. Апелляция к гендерной идентичности представляет собой установление взаимосвязи между формами политического поведения индивида, с одной стороны, и определенными моделями маскулинности и фемининности - с другой. Как это происходит? Определяя, что есть мужественность и женственность, отделяя, скажем, «мужественное» поведение от
«немужественного», тем самым не только поощряют избирателей к политической активности, но и подсказывают определенную линию «правильного поведения».
Приведем типичный пример корректирования нужного поведения с помощью воздействия на гендерную идентичность. «Если ты мужчина - значит, уйдешь в отставку!» - было написано на плакатах митингующих, пытавшихся
вынудить отправить в отставку литовского президента (1 декабря 2003, «Сегодня», НТВ) [5].
Такого же рода призывы периодически используются и в российских предвыборных кампаниях. Во время президентских выборов 1996 года С. Говорухин призывал избирателей отдать голоса за кандидата от КПРФ Г. Зюганова такими словами - «Будьте мужчинами!», полагая, что именно такое голосование будет соответствовать стандарту настоящего мужского поведения. Сам факт попытки мобилизации гендерной идентичности в таком формате интересен тем, что голосование или неголосование за любую партию не является атрибутом мужественности самой по себе (равно как и, например, русскости, православности и т.д.). С помощью упомянутого в начале статьи призыва «Если ты мужчина, голосуй за женщину!» также определяют линию правильного поведения и уверяют, что голосование мужчин за женщину не противоречит эталону мужественности и не может быть истолковано как немужественный поступок.
Теперь обозначим особенности косвенных механизмов воздействия на гендерную идентичность. Одним из них является своеобразная «экспертиза» мужественности и женственности политиков и избирателей, то есть удостоверение их «подлинной мужественности» и «подлинной женственности». Примером подобной экспертизы может служить факт публикации данных социологических опросов о том, что российские женщины признали президента В. Путина секс-символом российской политики [6]. Не важно, являются ли эти данные подлинными, или же они сконструированы политтехнологами -поскольку они неоднократно воспроизводились в СМИ, то стали фактором политического дискурса. Этот фактор воздействует на идентичность и избирательниц (если большинство женщин удостоверяют привлекательность и сексуальность президента, то и каждая женщина в отдельности соотносит свои чувства и взгляды с «общим мнением»), и избирателей-мужчин (мнения женщин о том, какой именно мужчина является сексуально привлекательным, корректирует или подтверждает стандарты маскулинности самого избирателя).
Женственность политика женщины также может проходить подобную «экспертизу». При этом акцент делается на том, что женственность этого политика не противоречит ее профессионализму, деловой хватке. Таков был, например, лейтмотив характеристик В. Матвиенко в канун губернаторских выборов в Санкт-Петербурге в 2000 году.
Другим механизмом мобилизации гендерной идентичности человека в политическом дискурсе является апелляция к традиционным гендерным ролям мужчины и женщины. В традиционной семье в ролевой набор мужчины входили обязанности кормильца и защитника своей семьи, женщин и детей. Женщины же отвечали за домашнее хозяйство, за воспитание детей. В этой системе координат женщины беспомощны, уязвимы и пассивны. Поэтому мужчин призывают быть защитниками слабых женщин. Женщин же убеждают в том, что они нуждаются в защите со стороны сильного мужчины.
Подобного рода представления используются в непосредственных призывах к голосованию, как свидетельствуют вынесенные в начало статьи заверения лидера одной из партий в том, что его миссия как джигита - защитить женщин. Эти же идеи эксплуатируются и в форме призыва оберегать женщин от тяжелой работы, от эксплуатации на производстве, от издевательств государства, чиновников и от других опасностей. Примером такого рекрутирования гендерной идентичности
служит обращение к мужчинам В. Жириновского, высказанное им в течение парламентской кампании 2003 года; на круглом столе в Г осударственной думе он предложил мужчинам защитить женщин, освободив их от тяжелой работы в государственном управлении: «Женщины устали, чего вы их тащите во власть? Это же самая тяжелая работа, это самая опасная работа» [7].
Отметим, что число призывов защитить женщин от какой-либо угрозы обычно растет в экстремальных ситуациях, когда нарушается нормальный порядок вещей, когда женщины и дети находятся в реальной опасности (например, во время войн) [8]. В современном политическом дискурсе подобные воззвания обычно актуализируются в ситуации жесткого противостояния противникам. Поскольку оппозиция стремится представить ситуацию в стране как кризисную, то неудивительно, что воззвания к традиционной функции мужчины чаще используются в оппозиционной пропаганде. Так, в риторике КПРФ постоянно воспроизводится мотив защиты женщин, подвергающихся постоянному насилию со стороны государства и тех, кто «разбогател неправедным путем». Типичным примером может служить поздравление с Международным женским днем, с которым в период президентской кампании 2004 года обратился к российским женщинам лидер КПРФ. В нем Г. Зюганов обличал мужчин из противоположного политического лагеря в том, что те, вместо того чтобы быть защитниками женщин, вынуждают их выполнять чуждые им по самой природе роли.
«... Новые буржуины, обогащаясь, обирают и унижают прежде всего беззащитных - женщин и детей. И вы, которым самой природой предназначено дарить жизнь, вынуждены защищать не свои права, а саму эту жизнь, жизнь каждого из нас. В трудные минуты, обращаясь к женщине, мы тихо произносим: «Прости». И сегодня вместе с искренними словами любви и признательности мы говорим вам: простите, родные, что позволяем унижать вас ежедневно с телеэкранов, с газетных полос и в повседневном быту» [9].
Наконец, еще один аспект эксплуатации гендерной идентичности связан с ее оценочным компонентом. Оценку стандартов маскулинности и фемининности, равно как и оценку гендерных характеристик Своих и Чужих и их роли в политической мобилизации, невозможно понять без учета того факта, что власть имеет устойчивые корреляции с маскулинностью и ее атрибутами (силой, разумом, волей, ответственностью, активностью и другими) - и это является одним из проявлений гендерной асимметрии. Гендерная асимметрия власти предполагает, что повелевающий есть мужчина, а «настоящий мужчина» - это тот, кто обладает властью. Не удивительно, что доказательство мужественности политика является условием обоснования его притязаний на власть, - и, наоборот, сомнение в его маскулинности выступает в качестве способа делегитимации подобных притязаний [10].
Следует принимать во внимание, что оценка политического лидера служит также косвенной оценкой тех избирателей, которые идентифицируют себя с данным политиком. Иными словами, маскулинизация и феминизация политических лидеров и партий (равно как и другие суждения, формирующие поле гендерного дискурса) одновременно являются гендерной маркировкой их сторонников и апелляцией к их гендерной идентичности.
Чтобы понять, как используется оценочный компонент идентичности, необходимо учитывать еще два обстоятельства - во-первых, гендерный дискурс принимает самое активное участие в конструировании символических границ между сообществами, играет роль включения/исключения и, во-вторых, что Свое,
как правило, определяется в качестве нормы, а Чужое - в качестве девиации. По причине корреляции власти с маскулинностью Своим приписываются атрибуты маскулинности, в то время как Чужие, политические противники не будут репрезентироваться в качестве «настоящих мужчин» (или, в самом крайней случае, феминизируются) [11]. Соответственно, в политическом дискурсе конструируются образы не только Своих, но и Чужих мужчин и женщин, на которых Свои ни в коем случае не хотят походить. Очевидно, процитированное поздравление Г. Зюганова обращено не только к женщинам, которые должны оценить мужчин - Своих и Чужих, понять, кто их враг и кто может быть их защитником, но и к Своим мужчинам с целью мобилизации их на защиту Своих женщин. Чужими могут быть «развратные демокрады», или «совки», или «скучные коммуняки», или «сумасшедшие старухи», и т.д. Например, сакраментальное «у нас секса нет» использовалось и используется в антикоммунистическом дискурсе для репрезентаций советской системы (и коммунистической идеологии в целом) как некоей не только социальной, но и сексуальной (следовательно, и гендерной) девиации, как отклонение от «естественного» порядка вещей [12].
Значительно усиливает эффективность воздействия на гендерную идентичность использование в политической пропаганде символических фигур мужчин и женщин. Символические женщины и мужчины могут провоцировать на поступок, оценивать поведение мужчин (и соответственно женщин), определять каноны, параметры мужественности и женственности. Так, параметры «настоящей мужественности» в политическом поведении задают символические женщины в обращении к белорусским мужчинам: «Мужики! Встаньте с колен! Мы любим героев, а не холуев» [13].
Подчеркнем, что эффективность воздействия политического дискурса на идентичность индивида возрастает в случаях апелляции не только к гендерной идентичности, но, одновременно, к национальной (или профессиональной, или возрастной, или какой-либо другой формы групповой идентичности). Обращение не просто к женщинам, а, например, к «русским женщинам», к «русским мужикам» специфицирует аудиторию, облегчает поиск аргументов именно для этой группы и, следовательно, делает факт обращения к данной социальной группе более эффективным. Так, рычагом подобного воздействия на гендерную и национальную идентичность русских мужчин является обещание В. Жириновского (заметим, которое он делал неоднократно), «вернуть домой русских девочек со всех панелей мира» [14]. Иногда подобное переплетение гендерного и национального дискурсов приобретает форму обвинений, предъявляемых правящему режиму, в том, что тот девальвирует русскую мужественность, унижает русских мужчин перед лицом западных и т.д. [15] - и это тоже эксплуатация представлений о роли мужчины как защитника.
Говоря о закономерностях рекрутирования гендерной идентичности в политическом дискурсе, следует подчеркнуть еще один аспект. В работе К. Кон на материале дискурса «холодной войны» было показано, что фактором политической борьбы становится гендерная идентичность не только избирателей, но и самих политиков. Актеры политического театра оказываются такими же заложниками подобной гендеризации политического дискурса, определяющей, какое именно поведение политика отвечает канонам «настоящей мужественности», а какое - нет. Чаще всего они вынуждены принимать решения в соответствии с канонами гегемонной маскулинности. При этом, очевидно, они
доказывают свою «гендерную состоятельность» не только избирателям и конкурентам, но и самим себе [16]. Например, после известного обещания В. Путина «мочить в сортире» чеченских боевиков от него ждали решительных действий как на внутриполитической, так и на внешнеполитической арене. Возможно, именно поэтому иногда даже то, что может интерпретироваться как осторожность, трактовалось как нерешительность и трусость (например, поведение президента после гибели подлодки «Курск») [17].
Наконец, должен быть затронут вопрос о специфике эксплуатации гендерной идентичности в дискурсе различных политических сил.
Во-первых, очевидно, что гендерную идентичность индивида (и прежде всего мужскую идентичность) чаще эксплуатируют оппозиционные политические силы, пытаясь воззвать к самолюбию, чувству собственного достоинства российского мужчины. В пропаганде РНЕ, например, постоянно использовались суждения следующего рода: «Разгон парламента - вызов мужеству нашей нации» [18].
Во-вторых, различия касаются и интерпретаций содержания понятий маскулинности и фемининности. В дискурсе правых партий, например, активно используется образ «настоящего мужчины» как свободного, ответственного, самодостаточного, который, как правило, имеет антикоммунистические коннотации. Называя основой маскулинности частную собственность, которая и обеспечивает эти независимость и самостоятельность, данный тип дискурса включает в себя утверждения, что социализм нарушает должные отношения между полами и порождает в мужчине инфантильность. Пропаганда этих политических сил призывает своих избирателей-мужчин соотносить себя с этим эталоном и действовать в соответствии с ним. В системе координат патриотического дискурса чаще используется другой нормативный образец мужчины - защитника слабых, женщин и детей. Он защищает Своих женщин и детей от угрозы, которая может исходить от представителей других наций, от государства и власти или же от отдельных социальных групп (как, например, «новые буржуины» в упомянутом примере из пропаганды КПРФ).
Подводя итоги, подчеркнем, что мобилизация гендерной идентичности человека выступает в качестве элемента политической борьбы, важного ресурса корректирования политического поведения.
Л и т е р а т у р а
1. Сергеев И. У храбрости женское лицо: общественность в поддержку И. Хакамады // Независимая газета. 2004. 20 февраля.
2. Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996; см. также: Smitherman-Donaldson G., van Dijk Teun A. Introduction: Words that hurt // Discourse and discrimination. Detroit, 1988. P. 1721.
3. Du Preez P. The politics of identity: ideology and the human image. Oxford, 1980. P. 3, 7, 123.
4. Клецина И.С. Гендерная идентичность и права человека: психологический аспект http://www.strategy-spb.ru/portal/files/kletsina.doc. Доступно. 12.02.06.
5. Рычаги воздействия на гендерную идентичность использовала и председатель белорусского ЦИК Лидия Ермошина. Комментируя итоги только что завершившихся президентских выборов в Беларуси, она заявила проигравшим
оппонентам Лукашенко, требующим второго тура: «Нужно уметь проигрывать достойно, тем более мужчинам» (20 марта 2006, «Сегодня», НТВ).
6. Данные интернет-опроса были впервые опубликованы на информационном сервере «УТРО» www.utro.ru. Доступно 03.02.2002 и впоследствии неоднократно воспроизводились в различных средствах массовой информации.
7. О материалах круглого стола в Государственной думе (16 октября 2003 г.) см. ЛДПР. 2003. № 11.
8. См. Goldstein J.S. War and gender: How gender shapes the war system and vice versa. Cambr., 2001; Рябов О.В. «Матушка-Русь»: Опыт гендерного анализа национальной идентичности России в отечественной и западной историософии. М., 2001.
9. Советская Россия. № 30-31. 6 марта 2004 г.
10. Подробнее о маскулинизации и феминизации в политическом дискурсе см.: Рябова Т.Б. Мужественность и женственность в политическом дискурсе современного российского общества // Гендерные исследования. № 11 (1/2004): Харьков: ХЦГИ. C. 207-226. Гендерный дискурс как оружие политической борьбы // Женщина в российском обществе. 2003. № 1-2, с. 14-23; Рябова Т.Б. Маскулинность как фактор российского политического дискурса // Genderforschung in der Slawistik. Institut fur Slawistik - Friedrich Schiller-Universitat Jena. (Wiener Slawistischer Almanach; Sbd. 55). Wien-Munchen, 2002. P. 441-450.
11. О различных способах «символического насилия» над Врагом в гендерном дискурсе см.: Cohn C. Wars, Wimps, and Women: Talking Gender and Thinking War // Gendering War Talk. Princeton, 1993; Goldstein J.S. Op.cit. P. 356-362.
12. см.: Riabova T., Riabov O. «U nas seksa net»: Gender, Identity, and Anticommunist Discourse in Russia // State, Politics, and Society: Issues and Problems within Post-Soviet Development. Iowa City, 2002.
13. Гапова Е. Гендерные политики в национальном дискурсе // Гендерные исследования. 1999. № 2. C. 29.
14. См. Khamrayev V. The Current Digest of the Post-Soviet Press, Sept 7, 1994 v46 n32 p. 10(2).
15. Боренстейн Э. Ах, «Андрюша», нам ли быть в печали...: Национализм современных мужских журналов, О муже^ственности. М., 2002.
16. Cohn C. Op. cit. P. 239.
17. Можно лишь предполагать, что при таком стандарте поведения, намеренно маскулинном, трудно себе представить обоснование президентом, например, закона, не вполне совпадающего с этим стандартом - скажем, закона, легализующего однополые браки.
18. Русский порядок. 1993-1994. № 9-11 (12-13).
The paper examines recruiting voters’ gender identity as means of manipulation of
their electoral behavior. This includes prescriptions of the right line of voting for ‘real’
men and women; ‘expertise’ of masculinity and femininity of voters and politicians;
appealing to gender roles; evaluations of gender characteristics of Ours and Theirs.
