CC BY
14
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕРИЯ 7. ФИЛОСОФИЯ. 2024. Т. 48. № 3. С. 95-111 LOMONOSOV PHILOSOPHY JOURNAL. 2024. Vol. 48. No. 3. P. 95-111
РЕЛИГИОВЕДЕНИЕ
Научная статья
УДК 291.16
doi: 10.55959^Ш201-7385-7-2024-3-95-Ш
БУДДИЗМ В ВОЗЗРЕНИЯХ РОССИЙСКИХ УЧЕНЫХ, ОБЩЕСТВЕННЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ, ПУБЛИЦИСТОВ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX — НАЧАЛО XX в.)
А.Ю. Полунов1, А.Л. Сафронова2
1 Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, 119991, Ломоносовский проспект, д. 27, корп. 4, г. Москва, Россия
2 Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, 125009, ул. Моховая, д. 11, стр. 1, г. Москва, Россия
Аннотация. Статья посвящена проблеме межцивилизационных контактов и специфике восприятия инаковых традиционных ценностей российскими учеными, политическими деятелями и публицистами второй половины XIX — начала XX в. Интерес к буддизму в Российской империи и сопредельных странах всегда был свойствен просвещенному обществу. Мировоззренческие проблемы буддизма затрагивались в трудах многих российских философов, историков, востоковедов. Неотъемлемой частью духовной ситуации, сложившейся в России на рубеже веков, явилось особое общественно-политическое явление — движение «восточников», пытавшихся отыскать основы духовной самобытности России в исторически присущей ей связи с народами Азии. В статье показывается вклад в осмысление буддизма таких российских ученых, как И.П. Минаев, Ф.И. Щербатской, С.Ф. Ольденбург, О.О. Розенберг, Е.Е. Обермиллер. Авторы анализируют траектории идейных исканий «восточников» — Э.Э. Ухтомского, С.Н. Сыромятникова и П.А. Бадмаева, а также Агвана Доржиева — подданного России, ставшего одним из главных советников Далай-Ламы, активно выступавшего за сближение Тибета с Российской империей.
Ключевые слова: буддизм, буддология, Тибет, Дальний Восток, Южная Азия, Российская империя, «восточники»
© А.Ю. Полунов, А.Л. Сафронова, 2024
Благодарности/Финансирование
Работа выполнена при поддержке Программы развития МГУ, проект № 23-Ш02-13
RELIGIOUS STUDIES
Original article
BUDDHISM IN THE VIEWS OF RUSSIAN ACADEMICIANS, POLITICAL FIGURES, PUBLICISTS (THE SECOND HALF OF THE XIX — EARLY XX CENTURY)
A.Yu. Polunov1, A.L. Safronova2
1Lomonosov Moscow State University, Lomonosov prosp. 27, korp. 4, Moscow,
119991, Russia
2Lomonosov Moscow State University, Mohovaya str. 11, bild. 1 , Moscow, 119991,
Russia
Abstract. The article deals with the issues of intercivilizational cultural contacts and the specifics of the perception of different traditional values by Russian scholars, political figures and publicists of the nineteenth — early twentieth century. Interest in Buddhism in Russian Empire and neighboring countries has always been characteristic of the Russian enlightened society. The worldview issues related to Buddhism were treated in the works of many Russian philosophers, The worldview issues related to Buddhism were treated by many Russian historians, orientalists.. An integral part of the spiritual situation that developed in Russia at the turn of the century was a special socio-political phenomenon — the "Easterners" movement which sought to find the foundations of Russia's spiritual identity in its historically inherent connection with the peoples of Asia. The article analyzes the contribution of Russian academicians in understanding of Buddhism, including such figures as I.P. Minaev, F.I. Shcherbatskoy, S.F. Oldenburg, O.O. Rosenberg, E.E. Obermiller. The authors also consider the trajectory of the spiritual search of the "Easterners", E.E. Ukhtomsky, S.N. Syromyatnikov, P.A. Badmaev, and Agvan Dorzhiev, a Russian citizen who became one of the main advisers of the Dalai Lama, and actively advocated the rapprochement of Tibet with the Russian Empire.
Keywords: Buddhism, Buddhist studies, Indian studies, Far Eastern studies, Russian Empire, "Easterners"
Acknowledgments/Financial Support
The study was supported by the MSU Program of Development, project N 23-SCH2-05.
Одной из особенностей духовной, культурной и общественно-политической жизни России рубежа XIX-XX вв. стало повышенное внимание к буддизму — религии, долгое время воспринимавшейся как достаточно экзотический элемент духовного уклада отдаленных народов на окраинах России и за ее пределами. Современники и историки отмечали, что мотивы и образность восточной религии, ее духовный мир оказались созвучны умонастроениям переломной эпохи рубежа веков и заняли заметное место в палитре творчества российских деятелей науки и культуры. Буддизм повлиял на творчество Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, И.А. Бунина, буддийская образность и символика проявились в русской поэзии Серебряного века (Д.С. Мережковский, Ф.К. Сологуб, В.Я. Брюсов, К.Д. Бальмонт, А.А. Блок, В.И. Иванов, М.А. Волошин, Н.С. Гумилев, О.Э. Мандельштам). Анализ влияния буддизма на искусство России позволяет наиболее ярко представить себе то особое внимание, которое в это время было направлено на восточные культурные традиции (подробнее см.: [1; 2, 111; 3, 205-206]).
Обращение к буддизму в российском обществе в середине XIX — начале ХХ в. показывает, что он воспринимался не только как религиозное учение конкретных групп его адептов, проживающих на территории Азии, но и имел звучание вне религиозного контекста: как стимул к философским размышлениям, как источник творческого вдохновения. Мировоззренческие проблемы восточной религии привлекали внимание таких крупных философов, как В.С. Соловьев, С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, а позже —представителей евразийства Н.С. Трубецкого и Г.В. Флоровского (подробнее см.: [4, 134-169]). Заметным было и стремление к критике буддизма как с точки зрения православной догматики (исследования Д.Б. Горохова [5], А.Ф. Гусева [6], В.А. Кожевникова [7]), так и с позиций позитивизма (работы В. Лесевича) [8]. Появление подобной литературы было тесно связано с интенсивным развитием сравнительного религиоведения на рубеже веков и отражало такое важное явление, как выход буддизма за пределы своего традиционного распространения, усиление интереса к нему не только в России, но и в странах Европы. Цель настоящей статьи — выявить особенности восприятия буддизма в России, показать их связь с основными тенденциями развития как научной, так и общественно-политической мысли второй половины XIX —начала XX в.
Если говорить о научном изучении восточной религии, то основы его были заложены на Западе в течение в XIX в., когда формируются основные буддологические школы — англо-германская и франко-бельгийская. С самого начала буддизм рассматривался как
внутренне сложное, неоднородное явление. Для англо-германской школы характерно внимание к старейшей школе буддизма — тхера-ваде и палийскому канону (М. Мюллер, Т.У. и К.А.Ф. Рис-Дэвидсы, Г. Ольденберг, В. Гайгер). Для франко-бельгийской школы (Э. Бюр-нуф, Э. Сенар, С. Леви, Л. де ла Валле-Пуссен) типичен интерес к истории буддизма махаянских школ и их философским аспектам, к санскритским и тибетским буддийским памятникам.
В конце XIX — начале ХХ в. изучение восточной религии на Западе поднимается на новый уровень. Европейские ученые осваивают санскрит, пали, тибетский язык, издают словари, переводят на английский, французский и немецкий языки исторические источники, публикуют труды по истории буддизма. Переводчики и комментаторы буддийских источников закладывают основы научного подхода к освоению сложного комплекса проблем развития буддийских цивилизаций. Изучение буддийской традиции на родине учения — в Индии — стало отдельным направлением буддологии.
Достижения европейской науки, безусловно, оказали значительное влияние на изучение восточной религии в России. Отметим роль трудов западных философов (И. Канта, А. Шопенгауэра, Л. Бюхнера, Ф. Ницше и др.), затрагивавших проблематику, связанную с буддизмом и вызывавших интерес у русского общества. Однако особое значение для развития буддологии в России имело то обстоятельство, что учение Будды здесь исповедовала значительная часть подданных царя в восточных регионах, составлявших сплоченные общины со своей устоявшейся религиозной организацией. Взаимодействие с буддизмом имело в России давние традиции, эта религия получила в империи официальное признание в 1741 г. по указу императрицы Елизаветы Петровны [9]. Межкультурный диалог православия и буддизма, государственные интересы империи и академические интересы ученых привели к углубленному научному изучению восточной религии в России. В столице империи Санкт-Петербурге возникла одна из сильнейших в мире буддологических школ [10].
Источниками сведений о восточной религии становились не только исследования ученых, но и сведения дипломатов и путешественников, посещавших страны Азии. В созданных ими травелогах отражалось их видение буддизма и желание постичь разные стороны буддийской практики в странах распространения этого учения в Азии.
Имена таких российских ученых, как В.П. Васильев, И.П. Минаев, Ф.И. Щербатской, С.Ф. Ольденбург, О.О. Розенберг, Е.Е. Обер-миллер стали гордостью отечественной буддологии и всего востоковедения в целом. Один из основателей отечественной синологии
В.П. Васильев (1818-1900) был ученым широкого профиля, владевшим санскритом, китайским и тибетским языками. Работы Васильева еще при его жизни приобрели европейскую известность. Его труд «Буддизм, его догматы, история и литература» (1857-1869) был после выхода в свет переведен на немецкий язык. Родоначальником индологической буддологии в России стал И.П. Минаев (1840-1890). До него буддизм в России изучался по китайским и тибетским источникам. Минаев прежде всего исследовал палийские тексты, особенно интересуясь палийским каноном «Типитака» (он перевел на русский язык «Пратимокша-сутру», важнейший из текстов «Виная-питаки»). Его главным образом интересовал буддизм на родине своего возникновения — в Индии и Южной Азии в целом.
Характерной чертой научного творчества и общественной деятельности Минаева, которые станут впоследствии характерными для многих российских ученых и публицистов, было стремление сочетать изучение древности с наблюдениями над современной жизнью. Помимо глубоких теоретических трудов Минаева [11] значительный интерес представляют заметки, составленные им во время посещений Южной Азии (1874-1875) [12]. В ходе своих поездок исследователь не только собирал фольклор и искал рукописи по истории, философии и религиям Индии, но и внимательно наблюдал за тем, что творилось вокруг. Его интересовали и геополитические вопросы: Южная Азия в свете конфликта интересов России и Великобритании в этом регионе.
Характерной чертой научного подхода Минаева было стремление проникнуть в суть учения последователей Будды, ознакомиться с их духовной жизнью на основе живого опыта и конкретных примеров. Главной задачей своих путешествий ученый считал сбор палийских и санскритских рукописей и знакомство с памятниками буддийской материальной культуры для анализа религиозно-философской системы буддизма. В путевых заметках и научных трудах описываются места, которые религиозная традиция связывала с Буддой, важнейшие центры паломничества буддистов и богатые историческими памятниками столицы древних и средневековых государств — Анурадхапуру, Полоннаруву, Канди. Собирая палийские рукописи, Минаев вступил в переписку с буддийскими монахами. Большое внимание уделялось и изучению «живого» буддизма тхера-вады: ученый подробно рассказывает о своих встречах с представителями буддийской сангхи, среди которых были наиболее известные просветители и реформаторы XIX столетия. Минаев встречался с главами различных школ-никай, пытаясь вникнуть в суть различий между ними. Он оставил интереснейшие зарисовки своих
встреч, комментарии к услышанным им разъяснениям, которые представляют собой ценнейший источник информации по проблемам дифференциации сангхи. Уделялось внимание и проблеме взаимодействия индуизма и буддизма. Так, описывая буддийские храмы, ученый отмечал, что в них соседствуют статуи Будды и индусских божеств [12, 23].
Посещая буддийские монастыри, Минаев бывал на религиозных праздниках, изучал ритуальную сторону буддизма, наблюдал быт монахов. Он обратил внимание на то, что в повседневной жизни бхиккху (монахов высшего посвящения), в том числе и ведущих реформаторов, сохраняется традиционный распорядок дня, выполняются все основные предписания классического буддийского канона. Ученый делал вывод, что теоретические нововведения реформаторов не меняли реального течения жизни как самих сторонников реформ, так и масс верующих. Это позволяло говорить о прочности буддийской религиозной традиции.
Сохранение традиционалистского подхода к трактовке основных положений буддийского учения у религиозных реформаторов дало основание Минаеву заключить, что в основе деления на никаи лежали не различия в подходе к религиозным догмам, а вопросы кастовой принадлежности. Ученый связывал подъем реформаторских школ с развитием антикастового движения. Значительную роль здесь сыграла также необходимость противостоять натиску христианских миссионеров, вербовавших своих приверженцев из представителей низших каст. Особое внимание в связи с этим уделялось изучению материалов дебатов между буддийскими монахами и деятелями миссий [12, 57]. Выводы и наблюдения исследователя были обогащены и дополнены в ходе последующих поездок в Северную и Северо-Западную Индию (в 1880 г. и в 1885-1886 гг.) [13].
И.П. Минаев внес огромный вклад в становление российской буддологической школы, представленной именами выдающихся ученых Ф.И. Щербатского (1866-1942) [14], С.Ф. Ольденбурга (1863-1934) [15], О.О. Розенберга (1888-1919) [16], Е.Е. Обермиллера (1901-1935) (подробнее см.: [17]).
Ф.И. Щербатской получил санскритологическое образование в Петербургском и Венском университетах. В Вене он стажировался у санскритолога Г. Бюлера, в Бонне работал совместно с немецким буддологом и санскритологом Г. Якоби. Деятельность Щербатского и его школы — качественно новый этап в изучении философии буддизма и буддийской культуры, целая эпоха в мировой буддологии. Он активно участвовал в создании "ВЛНоШеса — «Со-
брании оригинальных и переводных буддийских текстов».
Серия была основана в 1897 г. академиком С.Ф. Ольденбургом и получила всемирную известность. Сам Ольденбург в своей научной деятельности уделил особое внимание анализу буддийских легенд и их сопоставлению с буддийской канонической литературой, подчеркивал необходимость различать в буддийской культуре философские доктрины и массовое религиозное сознание. Его идеи отражены в работе «Буддийские легенды» (1895). Много лет Ольден-бург посвятил исследованию индийского буддийского искусства, выступал с курсами лекций по данной теме, которые впоследствии легли в основу его трудов под названием «Культура Индии».
Научные интересы Щербатского сосредоточивались на проблемах индийской философии и буддийской культуры в целом. Необходимость изучения данной тематики определялась в глазах исследователя не только теоретическими соображениями, но и вполне конкретными практическими причинами — возрастающей ролью общин буддистов как в пределах России, так и у ее рубежей. «Через буддизм, — отмечал ученый, — Индия становится нашим соседом на всем протяжении нашей азиатской границы от Байкала до Нижней Волги» (цит. по: [7, 17]).
Подобно своему учителю, Щербатской стремился осмыслить глубинные основы восточной религии, начав исследование буддийской философии с анализа трактата индийской логики Дхармакирти, знаменитого мыслителя VII в. Результаты своих исследований он изложил в капитальном двухтомном труде «Теория познания и логика по учению позднейших буддистов», впоследствии переведенном на французский и немецкий языки. Как и Минаев, Щербатской много путешествовал по Индии, посетив Варанаси (Бенарес), Махабалеш-вар, Бомбей, Калькутту, Дарджилинг и другие места. В Варанаси, центре традиционного образования, ученый общался с пандитами, носителями духовной культуры Индии, принимал участие в диспутах по различным вопросам таких учений, как ньяя, миманса, вайше-шика. Много внимания уделялось поиску древних текстов. «Целью моего путешествия в Индию, — писал ученый, — кроме общего знакомства со страной, было прежде всего разыскание остатков буддийской научной литературы» [7, 18]. Побывав в Дарджилинге, он приложил много сил к изучению в монастырях древних рукописей, получил возможность встретиться с Далай-ламой, пребывавшим там в то время. Одновременно исследователь работал над переводом труда Васубандху «Абхидхармакоша», одного из важнейших буддийских трактатов [18].
Характеризуя особенности научного метода Щербатского, современный исследователь А.А. Вигасин отмечает, что ученый «вы-
соко ценил складывавшуюся веками в Индии практику передачи и истолкования древних текстов. Он полагал, что живая традиция во многих отношениях полезнее для современного исследователя, нежели абстрактный критический метод, выработанный в Европе. <...> Проблемы интерпретации текстов, а не их хронологии, оценка результатов духовного развития. — вот что казалось ему наиболее важным» [17, 239]. Применение подобного подхода позволило исследователю создать ряд выдающихся работ. Так, труд Щербатского «Концепция буддийской нирваны» ("The Conception of Buddhist Nirvana", 1927) признан классикой мировой буддологии1.
Ученый воспитал целую плеяду исследователей, образовавших российскую буддологическую школу (прежде всего это Е.Е. Обер-миллер и О.О. Розенберг). Если говорить об Обермиллере, то его вклад в науку связан в основном с переводами тибетских рукописей [19]. Розенберг стал автором книги «Проблемы буддийской философии», опубликованной в Петрограде в 1918 г. Он показал наличие нескольких уровней в буддизме и отличие народного буддизма от философских интерпретаций [20; 21; 33]. Появление этих и других работ на ту же тему, в целом научная, общественная и публицистическая деятельность российских буддологов способствовали тому, что в среде русской образованной публики постепенно повышался уровень знаний о восточной религии, происходило все более глубокое осмысление основ ее философии, вероучения, принципов организации. Изменение международной обстановки, рост роли восточного направления внешней политики России на рубеже XIX-XX вв. создавали в этих условиях базу для появления ряда идеологических программ, концепций, отводивших буддизму значительную роль в политических судьбах России. Одним из наиболее заметных явлений этого рода было движение «восточников», на анализе которого следует остановиться особо2.
Сыгравшее заметную роль в общественно-политической жизни 1890-х — начала 1900-х гг., движение «восточников» явилось ярким отражением духовно-идеологических процессов, разворачивавшихся в этот период в России. Наиболее известным из «восточников» был князь Э.Э. Ухтомский (1861-1921) — ученый, поэт, публицист, личный друг Николая II. Ученик В.С. Соловьева, близкий в молодости к славянофилам, князь стремился отыскать основы духовной самобытности России в исторически присущей ей связи с народами Азии. Поступив после окончания Санкт-Петербургского
1 О влиянии буддологических исследований Щербатского на философскую и религиозную мысль России см.: [22].
2 О восточничестве см.: [23, 70-101; 24; 25; 26; 27].
университета на службу в Департамент духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел, Ухтомский в конце 1880-х — начале 1890-х гг. много раз посещал регионы распространения буддизма в Российской империи, изучал быт верующих. Подобно многим русским востоковедам, князь находился в тесном контакте с видными религиозными деятелями буддизма. Ухтомским была собрана одна из лучших на тот момент в России коллекций восточного искусства.
Репутация знатока восточных народов и религий способствовала тому, что в 1890-1891 гг. Ухтомский был назначен сопровождать наследника престола Николая Александровича в путешествии по странам Азии, что значительно помогло укреплению позиций князя в правительственных и придворных кругах. Свое влияние «восточник» активно использовал, чтобы продвигать интересы буддистов в российских верхах. Так, он вместе с С.Ф. Ольденбургом, Н.К. Рерихом и рядом других видных деятелей науки и культуры входил в возглавляемый Ф.Ф. Щербатским комитет по постройке в Петербурге буддийского храма, открытого в 1913 г. [3, 170-172].
Отражением растущего интереса к Востоку в рядах образованной публики стала идейная эволюция еще одного «восточника» — журналиста влиятельной газеты «Новое время» С.Н. Сы-ромятникова (1864-1933). Как и Ухтомский, он видел в культурах Азии альтернативу бездуховной, на его взгляд, цивилизации Запада. Непосредственным представителем данных культур в рядах «восточников» выступал видный общественный деятель рубежа веков П.А. Бадмаев (1851-1920). Бурят по происхождению, буддист, принявший православие, Бадмаев окончил Санкт-Петербургский университет, служил в Министерстве иностранных дел и одновременно был известен как лекарь тибетской медицины3. К числу «восточников» также относят Агвана Доржиева — бурята, подданного России, получившего образование в Лхасе. Ставший одним из главных советников Далай-Ламы, Доржиев активно выступал за сближение Тибета с Российской империей4.
Важнейшим стимулом публицистической деятельности и политических начинаний «восточников» служил факт повышения на рубеже ХК-ХХ вв. роли стран Азии (прежде всего, Дальнего Востока) в международной политике, их втягивания в орбиту деятельности западных государств. Последний из процессов, по мнению Ухтомского и его единомышленников, создавал для России серьезную угрозу.
3 О П.А. Бадмаеве см.: [28; 16].
4 О деятельности А. Доржиева см.: [29].
«Не нами пробужденные азиатские народы для русских со временем будут еще опаснее, чем западные иноплеменники», - подчеркивал князь [30, 85]. В этих условиях существенно возрастало общественно-политическое значение буддизма - религии, широко распространенных в странах Азии и имевшей множество приверженцев в «империи царей». «У России есть сотни тысяч подданных-буддистов, за ними колышется целое море единоверных кочевников, сибирские инородцы находятся в беспрерывном общении с Тибетом, — отмечал Ухтомский. — Восточно-сибирские инородцы-ламаиты год от году приобретают все большее и большее влияние в различных центрах Тибета и eo ipso являются важными проводниками Царского имени и обаяния в заповедных и недоступных странах, которые нельзя не считать сердцем Азии» [31, 73, 115-116].
В известной степени продолжая традиции отечественной буддо-логии, «восточники» задумывались над тем, каким образом усиление влияния России в Азии, в первую очередь в регионах распространения буддизма, поможет в целом укрепить позиции империи на международной арене. По мнению Ухтомского и его единомышленников, подобное усиление будет иметь благоприятные последствия по целому ряду причин. «Объединение политических интересов России, Китая и Японии сделает Россию снова независимой в Европе и снова обезопасит нашу западную границу, — писал в связи с этим Сыромятников. — Создание правильной русско-азиатской политики составляет самую жизненную необходимость для России. Наше положение в Европе зависит от нашего положения в Азии, а не наоборот» (цит. по: [32, 101]). Отмечая, что «Монголия, Тибет и Китай составляют будущность России во всех отношениях», Бадмаев подчеркивал: «Мы имеем возможность, держать в руках Европу и Азию именно с берегов Тихого океана и с высот Гималая <sic>» [33, 56]. Интерес «восточников» к странам Азии, таким образом, во многом определялся прагматическими соображениями «большой политики» — это было неудивительно, учитывая тесную связь представителей данной группы с правительственными кругами. Однако только прагматикой мотивы Ухтомского и его единомышленников не исчерпывались.
Будучи убежденными консерваторами, сторонниками самодержавия и укрепления религиозных основ жизни общества, «восточники» полагали, что для спасения консервативных начал от разрушительного духовного воздействия Запада России нужно обратиться к народам Востока, наиболее прочно приверженным патриархальному укладу. Наша любовь, писал в связи с этим Ухтомский, «должна в равной мере переноситься на всякий уголочек земли, где убежден-
ный монархист-азиат в труде и покаянии находит задушевный ответ на самые жгучие для человека вопросы: зачем мы собственно живем и как избегнуть страдания?» (цит. по: [23, 92]). Население крупнейшего государства Востока, Поднебесной империи, князь-публицист характеризовал в связи с этим как «великий по труду и терпению народ... доведший до высшей степени высоты и простоты культ монарха и культ бессмертия достоянных перед отечеством предков» [30, 46-47]. Подобное самосознание, распространенное среди народов Востока, сближало их с Россией и даже позволило говорить об их единстве с русскими в духовном плане. «Наше прошлое и прошлое самой типичной восточной страны (Индии), — отмечал Ухтомский, — до мелочей сходны и родственны, одинаково смутны и печальны в материальном отношении, в совершенно равной мере заключают в себе залог обновленного будущего и уверенной борьбы за свои исконные права».
В Азии, по мнению «восточников», не просто хранились начала традиционно-патриархального общественного уклада — здесь были заложены основы единственно здоровой, отвечавшей потребностям общества системы власти, самодержавия в его патриархальной форме, способного встать над классовыми размежеваниями и обеспечить насущные потребности народа. «История указывает, — писал в 1893 г. Бадмаев Александру III в записке, сыгравшей значительную роль в идеологическом обосновании мер по продвижению России в Азию, — что народы Востока. вполне сознают истинное значение монархического правления, в котором представители государства считаются старшими сыновьями и братьями, нравственно обязанными отвечать за все как перед отцом монархом, так и перед младшими братьями — его подданными» [33, 77]. Ухтомский, в свою очередь, воспевал властвовавших на Востоке «архаически настроенных правителей-самодержцев, у которых идеи о народном благе тесно обусловлены были возможностью их осуществлять и всему, нуждающемуся в помощи, ее оказывать». «Цари Китая, — подчеркивал князь, — искони стояли так близко к толпе и зараз так недосягаемо высоко над нею, что однородность положения создалась и доныне сохранилась лишь в России» [30, 52-53]. Понятно, что подобная система власти должна была опираться на определенную духовную основу, своими началами связанную с религиозными истоками. Важнейшим из этих истоков в жизни азиатских народов, по мнению «восточников», было учение буддизма — религии, составлявшей наиболее прочный фундамент патриархальных порядков.
По словам современной французской исследовательницы М. Ла-рюэль, буддизм навсегда остался «первой любовью» Ухтомского, вос-
хищавшегося способностью этой религии адаптироваться к самым разным культурам, воспитывать терпимость и уважение к власти [27, 129-130]. Описывая жизнь последователей Будды, князь постоянно подчеркивал их благочестие, стремление подчинить все свое существование религиозным началам, безусловное преобладание в их сознании духовного над материальным. «Случайного и беспочвенного тут нет ничего, — описывал князь уклад бурят и монголов. — Наоборот, все дышит стариной, переносит воображения к временам "бога-учителя"» [31, 41]. Часто встречавшийся в миссионерских и правительственных кругах подход к религии Будды как к «лжеучению» решительно отвергался Ухтомским. Подобно большинству российских востоковедов, князь подчеркивал глубину и устойчивость традиций буддизма, указывал, что он имеет прочные основы в жизни народов Востока. У исповедовавших буддизм народов он «явился выразителем народного настроения, вдохновлялся общепризнанными истинами, послужил дальнейшему развитию и совершенствованию местной культуры. Этим только и объясняется его необыкновенный успех, его удивительная бодрость. Все это делало и делает из буддизма силу, с которой серьезно надо считаться христианским нациям», — отмечал публицист [31, 17].
Разумеется, в контексте столь высоких оценок религии Будды неизбежно вставал вопрос о том, какое место она должна занимать в конфессиональной структуре христианского государства, как в дальнейшем будут определяться ее взаимоотношения с «первенствующей и господствующей» церковью Российской империи, православием. «Восточники» были искренне убеждены, что между двумя конфессиями вполне возможно мирное сосуществование, которое будет исподволь способствовать распространению в Азии русской культуры. Так, в среде бурят, по мнению Ухтомского, существовала готовность «самостоятельно осуществлять правительственные цели, ведущие к постепенному, безболезненному обрусению», и не было необходимости разрушать это настроение, без нужды раздражая восточные народы гонениями и притеснениями [34, 18]. Подобных мер, полагали «восточники», стремились избегать правители российского государства, когда оно развивалось на подлинно самобытных началах (в ХУ-ХУ11 вв.). В писаниях Ухтомского и Бадмаева содержались многочисленные указания на то, что московские великие князья и цари привлекали восточные народы в подданство России, «держа к ним привет и ласку», оставляли в неприкосновенности их веру, нравы и обычаи, распространяли православие, не прибегая к насилию. Опираясь на подобные воззрения, Ухтомский и в должности чиновника Министерства внутренних дел, и на посту редактора
влиятельной газеты «Санкт-Петербургские ведомости» (с 1896 г.) последовательно выступал против административного натиска на народы восточных регионов (прежде всего, бурят), имевших место в то время жестких форм миссионерской деятельности (см.: [4, 75-76]).
Следует отметить, что у большинства русских консерваторов, отстаивавших к началу XX в. необходимость утверждения этнона-циональной и конфессиональной монолитности государства, рассматривавших православную идентичность как важнейший признак политической лояльности, подобная позиция вызывала непонимание, а со временем и растущее раздражение. Не произошло ли так, задавалась в 1903 г. вопросом консервативная газета «Отечество», что редакция «Санкт-Петербургских ведомостей», «сделавшись знатоком Азии, вместе с тем забыла и про православные порядки и, блистая познаниями о России азиатских стран, сама давно уже перешла в религию... "буддистов"? (цит. по: [25, 132]). Сопротивление консерваторов — сторонников этноконфессиональной монолитности России способствовало постепенному падению влияния «восточников», их уходу с политической сцены. Тем не менее это движение сыграло немаловажную роль в духовно-идеологическом развитии России, способствуя, в частности, более глубокому осмыслению основ духовной жизни восточных народов, в первую очередь — буддизма. В целом, подводя итог, необходимо отметить, что общественно-политическая, научная, культурная жизнь России рубежа веков являла пример сложного взаимодействия и переплетения концептов, опиравшихся на различные трактовки роли и сущности восточных религий, их места в конфессиональной структуре империи, значения для дальнейших судеб страны. В этом взаимодействии значительную роль играли как собственно научные исследования буддизма, так и построения людей, стремившихся связать религиозный фактор с политическими концепциями.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Бернюкевич Т.В. Буддизм в русской литературе конца XIX - начала XX века: идеи и реминисценции. М.: Нестор-История, 2018. 167 с.
2. Тольц В. «Собственный Восток России»: Политика идентичности и востоковедение в позднеимперский и раннесоветский период. М.: НЛО, 2013. 336 с.
3. Схиммельпэннинк ван дер Ойе Д. Русский ориентализм: Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции. М.: Политическая энциклопедия, 2019. 287 с.
4. Сафронова Е.С. Буддизм в России. М.: Изд-во РАГС, 1998. 172 с.
5. Горохов Д.Б. Буддизм и христианство. Киев: Тип. Акц. Об-ва «Петр Барский в Киеве», 1914. 464 с.
6. Гусев А.Ф. Нравственный идеал буддизма в его отношении к христианству. СПб.: Тип. Поповицкого, 1874. 285 с.
7. Кожевников В.А. Буддизм в сравнении с христианством. Пб.: Тип. М. Мер-кушева, 1916. 633 с.
8. Индийская культура и буддизм: Сборник статей памяти Ф.И. Щербатского. М.: Наука, 1972. 279 с.
9. Житенев Т.Е. Буддизм в России: вехи истории. URL: https://cyberleninka.ru
10. Торчинов Е.А. Очерк истории изучения буддизма в России и за рубежом // Введение в буддологию: Курс лекций. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. C. 208-228. URL: http://anthropology.ru.
11. Минаев И.П. Буддизм: Исследования и материалы. СПб.: Тип. Имп. Акад. Наук, 1887. Т. I. 280 с.
12. Минаев И.П. Очерки Цейлона и Индии: Из путевых заметок русского. СПб.: Л.Ф. Пантелеев, 1878. 239 с.
13. Загородникова Т.Н. Начало изучения современной Индии в России. Минаев И.П. // Ориенталистика. 2018. № 1. С. 82-97.
14. Щербатской Ф.И. Избранные труды по буддизму. М.: Наука, 1988. 425 с.
15. Ольденбург С.Ф. Буддийские легенды и буддизм. СПб.: Тип. Имп. Акад. Наук, 1895. 140 с.
16. Розенберг О.О. Труды по буддизму. М.: Наука, 1991. 295 с.
17. Вигасин А.А. Изучение Индии в России (очерки и материалы). М.: Издатель Степаненко, 2008. 544 с.
18. Хабдаева А.К. Исследование традиции абхидхармы в отечественной науке // Вестник Бурятского государственного ун-та. Философия. 2011. № 8. С. 233-238
19. Будон Ринчендуб. История буддизма / Пер. с тиб. Е.Е. Обермиллера, с англ. — А.М. Донца. СПб.: Евразия, 1999. 335 с.
20. Ермакова Т.В. О.О. Розенберг как представитель Санкт-Петербургской буддологической школы // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2008. № 1. С. 7-18.
21. Лысенко В.Г. Ф.И. Щербатской и О.О. Розенберг о сравнительном методе в буддологии // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2008. № 1. С. 30-39.
22. Раздъяконов В. Спор о «карме»: культурная рецепция индийского концепта в отечественной философии конца XIX — начала XX в. // Вопросы философии. 2023. № 9. С. 191-201.
23. Схиммельпеннинк ван дер Ойе Д. Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией. М.: НЛО, 2009. 421 с.
24. Межуев Б.В. Моделирование понятия «национальный интерес» на примере дальневосточной политики России конца XIX — начала XX в. // Полис. 1999. № 1. С. 26-39.
25. Суворов В.В. Князь Э.Э. Ухтомский: жизнь, деятельность, идейное наследие. Дисс. ... канд. ист. наук. Саратов, 2011. 205 с.
26. Суворов В.В. «Восточничество»: культурно-историческая концепция и имперская идеология. Саратов: Изд-во Сарат. гос. мед. ун-та, 2015. 107 с.
27. Laruelle М. "The White Tsar": Romantic imperialism in Russia's legitimizing of conquering the Far East // Acta Slavica Iaponica. 2008. Tomus 25. Р. 113-134.
28. Архангельский Г.В. Петр Бадмаев — знахарь, предприниматель и политик // Вопросы истории. 1998. № 2. С. 74-84.
29. Андреев А.И. Тибет в политике царской, советской и постсоветской России. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2006. 463 с.
30. Ухтомский Э.Э. К событиям в Китае Об отношениях Запада и России к Востоку. СПб.: Паровая скоропечатня «Восток», 1900. 96 с.
31. Ухтомский Э.Э. Из области ламаизма: К походу англичан в Тибет. СПб.: Паровая скоропечатня «Восток», 1904. 136 с.
32. Репников А.В. С.Н. Сыромятников: штрихи к портрету // Интеллигенция и мир. 2010. № 3. С. 93-110.
33. За кулисами царизма: Архив тибетского врача Бадмаева / Под ред. В.П. Се-менникова. Л.: Гос. издательство, 1925. 208 с.
34. Ухтомский Э.Э. О состоянии миссионерского вопроса в Забайкалье. СПб.: Синодальная типография, 1892. 49 с.
REFERENCES
1. Bernyukevich T.V. Buddizm v russkoj literature konca XIX - nachala XX veka: idei i reminiscencii. Moscow: Nestor-Istoriya, 2018. 167 p. (In Russ.)
2. Tol'ts V. "Sobstvennyi Vostok Rossii": Politika identichnosti i vostokovedenie v pozdneimperskii i rannesovetskii period. Moscow: NLO, 2013. 336 р.
3. Skhimmel'pennink van der Oie D. Russkii orientalizm: Aziya v rossiiskom soznanii ot epohi Petra Velikogo do Beloi emigratsii. Moscow: Politicheskaya entsiklopediya, 2019. 287 p. (In Russ.)
4. Safronova E.S. Buddizm v Rossii. Moscow: Izdatel'stvo RAGS, 1998. 172 p. (In Russ.)
5. Gorohov D.B. Buddizm i hristianstvo. Kiev: Tip. Akc. Ob-va «Petr Barskii v Kieve», 1914. 464 p. (In Russ.)
6. Gusev A.F. Nravstvennyj ideal buddizma v ego otnoshenii k hristianstvu. Saint Petersburg: Tip. Popovickogo, 1874. 285 p. (In Russ.)
7. Kozhevnikov V.A. Buddizm v sravnenii s hristianstvom. Saint Petersburg: Tip. M. Merkusheva, 1916. 633 p. (In Russ.)
8. Indijskaya kul'tura i buddizm. Sbornik statej pamyati F.I. Shcherbatskogo. Moscow: Nauka, 1972. 279 p. (In Russ.)
9. Zhitenev T.E. Buddizm v Rossii: vekhi istorii. URL: https://cyberleninka.ru. (In Russ.)
10. Torchinov E.A. Ocherk istorii izucheniya buddizma v Rossii i za rubezhom. In: Vvedenie v buddologiyu: kurs lekcij. Sankt-Peterburg: Sankt-Peterburgskoe filosofskoe obshchestvo, 2000. P. 208-228. URL: http://anthropology.ru. (In Russ.)
11. Minaev I.P. Buddizm: Issledovaniya i materialy. Saint Petersburg: Tip. Imp. Akad. Nauk, 1887. Vol. I. 280 p. (In Russ.)
12. Minaev I.P. Ocherki Cejlona i Indii: Iz putevyh zametok russkogo. Saint Petersburg: L.F. Panteleev, 1878. 239 p. (In Russ.)
13. Zagorodnikova T.N. Nachalo izucheniya sovremennoj Indii v Rossii. Minaev I.P. Orientalistika. 2018. N 1. P. 82-97. (In Russ.)
14. Shcherbatskoj F.I. Izbrannye trudy po buddizmu. Moscow: Nauka, 1988. 425 p. (In Russ.)
15. Ol'denburg S.F. Buddijskie legendy i buddizm. Saint Petersburg: Tip. Imp. Akad. Nauk, 1895. 140 p. (In Russ.)
16. Rozenberg O.O. Trudy po buddizmu. Moscow: Nauka, 1991. 295 p. (In Russ.)
17. Vigasin A.A. Izuchenie Indii v Rossii (ocherki i materialy). Moscow: Izdatel' Stepanenko, 2008. 544 p. (In Russ.)
18. Habdaeva A.K. Issledovanie traditsii abhidharmy v otechestvennoi nauke. Vestnik Buryatskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. 2011. N 8. Р. 233-238. (In Russ.)
19. Budon Rinchendub. Istoriya buddizma. Trans. E.E. Obermiller, A.M. Donets. Saint Petersburg: Evraziya, 1999. 335 p. (In Russ.)
20. Ermakova T.V. O. O. Rozenberg kak predstavitel' Sankt-Peterburgskoi buddologicheskoi shkoly. Vestnik Russkoi hristianskoi gutsmanitarnoi akademii. 2008. N 1. P. 7-18. (In Russ.)
21. Lysenko V.G. F.I. Shcherbatskoi i O.O. Rozenberg o sravnitel'nom metode v buddologii. Vestnik Russkoi hristianskoi gumanitarnogi akademii. 2008. N 1. P. 30-39. (In Russ.)
22. Razd"yakonov V. Spor o "karme": kul'turnaya retseptsiya indiiskogo kontsepta v otechestvennoi filosofii kontsa XIX — nachala XX v. Voprosy filosofii. 2023. N 9. P. 191-201. (In Russ.).
23. Skhimmel'pennink van der Oje D. Navstrechu Voskhodyashchemu solncu: Kak imperskoe mifotvorchestvo privelo Rossiyu k vojne s Yaponiei. Moscow: NLO, 2009. 421 p. (In Russ.)
24. Mezhuev B.V. Modelirovanie ponyatiya "nacional'nyj interes" na primere dal'nevostochnoj politiki Rossii konca XIX — nachala XX v. Polis. 1999. N 1. P. 26-39. (In Russ.)
25. Suvorov V.V. Knyaz' E.E. Uhtomskij: zhizn', deyatel'nost', idejnoe nasledie. Diss. ... kand. ist. nauk. Saratov, 2011. 205 p. (In Russ.)
26. Suvorov V.V. "Vostochnichestvo": Kul'turno-istoricheskaya koncepciya i imperskaya ideologiya. Saratov: Izd-vo Sarat. gos. med. un-ta, 2015. 107 p. (In Russ.)
27. Lamelle M. "The White Tsar": Romantic imperialism in Russia's legitimizing of conquering the Far East. In: Acta Slavica Iaponica. 2008. Tomus 25. P. 113-134.
28. Arhangel'skij G.V. Petr Badmaev — znahar', predprinimatel' i politik. Voprosy istorii. 1998. N 2. P. 74-84. (In Russ.)
29. Andreev A.I. Tibet v politike carskoj, sovetskoj i postsovetskoj Rossii. Saint Petersburg: Izd-vo Sankt-Peterburgskogo un-ta, 2006. 463 p. (In Russ.)
30. Uhtomskij E.E. K sobytiyam v Kitae: Ob otnosheniyah Zapada i Rossii k Vostoku. Saint Petersburg: Parovaya skoropechatnya "Vostok", 1900. 96 p. (In Russ.)
31. Uhtomskij E.E. Iz oblasti lamaizma: K pohodu anglichan v Tibet. Saint Petersburg: Parovaya skoropechatnya "Vostok", 1904. 136 p. (In Russ.)
32. Repnikov A.V. S.N. Syromyatnikov: shtrihi k portretu. Intelligenciya i mir. 2010. N 3. P. 93-110. (In Russ.)
33. Za kulisami carizma. Arhiv tibetskogo vracha Badmaeva. Ed. V.P. Semennikova. Leningrad: Gos. izdatel'stvo, 1925. 208 p. (In Russ.)
34. Uhtomskij E.E. O sostoyanii missionerskogo voprosa v Zabajkal'e. Saint Petersburg: Sinodal'naya tipografiya, 1892. 49 p. (In Russ.)
Информация об авторах:
Полунов Александр Юрьевич — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой управления в сфере межэтнических и межконфессиональных отношений факультета государственного управления МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (495) 939-53-38; [email protected] Сафронова Александра Львовна — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории Южной Азии Института стран Азии и Африки МГУ имени М.В. Ломоносова (ИСАА МГУ), тел.: +7 (495) 629-4319; [email protected]
Information about the authors:
Alexander Yu. Polunov — Doetor of Historical Science, Professor, Head of the Department of Interethnic and Interconfessional Relations Management, School of Public Administration, Lomonosov Moscow State University, tel.: +7 (495) 939-53-38; [email protected]
Alexandra L. Safronova — Dootor of Historical Science, Professor, Head of the Department of South Asian History, Institute of Asian and African Studies, Lomonosov Moscow State University, tel.: +7 (495) б29-43-19; alsafronova@ iaas.msu.ru
Поступила в редакцию 14.11.2023; принята к публикации 05.03.2024
