CC BY
67
УДК 821.161.1-054.72 ББК 87.3(2:5)-008.6
БУДДИЙСКИЕ МОТИВЫ И ОБРАЗЫ В ПОЭЗИИ В.Ф. ПЕРЕЛЕШИНА
Л. ЦУЙ
Санкт-Петербургский государственный университет, Университетская набережная, 7-9, г. Санкт-Петербург, 199034, Российская Федерация
E-mail: [email protected]
Объектом анализа является поэзия В.Ф. Перелешина (В.Ф. Салатко-Петрище) и некоторых других поэтов дальневосточной эмиграции 1920-1940-х гг. Исследуются проблемы отражения буддийской философии в поэзии Перелешина - харбинского поэта-эмигранта и переводчика древнекитайского трактата «Дао Дэ Цзин», хорошо знавшего восточную культуру. Используется филологический метод мотивного анализа и некоторые междисциплинарные методы исследования, прежде всего такие, как культурно-типологический, сравнительно-исторический, герменевтический. Учитывается, что в тяготении к восточной философии в русской литературе и культуре начала XX века важную роль играла идея всеединства, выдвинутая В.С. Соловьевым, который относился к буддизму как к отрицательному универсализму. Рассматриваются понятия «сансары» и «пустоты» в буддизме, обозначающие не только пассивное состояние, но и пробуждение сознания поэта. Обращается внимание на пронизывающий все творчество Перелешина мотив вечного круговорота, который в его понимании является одним из важных для буддизма. Он обозначает состояния, необходимые для достижения нирваны. Утверждается, что в представлении Перелешина буддийские идеи были важны для осуществления принципа самораскрытия личности. Отмечается, что особенности трактовки Перелешиным идей буддийской философии заключаются в отражении гармоничного сочетания двух разных начал - мотива самоотречения, бренности бытия, пассивности, с одной стороны, и мотива всеобщей любви, освобождения от иллюзий и нравственных условий постижения истинного бытия - с другой. Выявлено, что под влиянием ориентальных идей и буддийских философских представлений у Перелешина формируется понимание единства Бога и мира, абсолютной связи всего живого на Земле, воплощаются идеи «всечеловечества» и «всемирной отзывчивости». Делается вывод о том, что Перелешин в своем творчестве отражает путь от внешнего восприятия буддийских философских воззрений к внутреннему их переживанию, что свидетельствует о его глубоком постижении сути этой древней философии.
Ключевые слова: литература русской дальневосточной эмиграции, поэзия Валерия Пере-лешина, философия буддизма, философия Владимира Соловьева, китайский буддизм, буддийские мотивы и образы, мотив вечного круговорота, понятие «пустоты», принцип самораскрытия личности.
BUDDHIST MOTIVES AND IMAGES IN THE POETRY OF V.F. PERELISHIN
L. CUI
St. Petersburg State University, University Embankment, 7-9, St. Petersburg, 199034, Russian Federation E-mail: [email protected]
The object of the analysis is the poetry of V.F. Pereleshin (V.F. Salatko-Petrishche) and some other poets of the Russian Far Eastern emigration of the 1920s-1940s. In the article the author analyzes
the reflection of Buddhist philosophy in the poetry of Pereleshin - a Harbin poet-emigrant who was well acquainted with Oriental culture and translated the ancient Chinese treatise "Tao Te Ching". The study employs the philological method of motive analysis and some interdisciplinary methods of research such as cultural-typological, comparative-historical, hermeneutic methods. It is taken into account that the idea of all-unity, put forward by V.S. Solovyov, who refers to Buddhism as a negative universalism played an important role in Russian literature and culture at the beginning of the 20th century. The author of the article considers the Buddhist concepts of "samsara" and "emptiness" that do not only denote the passive mood, but also the awakening of a poet's consciousness. Attention is drawn to the motive of eternal circulation that penetrates all Pereleshin's works and is, in his understanding, one of the most important motives for Buddhism. It implies the conditions required to achieve Nirvana. It is alleged that Buddhist ideas are important for realizing the principle of self-disclosure in Pereleshin's representation. It is noted that the characteristics of Pereleshin's interpretation of Buddhist philosophical ideas are reflected in the harmonious combination of two different origins - the motive of self-denial, impermanence of life, passivity, on the one hand, and the motive of universal love, liberation from illusions and moral conditions of comprehending the true existence - on the other. It is revealed that Oriental ideas and Buddhist philosophical concepts have shaped Pereleshin's understanding of the unity of God and the world, the absolute connection of all living beings on the earth, which embodies the ideas of "all mankind" and "universal responsiveness". It is concluded that Pereleshin in his works reflects the way from the external perception of Buddhist philosophical views to their inner experience, which indicates his profound understanding of the essence of this ancient philosophy.
Key words: literature of the Russian Far Eastern emigration, Valeriy Pereleshin's poetry, Buddhist philosophy, V.S. Solovyov's philosophy, Chinese Buddhism, Buddhist motives and images, motive of eternal circulation, concept of "emptiness ", principle of self-disclosure.
Понять влияние буддизма на творчество В.Ф. Перелешина (1913-1992) невозможно без рассмотрения важности этой древней философии и религии для поэтов и мыслителей Серебряного века. Ощущением кризиса европейской культуры было обусловлено их желание пересмотреть прежние основания бытия. При этом для некоторых, как пишет Е.В. Шахматова, «метафизика Востока во многом послужила образцом для создания новой картины мира, интегрирующей духовные поиски рубежа XIX-XX вв.»1. Поэтому для этого периода русской культуры было характерно тяготение к восточному типу духовности. Как отмечает исследователь, «поэты, философы, художники, буквально все слои русской интеллигенции окунулись в буддийскую культуру, что несло в себе прямую попытку бегства от европоцентризма, поиска новой веры и всемирного бытия»2. В этом особенно важную роль сыграла концепция всеединства В.С. Соловьева. Цель нашей статьи - рассмотреть аспекты воплощения буддийских идей и способы реализации соловьевской концепции всеединства в поэзии В. Перелешина. Это необходимо не только для выявления специфики восприятии восточной философии эмигрантами русского дальневосточного зарубежья, но и для понимания художественной картины мира поэта.
1 См.: Шахматова Е.В. Восток как метафизическая парадигма идеи всеединства в культуре Серебряного века // Вопросы философии. 2008. № 3. С. 147 [1].
2 См.: Рысакова Л.Е. Восток в творчестве русских символистов Серебряного века // Успехи современной науки. 2016. Т.7, № 52. С. 125 [2].
Соловьев, как известно, не только высоко оценил значение философии буддизма для развития личности, но и рассмотрел его значение в истории философии как процессе становления мирового самосознания. В восточном учении философ увидел «первую сохранившуюся ступень человеческого универсализма, поднимающуюся над исключительным национально-политическим строем религии и общественности»3. В системе философии всеединства, как он считал, буддизм важен, так как в нем заложены идеи нравственной философии и он является таким же значимым историческим явлением, как, к примеру, греческий пантеизм и христианство. В сопоставлении с последним Соловьев рассмотрел буддизм как «отрицательный универсализм». В этом отношении мы согласимся с точкой зрения Т.В. Бернюкевич, считающей, что у Соловьева характеристика буддизма не имеет негативной окраски4. Суть буддийской философии, согласно его мысли, заключается не в отрицании жизни, а в духовном пробуждении сознания человека и всего человечества. Он писал: «Все есть одно - это было первое слово философии, и этим словом впервые возвещались человечеству его свобода и братское единение. Этим словом в корне подрывалось рабство религиозное и общественное, разрушалось всякое неравенство и обособление» [5, с. 402].
Помимо процитированной выше работы «Оправдание добра» (1899 г.), Соловьев обратился к философским проблемам буддизма в статье «Буддийское настроение в поэзии» (1894 г.). Внимание философа особенно привлекает «минорный тон», пронизывающий поэзию А. Голенищева-Кутузова, и отношение поэта к жизни как к бесконечному страданию. Соловьев назвал такое безнадежное настроение «буддийским», присущим определенной части российской творческой интеллигенции во второй половине XIX в. Русский поэт рассматривал смерть как высшее откровение истины, предпосылку погружения в нирвану. На самом деле, с точки зрения Соловьева, в «буддийской» поэзии Голени-щева-Кутузова отсутствуют нравственные принципы, важные для исторического буддизма как сложной системы метафизических и этических установок. Мироощущение русского поэта отличается от подлинного буддизма, согласно которому только при достижении полной чистоты и искупления грехов всех предыдущих существований (то есть при исполнении закона кармы) возможно спасение и переход из ложной жизни в покой небытия5. Соответственно, совершенный Будда, по мнению философа, тем и отличается от несовершенного, что он «не ограничивается собственным сознанием мучительной пустоты бытия, но решается освободить от этой муки все живые существа»6.
3 См: Соловьев В.С. Оправдание добра. Нравственная философия // В.С. Соловьев. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1988. С. 309 [3].
4 См.: Бернюкевич Т.В. Буддизм в русской философской культуре. «Чужое» и «свое». М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. С. 17 [4].
5 См.: Соловьев В.С. Буддийское настроение в поэзии // В.С. Соловьев. Философия искусства и литературная критика. М.: Искусство, 1991. С. 443-444 [6].
6 См: Соловьев В.С. Оправдание добра. Нравственная философия. С. 312.
В.С. Соловьев отметил большой интерес к буддийскому мировоззрению, проявляемый в современном ему обществе. При этом он осуждал поверхностное понимание буддийского учения, характеризующееся восприятием жизни как зла без покаяния в душе. Поэтому не формальное отражение буддизма в поэзии, а его глубокое осуществление в становлении каждой конкретной личности было принципиально важным для теоретика философии всеединства.
Философские идеи В.С. Соловьева нашли преломление в творчестве многих представителей литературы Серебряного века, в том числе в произведениях авторов русского зарубежья. Под влиянием идеи всеединства к буддизму обращались многие поэты и писатели, такие как И.Ф. Анненский, К.Д. Бальмонт, В.В. Хлебников, Н.С. Гумилев, И.А. Бунин, Г.И. Газданов, стремившие к освоению и художественной переработке философской традиции Востока. В их творчестве образ Востока возник не только в результате романтического устремления, но и был тесно связан с поиском духовных основ, обретением некоей общечеловеческой прародины. Как отмечает Е. А. Трофимова, в период Серебряного века «отечественный ориентализм переключается от фиксации внешней экзотической стилизации культур Востока к внутреннему духовному постижению самого "Сердца Азии"»7.
Интерес русских эмигрантов на Дальнем Востоке к вопросам буддийской философии отразился в альманахах и журналах, выходивших в Харбине и Шанхае. Среди поэтов, в творчестве которых проявилось тяготение к буддийским идеям, можно назвать В.Ф. Перелешина, А. Ачаира (А.А. Грызова) (1896-1960), Н. Светлова (Н. Свиньина) (1908-начало 1970-х), Л.Ю. Хаиндрову (1910-198б), В.Ю. Янковскую (1909-1996) и др. Внимание к идеям Востока было связано, как нам представляется, прежде всего со стремлением многих беженцев создать утопическую модель рая, обретенного на чужбине в трагический период русской истории. Важную роль играла при этом философская и мифопоэтическая традиция, сложившаяся на рубеже веков. Согласно воспоминаниям В.А. Слободчикова, дальневосточных эмигрантов «особенно интересовали идеи Владимира Соловьева о всеобщей любви и мировой душе. <...> От этих идей веяло проблесками космического сознания»8. С другой стороны, интерес к восточной философии был обусловлен духовными исканиями русских поэтов, которые хотели познать культуру страны, их приютившей. Стремление к поиску неких универсалий характерно, в первую очередь, для представителей молодого поколения эмиграции, которые, «многое отвергая и одновременно многое принимая как свое, не разделяя и не классифицируя, находили место в своем мировосприятии философским и религиозным идеям как Запада, так и Востока»9.
7 См.: Трофимова Е.А. «Свет с востока»: буддистские мотивы в творческих исканиях серебряного века // Научное мнение. 2015. №1. С. 97 [7].
8 См.: Слободчиков В.А. Чураевка // Русский Харбин. М.: Изд-во МГУ: Наука, 2005. С. 65-66 [8].
9 См.: Сорокина Г.А. Идеи буддизма в литературе русского зарубежья. М.: Экон-Информ, 2016. С. 136 [9].
В поэзии Перелешина автобиографическое начало является доминантным, поэтому она отражает духовный опыт эмигрантов, живших на Дальнем Востоке как путь самопреодоления и «расширения» границ сознания. Его стихи, отразившие формы духовных исканий, осуществленных в культуре Востока, насыщены философскими обобщениями. В них исследователи видели не только влияние русского космизмаили философии Платона10, но и конвергенцию двух противоположных космологических установок - буддизма и христианства, которая, как заметил Ю.В. Линник, «ведет не к слиянию или синтезу двух картин мира, а, скорее, к их своеобразному дополнению: не смешиваясь, они существуют в сознании поэта, представляя как бы разные точки зрения на одну реальность. Их антиномичность снимается на уровне экзистенциального переживания»11.
Можно сказать, что буддизм был важной составляющей мировоззрения Перелешина. Он способствовал постижению поэтом самого себя как человека, отчужденного от родины и нашедшего приют в стране чужой культуры. По мнению русского эмигранта, в буддизме «мудрее и полезнее» дано толкование истоков неравенства человечества и происхождения зла. А это важно для искателей религиозной истины и тех, «которые не нашли в христианстве ответов на все свои вопросы и поэтому были вынуждены вступить на путь синкретизма», как пишут исследователи12. В основе теоретических положений буддизма лежит понятие о Вселенском Законе, который предопределяет человеческое бытие: человек попадает в колесо жизни (сансару), в подчинение закону кармы (причина и следствие), и только достижение нирваны как высшей реальности предполагает выход из этого колеса. Именно эта идея определяет в поэзии Перелешина появление системы буддийских мотивов и образов, которые развиваются в результате его рецепции восточной философии как в метафизическом, так и в этическом аспектах.
В отличие от других дальневосточных эмигрантов, Перелешин стремился не только к поэтическому постижению восточной философии, но и к научно-философскому изучению и осмыслению буддизма. Заметим, что «буддийский текст» Перелешина в основном связан с двумя периодами его творчества -1940-ми и 1970-ми годами.
Для поэта Перелешина, шедшего по пути поиска истины в духовном познании, особенно важным являются пекинский и шанхайский периоды его творчества (1938-1951 гг.). Именно в древней столице, которая воспринималась им как вторая родина, русский поэт много общался с местными жителями, начал задумываться о мудрости Востока и серьезно заниматься переводом китайских стихов. Если стихи Перелешина раннего периода отличаются «холод-
10 См.: Санникова И.Р. Религиозно-философское своеобразие лирики Валерия Перелешина // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2013. № 2 (130). С. 101-107 [10].
11 См.: Линник Ю.В. Валерий Перелешин // Новый журнал. Нью-Йорк, 1992. № 189. С. 251 [11].
12 См.: Салатко-Петрище В.Ф. Мысли о буддизме // Отдел Рукописей ИМЛИ РАН. Ф. 608. Оп. 1.2.2. Ед. хр. 1. Л. 39 - 39-об. С. 39 [12].
ным скептицизмом» (по словам эмигрантки Н.С. Резниковой) и в них поэт искренне показывал читателям свое отчаяние, свои сомнения и заблуждения,13 то с 1940-х годов в его творчестве обозначился поворот и обнаружились плодотворные связи с китайской культурой. Как вспоминал сам поэт об этом шанхайском периоде (1943-1950 гг.), «это были годы выработки мировоззрения, впитывания мистического христианства, а также и усиленного изучения китайского языка, вникновения14 в китайскую поэзию и философию»15.
Почти через 20 лет, в 1967 году, Перелешин вернулся в литературу, оказавшись уже в Бразилии. В 1970-е годы поэтом были опубликованы в журнале «Новое русское слово» статьи «Мысли о буддизме», «Поэты и буддизм», «Созерцательная школа буддизма», «Остров Пу-то», посвященные рассмотрению философии буддизма. Свидетельствуя о широте кругозора русского поэта, они помогают нам понять восприятие Перелешиным буддийских идей и характер их трансформации в его поэзии.
Первым этапом в постижении восточной философии для Перелешина было знакомство с трактатом «Дао Дэ цзин», поэтический перевод которого он выполнял долгое время и закончил только в 1971 году. Его доминантой является учение о тайне пребывания в небытии. Поэт-синолог перевел сложный и трудный даже для китайцев философский трактат в стихотворной форме. Этому предшествовало напряженное и кропотливое изучение памятника культуры. Отметив явление «переплетения» даосизма и буддизма в Китае, Перелешин в статье «Поэты и Буддизм» указал на различные функции этих двух религиозно-философских систем в культурной жизни китайцев. По замечанию русского поэта, даосизм играет большую роль в китайской мифологии, а буддийское учение, в котором представлены логически обоснованные положения, особенно важно для человека как метафизика, моралиста, психолога. Причем он отметил большое значение знакомства с основами буддизма для постижения китайской поэзии, что «позволяет европейцу увидеть мир взором китайца и услышать его таким, каким его слышит ухо китайца, и ..., мы почувствуем вдруг что-то от тайны пламенной любви китайских поэтов и художников к пагодам, воздвигнутым на скалах, к обиталищам праведных отшельников и постников и узнаем, как они научились "с природой одной жизнью дышать", сливаясь с ее ритмом и участвуя в ее гармонии» [15].
Поэтический мир китайских классиков представляется Перелешину «безбрежным океаном» и открывается перед ним в своей глубинной философской ипостаси. Эмигрант перевел на русский язык ряд стихотворений знаменитых китайских поэтов, в творчестве которых нашли отражение мотивы даосизма и буддизма, таких как Ли Бо, Ван Вэй, Мэн Хаожань, Бай Цзюйи и другие, и
13 См. об этом подробнее: Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 392 [13].
14 Слово «вникновение» придумал сам Перелешин.
15 См.: Перелешин В.Ф. Предисловие В. Перелешина к письмам Кирилла Батурина // Отдел Рукописей ИМЛИ РАН. Ф. 608. Оп. 22. Ед. хр. 6. Л.1. С. 1[14].
эти переводы были им включены в сборник «Стихи на веере»16. Он обращает внимание на буддийское настроение, присущее китайским поэтам, многие из которых даже не были правоверными буддистами. Именно об этом и писал В. С. Соловьев в связи с рассматриваемой им поэзией А.А. Голенищева-Кутузова в статье «Буддийское настроение в поэзии». Стремление к уединенной тишине и спокойному созерцанию считается Перелешиным предпосылкой духовного совершенствования и просветления. Буддийское учение также основано на идее ухода от мирских увлечений, чтобы достичь ясности ума и невозмутимости и тем самым возможности погрузиться в абсолютное бытие. Перелешин увидел в тяготении восточных поэтов к уединению и самосозерцанию не «безнадежность» или полное отрешение от природы, а попытку привести внешние условия «в соответствие с их внутренним миром чувства, чтобы их поэтиче-
17
ское вдохновение выявлялось успешно» .
Вслед за китайскими классическими поэтами Перелешин начал воспринимать китайские сады и буддийские храмы как «уединенные места» и модель гармоничного взаимоотношения человека с окружающим миром. Поэтом было создано немало прекрасных лирических стихотворений, таких как «Чжунхай» (1943 г.), «Вид на Пекин из Би-Юнь-Сы» (1943 г.), «Сян Тан Чэн» (1948 г.), «Хусинтин» (1951 г.), посвященных непосредственно китайским культурным памятникам. В этом отношении в его поэзии примечателен образ Пекина как воплощение древнего Китая, пронизанного буддийскими мотивами. Этот образ в художественном мире Перелешина соотносим с образом дома и представлен как рай, который создан для достижения душевного спокойствия.
Мотивы самоотречения, созерцания и уединения, характерные для творчества китайских поэтов, если их рассматривать в контексте буддийского учения, подразумевают желание вырваться из закона причинно-следственной связи. Об этом говорит Перелешин в стихотворении «Выбор» (1942 г.): «Поменьше дел, поменьше и грехов, / И ясный путь, почтенный и свободный»)18. Эти мотивы могут быть воплощены в стихотворениях русского эмигранта, скитающегося по странам мира, в мысли о бренности бытия. Он писал: «Все-то неосуществимо / И предопределено!» («Скука»,1970 г.)19. Перелешину было характерно осмысление сущности жизни человека, как и поэту А.А. Голенищеву-Кутузову, в рамках понятия «сансары» и «буддийского мировоззрения» как «сонливой пассивности»20, как определил эту особенность В.С. Соловьев21.
16 См. об этом: Перелешин В.Ф. Стихи на веере: Антология китайской классической поэзии. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1970. 41 с. [16].
17 См.: Салатко-Петрище В.Ф. Поэты и буддизм // Новое русское слово. Нью-Йорк, 1970. № 5. 30 августа.
18 См.: Перелешин В.Ф. Выбор // Перелешин В.Ф. Три родины: десятая книга стихотворений. Париж: Альбатрос, 1987. С. 61-62 [17].
19 См.: Перелешин В.Ф. Заблудившийся аргонавт: Стихотворения и поэмы. Т. 2. Кн. 1. М.: Престиж Бук, 2018. С. 250 [18].
20 См.: Салатко-Петрище В.Ф. Созерцательная школа буддизма // Отдел Рукописей ИМЛИ РАН. Ф. 608. Оп. 1.2.2. Ед. хр. 1 Л. 29 [20].
Однако в творчестве поэта-синолога Перелешина такое настроение во многом было связано с буддистской идеей пробуждения сознания. В этом отношении философия буддизма ему важна для самораскрытия и поиска полноты существования. В статье «Мысли о буддизме» поэта-эмигранта нашли отражение раздумья о природе высшей реальности в буддизме. Она подразумевает «не райское блаженство, а саморастворение в предвечном покое», как писал он22. «Душа учится не деланию добра, а пониманию, и понять она должна, что небытие лучше бытия и что нужно достичь освобождения от иллюзий», замечает он23. За этой мыслью лежит понимание абсолютной истины в буддизме бытия «пустоты», обозначающей нереальность и относительность всех явлений24.
Концепция бытия «пустоты», играющая в буддийской философии основополагающую роль, воспринимается русским поэтом, прежде всего, в контексте проблемы существования человека. Она воплощает в себе принцип освобождения сознания от эмоционально-чувственной обусловленности и определяет часто встречающуюся мысль об иллюзорности ощущений счастья и страдания, присущую сознанию поэтов-эмигрантов. Проблемам философии страдания Перелешин посвятил свою кандидатскую диссертацию, в процессе создания которой он признался в письме матери, написанном в феврале 1941 года, что буддийские и оккультные книги дают очень ценные hints25. Это ярко выраженный намек на отождествление жизни со страданием, основанный на законе сансары, причем природа того и другого представляет собой воплощение бытия «пустоты».
В поэтических текстах В.Ф. Перелешина нашло отражение устойчивое противоречие между стремлением к духовному подвигу и привязанностью человека к земной суете. А.И. Несмелов писал, что в его стихах «сияет океан вселенной, плюс некоторая грусть об оставленном позади»26. В буддийском принципе «не-Я», согласно которому «Я» и бытие являются главными препятствиями для познания истинной действительности и собственной личности, поэт-эмигрант усматривал новый способ возможности вырваться из экзистенциального тупика. В «Алмазной сутре», важнейшем буддийском тексте, утверждается, что если Бодхисаттва воплощает представление о «Я», представление о «личности», представление о «существе» и представление о «вечной душе», то он не является
21 Анализ см. в статье: Соловьев В.С. Буддийское настроение в поэзии // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М.: Искусство, 1991. C. 425-465 .
22 См.: Салатко-Петрище В.Ф. Мысли о буддизме. С. 39.
23 Там же.
24 Здесь речь идет в основном о школе Махаяны, оказавшей большое влияние на китайский буддизм.
25 См. об этом: Перелешин В.Ф. Письма к матери (Письмо CIV. 28 Февраля. 1941) // Отдел Рукописей ИМЛИ РАН. Ф. 608. Оп. 2. Ед. хр. 100. Л. 137 [20].
26 См.: Perelesin V.F. Russian literary and ecclesiastical life in Manchuria and China from 1920 to 1952: Unpublished memoirs of Valerij Perelesin / edition and foreword Th. Hauth. The Hague: Leuxenhoff Publ., 1996. С. 139 [21].
Бодхисаттвой27. Это отчетливо отражено в стихотворении Перелешина «Вид на Пекин из Би-Юнь-Сы». В нем буддийский Храм Лазурных Облаков (Би-Юнь-Сы) открывается поэту как «целый мир», где «смерть забыта», «умолкает слава», к тому же нет «ни лавров, ни литавр»28. Пронизывающий всё стихотворение мотив растворения в тишине говорит не только об умиротворении и чистоте души, но и о достижении автором высшего состояния сознания.
В этом плане интересно рассмотреть значение традиционного образа в китайской поэзии - лотоса, который осложняется в «буддийском тексте» Пе-релешина. Реальный образ лотоса воспринимается русским поэтом как воплощение восточной экзотики, земного счастья и красоты. Поэтому он часто сопровождается ощущением фантомности, иллюзорности вселенной и, соответственно, соотносим с омраченным сознанием. В толковании Перелешина «он надтреснут, / надломлен, расколот / И летит в пустоту, в обманувший мираж голубой» («Музыка»,1947 г.)29.
В то же время в этом символе заключено аллегорическое значение. Образ лотоса пробуждает в поэте-эмигранте мысли о сущности бытия как «пустоте». Стихотворение «Лотос» (1970 г.) воплощает религиозную трактовку лотоса, у которого «зарываются корни / Глубже в тину и слизь, / чтоб еще непокорней / Стебли кверху рвались. <...> / И нисходит оттуда, / Где скользят облака, / Незапятнанный Будда / В сердцевину цветка»30. В буддийской мифологии и представлениях китайцев лотос, который непоколебимо стоит в мутной воде, притягателен своей чистотой и посвящен природе Будды31. По мнению буддистов, природа Будды, означающая чистое изначальное сознание, тождественна бытию «пустоты» как воплощению метафизической сущности этого состояния. Именно «пустота» как изначальное состояние соотносится с природой человека в буддийской философии32. Перелешин не ограничивался осознанием «пустоты» бытия, определяющим «отрицательное» отношение к реальности. Внимание поэта сфокусировано на нравственных условиях для достижения покоя небытия. Этот процесс с буддийской точки зрения, по замечанию поэта, ускоряет облегчение чужих страданий, являясь проявлением милосердия к людям и жи-
33
вотным .
Итак, мотив вечного круговорота у Перелешина обретает два смысла.
27 См.: Избранные сутры китайского буддизма / пер. с кит. Д.В. Поповцева и др.; отв. ред., предисл. Е.А. Торчинов. СПб.: Наука, 1999. С. 39 [22].
28 См.: Перелешин В.Ф. Жертва: четвертая книга стихотворений. Харбин, 1944. С. 43 [23].
29 См.: Перелешин В.Ф. Южный дом: пятая книга стихотворений. Мюнхен: Изд. автора, 1968. С. 27 [24].
30 См.: Перелешин В.Ф. Заблудившийся аргонавт: Стихотворения и поэмы. С. 207.
31 См.: Перелешин В.Ф. Символы растений у китайцев // Новое русское слово. Нью-Йорк, 1970. №8. 19 июля [25].
32 См.:Чебунин А.В. Учения о сущности и природе человека в философии китайского буддизма // Вестник Бурятского государственного университета. 2009. № 6. С. 107 [26].
33 См.: Салатко-Петрище В.Ф. Мысли о буддизме С. 39.
Во-первых, в этом мотиве выявляется взаимосвязь всех живых существ, образующих одно духовное целое. Об этом говорит стихотворение поэта «Атомная Бомба» (1970 г.). Основываясь на мысли о всеобщей любви, автор обвиняет человечество в истреблении животных и предрекает, что в воздаяние за это человеку придется испытывать на себе все природные стихии после перевоплощения: «Нынче без правил / Игра, так опять повторим: / Я вас предоставил / Вам же самим»34.
Заметим, что для раскрытия мотива круговорота в поэзии Перелешина значимым стал символ звена / кольца / колеса, внутренняя сущность которого пуста. В этом образе как воплощении идеи всеединства отражены некоторые идеи философии В.С. Соловьева о единстве Бога и мира, об абсолютной единичности, признаваемой всеми метафизическими системами35. Идеи Соловьева навели Перелешина на осмысление «всечеловечества», отраженного как «всемирная отзывчивость» еще в произведениях А.С. Пушкина, Ф.М. Достоевского и других русских классиков. Перелешина, находящегося под влиянием разных философских и религиозных идей культур Запада и Востока, особенно волновали в 1940-е годы вопросы о том, как он писал, «почему нельзя человеку позволить любить весь мир, все страны, все цвета кожи, все "касты и веры" одинаково или почти одинаково, неужели обязательны "перегородки" и "решетки"», ведь «человечество шире и больше "своей страны"»36.
Решению этих проблем, актуальных для эмигрантского сообщества, способствует обращение Перелешина к буддийскому учению, в котором его больше всего привлекала исключительная «терпимость буддистов, их готовность сблизиться с любой другой верой, их направленность не во внешний мир, а внутрь, в сердце»37. Ценность буддийской философии для русского эмигранта, как он писал, заключается именно в гибкости и возможности воспринять «много элементов от других религий, которые стали частью нашего мировоззре-ния»38. Перелешин много раз подчеркивал свое тяготение к созерцательной школе китайского буддизма - чань-буддизму, который воспринимался им как продукт синтеза школы Махаяны индийского буддизма и китайского даосизма. В 1970-м году он писал о поиске духовной основы в синтезе традиций Запада и Востока: «Наш суеверно-скептический / (Зачем? Почему? Откуда?) / Путь лежит эклектический: / Христос, Моисей и Будда»39.
Во-вторых, цикличное существование осмысливается поэтом не как механическое повторение, а как движение, которое находится в зависимости от
34 См.: Перелешин В.Ф. Заблудившийся аргонавт: Стихотворения и поэмы. С. 230.
35 См.: Шахматова Е.В. Восток как метафизическая парадигма идеи всеединства в культуре Серебряного века // Вопросы философии. С. 149-150.
36 См.: Перелешин В.Ф. Письмо В. Перелешина Л.Ю. Хаиндровой за 1948-1949 годы // ГАРФ. Ф. 10247. Оп. 1. Д. 48. Л. 2. Авторизованная машинопись, ксерокопии. С. 2 [27].
37 См.: Салатко-Петрище В.Ф. Мысли о буддизме.
38 См.: Салатко-Петрище В.Ф. Мысли о буддизме. С. 39.
39 Там же.
нравственных качеств человека и идет в сторону нирваны только после покаяния и искупления.
Обратимся к венку сонетов «Звено» (1970 г.), который можно рассматривать как итог духовных исканий Перелешина. Русский поэт в цикле стихотворений мастерски воплощал буддийские идеи о сансаре бытия: «Жизнь у конца - и снова у начала»40. Повторение строчек из предыдущих сонетов в следующих означает связь настоящей жизни с прошлым и грядущим воплощением. Великий поток бытия в сонетах растягивается на семь воплощений героя на основе личного жизненного опыта автора, принявшего монашество и отказавшегося от него41. Соответственно, в них чередуется остановка героя в бренном мире и его пребывание в божественном. Однако для русского эмигранта это не бесконечный цикл, а путь к озарению, так как с каждым воплощением и пога-
42
шением старых долгов у героя «становится меньше иллюзий» .
В русской поэзии Серебряного века характерный мотив вечного возвращения развивается на основе идеи Ницше и платоновско-соловьевского ми-фопоэтического сюжета возврата души к истинно сущему (Богу)43. Стоит отметить, что до конца жизни Перелешин остался верным Богу, который является высшим Абсолютом в его системе миропонимания. В девятом сонете герой в новом воплощении вступает в диалог с Христом, к которому колесом жизни проложен путь через покаяние. После этого поэт предвещает: «Да буду я в грядущем воплощении / Бестрепетным свидетелем Твоим: / Твоим во всем - и в
44
жизни, и в учении» .
С некоей долей условности можно сказать, что буддийская нирвана как цель освобождения от страданий через искупление отождествляется у поэта с христианским представлением о вечной жизни души. В двенадцатом сонете автор пишет о своем необходимом возвращении для «взлета к большому торжеству»: «Но, связанный непоправимой клятвой, / Я в мир вернусь - теперь уж за тобой - / И нарекусь архатом, боддисатвой, /Твоим гуру, учителем, судьбой, / Венцом даров безжалостных венчанный, / Игралищам противник неустанный»45. Неслучайно обращение поэта к образам боддисатвы46 и архата, которые являются воплощением Будды. Согласно буддизму, блаженства нельзя достичь, пока в
40 См.: Перелешин В.Ф. Ариэль: Девятая книга стихотворений. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1976. С. 165 [28].
41 В.Ф. Перелешин в статье «Мысли о буддизме» упоминал, что у буддистов есть «примета»: лицо, вступившее на путь монашества, будет воплощаться еще только семь раз (см.: Салатко-Петрище, В.Ф. Мысли о буддизме).
42 См.: Перелешин В.Ф. Примечания // Три родины: Стихотворения и поэмы. Т. 1. М.: Перстиж Бук, 2018. С. 581 [29].
43 См. об этом: Титаренко С.Д. Трагическая метафизика Ницше: идея вечного возвращения в поэзии К. Бальмонта и Вяч. Иванова // Соловьевские исследования. 2018. № 1. С. 122 [30].
44 См.: Перелешин В.Ф. Ариэль: Девятая книга стихотворений. С. 174.
45 См.: Перелешин В.Ф. Ариэль: Девятая книга стихотворений. С. 176.
46 Пишется также «Бодхисаттва».
мире есть хоть одно страдающее и заблудшее существо47. Вечное возвращение Перелешин трактует в буддийском ключе не как собственное спасение, а как самопожертвование в целях избавления всех от иллюзий и страданий.
Как отмечала Е. В. Антошина, «эмиграция получила уникальную историческую возможность проверить на практике способность русской культуры к "всечеловечности"»48 [31, с. 113]. Идея «всемирной отзывчивости» в поэзии Перелешина реализуется с помощью не только отражения художественных образов Китая, но и органичного сочетания религиозно-философских принципов, важных для культур Запада и Востока. При рассмотрении эволюции творчества В.Ф. Перелешина видим, что в его ранних стихах китайского периода буддийское настроение основано на восприятии реалий этой страны как экзотических элементов, а в поздних произведениях 1970-х годов буддийские представления поэта, которые не противоречили его мыслям о ценностях европейской культуры, уже выходят за рамки отражения конкретных образов Китая и включаются им в план философского познания.
Мы видим, что обращение Перелешина к буддийскому учению как возможность реализации идеи всеединства Соловьева шло в русле общего для представителей эмиграции стремления осмыслить и осознать новую реальность и самого себя как личность в структуре этой реальности. Причем «буддийский текст» Перелешина формировался под непосредственным влиянием китайской культуры, элементы которой «вплетены» в художественную структуру его лирических текстов. В представлении Перелешина буддийские идеи важны для осуществления идей самораскрытия и самопожертвования. Идеи учения о сан-саре и бытии «пустоты» в творчестве дальневосточного поэта-эмигранта трансформируются, с одной стороны, в мотивы самоотречения, бренности бытия как воплощение буддийского пассивного настроения, имеющего резонанс в эмигрантской среде, с другой - в мотивы всеобщей любви и освобождения от иллюзий, представления о нравственных условиях постижения истинного бытия. Таким образом, в поэзии Перелешина устанавливается гармоничное сочетание мотивов «замкнутости» сознания созерцателя и его бытия как «всемирной отзывчивости», что способствует преодолению «наивного ориентализма», характерного для русских поэтов, и образованию новой идентичности эмигранта в другой культуре. Перелешин в своём творчестве отражает путь от внешнего восприятия буддийских философских воззрений к внутреннему их пережи-
47 В статье В.Ф. Перелешин также отметил расхождение разных школ буддизма в толковании состояния существ Боддисатвы и архата. По мнению Махаяны, архат занят только собственным спасением. А по учению Хинаяны, архат - существо духовно просветленное, давно преодолевшее всякое себялюбие. Он служит страдающим живым существам не хуже, чем боддисатвам. По этому поводу В.Ф. Перелешин отмечает, что «две Колесницы (Махаяна и Хинаяна) столкнутся только тогда, когда им удастся примирить идеал самовоспитания с идеалом самопожертвования» (см.: Салатко-Петрище В.Ф. Созерцательная школа буддизма).
48 См.: Антошина Е.В. Роль литературы в сохранении и развитии культурной идентичности в условиях русской эмиграции 1920-1940-х гг. (к постановке проблемы) // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2015. № 2(40). С. 113 [31].
ванию, что свидетельствует о его глубоком постижении сути этой древней философии.
Список литературы
1. Шахматова Е.В. Восток как метафизическая парадигма идеи всеединства в культуре Серебряного века // Вопросы философии. 2008. № 3. С. 147-162.
2. Рысакова Л.Е. Восток в творчестве русских символистов Серебряного века // Успехи современной науки. 2016. Т.7, № 52. С. 123-126.
3. Соловьев В.С. Оправдание добра. Нравственная философия // В.С. Соловьев. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1988. С. 47-580.
4. Бернюкевич Т.В. Буддизм в русской философской культуре. «Чужое» и «свое». М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. 160 с.
5. Соловьев В.С. Исторические дела философии // Соловьев В.С. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 2. СПб.: Просвещение, 1912. С. 399-413.
6. Соловьев В.С. Буддийские настроения в поэзии // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М.: Искусство, 1991. C. 425-465.
7. Трофимова Е.А. «Свет с востока»: буддистские мотивы в творческих исканиях Серебряного века // Научное мнение. 2015. №1. С. 96-101.
8. Слободчиков В.А. Чураевка // Русский Харбин. М.: Изд-во МГУ: Наука, 2005. С. 65-84.
9. Сорокина Г.А. Идеи буддизма в литературе русского зарубежья. М.: Экон-Информ, 2016. 262 с.
10. Санникова И.Р. Религиозно-философское своеобразие лирики Валерия Перелешина // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2013. № 2(130). С. 101-107.
11. Линник Ю.В. Валерий Перелешин // Новый журнал. Нью-Йорк, 1992. № 189. С. 227-256.
12. Салатко-Петрище В.Ф. Мысли о буддизме // Отдел Рукописей ИМЛИ РАН. Ф. 608. Оп. 1.2.2. Ед. хр. 1. Л. 39 - 39-об.
13. Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 385-393.
14. Перелешин В.Ф. Предисловие В. Перелешина к письмам Кирилла Батурина // Отдел Рукописей ИМЛИ РАН. Ф. 608. Оп. 22. Ед. хр. 6. Л.1.
15. Салатко-Петрище В.Ф. Поэты и буддизм // Новое русское слово. Нью-Йорк, 1970. № 5. 30 августа.
16. Перелешин В.Ф. Стихи на веере: Антология китайской классической поэзии. Франк-фурт-на-Майне: Посев, 1970. 41 с.
17. Перелешин В.Ф. Три родины: десятая книга стихотворений. Париж: Альбатрос, 1987. 165 с.
18. Перелешин В.Ф. Заблудившийся аргонавт: Стихотворения и поэмы. Т. 2. Кн. 1. М.: Престиж Бук, 2018. 448 с.
19. Салатко-Петрище В.Ф. Созерцательная школа буддизма // Отдел Рукописей ИМЛИ РАН. Ф. 608. Оп. 1.2.2. Ед. хр. 1. Л. 29-30.
20. Перелешин В.Ф. Письма к матери (Письмо CIV. 28 Февраля. 1941) // Отдел Рукописей ИМЛИ РАН. Ф. 608. Оп. 2. Ед. хр. 100. Л. 137.
21. Perelesin V.F. Russian literary and ecclesiastical life in Manchuria and China from 1920 to 1952: Unpublished memoirs of Valerij Perelesin / edition and foreword Th. Hauth. The Hague: Leuxenhoff Publ., 1996. 139 p.
22. Избранные сутры китайского буддизма / пер. с кит. Д.В. Поповцева и др.; отв. ред., предисл. Е.А. Торчинов. СПб.: Наука, 1999. 461 с.
23. Перелешин В.Ф. Жертва: четвертая книга стихотворений. Харбин, 1944. 51 с.
24. Перелешин В.Ф. Южный дом: пятая книга стихотворений. Мюнхен: Изд. автора, 1968. 47 c.
25. Перелешин В.Ф. Символы растений у китайцев // Новое русское слово. Нью-Йорк, 1970. № 8. 19 июля.
26. Чебунин А.В. Учения о сущности и природе человека в философии китайского буддизма // Вестник Бурятского государственного университета. 2009. № 6. С. 104-109.
27. Перелешин В.Ф. Письмо В. Перелешина Л.Ю. Хаиндровой за 1948-1949 годы // ГАРФ. Ф. 10247. Оп. 1. Д. 48. Л. 2. Авторизованная машинопись, ксерокопии.
28. Перелешин В.Ф. Ариэль: Девятая книга стихотворений. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1976. 184 c.
29. Перелешин В.Ф. Примечания // Три родины: Стихотворения и поэмы. Т. 1. М.: Пер-стиж Бук, 2018. 608 с.
30. Титаренко С.Д. Трагическая метафизика Ницше: идея вечного возвращения в поэзии К. Бальмонта и Вяч. Иванова // Соловьевские исследования. 2018. № 1. C.122-136.
31. Антошина Е.В. Роль литературы в сохранении и развитии культурной идентичности в условиях русской эмиграции 1920-1940-х гг. (к постановке проблемы) // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2015. № 2(40). С. 109-121.
References
1. Shakhmatova, E.V. Vostok kak metafizicheskaya paradigma idei vseedinstva v kul'ture Serebryanogo veka [The East as a metaphysical paradigm of the idea of all-unity in the culture of the Silver Age], in Voprosy filosqfii, 2008, no. 3, рр. 147-162. (in Russian).
2. Rysakova, L.E. Vostok v tvorchestve russkikh simvolistov Serebryanogo veka [The East in the works of Russian symbolists of the Silver Age], in Uspekhi sovremennoy nauki, 2016, vol. 7, no. 52, pp. 123-126. (in Russian).
3. Solov'ev, V.S. Opravdanie dobra. Nravstvennaya filosofiya [Justification of good. Moral philosophy], in Solov'ev, V.S. Sochineniya v 2 t., t. 1 [Works in 2 vol., vol. 1]. Moscow: Mysl', 1988, рр. 47-580. (in Russian).
4. Bernyukevich, T.V. Buddizm v russkoy filosofskoy kul'ture. «Chuzhoe» i «svoe» [Buddhism in Russian philosophical culture. «Alien» and «own»]. Moscow: Knizhnyy dom «LIBROKOM», 2009. 160 p. (in Russian).
5. Solov'ev, V.S. Istoricheskie dela filosofii [Historical affairs of philosophy], in Solov'ev, V.S. Sobranie sochineniy v 10 t., t. 2 [Collected Works: in 10 vol., vol. 2]. Saint-Petersburg: Prosveshchenie, 1912, рр. 399-413. (in Russian).
6. Solov'ev, V.S. Buddiyskie nastroeniya v poezii [The Buddhist sentiment in poetry] in Solov'ev, V.S. Filosofiya iskusstva i literaturnaya kritika [The philosophy of art and literary criticism]. Moscow: Iskusstvo, 1991, pp. 425-465. (in Russian).
7. Trofimova, E.A. «Svet s vostoka»: buddistskie motivy v tvorcheskikh iskaniyakh Serebryanogo veka [«Light from the East»: Buddhist motives in the creative search of the Silver Age], in Nauchnoe mnenie, 2015, no. 1. pp. 96-101. (in Russian).
8. Slobodchikov, V.A. «Churaevka» [«Churaevka»], in Russkiy Kharbin [Russian Harbin]. Moscow: Izdatel'stvo MGU: Nauka, 2005, рр. 65-84. (in Russian).
9. Sorokina, G.A. Idei buddizma v literature russkogo zarubezh'ya [The ideas of Buddhism in the literature of Russian emigration]. Moscow: Ekon-Inform, 2016. 262 р. (in Russian).
10. Sannikova, I.R. Religiozno-filosofskoe svoeobrazie liriki Valeriya Pereleshina [Religious and philosophical originality of Valerii Pereleshin's poetry], in Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta, 2013, no. 2(130), рр. 101-107. (in Russian).
11. Linnik, Yu.V. Valeriy Pereleshin [Valerii Pereleshin], in Novyy zhurnal. New York, 1992, no. 189, рр. 227-256. (in Russian).
12. Salatko-Petrishche, V.F. Mysli o buddizme [Thoughts on Buddhism], in Otdel rukopisey JMLI RAN [The department of manuscripts of the Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences]. Fund. 608. Inventory. 1.2.2. Unity of storage. 1. Sheet. 39. (in Russian).
13. Reznikova, N. V russkom Kharbine [In Russian Harbin], in Novyy zhurnal. New York, 1988, no. 172-173, pp. 385-393.
14. Pereleshin, V.F. Predislovie V. Pereleshina k pis'mam Kirilla Baturina [V. Pereleshin's preface to Kirill Baturin's letters], in Otdel rukopisey IMLI RAN [The department of manuscripts of the Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences]. Fund. 608. Inventory. 22. Unity of storage. 6. Sheet.1. (in Russian).
15. Salatko-Petrishche, V.F. Poety i buddizm [Poets and Buddhism], in Novoe russkoe slovo. New York, 1970, no. 5, 30 August (in Russian).
16. Pereleshin, V.F. Stikhi na veere: Antologiya kitayskoy klassicheskoy poezii [Poems on the fan: An anthology of Chinese classical poetry]. Frankfurt am Main: Posev, 1970. 41 р. (in Russian).
17. Pereleshin, V.F. Tri rodiny: desyataya kniga stikhotvoreniy [Three homelands: the tenth book of poems]. Paris: Al'batros, 1987. 165 р. (in Russian).
18. Pereleshin, V.F. Zabludivshiysya argonavt: Stikhotvoreniya ipoemy. T. 2, kn. 1 [Lost Argonaut: Verses and poems, vol. 2, book 1]. Moscow: Prestizh Buk, 2018. 448 р. (in Russian).
19. Salatko-Petrishche, V.F. Sozertsatel'naya shkola buddizma [Contemplative school of Buddhism], in Otdel rukopisey IMLI RAN [The department of manuscripts of the Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences]. Fund. 608. Inventory. 1.2.2. Unity of storage. 1. Sheet. 29-30. (in Russian).
20. Pereleshin, V.F. Pis'ma k materi (Pis'mo CIV. 28 Fevralya. 1941) [Letters to Mother (Letter CIV. February 28, 1941)], in Otdel rukopisey IMLI RAN [The department of manuscripts of the Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences]. Fund. 608. Inventory. 2. Unity of storage. 100. Sheet.137. (in Russian).
21. Perelesin, V.F. Russian literary and ecclesiastical life in Manchuria and China from 1920 to 1952: Unpublished memoirs of Valerij Perelesin. The Hague: Leuxenhoff Publ., 1996. 139 p.
22. Izbrannye sutry kitayskogo buddizma [Selected sutras of Chinese Buddhism]. Saint-Petersburg: Nauka, 1999. 461 р. (in Russian).
23. Pereleshin, V.F. Zhertva: chetvertaya kniga stikhotvoreniy [The victim: the fourth book of poems]. Harbin, 1944. 51 р. (in Russian).
24. Pereleshin, V.F. Yuzhnyy dom: pyataya kniga stikhotvoreniy [The southern home: the fifth book of poems]. Munich: Edition of the author, 1968. 47 р. (in Russian).
25. Pereleshin, V.F. Simvoly rasteniy u kitaytsev [The symbols of plants in China], in Novoe russkoe slovo. New York, 1970, no. 8. 19 July. (in Russian).
26. Chebunin, A.V. Ucheniya o sushchnosti i prirode cheloveka v filosofii kitayskogo buddizma [Teachings on the human nature and the essence in the philosophy of Chinese Buddhism], in Vestnik Buryatskogo gosudarstvennogo universiteta, 2009, no. 6, рр. 104-109. (in Russian).
27. Pereleshin, V.F. Pis'mo V. Pereleshina L.Yu. Khaindrovoy za 1948-1949 gody [V. Pereleshin's letter to L.Yu. Khaindrova of 1948-1949], in GARF [The State Archive of the Russian Federation]. Fund. 10247. Inventory. 1. Case. 48. Sheet. 2. Authorized typescript, photocopies. (in Russian).
28. Pereleshin, V.F. Ariel': Devyataya kniga stikhotvoreniy [Ariel: The ninth book of poems]. Frankfurt am Main: Posev, 1976. 184 р. (in Russian).
29. Pereleshin, V.F. Primechaniya [Notes], in Tri rodiny: Stikhotvoreniya ipoemy. T. 1 [Three homelands: Verses and poems. Vol. 1]. Moscow: Perstizh Buk, 2018. 608 р. (in Russian).
30. Titarenko, S.D. Tragicheskaya metafizika Nitsshe: ideya vechnogo vozvrashcheniya v poezii K. Bal'monta i Vyach. Ivanova [Nietzsche's tragic metaphysics: the idea of the eternal return in K. Balmont's and Viach. Ivanov's poetry], in Solov'evskie issledovaniya, 2018, issue 1, рр.122-136. (in Russian).
31. Antoshina, E.V. Rol' literatury v sokhranenii i razvitii kul'turnoy identichnosti v usloviyakh russkoy emigratsii 1920-1940-kh gg. (kpostanovke problemy) [The role of literature in the preservation and development of cultural identity in the conditions of Russian emigration of the 1920s-1940s (stating of the problem)], in Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2015, no. 2(40), pp. 109-121. (in Russian).
