Брачный обряд у карачаевцев в XIX начале XX вв Текст научной статьи по специальности «История и археология»

КУЛЬТУРОЛОГИЯ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №4 (58), ИЮЛЬ-АВГУСТ 2007

УДК 392.5

А. Н. БОЛУРОВА

Карачаево-Черкесский государственный университет имени У.Д. Алиева

БРАЧНЫЙ ОБРЯД У КАРАЧАЕВЦЕВ В XIX - НАЧАЛЕ XX вв._________________________________________

В статье рассматривается брачный обряд у карачаевского народа в его традиционной форме и исторической эволюции. В ней сообщаются интересные данные о порядке заключения брака, калыме и становлении новых семейно-брачных традиций.

Брак — наиболее яркое событие жизненного цикла человека. У любого народа она насыщена яркой обрядностью. В этой обрядности символически концентрируется жизненный опыт, накопленный народом на протяжении его многовековой истории.

«Церемония брака — это всегда публичный акт соединения брачующихся. Исполнение ритуалов, сопровождающих различные стадии заключения брачного союза, становилось общественной обязанностью. В этом проявляются соционормативные свойства культуры, её влияние на нормы поведения в будни и праздники» [1].

Формирование карачаевской семьи в прошлом и прежде всего условия брачного выбора и заключения брака определялись главным образом традициями полупатриархального крестьянского быта.

До революции карачаевцы, как и многие другие народы Северного Кавказа, не имели своей письменности и поэтому не могли письменно отразить свою историю. Известия дореволюционных авторов служат единственным источником для изучения их истории, в том числе народной свадьбы. Но при всей ценности такого рода источников, - указывает В.К.Гарданов, -они являются обычно малодоступными не только для широких кругов читателей, интересующихся историей своего народа, но даже и для специалистов-иссле-дователей. Причинами, прежде всего, являются трудность и сложность выявления всех тех иностранцев, которые писали о данном народе в эти периоды. Это, как правило, требует усилий не одного поколения учёных. Но даже тогда, когда такие авторы выявлены, использование их сочинений все еще остаётся весьма затруднительным, так как они, во-первых, бывают представлены очень редкими изданиями, хранящимися лишь в крупнейших библиотеках мира, и, во-вторых, написаны на самых различных европейских и восточных языках [2].

Широкая и планомерная работа по собиранию и изучению материальной и духовной культуры балкарцев и карачаевцев и по публикации материалов началась в советский период, когда у этих народов появилась своя письменность. Этим стали заниматься вузы, специальные научные (НИИ) и другие учреждения.

Значительным явлением в исследовании народной свадьбы карачаевцев и балкарцев стал очерк И.М. Шаманова «Брак и свадебные обряды карачаевцев в XIX - начале XX вв. Большой научный интерес представляет работа Я.С.Смирновой «Семья и семейный быт народов Северного Кавказа».

Некоторые сведения о народной свадьбе имеются в работе А.И.Мусукаева «Из прошлого незабытого».

К.Г.Азаматов в своей статье «Пережитки язычества в верованиях балкарцев» приводит примеры, касающиеся свадебного обряда, рассказывая об обычае обращения девушек перед свадьбой к священному дереву «раубазы».

М.Ч.Кудаев в своей работе «Карачаево-балкарский свадебный обряд» рассматривает формы брака, брачные запреты и свадебные обряды.

В 2003 г. вышла книга М.Ч.Кучмезова «Соционорма-тивная культура балкарцев: традиции и современность». Семья складывалась на основе брака и давала начало новым бракам. Ведь только женитьба могла принести в семью новые рабочие руки, обеспечить жестко регламентированное в традиционном обществе половое разделение труда, сделать возможным продолжение рода. К тому же ни обычное, ни исламское право не допускало половой жизни вне брака, и в замкнутом крестьянском быту, как правило, приходилось считаться с установленными нормами нравственности.

Брак у карачаевцев в прошлом строго регулировался экзогамными запретами. Запрещались браки внутри одной фамилии и между лицами из родственных фамилий, входящих в группу «къауум», происходивших от общего предка (тин ата), и даже между лицами, сохранившими только предания об общем предке (къар-наш тукъумла). Ограничения браков по мотивам родства имели место как по отцовской (ата джуукъ), так и по материнской линии (анна джуукъ). Нарушение экзогамии рассматривалось между родственниками по воспитанию (аталычество) «эмчек джуукъ». Богатые отдавали своих дочерей только в состоятельные семьи (къарыулу юйдеги). Сильными были также сословные ограничения браков. Князья (бии) считали ниже своего достоинства вступить в брак с представителями уз-денской фамилии. Точно так же уздени, за редким исключением, не роднились с кулами.

В XIX веке в брачных отношениях карачаевцы придерживались и религиозных мотивов. С принятием ислама браки с представителями других национальностей несколько ограничились. Тем не менее среди карачаевцев было немало смешанных браков между карачаевцами и соседними народами. В особенности княжеские фамилии охотно роднились с кабардинцами, абхазцами, абазинцами, ногайцами, сванами, осетинами [3].

У карачаевцев существовало несколько форм заключения брака:

1. Брак по сватовству, при котором семьи брачующихся предварительно договаривались. Сюда относились: а) браки путём сговора, уплаты калыма; б) левират и сорорат; в) брак обменом невестами.

2. Тайные браки или браки путём похищения. Здесь различались: а) насильственное похищение «къачырыу»; б) мнимое похищение или брак «бугом» (джашыртын).

Сговор был также в нескольких формах. Практиковались помолвки малолетних детей, находившихся в колыбели, а иногда даже ещё не родившихся («ауз бла бир-бирине сёз бериу»). Обе эти формы были тесно связаны «калымным» браком. «В старину, — отмечал И.С.Щукин, - часто бывали такие случаи, что два хоро-

ших приятеля ещё в детстве обручали своих малолетних детей с целью породниться; ещё и теперь в Кара-чае... встречаются люди обоего пола, которые были обручены в детстве родителями» [4]. К числу пережиточных форм брака следует отнести так называемый брак «тул той». Левират, или деверство (брак вдовы с братом покойного мужа), проявлялось в том, что после смерти мужа вдова оставалась в семье умершего мужа, поскольку за неё был заплачен калым, и выходила замуж за деверя — неженатого брата мужа или его родственника. Встречалась и такая форма левиратного брака: если жених умирал до свадьбы, и девушка оставалась засватанной в доме отца, и калым уже был выплачен, то на ней мог жениться брат умершего жениха. Карачаевцы руководствовались одним понятием, а именно: вдова (тул къатын) — «собственность семьи покойного, которая с прочим наследством должна перейти к оставшимся после его смерти членам двора» [5].

Бытовали среди карачаевцев также пережитки института сорорат (брак вдовца с сестрой своей умершей жены). Частыми были случаи женитьбы двух родных братьев на единоутробных сестрах (эки эгеч эки къар-нашда). Особую форму заключения брака представляет так называемый обменный брак. В таких случаях семьи обменивались дочерьми, выдавая их замуж за сыновей другой стороны, или же один из них отдавал дочь за сына другого, а тот отдавал свою сестру за брата первого. Одной из древних форм брака в прошлом было умыкание («къыз къачырыу»). Похищение девушки с целью вступления в брак вызывалось в первую очередь опасением безуспешности попыток положительного решения вопроса мирным путём или же ввиду отказа девушки от своего обещания выйти замуж, а иногда — если у засватавшего девушку не хватало средств на уплату калыма и слишком оттягивали время свадьбы.

Чаще всего тайный увоз совершался с согласия девушки путём подкупа окружающих её женщин и при содействии похитителя. Обычно жених прибегал к похищению в том случае, когда был уверен, что его родственники, будучи влиятельными людьми, поддержат его. Неудачное похищение и возвращение невесты её родственникам рассматривалось как позор для жениха и его родных. С другой стороны, похищение девушки считалось оскорблением для её родных и унижением достоинства девушки. Поэтому в возникший на этой почве конфликт втягивался широкий круг родственников и сородичей обеих сторон, которые прилагали все усилия для успокоения родственников невесты. В первую очередь доверенные лица стремились выудить согласие девушки на данный брак, т.к. по народному воззрению девушка, однажды «схваченная» («сюйрелген»), на всю жизнь теряла честь. Поэтому в большинстве случаев увезенная девушка уже редко соглашалась вернуться к родителям домой, т.к. считала себя «опозоренной». Многократные визиты и переговоры заканчивались примирением сторон, а жених сверх калыма платил ещё пеню за бесчестие. В противном случае возникала вражда, приводившая к тяжёлым последствиям [6].

Основной же формой создания семьи являлись браки, совершаемые по свободному соглашению вступающих в него и их родителей, основанные на обычном праве с непременной уплатой калыма. Первоначально в Карачае калым уплачивался не семье или отцу, воспитателю девушки, а целой родовой группе — «къауму», к которой она принадлежала, позднее — более узкому кругу родственников — «атаулу» и, наконец, семье девушки «къыз юйнене». В условиях господства патриархально-феодальных отношений и фактического преобладания малой семьи калым приобрел огромное значение, потому что служил прямым

отражением развития собственнических отношений. Сохранению калыма способствовало не только натуральное хозяйство, но и надстройка в виде обычного права, нравов, религии и т.д. Согласно замечанию Н.П.Тульчинского, в горской среде не замечалось «стремления уничтожить неестественного обычая или по крайней мере уменьшить размеры его, напротив, с каждым годом этот обычай крепчает и величина калыма обнаруживает повышательное движение» [7].

Различные источники дают сведения, указывающие на эволюцию института калыма как продукта общественного развития, а также разноречивые данные о его размерах. Размеры калыма не были постоянными. В зависимости от договоренности сторон они то повышались, то понижались.

По сведениям конца XIX века, в Карачае размер калыма для знати колеблется от 1500 до 2000 рублей, для низших слоев — от 300 до 350 рублей. Калым за вдову выплачивался вдвое или втрое меньше, чем за девушку. В.М.Сысоев отмечал, что «по шариату калым не должен превышать 300 руб., но богатые платят по своему состоянию». Старики рассказывали В.Я.Тепцову, что древние их предки не знали обычая уплаты калыма, и что он привился им уже под влиянием магометанства, и этот обычай настолько укоренился, что от калыма не избавляет жениха и похищение невесты. Выдача девушки замуж без калыма считалось позором для её семьи и рода. «Калым в широких размерах — это бич горского населения, т.к., разоряя одну семью, он не обогащает и вторую, которая все полученное в калым с прибавлением своего тратит на подарки и различные угощения», - замечает в своём отчёте начальник участка в Карачае. Далее он писал, что «нелишним было бы установить плату калыма для бедных классов от 40 до 80 рублей, средних — от 70 до 200 рублей и богатых — не более 500 рублей» [8]. Что касается подарков, вносимых женихом во время сватовства, то в «некяхе» выговаривали лошадь в пользу отца или дяди невесты («анна къарнаш»), лошадь — в пользу молочной матери («сют анна»).

Переговоры о калыме и подарках «берне», их размерах велись во время сватовства. Соглашение между сватами жениха и родственников невесты заключалось в доме невесты. Тут же обычно вносился задаток, а затем происходил обряд оформления брака (не-кях), совершаемый эфенди. Уплата основной части калыма производилась в течение нескольких сроков. Калым мог уплачиваться деньгами, оружием, скотом и другими ценностями. Вместо денег или скота иногда калым уплачивался участками пахотной и покосной земли, но тоже в пересчёте на деньги.

Уплата калыма для бедной семьи была делом чрезвычайно трудным. Немало крестьянских семей доходило до грани разорения в результате больших свадебных расходов. Обременительность этих расходов особенно тяжело отражалась на положении батраков, наёмных пастухов. Некоторые из них так и оставались до конца своих дней неженатыми, не успев скопить средства для уплаты калыма. Из-за трудности уплаты калыма сплошь и рядом можно было видеть супружеские пары, где муж был старше жены на 15-20 лет.

Бремя калыма иногда облегчалось благодаря помощи близких родственников и оттяжке сроков уплаты. Последнее обстоятельство приводило к тому, что от договоренности о браке до самой свадьбы проходило от одного до 10 лет. Более продолжительные сроки допускали в том случае, «когда будущие супруги находятся в колыбели» [9]. В связи с тем, что устройство свадьбы требовало значительных затрат, юноша уже в возрасте 15 лет вынужден был начинать готовиться к свадьбе. По сообщению В.Я.Теп-

КУЛЬТУРОЛОГИЯ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №4 (58), ИЮЛЬ-АВГУСТ 2007

КУЛЬТУРОЛОГИЯ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №4 (58), ИЮЛЬ-АВГУСТ 2007

цова, калым и все остальные расходы он должен был «заготовить сам, своими руками». Если он думал выделиться из семьи, то необходимо было построить новую саклю и завести новое хозяйство. На всё это, как отмечает тот же автор, и нужны были годы терпения и труда, особенно для бедняка» [10].

С институтом калыма в какой-то степени связаны приданое («юй керек») и подарки, преподносимые невестой в дом жениха («берне»). Эта связь заключалась в их мнимой эквивалентности. В отличие от «калыма» состав приданого и берне не были строго определёнными. Из различных подарков, преподносимых ей родственниками в разных случаях, а также от сбора личного имущества составлялись свадебный наряд и приданое девушки. Среди карачаевских девушек и парней существовал обычай «джашыртын хапчюк джый-гъан адет» (тайный сбор имущества). Девушкам разрешалось иметь в личной собственности негласные вещи, приобретённые путём реализации «украденной» шерсти, сукна и т.д., а юноши, в свою очередь, тайно от отца и матери продавали скот из отары или табуна. Приданое девушки состояло главным образом из одежды, ситцевого белья, шёлковых рубашек, бешметов, серебряного пояса, нагрудника, платков, шалей и т.д., постельных принадлежностей, ковров, сундуков, шкатулок, различной величины тазов, кумганов, котлов и другой посуды. Всё это, поступая в пользование молодой семьи, в различные сроки считалось личным имуществом невесты и должно было быть возвращено ей в случае развода». Представители высшего сословия своим дочерям при выходе замуж давали иногда крепостных женщин «эгет», служанок «дигиза» [11].

Особое место в составе приданного занимало «берне», т.е. подарки для родных жениха — предметы одежды, различные мелочи — кисеты, шнури для шаровар, пистолетов, часов и т.д. Расходы на них достигали значительной суммы и бывали не меньше предварительного калыма. Родители невесты должны были заготовить и наделить подарками всех членов жениховой семьи. Отцу и матери жениха предлагались полные национальные костюмы. Для бабушки жениха шили бешмет «сырылгъан къаптал», заменявший собой пальто, дедушке — кафтан (къаптал), затем братьям, сестрам, племянникам и племянницам жениха приготавливали по одной или две принадлежности одеяния, для девушек — мелкие предметы: серьги, кольца, пояса, зеркала, напёрстки, платки, шкатулки, другие вещи. Родители девушки особо отмечали сватов, наделяя их сукном, одеждой, скотом, оружием, т.к. при совершении брачного обряда сваты вносили некоторую долю калыма из личного кармана. Затем следовали подарки невесты родственникам жениха, подарки для жениха, доставившего так называемый «той мал», т.е. необходимый для устройства свадьбы скот, подарки отца невесты жениху[12].

Несмотря на то что браки в большинстве случаев совершались путём свободного договора с родителями невесты, в условиях господства патриархальных отношений в семье выбор невесты для юноши зависел от воли родителей, нередко согласия жениха и невесты не требовалось. Хотя при выборе невесты учитывались и личные качества девушки (красота, возраст, воспитанность, прилежание к рукоделию), но нередко о невесте судили по её родителям. Жених сообщал предварительно кому-либо из участников совещания о своём выборе, но часто «подходящую пару» для своего сына подбирали мать, отец или их ближайший родственник. Сын мог объявить о своём выборе матери или посреднику («селешдирген адамгъа»). Затем друзья и товарищи начинали «усиленно предлагать намеченную женихом девушку, расхваливать её достоинства» и старались

склонить «в её пользу и родителей жениха». Случалось и так, что ни отец, ни мать, ни сам жених предварительно не смогли наметить, и тогда ему «давали дорогу» (джол бериу), намечали определённый срок для выбора невесты. Юноша разъезжал по родственникам в окрестных селениях, посещал танцы на свадьбах или праздниках, участвовал в различных состязаниях. Молодые люди устраивали своеобразные негласные смотрины «къыз сайлау» и свидания с «къыз кёрюу», где часто предоставляли возможность рассмотреть девушку и показать себя. Остановив выбор на той или иной девушке, приступали к официальному сватанью (къыз тиму). Для этого родственникам жениха поручалось отправиться на переговоры к родителям выбранной девушки. Доверенные, смотря по обстоятельствам, или прямо объявляли родителям девушки о цели своего прихода или же давали знать об этом намеками. С первого или даже со второго раза родители не давали своего согласия на брак дочери. Сваты настойчиво излагали свою просьбу, а родители девушки (къыз юйю) отвечали уклончиво: отговаривались тем, что к этому делу семья ещё не готова, обещали спросить мнение самой невесты и т.д. Сватам приходилось по нескольку раз являться в семью девушки за получением окончательного ответа (ахыр сез). Нередко сватовство длилось годами. Девушку могли сватать одновременно несколько парней. Если семейным советом принималось предложение доверенных жениха, то призывали девушку из семейства аталыка и вместе с ней посылали доверенного жениха к самой девушке. Последний трижды спрашивал её о согласии на брак и, получив положительный ответ, возвращался к родным девушки и объявлял им об этом. О согласии девушки догадывались только по второму ответу. Поскольку, по обычаю, она не смела отвечать отказом, то старалась дать понять, что жених ей не по вкусу, например, отвечала, что «я исполню волю моих родителей». В случае договоренности назначался день официального сговора (сез таусуу). В установленное время семья жениха посылала своих представителей в дом будущей невесты. Гостей встречали с теплыми приветствиями и рассаживали в кунацкой. В процессе угощения происходила церемония сговора, составление брачного условия «некях», уговаривались относительно размеров калыма и тут же вносили задаток, совершали обряд венчания, устанавливали срок свадьбы.

Брачный обряд (некях этиу) совершал эфенди в присутствии свидетелей. Он записывал на арабском языке брачное условие, которое подписывалось эфенди и дву-мя-тремя свидетелями. Определялось, сколько жених должен уплатить за невесту калыма, какую часть обязан отдать её отцу до свадьбы и какую оставить у себя в виде залога на случай развода, а также определялась плата эфенди с пожертвования в пользу мечети [13]. Для совершения религиозного обряда заключения брака эфенди вызывал доверенных со стороны жениха и невесты, обычно молодых людей, сажал их перед собой на корточки, соединив большие пальцы их правых рук (или же таким образом, что большой палец представителя жениха лежал поверх большого пальца представителя невесты), а своей правой рукой он обхватывал эти пальцы и троекратно обращался к доверенным с вопросами: могут ли они поклясться, что такой-то по собственному желанию берет в жёны такую-то, что невеста по собственному желанию выходит замуж за такого-то. Получив утвердительный ответ от представителей, эфенди читал брачную молитву из Корана и тем самым завершал обряд. С этого момента брак молодых считался законным. У тех, кто не совершал описанный выше обряд, дети считались незаконными (некяхсызла) [14].

После описанных выше церемоний стороны готовились к свадьбе, т.е. девушка уже считалась невестой.

Библиографический список

1. Иванова Ю.В., Красновская Н.А. Брак у народов Центральной и Юго-Восточной Европы. — М., 1988. С. 4.

2. Гарданов В.К. Адыги, балкарцы и карачаевцы у известных европейских авторов ХІІІ-ХІХ вв. — Нальчик, 1974. С. 6.

3. Карачаевцы. Историко-этнографический очерк. — Черкесск, 1978. С. 236.

4. Там же. С. 37.

5. Там же. С. 238.

6. Кудаев М.Ч. Карачаево-балкарский свадебный обряд. — Нальчик, 1988. С. 12.

7. Свадебная обрядность у народов Карачаево-Черкесии: традиционное и новое. — Черкесск, 1988. С. 44.

8. Там же. С. 46.

9. Информатор Узденова Айшат. а. Учкулан. 75 лет.

10. Шаманов И.М. Брак и свадебные обряды карачаевцев в XIX- начале XX в. //Археология и этнография Карачаево-Черкесии. — Черкесск, 1979. С. 15.

11. Информатор Акбаева Зенфира. г. Карачаевск. 82 года.

12. Информатор Текеева Асият. а. Учкулан. 80 лет.

13. Кучмезова М.Г. Соционормативная культура балкарцев: традиции и современность. — Нальчик, 2003. С. 94.

14. Батчаев В.М. Из истории традиционной культуры балкарцев и карачаевцев. — Нальчик, 1986. С. 67.

БОЛУРОВА Аминат Ниязбиевна, соискатель кафедры истории России.

Дата поступления статьи в редакцию: 27.04.2007 г.

© Болурова А.Н.

уДК 72 (571.1) «18—19» А. Н. ГУМЕНЮК

Министерство культуры Омской области

ПЕРВАЯ ЗАПАДНО-СИБИРСКАЯ ВЫСТАВКА 1911 ГОДА. МОДЕРН И "ПОП-АРТ". К ВОПРОСУ СТИЛЕОБРАЗОВАНИЯ В АРХИТЕКТУРЕ ПРОВИНЦИИ_________________________

Состоявшаяся в Омске выставка рассматривается как своеобразная творческая лаборатория для архитекторов, работавших в стиле модерн. Подчеркивается, что в своем художественно-образном решении выставка продекларировала принятие «нового стиля» во всех его разновидностях и перспективу его дальнейшего развития в провинции. Отмечается также, что выставка обозначила поступательное движение к новой идеологии искусства «поп-арта» и становление нового жанра в архитектуре общественных комплексов — моделей архитектурных памятников. Первая Западно-Сибирская выставка стала большим событием для региона, продемонстрировав достижения ученых и предпринимателей со всей России, зарубежных участников из Америки, Японии, Европы.

Характерным феноменом европейской и в том числе российской культуры XIX — XX веков явилась организация международных и отечественных специализированных выставок, представлявших достижения в различных отраслях промышленности и сельского хозяйства, в науке, технике, иногда и в искусстве и демонстрировавших собой в понимании современников «абсолютную буржуазность». С точки зрения содержательной стороны, любая выставка непременно становилась отчетом, ее же образ очень часто был настроен на будущее, и архитектура павильонов могла декларировать новую идею. Так, Хрустальный дворец Д. Пэкстона в Гайд-парке, где состоялась инаугурация Лондонской выставки 1851 года, имел исключительное значение для развития мировой архитектуры: впервые в строительной практике широкомасштабно применялись сборные стандартные ме-

таллические конструкции в сочетании со стеклом. Всероссийская промышленная и художественная выставка 1896 года в Нижнем Новгороде продемонстрировала новаторские решения отечественного гения инженерии В. Г. Шухова, производившего расчеты сетчатых, вантовых или мембранных конструкций, не имевших в то время аналогов в мировом строительстве. В архитектуре Кустарного павильона Русского отдела на Всемирной Парижской выставке 1900 года художниками К. Коровиным и А. Головиным «были впервые синтезированы черты «неорусского стиля», уже целиком связанного со стилистикой модерна» [1]. Через год на выставке в Глазго ярчайший представитель отечественного модерна Ф. О. Шехтель, введя новые приемы в архитектуру временных павильонов, «сделал шаг к «чистому» модерну» [8]. А последовавшая вскоре московская «Выставка архитектуры и ху-

КУЛЬТУРОЛОГИЯ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №4 (58), ИЮЛЬ-АВГУСТ 2007