CC BY
155
новых исторических условиях. «Совершённый в годы оттепели прорыв в сфере тендерных отношений, - заключает автор, - не только разрушил тоталитарную модель контактов полов, но и положил начало созданию нового варианта вечной формулы "мужчина и женщина" в советском культурно-бытовом пространстве» (с. 180).
М.М. Минц
2018.03.021. В С. КОНОВАЛОВ. БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ В СОВЕТСКОМ ПАРТИЙНОМ РУКОВОДСТВЕ (1917-1964). (Обзор).
Ключевые слова: Российская республика - СССР, 1917-1964 гг.; партийное руководство; борьба за власть.
Из книг канд. ист. наук С. Войтикова ясно, что межфракционные дискуссии и столкновение личностных амбиций В. Ленина и его соратников при ясности конкретных целей - достичь большей власти - свидетельствуют о мощи характеров, глубоком знании человеческой психологии, абсолютной беспринципности при использовании весьма изощренных средств и методов «убеждения» и давления на оппонентов.
В работе «Узда для Троцкого» (1), состоящей из предисловия, пяти разделов и заключения, раскрывается история межличностной борьбы среди наиболее влиятельных руководителей большевиков во время Гражданской войны. Показывается, что в ходе дискуссий по стратегическим вопросам и при решении повседневных задач позиции различных партийных группировок отражали, прежде всего, взгляды, идеи, интересы конкретных лиц, стремящихся к упрочению и усилению своего влияния в военном, партийном и хозяйственном руководстве страны.
В монографии «История противостояния: ЦК или Совнарком?» (2), состоящей из введения, четырех разделов и заключения, прослеживается, каким образом жесткая борьба за власть в партийном руководстве при жизни Ленина перешла в не менее ожесточенное выяснение отношений претендентов на высшие государственные посты в последующие годы, вплоть до 1964 г. Особое внимание уделено малоизученному в историографии противостоянию двух ключевых институтов советской политической системы:
ЦК РСДРП (б) - РКП (б) - ВКП (б) - КПСС, с одной стороны, и Совета народных комиссаров (с 1946 г. Совета министров) - с другой.
В книге д-ра ист. наук В. Матвеева (3) много исторических экскурсов и рассуждений о том, каким образом и в каких странах проявлялся бонапартизм, но основное внимание автора сосредоточено на особенностях его проявления в СССР, где борьба за сферы влияния в партийно-хозяйственном аппарате и всех прочих государственных структурах велась с первых дней прихода большевиков к власти ожесточенно и последовательно. С. Войтиков термин «бонапартизм» употребляет нечасто, но при этом фактически детально, чуть ли не по дням, раскрывает его содержание применительно к большевистскому руководству.
В работах С. Войтикова обращается особое внимание на то обстоятельство, что при несомненном авторитете Ленина не только среди «широких масс» трудящихся, но и тех, кто в качестве руководителей в той или иной мере принимали участие в принятии решений или их исполнении, Троцкий и Свердлов выделялись тем, что явно не желали быть лишь «фигурами в шахматной партии», разыгрываемой Лениным. Несомненным для автора является и тот факт, что с первых же дней революции Ленин отдавал должное выдающимся организаторским способностям Троцкого и Свердлова.
Тезис Свердлова о «республике в кольце фронтов» вполне сочетался с предложением Троцкого «превратить Советскую республику в военный лагерь», поскольку Советское государство стоит «перед концентрированным бешенством мирового империализма». Однако намерение Троцкого поставить «во главе всех вооруженных сил и средств страны» один руководящий орган «в лице революционного совета» и одного Главнокомандующего явственно свидетельствовало о далеко идущих планах Троцкого.
И хотя, подчеркивает автор, «расширение влияния Л. Троцкого не могло не вызывать тревоги у В. Ленина, боявшегося диктатуры, если только это не будет диктатура пролетариата (партии как его авангарда) во главе с ним самим» (1, с. 96), тем не менее весной 1918 г. Ленину, в условиях необходимости скорейшего создания массовой регулярной армии, пришлось уступить настойчивым требованиям Троцкого и назначить его главой военного ведомства.
Необходимость решать множество разностепенных задач побуждала Ленина искать такого политика, который смог бы взять на
себя руководство партийным аппаратом и при этом сохранил бы личную преданность ему. Именно это было главной причиной того, что он доверился Свердлову, полагает С. Войтиков (2, с. 392).
У руководителя Секретариата ЦК Свердлова планы были не менее амбициозными, чем у Троцкого, однако на данном этапе он предпочел роль «верного соратника» вождя мирового пролетариата, но при этом, так же как и Ленин, считал необходимым иметь влиятельного союзника в ЦК партии. Как и Ленин, Свердлов понимал, что Троцкий уже с ноября 1917 г. «рвался в Наполеоны», однако Свердлов рассчитывал, что, не «выпячивая» себя, можно использовать амбициозного, властного, но, в силу небольшевистского прошлого, окруженного очень слабой свитой, а потому и управляемого Троцкого в качестве «ширмы», которая помешала бы Ленину разглядеть намерения его «преданнного партаппаратчика» (1, с. 98).
В то же время, считает автор, Ленин как дальновидный политик не строил иллюзий. Договоренности «"лучшего друга" и "младшего брата" Свердлова с Троцким, он ожидал примерно так же, как некогда Наполеон Бонапарт - союза Фуше и Талейрана» (2, с. 393). И уже в свою очередь рассчитывал использовать популярность Троцкого, чтобы ослабить растущий авторитет Свердлова (1, с. 373).
С. Войтиков полагает, что вслед за появлением в армии рядом с командирами комиссаров назначение В. Лениным на руководящие должности «в военном ведомстве людей из второго, а то и третьего эшелона большевистской верхушки имело целью противодействовать установлению военной диктатуры Троцкого даже под угрозой серьезного ослабления армии» (1, с. 80).
Именно в это время, считает автор, Ленин уже в полной мере стал использовать и ранее им применявшуюся тактику «разделяй и властвуй». Инструментарий этой тактики был широк и разнообразен. В данном случае - умение Ленина окружить Троцкого «своими людьми», которым он поручал внимательно следить за действиями своего «неосторожного друга» (1, с. 87). При этом особенность момента заключалась в том, подчеркивает автор, что Свердлов поощрял такие назначения, так как не меньше Ленина был заинтересован в ослаблении амбиций Троцкого.
После ранения Ленина его окружение вынуждено было смириться с тем, что во главе партии и государства встал властный тандем из двух членов большевистского ЦК - председателя ВЦИК, руководителя Секретариата ЦК Свердлова и главы военного ведомства Троцкого. Используя ситуацию, когда тотальный контроль правящей партии над государственным аппаратом еще не был установлен, Троцкий возглавил в качестве председателя Революционный военный совет республики (1918-1922) (РВСР) - высший чрезвычайный, не предусмотренный Конституцией РСФСР 1918 г. государственный орган (1, с. 366).
Однако такое положение дел верных ленинцев не устраивало, поскольку «все усевшиеся в кресло вождя - по необходимости или по собственному произволу - воспринимались правительственными аппаратчиками (и тем паче ленинскими наркомами) как временщики» (1, с. 132). И хотя «ссоры среди наркомов были частыми, но никто из них никогда не покушался на авторитет Ленина» (2, с. 24).
Анализируя причины того, что Свердлов пошел на усиление власти Троцкого, автор пришел к выводу, что Свердлов опасался «неожиданного выздоровления». В этом случае Ленину и значительной части верного ему руководящего ядра РКП (б) могло не понравиться то, что Секретарь ЦК фактически сам себя назначил председателем СНК, а заодно «внес серьезнейшие коррективы во внутреннею политику, представляя интересы радикально настроенных группировок» (1, с. 111). В этом случае нейтрализовать негативную реакцию можно было бы, свалив ответственность за эти инициативы на Троцкого. Не исключает автор и того, что, «будучи по натуре своей серым кардиналом, Свердлов не желал до поры до времени подчеркивать свою руководящую роль» (там же).
И все же, считает С. Войтиков, «усевшись в кресло председателя Совнаркома, Свердлов прыгнул выше головы... и дал своим завистникам прекрасный повод для сведения счетов, так как его уже легко можно было обвинить в узурпации власти» (1, с. 137). Как потом уточнял ситуацию Г. Зиновьев, - формально признавая лидерство Свердлова и Троцкого, противники делали все «для накидывания на них узды» (1, с. 127).
В результате, «играя на противоречиях внутри большевистской верхушки и грамотно ведя аппаратные игры, выздоровевший
Ленин всего за полтора месяца почти полностью нейтрализовал властный тандем Свердлова и Троцкого. В определенной степени на руку основателю партии сыграло взаимное недоверие дуумвиров: «создавая Реввоенсовет Республики как чрезвычайный внеконсти-туционный государственный орган, Я. Свердлов в ленинском духе так подобрал "соратников" Л. Троцкому, чтобы председатель РВСР не смог на них опереться для установления военной диктатуры не на бумаге, а на деле» (1, с. 366).
Ускорило процесс «нейтрализации» инициированное Лениным установление над РВСР еще одного высшего чрезвычайного внеконституционного государственного органа - Совета рабочей и крестьянской обороны. С точки зрения партийной традиции Совет обороны являлся «узким составом» СНК РСФСР, а в плане государственного строительства он стал вторым после Реввоенсовета Республики внеконституционным высшим государственным органом управления РСФСР и второй (после Временного исполнительного комитета Совнаркома) руководящей комиссией советского правительства. Компактный Совет обороны фактически перетянул часть функций ленинского же правительства. «Партийцам, - считает С. Войтиков, - продемонстрировали, что власть вновь в руках основателя и признанного лидера большевистской партии» (1, с. 367). Таким образом, усилился и контроль ЦК РКП(б) над Троцким и его аппаратом. Все это имело далеко идущие последствия, прежде всего потому, что армия стала полностью подчиняться высшему политическому руководству.
Большую помощь в «обуздании» Троцкого оказал Ленину в это время Сталин. Благодаря его активности и без того значительная группировка недовольных превратилась в настоящую оппозицию, которая, полагает автор, несомненно, смела бы Л. Троцкого, если бы не смерть Я.М. Свердлова 16 марта 1919 г. Было невозможно снять Троцкого, не подготовив ему замену, которая представляла бы интересы Ленина как руководителя военного ведомства. Зиновьев «отвечал» за Петроград, Каменев - за Москву. Сталин был еще менее популярен, чем Троцкий: «Грубость будущего вождя у большинства старых партийцев вызывала не менее стойкое отторжение, чем надменность председателя РВСР» (1, с. 285). Вероятно, считает автор, Ленин ослабил нажим на Троцкого еще и
потому, что считал его основательно связанным в РВСР «уздой» из старых большевиков.
Фактически с осени 1921 г. Троцкий не мог решать ключевые вопросы даже «в собственной вотчине» - Наркомате по военным делам РСФСР (Наркомвоене), поскольку в ЦК РКП (б) курировать его заместителя стал непосредственно будущий генсек.
В политическим плане еще более серьезный подрыв авторитета Троцкого произошел на VIII съезде, когда был установлен полный контроль правящей партии над Красной армией. Это означало крах военно-диктаторской альтернативы развития советской политической системы. Появление нескольких совместных (большевистских и советских) органов - Политуправления РВСР -РККА, Главполитпросвета, Главполитпути и др. - явилось первым этапом сращивания партийного и государственного аппарата, важным шагом в становлении тотального диктата РКП (б), а точнее, группы ее вождей, над государственным аппаратом (1, с. 371).
В результате поддержка Троцкого в верхних эшелонах партии настолько ослабла, что к моменту смерти Ленина «реальными претендентами на наследство оказались... мало пригодный для лидерства Зиновьев и генсек Сталин» (1, с. 373).
Анализируя деятельность сложившихся после Октябрьской революции в Советской России двух реальных центров власти -большевистского ЦК и СНК, - С. Войтиков отмечает, что у ЦК РСДРП (б) - РКП (б) и Совнаркома РСФСР и затем СССР как двух властных центров не было специализации: оба органа проводили назначения и на советские, и на партийные должности, однако в повестке дня заседаний Правительства все же было огромное количество мелких вопросов, которые приходилось систематически передавать в Малый Совнарком, справедливо прозванный «...разгрузочной комиссией Большого Совнаркома от административно-финансовой вермишели». У большевистского ЦК такой проблемы не было: «в условиях отсутствия серьезного бюрократического аппарата от Е. Стасовой и вплоть до Сталина второстепенные политические вопросы решались перегруженным до отказа Секретариатом ЦК - под бдительным присмотром его руководителей» (2, с. 31).
В историографии, по мнению С. Войтикова, не обращается внимание на важное обстоятельство: формируя СНК и оказывая
давление на видных большевиков, Ленин постарался, насколько это было возможно, «развести» старых революционеров между СНК и ЦК, с тем чтобы иметь возможность проведения своей политической линии через любой из этих органов (2, с. 21). При этом автор подчеркивает такой парадоксальный момент - «несмотря на ленинские установки и твердо взятый большевиками в первые месяцы советской власти курс на сворачивание центрального аппарата управления, большевистское (и большевистско-левоэсеровское) правительство по степени своей забюрокраченности намного превзошло царское правительство» (2, с. 17). До начала 1920-х годов все еще сохранялось такое положение, при котором «значительный процент декретов оставался пустой тратой бумаги» (2, с. 31). И, что еще важнее, «отсутствовало четкое взаимодействие Политбюро и высших правительственных органов. Политбюро и Совнарком -«два колеса» в телеге советской политической системы, деятельность которых Ленин координировал лично, - не действовали «сразу» (2, с. 78). Важным для деятельности этих высших органов власти было и то, что в зависимости от ситуации В. Ленин усиливал влияние то СНК, то ЦК партии. Переход к новой экономической политике как раз и продемонстрировал подобного рода резкий откат. Ленин вновь поднял вопрос о восстановлении дееспособности Совнаркома. Так, если после создания в марте 1919 г. Политбюро как надстройки над ЦК власть была сосредоточена в руках узкой группы вождей из Политбюро и Ленин мог «до определенного момента солировать на заседаниях Политбюро и манипулировать персональным составом этого организма», то курс на мирное социалистическое строительство, взятый IX съездом РКП (б) в марте-апреле 1920 г., и скандал на IX всероссийской конференции РКП (б) в сентябре 1920 г., связанный с провальным контрнаступлением Красной армии в Польше, привели к оживлению СНК.
Для Ленина, считает автор, «стало очевидным, что быть первым среди равных в Политбюро в условиях отсутствия формального поста руководителя партии и полной невозможности учреждения такового (основатель партии не желал получить очередную порцию обвинений в бланкизме) физически и эмоционально затратно и стратегически невыгодно». Ленин постарался вернуть центр власти к истокам - в СНК РСФСР. Для этого «вождь взялся за насыщение руководства СНК преданными политическими дея-
телями, реорганизацию вспомогательного аппарата Совнаркома, сокращение государственного аппарата и укомплектование его партийными кадрами» (2, с. 392).
Иного мнения в отношении СНК придерживался Сталин, который в 1921 г., сделавшись генсеком и постепенно концентрируя в своих руках всю власть в партии, неоднократно высказывался о необходимости «подчинить партии государственный аппарат» и «социализировать его» (2, с. 278). По мнению Сталина, партия должна усилить свои позиции в советско-хозяйственном аппарате с помощью Учетно-распределительного отдела ЦК РКП (б), т.е. путем кадровых перестановок. Быстрого подчинения, однако, не получилось, социализации - тем более. К тому же Троцкий все еще продолжал видеть себя потенциальным руководителем советско-хозяйственного механизма.
Смерть вождя мировой революции в 1924 г. внесла серьезные коррективы в расклад сил в партии и государственном аппарате. В аппаратной схватке с ЦК РКП (б), считает С. Войтиков, у Троцкого не было ни единого шанса. Он мог добиться победы, лишь в полном объеме использовав свой полемический дар, свою популярность у молодых партийцев, привыкших к тому, что Троцкий «создал» Красную армию. Главной его задачей было, по выражению Зиновьева, «...скомпрометировать руководящие кадры партии». «Переквалифицировавшись, Троцкий обрушился с критикой на сталинский Секретариат. Признал бюрократизацию партийного аппарата социальным явлением, таившим себе опасность мелкобуржуазного уклона» (2, с. 149).
Однако, считает С. Войтиков, «путем титанической работы по разъяснению большевикам в партийных ячейках и в том числе военных и чекистских, "ошибочности" взглядов Троцкого, а также ряда рокировок в высшем руководстве РККА, большинству ЦК РКП (б) удалось полностью обезвредить "вождя" Красной армии. Противовес Троцкому был создан даже в центральном военном аппарате, когда его "заменили" на Фрунзе, имевшего серьезный политический вес» (2, с. 150).
Что касается Сталина, то, полагает С. Войтиков, «привыкший к административно-командному решению всех проблем в годы Гражданской войны, а потом, занимаясь преимущественно аппаратными, в частности, кадровыми комбинациями, генсек не успел,
в отличие от многих видных большевистских деятелей, проникнуться реальными условиями, в которых жила страна эпохи нэпа». Успешно сумев наладить перетасовку партийных кадров, Сталин «был органически неспособен осознать невозможность эффективного руководства экономикой исключительно репрессивными методами, к которым он неизменно призывал уже в середине 1920-х годов» (2, с. 188).
Немало способствовало усилению позиций Сталина, по мнению С. Войтикова, умение так организовать работу центрального партийного аппарата, «когда разного рода апелляции, в том числе и жалобы наркомов друг на друга, проходили через его секретариат», что реально способствовало усилению влияния, а следовательно, и укреплению его власти (2, с. 303).
Все больше подчиняя себе партаппарат, И. Сталин, полагает С. Войтиков, учел ситуацию, когда после ранения Ленина, казалось бы, самые преданные его соратники попытались перехватить у него власть. Видимо, тогда, по мнению автора, Сталин и пришел к выводу, что «для сохранения власти надо непременно застращать и стравить друг с другом всех потенциальных конкурентов» (1, с. 378).
Осенью 1930 г. Сталин сделал все, чтобы «максимально подчинить себе руководителей советских ведомств, которым не доверял даже в тех случаях, когда речь шла о его же собственных соратниках» (2, с. 302). Завершение процесса сращивания партийного и государственного руководства оформили в так называемой Сталинской конституции 1936 г. (2, с. 304). В условиях, когда Сталин сосредоточил в своих руках все рычаги партийного механизма, «личное руководство правительством он счел излишним». В результате утверждения диктатуры генерального секретаря ЦК ВКП (б) - секретаря ЦК КПСС «сложилось положение, при котором центр власти находился в "кабинете И. Сталина". Какой именно орган оформлял принятые генсеком решения, значения в действительности не имело» (2, с. 314).
Как и Ленин, отмечает автор, Сталин, «в отличие от Николая II или А. Керенского, никогда не взваливал на свои плечи формальное руководство военным ведомством». Более того, в условиях форсированного экономического развития Сталин «не желал отвечать и за потенциальные ошибки советского правительства, пере-
ложив ответственность за возможные провалы на преданных соратников, например В. Молотова» (2, с. 310).
Только в условиях Второй мировой войны - 6 мая 1941 г. -Сталин сосредоточил в своих руках все ключевые посты в партии и правительстве и даже принял (с начала Великой Отечественной войны) должность наркома обороны СССР. У Ленина, подчеркивает автор, который «в 1918 г. был вынужден постоянно идти на компромиссы с большинством членов собственной партии, решимости на подобный шаг не хватило. У И. Сталина в 1941 г. положение было абсолютно устойчивым: альтернативы его власти давно не было» (2, с. 311). Ленин в 1918 г. знал, что «победа кайзера не означала конца советской власти и провала мировой революции, а И. Сталин понимал, что победа А. Гитлера поставит крест на советской истории» (2, с. 311).
Окончательным оформлением концентрации партийной, государственной и военной власти в руках И. Сталина явилось создание 30 июня 1941 г. и функционирование в течение всей Отечественной войны Государственного комитета обороны СССР. ГКО СССР встал не только над СНК СССР, но и над Цк ВКП (б) совершенно официально. Таким образом, подчеркивает С. Войтиков, «властный круг замкнулся: объединение партийного, советско-хозяйственного и военного руководства в одних руках состоялось на двадцать четвертом году после прихода большевиков к власти» (2, с. 311).
Сразу же после победы И. Сталин отказался «от персональной ответственности за все происходящее в стране и вернулся к ленинской властной модели начала 1920-х годов с доминантой Совнаркома (с 1946 г. - Совета министров), в котором он сохранил пост председателя, оставшись в партийной иерархии одним из членов ЦК и его Политбюро, а также одним из секретарей ЦК» (2, с. 396).
После смерти Сталина, считает С. Войтиков, «воскрес призрак разделения партийной и государственной власти». Однако партийный аппарат одержал очередную внушительную победу над правительством по итогам длительной борьбы за власть, окончившейся снятием Маленкова с ответственного поста председателя СНК СССР на январском 1955 г. пленуме ЦК КПСС и выводом Маленкова наряду с верными сталинскими соратниками Молото-
вым и Кагановичем из состава Президиума ЦК и из состава ЦК на июньском 1957 г. пленуме ЦК КПСС. Таким образом, «в плане эволюции советской политической системы именно так был решен ключевой вопрос: кто управляет страной - партия через собственный аппарат или государственные органы при помощи партии» (2, с. 331).
На мартовском 1958 г. пленуме ЦК КПСС Хрущев добился «рекомендации» (предписания) высшего органа партии Верховному Совету СССР назначить его заодно председателем Совета министров СССР. Это в реальности означало возврат к властной модели мая 1941 г. (там же). В сентябре 1960 г. была проведена очередная реорганизация номенклатуры, по итогам которой в номенклатуру Секретариата ЦК КПСС были включены некоторые руководящие работники министерств, ведомств, первые заместители председателей народного хозяйства республик (2, с. 332).
Как считает С. Войтиков, Хрущев, который при «позднем Ленине» не входил в высшую партийную «обойму», едва ли представлял ленинский план властной рокировки в его первозданном виде. В результате «получилось по-ленински»: на октябрьском 1964 г. пленуме ЦК КПСС его лишили властных полномочий. «Советский Союз вернулся к властной модели 1957 г.». Следствием стало неуклонное уменьшение веса правительства в советской политической системе (2, с. 333).
Насколько понятие «бонапартизм» соответствует проводимой большевиками политики, более подробно исследуется в книге В. Матвеева (3).
Прослеживая различные аспекты проявления политики отечественного бонапартизма, В. Матвеев отмечает, что в ХХ в. его отдельные элементы применялись, в частности, в политике Столыпина, когда проведение реформ сочеталось с сохранением курса на жесткое подавление проявлений недовольства.
Временное правительство, полагает В. Матвеев, при всем желании некоторых его членов стать Наполеонами, не могло в тех условиях применить меры государственного принуждения, так как прежние силовые структуры оказались в состоянии дезорганизации. К тому же бонапартизм во Франции в конце XVIII в. формировался на фоне военных успехов. А в России руководители страны могли об этом только мечтать. По ходу осложнения политической
ситуации в июне 1917 г. у ряда членов Временного правительства все более росло осознание необходимости установления диктатуры для достижения стабилизации в России (3, с. 63). Однако, пишет В. Матвеев, в целом правительство было беспомощным и в этом отношении. По мнению автора, «выход из системного кризиса, охватившего все государственные сферы, к осени 1917 г. возможен был только с помощью праворадикального или леворадикального вариантов диктатуры. Отличие же между праворадикальной и леворадикальной диктатурами заключалось в степени общественной поддержки» (3, с. 73).
Наиболее наглядно первый вариант проявился при выступлении Корнилова. Но консерватизм, не подкрепленный привлекательной для масс программой реформ, не мог послужить надежной идеологической опорой. Революционный кризис в России продолжал углубляться. Спрос на то, что предлагалось большевистским проектом, возрастал. Проявлялись в нем и соответствующие признаки политики бонапартизма, который обретал, безусловно, иное конкретно-историческое содержание. Одним из его элементов было «преодоление радикалистской разбалансированности в функционировании государства, что сочеталось с проведением ряда необходимых преобразований и жестким подавлением проявлений оппозиционности в любых формах». Поэтому, считает автор, есть основание полагать, что «в проявлении советского бонапартизма произошло совмещение революционного и контрреволюционного начал. Последнее в конечном итоге становилось преобладающим. Так или иначе, такая направленность политики становилась своеобразной альтернативой устранения кризиса» (3, с. 31).
Наряду с установлением режима твердой власти проводились преобразования, создававшие видимость стремления к преодолению существовавших социальных противоречий. Это, по мнению автора, «являлось также признаком политики бонапартизма, при котором устанавливается синтез "старого порядка" и тех революционных изменений, которые уже произошли» (3, с. 30).
От обычного варианта «красный бонапартизм» отличался особенностями экономических и социальных преобразований, в которых даже необходимые изменения достигались с применением революционных методов. Индивидуальная свобода в соответствии
с этим подавлялась. Устанавливалась, так же как и в европейских вариантах бонапартизма, жесткая регламентация поведения граждан.
Признаки «красного бонапартизма» можно увидеть и в революционных действиях СНК, которые как раз и заключались в попытках преобразовать «все по-особому в новом пролетарском государстве». На самом деле, подчеркивает В. Матвеев, «созданное правительство так же, как и свергнутое предшествующее, приступило к сдерживанию радикалистских проявлений. Производилось же оно под прикрытием "диктатуры пролетариата"» (3, с. 84).
«Обещания, предназначенные массам, сочетали элементы революционной новизны, нигде тем не менее не апробированной на практике, с заверениями решить существующие проблемы на основе критерия социальной справедливости» (3, с. 81).
Многое из того, что оказалось порушенным революцией, восстанавливалось. В России, так же как и во Франции конца XVIII -начала XIX в., «произошло возрождение монархической традиции, трансформировавшейся по ходу революционного кризиса в явление вождизма». Положение того, кто «возглавлял политическую систему, становилось исключительным, как при монархии». Соответствующими качествами непродолжительное время наделялся, например, Керенский. Признаки восстановления монархической традиции проявились, по мнению В. Матвеева, и в признании Временного правительства, а затем СНК во главе с Лениным. «Восприятие их на местах происходило в соответствии со сложившимся патерналистским отношением к центральной власти в предшествующие эпохи». В качестве вождей воспринимались Ленин, Троцкий, Сталин и др. (3, с. 102). Одним из многих проявлений бонапартизма, полагает В. Матвеев, можно считать и то, что в качестве вождей «в условиях гражданской войны оказывались также комиссары и командиры Красной армии. Среди них было, безусловно, немало выдвиженцев из народа, организаторские способности которых раскрылись при каких-либо экстремальных обстоятельствах». Таким образом, пишет автор, как и в эпоху революционных перемен во Франции, в России «обозначилась динамика выдвижений независимо от сословной принадлежности. Но в дальнейшем возобладал номенклатурный принцип, который также являлся своеобразной вариацией монархической практики назначений». «Единоличная диктатура И. Сталина, утвердившаяся в СССР в 30-е
годы XX в., - по мнению В. Матвеева, - явилась самым конкретным и впечатляющим подтверждением политики бонапартизма» (3, с. 134).
Список литературы
1. Войтиков С. С. Узда для Троцкого. Красные вожди в годы Гражданской войны. -М.: АИРО-ХХ1, 2016. - 432 с.
2. Войтиков С.С. История противостояния: ЦК или Совнарком? - М.: Вече, 2018. -480 с.
3. Матвеев В.А. Красный бонапартизм как разновидность политики и последствия ее проведения на Юге России (1917-1921 гг.). - Ростов-на-Дону; Таганрог: Изд-во Южного федерального университета, 2017 - 184 с.
2018.03.022. МИЛЛЕР К. БОРЬБА ЗА СПАСЕНИЕ СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ: МИХАИЛ ГОРБАЧЁВ И РАСПАД СССР. MILLER Ch. The struggle to save Soviet economy: Mikhail Gorbachev and the collapse of the USSR. - Chapel Hill: Univ. of North Carolina press, 2016. - XX, 244 p.: ill.
Ключевые слова: перестройка; экономическая политика М. С. Горбачёва; китайская модель экономики.
Крис Миллер - американский историк, профессор Университета Тафтса (Массачусетс), директор программы исследований Евразии Института исследований внешней политики (Филадельфия).
Книга посвящена экономической политике М.С. Горбачёва в 1985-1991 гг. и причинам коллапса советской экономики, который, в свою очередь, стал одной из причин распада СССР и экономических трудностей 1990-х годов. Особенностью авторского подхода является сравнительный анализ советского и китайского опыта, поскольку правительство КНР, отказавшись от демократических реформ после подавления протестов на площади Тяньаньмэнь, сумело тем не менее стабилизировать экономику и обеспечить ее многолетний устойчивый рост, сделавший Китай одной из ведущих экономических держав мира. Как следствие, многие сегодняшние критики Горбачёва, как левого, так и «государственнического» толка (включая и китайских аналитиков), вменяют ему в вину именно слишком поспешный отказ от плановой экономики и столь же поспешные демократические реформы, ослабившие правитель-
