CC BY
155
G.P Fedotov)]. Available at: http://www.krotov.org/berdyaev/1939/1939fedt.html, svobodnyy.
32. «V chetvertom izmerenii prostranstva...»: Pis'ma N.A. Berdyaeva kn. I.P. Romanovoy 1931-1947 [«In the fourth dimension of space.» Berdyaev's letters to princess I.P. Romanova], in Minuvshee, 1994, no. 16, pp. 209-264.
33. Berdyaev, N.A. Novaya Rossiya, 1936, no. 4, pp. 6-7
34. Levitskiy, S.A. Ocherki po istorii russkoy filosofii [Essays on the history of Russian philosophy], in Sochineniya v2 t., 1.1 [Works in 2 vol., vol. 1], Moscow, 1996, 496 p.
УДК 111.83:141(47)(430) ББК 87.3(2)61-07:87.3(41Ъм)5-636
БОРЬБА ЗА ПРАВДУ (БЕРДЯЕВ, КАНТ И ДРУГИЕ)
Я. КРАСИЦКИ
Вроцлавский университет пл. Университетская, 1, Вроцлав, 50-137, Польша E-mail: krasicki@uni.wroc.pl
Рассматривается проблема правды-истины в философии Н.А. Бердяева. Вопрос излагается в широком историко-философском контексте, а также в отношении к ключевыми проблемам философии И. Канта и философским течениям современной Бердяеву эпохи, главным образом неокантианству и феноменологии. Указывается на «правдолюбие» Бердяева и его связь с идейными традициями русской интеллигенции, одновременно подчеркивается значение его идейной конфронтации с идеалами «научной философии» неокантианства и философии Э. Гуссерля. Указывается, что проблему правды-истины в философии Н.А. Бердяева невозможно свести ни к так называемой «гносеологической проблеме», введенной в философский дискурс И. Кантом и доведенной до крайности неокантианством, ни к эпистемологической традиции русской отечественной мысли. В контексте критики «научной философии» и научного идеала истины, проведенной, кроме Бердяева, такжеЛ.И. Шестовым, изложена как бердяевская критика кантовского, неокантианского и феноменологического идеалов истины и «научной философии», так и оригинальная концепция правды-истины автора «Самопознания». В заключение в контексте современной «детрансцендентализации» разума указывается на актуальность и новаторство не только проведенной русским мыслителем критики трансцендентализма, но и его собственного понимания истины и философии.
Ключевые слова: правда, истина, гносеологическая проблема, неокантианство, феноменология, научная философия, деантропологизация, свобода, творчество, трансцендентализм, детрансцендентализация.
FIGHTING FOR TRUTH (BERDYAYEV, KANT AND OTHERS)
J. KRASICKI
University of Wrociaw, 1, Plac Uniwersytecki, Wrocùaw, 50-137, Poland E-mail: krasicki@uni.wroc.pl
The author of the paper examines the question of truth in the philosophy of Nikolai Berdyaev. This is done by way of referring to the views of the Russian philosopher and in the broad historical
and philosophical context ranging from the key problems of the Kantian thought to such crucial intellectual trends as Neo-Kantianism and phenomenology. While discussing Berdyaev's idea of the «love of truth» (pravdolubie) and his relationship to various traditions of the Russian intelligentsia, the author emphasizes the significance of his confrontation with the ideals of the so-called «scientific philosophy» as represented by Neo-Kantianism and the thought of Edmund Husserl. As it turns out, the question of truth in Berdyaev's philosophy cannot be reduced neither to the so-called «gnoseological problem» introduced by Kant and deepened by his followers nor to the epistemological tradition present in the Russian philosophy. Berdyaev's criticism of the Kantian, Neo-Kantian and phenomenological ideal of truth and «scientific philosophy» along with the original concept of truth of the author of «Self-cognition» is considered in the context of Berdyaev (and Shestov's) criticism of the «scientific philosophy» and the scientific paradigm of truth. In the conclusion in the context of the contemporary «detranscendentalization» of reason the author emphasizes the significance and novelty not only the thinker's criticism of transcendentalism but also his understanding of truth and philosophy.
Key words: truth, gnoseological problem, Neo-Kantianism, phenomenology, scientific philosophy, de-anthropologization, wisdom, freedom, creative process, transcendentalism, detranscendentalization.
Философия есть борьба.
Н.А. Бердяев
Бердяев, Кант и «правдолюбие»
В подходе Бердяева к «правде» бросается в глаза то же самое, что и у других русских мыслителей, - увлечение и «восхищение» ею в таком смысле, в каком его представил однажды в своем красноречивом изречении М.К. Михайловский, а философски блестяще разработал в статье «Сущность и ведущие мотивы русской философии» С.Л. Франк. М.К. Михайловский писал: «Всякий раз, как мне приходит в голову слово „правда" я не могу не восхищаться его поразительною внутреннею красотой. Такого слова нет, кажется, ни в одном европейском языке. Кажется, только по-русски истина и справедливость называются одним и тем же словом и как бы сливаются в одно великое целое» [1, с. 117]. В свою очередь Франк, характеризуя русскую философию, указывал на свойственную русским мыслителям неразделимость спекулятивного и нравственного смыслов, присущих слову «правда». По Франку, эта связь сохранена во многих индоевропейских языках, но только в русском языке она столь сильна, на что и указывает сама этимология слова «правда» - «правда» связана с «нравственной правотой»1.
В этом значении употребляя русское слово «правдолюбие», Франк и характеризовал Бердяева как философа, и хотя некоторым исследователям философии автора «Смысла истории» такая характеристика может казаться не до конца убедительной, по нашему мнению она меткая. «Бердяев, - пишет С.Л. Франк, - совсем не «философ», если под философией разуметь построение систематического и объективно обоснованного мировоззрения. Но он,
1 См.: Франк С.Л. Сущность и ведущие мотивы русской философии // пер. с нем. А. Бласкина и А. Ермичева // Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. С. 586 [2].
несомненно, настоящий мыслитель; у него всегда есть множество новых и оригинальных идей, он способен смотреть на вещи со своей собственной точки зрения и прежде всего обладает редкими свойствами правдолюбия и внутренней независимости, вне которых невозможно подлинное духовное творчество» [4, с. 586].
Считая себя «русским мыслителем» и представителем русской интеллигенции, которая «всегда стремилась выработать себе тоталитарное, целостное миросозерцание, в котором правда-истина будет соединена с правдой-справед-ливостью»2, Бердяев не просто ставит проблему истины в таком значении, как это принято в философской традиции, но ведет борьбу за истину-«Правду». Это и позволяет рассматривать вопрос об истине у Бердяева3 в более широком плане, чем «гносеологическую проблему» у Канта, которую до крайности, до абсурда довели неокантианцы. В книге «Философия свободы», которую можно считать раскрывающей период собственной, оригинальной философии Бер-дяева4, упрекая неокантианцев в «этицизации» знания, отделении «мышления от универсального бытия»5, он противопоставляет гносеологическому минимализму Канта и его «утомленных болезненным гамлетизмом» современных поклонников из Марбурга и Фрейбурга «здоровый дон-кихотизм» русской философии6.
В этой же книге, в главе «Об онтологической гносеологии», посвященной книге Н.О. Лосского «Обоснование интуитивизма», Бердяев утверждает, что «можно бы найти у русских мыслителей большие богатства, чем у Авенариусов, Риккертов, Шуппе, Когенов и др. представителей философии европейской», у которых «гибнут великие философские стремления и традиции прошлого»7. В ряду таких представителей «русской философской школы с оригинальной национальной физиономией», как И. Киреевский, Хомяков, Чичерин, Вл. Соловьев, Козлов, Лопатин, кн. С. Трубецкой и Н. Лосский8, можно назвать и Бердяева9. Ссылаясь на слова Евангелия от Иоанна («Я есмь путь и истина и жизнь» - Ин. 14,6), Бердяев с пафосом и страстью провозглашает: «Истина не есть отвлеченная ценность, ценность суждения. Истина -предметна, она живет, истина - сущее, существо. „Я есмь истина'.' Поэтому истина - путь и жизнь» [6, с. 109].
2 См.: Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // Бердяев Н.А. Судьба России. Книга статей. М.: Изд-во «Эксмо», 2007. С. 403 [5].
3 См.: Бердяев Н.А. Философия свободы. М.: Изд-во АСТ, 2004. С. 83-110 [7].
4 С.А. Левицкий считает такой книгой «Смысл творчества» (Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. М.: Изд-во «Канон», 1996. С. 354 [6]).
5 См.: Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века. С. 83.
6 См.: Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. С. 83.
7 Там же. С. 111.
8 Там же.
9 См.: Дмитриева Н.А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки. М.: Изд-во «Российская политическая энциклопедия», 2007. С. 222 [8].
Хотя Бердяева невозможно причислить к лагерю русских онтологистов в таком смысле, как, например, В.Ф. Эрна10, но баталию за идеал философии и философской истины можно считать его собственным и оригинальным вкладом в «борьбу за Логос»11. Определяя в «Самопознании» свою интеллектуальную позицию на фоне европейской и русской философской традиции, он писал: «Несмотря на западный во мне элемент, я чувствую себя принадлежащим к русской интеллигенции, искавшей правду. Я наследую традицию славянофилов и западников, Чаадаева и Хомякова, Гёрцена и Белинского, даже Бакунина и Чернышевского, несмотря на различие миросозерцаний, и более всего Достоевского и Л. Толстого, Вл. Соловьева и Н. Федорова. Я русский мыслитель и писатель. И мой универсализм, моя вражда к национализму - русская черта» [11, с. 11-12].
Бердяев «кантианец»?
Канта можно считать родоначальником философии Бердяева. К Канту восходят начальные категории его метафизики, в том числе фундаментальное для понимания его философии и базирующееся на кантовском различении мира феноменального и мира ноуменального отличие между миром «объективации» и миром несотворенной, «меонической» свободы (гр. ме он - «небытие»). От кантовского признания каждого человека целью в себе и недопустимости превращения его в средство происходит бердяевская антроподицея и учение о «назначении человека». И если Кант «есть центральное событие в истории европейской философии»12, то же самое можно сказать и о значении учения Канта в «судьбах» его собственной философии.
Но, с другой стороны, сам Бердяев в «Самопознании» охарактеризовал себя как «кантианца», который, хотя столь много и воспринял из науки Канта, никогда, как он пишет, «не был кантианцем в строгом смысле» и не считал себя «кантианцем»13.
В отношении Бердяева к мысли Канта бросается в глаза постоянная амбивалентность. Алексадр Николаевич - это, так сказать, очень «русский» кантианец.
10 См.: Эрн В.Ф. Нечто о Логосе, русской философии и научности // Эрн В.Ф. Сочинения. М.: Изд-во «Правда», 1991. С. 71-108 [9].
11 Место Бердяева и Эрна в лагере «борьбы за Логос» указывает современный польский ученый М. Кита в контексте спора об онтологизме в католической традиции (См.: Kita M. Logos widiszy niy ratio. Dwa üviadectwa chrzeicijanskiego modelu racjonalnouci u progu epoki wspoifczesnej. Krakow: Wydawnictwo WAM, 2012 [10]. См. также: Bohun М. Bitwa o Logos // Bohun М. Oczyszczenie przez burzaa Wiodzimierz Ern i moskiewscy neosiowianofile wobec pierwszej wojny üviatowej. Krakow: Wydawnictwo Uniwersytetu Jagiellonskiego, 2008. S. 41-43 [11]).
12 См.: Krasicki J. Bierdiajew a neokantyzm // Estetyka i Krytyka. 2012. 26(3) (Postneokantyzm-ontologizm). S. 388-389 [13].
13 См.: Бердяев Н. Самопознание. Опыт философской автобиографии. Париж: YMCA - PRESS, 1949. С. 102 [12].
Еще в большей мере он отрекался от неокантианства14. В его интеллектуальной биографии были, как он пишет, «разные периоды в отношении к Канту», но очень серьезно, сам он это определяет, он «боролся» с «хлынувшим в русскую интеллектуальную жизнь неокантианским течением», а «наибольшее отталкивание в нем вызвало когенианство, которым у нас увлекалась философская молодёжь»15. Бердяев не соглашался с неокантианскими интерпретациями философии Канта не по той причине, что неокантианцы не разбирались в кан-товском учении, наоборот - они довели знание Канта до схоластической тонкости, а главным образом потому, что, по его мнению, «неокантианство исказило Канта, закрыв главное в нем: Кант, вопреки распространенному убеждению, был метафизиком, хотя сам он не развивал своей метафизики»16.
По Бердяеву, Кант начал дело, которое его преемники не столько не поняли, сколько направили на блудный путь. Причем, как считает мыслитель, ошибка в исследовании Канта началась прежде, чем началось как германское, так и русское неокантианство. Началась с присутствующей в философии Фихте попытки «исправления» философии Канта, истребления из нее «остатков» материализма, что, по сути, сводилось к отрицанию кантовского тезиса о существовании независимых от человеческого знания так называемых «вещей самих в себе». В связи с этим Бердяев пишет, что «метафизическое развитие германского идеализма после Канта у Фихте, Шеллинга, ГЪгеля при всем обнаружившемся тут гении шло в ложном направлении, в направлении монизма, устранении вещи в себе, окончательной замене трансцендентности Божества становящимся в мировом процессе Божеством, эволюцией, утере свободы в необходимости торжествующего мирового Логоса» [12, с. 102]. По мнению Бердяева, на блудный путь ввели философию Канта как немецкие идеалисты, так и выступавшие со своим девизом «назад к Канту»17 неокантианцы.
Кант: pro et contra
Были правы те исследователи творчества Бердяева, которые говорили, что о нем мало сказать - «философ». Надо сказать - «борец». Все философские вопросы Бердяев переживает как борьбу не за смерть, но за жизнь. Эта черта резко отличает его философский подход от подхода Канта.
В книге «Самопознание», подчеркивая свою связь с Кантом, он одновременно писал: «Многое в Канте мне было изначально чуждо. Я совершенно отрицательно относился к этическому формализму Канта, к категорическому императиву, к закрытию вещей в себе и невозможности, по Канту, духов-
14 Русское неокантианство - это основная тема для Бердяева (см.: Krasicki J. Bierdiajew a neokantyzm // Estetyka i Krytyka. 2012. 26(3) (Postneokantyzm-ontologizm) [13]; Krasicki J. Bierdiajew a neokantyzm // Krasicki J. Bierdiajew i inni. W kragu myuli rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe Scholar, 2012 [14]).
15 См.: Бердяев Н. Самопознание. Опыт философской автобиографии. С. 102.
16 Там же.
17 См.: Бердяев Н.А. Философия свободы. С. 32 и &лед.
ного опыта, к религии в пределах разума, к крайнему преувеличению математического естествознания, соответствующего лишь одной эпохе в истории науки» [12, с. 102-103].
То же самое было в его отношении к проблеме философской истины. Он никогда не сводил ее к «гносеологической проблеме»18, и в этом месте пути Бердяева, Канта и неокантианцев расходятся навсегда. И как у автора «Самопознания» проблема истины неразрывно и органически связана с фундаментальной в его философии проблемой «назначения человека»19, так, по мнению Бердяева, у Канта и неокантианцев нельзя уже говорить о человеке в реальном значении. В трансцендентальной плоскости «проблема человека»20 исчезает, а реальная человеческая личность сводится к трансцендентальному субъекту. Для понимания бердяевской оценки философии Канта ключевым является вопрос «человечности» философии, вопрос, в котором Бердяев расходится с Кантом и всей критической и трансцендентальной традицией.
Что касается отношения Бердяева к кантовской этике, он, по его словам, «особенно отрицал» ее формализм. В «Самопознании» философ пишет, что со дней своей юности он «резко восставал против морали долга и защищал - напоминающую этику М. Шелера - мораль "сердечного влечения" и в этом был уже принципиально антикантианцем» [12, с. 103]. Как он вспоминает, в эти годы он написал этюд под названием «Мораль долга и мораль сердечного влечения», который можно считать отправной точкой как его юношеской философской направленности, так и дальнейшего философского пути.
Очень хорошо объяснил Бердяев, согласно принципам собственной «этики творчества», свое отношение к нравственному формализму в работе «О назначении человека». В ней он прямо утверждает, что кантовская этика долга, подчиняющая человеческую личность мертвому и безличному нравственному закону21, стоит в противоречии с собственным кантовским девизом о человеке как цели самой в себе. В кантовской формалистской этике нравственного императива нет места для неповторимой человеческой личности, вовлеченной не столько в формальные, но, прежде всего, в реальные, живые персоналистичес-
18 Бердяев Н.А. Философия свободы. С. 83-110.
19 См.: Бердяев Н.А. О назначении человека // Бердяев Н.А. Опыт парадоксальной этики. М.: Изд-во АСТ, 2003 [17].
20 См.: Krasicki J. Problem czOowieka // Krasicki J. Bierdiajew i inni. S. 183-198 [16].
21 «Закон нравственный, как и закон логический, совершенно обязателен для всякого живого существа независимо от его индивидуальности и своеобразия. Никакой индивидуальности и своеобразия закон не признает. Для нравственного закона совсем неинтересен нравственный индивидуальный опыт, нравственные борения духа. Мы видим у Канта совершенное равнодушие к нравственному опыту и нравственной борьбе. Закон интересуется только тем, исполнит ли его личность или нет» (см.: Бердяев Н.А. О назначении человека. С. 145-146). Хорошо представил отношение Бердяева к этике долга Канта польский ученый С. Мазурек (см.: Mazurek S. Utopia i Oaska. Idea rewolucji moralnej w rosyjskiej filozofii religijnej. Warszawa: Wydawnictwo IFiS PAN, 2006. S. 206 [18]; Mazurek S. Rosyjski renesans religijno-filozoficzny wobec filozofii Kanta // Estetyka i Krytyka. 2012. 26 (3). S. 219-220 [19]).
кие отношения. Это, как и нам кажется, главные причины его решительного разрыва с кантовской нравственной философией.
«Что такое философия?». Бердяев, Гуссерль и Шестов
Автор «Философии свободы» был «антикантианцем» по самой природе своей философской личности, своего философского темперамента и самого понимания философии. Бердяев никогда не был философом в таком смысле, в каком почти до каррикатурных размеров довели это понятие сторонники так называемой «научной философии» в позитивистском (неопозитивистском), неокантианском и феноменологическом направлениях. Философию он не только понимал, он ее «переживал». В книге «Самопознание» он писал: «Я никогда не был чистым философом, никогда не стремился к отброшенности философии от жизни» [12, с. 111]. В этом он и типичный представитель традиции русской интеллигенции22, и очень близок позиции Л. Шестова.
Напомним, что в начале XX века с фронтальной атакой на разные виды релятивизма (историзм, натурализм, психологизм) выступил со своим феноменологическим методом Э. 1уссерль. Чтобы понять позицию Бердяева в его «борьбе за Правду», надо иметь в виду, что мыслитель резко разграничивал «науку» и «научность». В связи с этим в следующей после «Философии свободы» книге «Смысл творчества» он писал: «Никто серьезно не сомневается в ценности науки. Наука - неоспоримый факт, нужный человеку. Но в ценности и нужности научности можно сомневаться. Наука - и научность - совсем разные вещи. Научность есть перенесение критериев науки на другие области духовной жизни, чуждые науки. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должно покоряться, что ее запреты и разрешения имеют решающее значение повсеместно. Научность предполагает существование единого метода» [20, с. 28].
В том же смысле, исходя из аналогичного представления о понятии «научность», писал о науке Л. Шестов: «Наука не констатирует, а судит. Она не изображает действительность, а творит истину по собственным, автономным, ею же созданным законам. Наука, иначе говоря, есть жизнь пред судом разума. Разум решает, чему быть и чему не быть» [21, с. 51].
Можно сказать, что как 1уссерль выступил со своим феноменологическим методом и идеалом «научной философии» против релятивизма и редукционизма в философии, так и Бердяев и Шестов выступали за независимость философии от науки, против другого рода релятивизма и редукционизма, т.е. против «научности» как перенесения научного метода на почву философии.
22 Такими были, например, В.В. Белинский и М.А. Бакунин, «русские мальчики, решающие проклятые вопросы», таким был и И.С. Тургенев, который, как и М.А. Бакунин, занимался в Берлине философией Гегеля. Тургенев, по его собственным воспоминаниям, с обезоруживающей искренностью говорил: «Мы тогда в философии искали всего на свете, кроме чистого мышления» (см.: Бердяев Н.А. Русская идея. С. 431).
Надо при этом помнить, что у Бердяева это совсем не означало, вопреки некоторым поверхностным оценкам его позиции в отношении к науке и философии, философского «обскурантизма»23, или «философского донкихотства»24. Автор «Философии свободы» высоко ценил достижения феноменологии 1ус-серля, в том числе и гуссерлевскую идею науки как универсального знания (гр. ерЫете), разработку феноменологического метода и т.д. Но, с другой стороны, признавая ценность феноменологического метода в этике (напр., Н. 1&р-тманн), в философской антропологии (напр., М. Шелер), он, однако, считал, что бескритичный подход к «научному» феноменологическому методу 1уссер-ля, как транспозиция «научных» методов на философскую почву, ведет к последствиям радикально отрицательным. Это приводит не только к подчинению философии науке и утрате идеала философии как «мудрости»25, но и к окончательной деантропологизации и дегуманизации философии26.
По мнению Бердяева, в феноменологическом подходе имеется что-то «нечеловеческое», человек существует здесь лишь в сфере идеального логического бытия. Чтобы познавать предмет по законам феноменологического подхода, надо отказаться именно от «человеческого». В феноменологическом методе нет реального человека, человек существует только как познающий субъект27. «Странно забывать, - писал Бердяев в книге „О назначении человека" - что я, познающий, философ, - человек. Трансцендентальный человек есть предпосылка фи-
23 Бердяева как «обскуранта» («наши обскуранты (Бердяев, Эрн») определил издатель журнала «Логос» E.M. Mетнер в письме к А. Белому от 19 февраля 1911 г. Как пишет
H.А. Дмитриева, в споре лагеря Эрна с русскими неокантианцами Mетнер, «с подозрением относившийся к ориентации германской философии», занял в этом противостоянии неокан-тианско-когеинианскую сторону» (см.: Дмитриева Н.А. Русское неокантианство. С. 232).
24 См.: Яковенко Б.В. Философское донкихотство // Н.А. Бердяев: Pro et contra / под ред. A.A. Ермичева. СПб.: Изд-во РХГИ, 1994 [22]; Krasicki J. «Filozoficzna donkiszoteria»? Mikoùaj Bierdiajew w poszukiwaniu ideaùi filozofii // Annales Universitatis Mariae Curie-Skiodowska. Sectio
I. Philosophia, Sociologia. 2012. Vol. 37. N 2 [23].
25 В работе «О назначении человека» Бердяев писал: «Конец мудрости есть конец философии. Философия есть любовь к мудрости и раскрытие мудрости в человеке, творческий прорыв к смыслу бытия» (см.: Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. С. 31; Krasicki J. Filozof i anemia bytu // Krasicki J. Bierdiajew i inni. W krœgu myúicieli rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. S. 148-169 [24]).
26 Начало этого процесса Бердяев усматривал в эпохе Ренессанса (см.: Бердяев Н.А. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы // Бердяев Н.А. Смысл истории. Новое средневековье. M.: Изд-во «Канон+» ОИ «Реабилитация», 2002. С. 158-159 [25]).
27 Бердяев ссылается здесь на статью Гуссерля «Философия как строгая наука» («Philosophie als strenge Wissenschaft»), помещенную в «Логосе» (1911 г. Книга первая). По поводу основных положений этой статьи Гуссерля, приводя почти те же цитаты, что и Бердяев (напр., «Наука сказала свое слово; с этого момента мудрость обязана учиться у нее» - «Die Wissenschaft hat gesprochen, die Weisheit hat von nun ab zu lernen» ), со страстью полемизирует также Л. Шестов (ем.: Шестов Л.И. Памяти великого философа. Эдмунд Гуссерль // Шестов Л.И. Умозрение и откровение. Религиозная философия Владимира Соловьева и другие статьи. Париж: YMCA -PRESS, 1964 [26]; Шестов Л.И. Что такое истина? (Об этике и онтологии. Ответ на статью Jean Hering) // Шестов Л.И. На весах Иова. Париж: YMCA - PRESS, 1975 [27]).
лософии, и преодоление человека в философии или ничего не значит, или значит упразднение самого философского познания» [17, с. 34].
В своем отношении к философии Бердяев был близок своему другу Л. Шестову. Отвечая на вопрос «что такое философия?», он писал: «Философия есть борьба». Напомним, что Шестов в статье «Памяти великого философа. Эдмунд 1уссерль» вспоминает, что в ходе беседы с Э. Гуссерлем в Париже, беседы, сводящейся, по сути, к вопросу «что такое философия?»28, он, отвечая на этот вопрос, сказал, что «философия есть великая и последняя борьба». На это утверждение, как пишет Шестов, 1уссерль «резко ответил: "Nein, Philosophie ist Besinnung"»29 («нет, философия есть рефлексия»).
Это указывает, несмотря на различия (которые подчеркивал главным образом Шестов30), на идейное сходство Бердяева с Шестовым. «Мы оба, - пишет последний в статье «Похвала Глупости. По поводу книги Николая Бердяева "Sub specie aeternitatis"», - сходимся в одном. Мы ненавидим всякого рода ratio и противопоставляем ему - Бердяев - Большой разум, я - 1лупость»31[Ж2]. Бердяева, как и Шестова, не только не удовлетворял «малый разум» естествознания и ratio так называемой «научной философии»32, его не удовлетворяла всякая философия, гнувшая свою шею перед любым трибуналом общеобязательной и принудительной «истины».
Шестов, как представитель такого подхода к общеобязательной и принудительной «истине» науки, приводит философскую биографию Платона, ученика Сократа, который, «принуждаемый самой истиной» (выражение Аристотеля), «не мог не говорить, не мог не думать, что Сократа отравили. Но во всех его писаниях слышится и слышался только один вопрос: точно ли в мире есть такая сила, такая власть, которой дано окончательно и навсегда принудить нас соглашаться с тем, что Сократа отравили?». И Шестов отвечает: «Для Аристотеля такой вопрос, как явно бессмысленный, совершенно не существовал. Он был убежден, что "истина" - собаку отравили, равно как и "истина" - Сократа отравили, - равно навеки защищены от всяких человеческих и божеских возражений» [26, c. 305].
Бердяев постоянно подчеркивает второстепенность познания по отношению к «жизни», настаивает на неразделимости знания и переживания33. По его
28 См.: Шестов Л.И. Памяти великого философа. С. 305.
29 Там же.
30 См.: Визгин В.П. Бердяев и Шестов: спор об экзистенциальной философии // Визгин В.П. На пути к Другому. От школы подозрения к философии доверия. М.: Изд-во «Языки славянской культуры», 2004 [28].
31 www.vehi.net/shestov/pohvala.html
32 См.: Krasicki J. «Filozoficzna donkiszoteria»? Mikoíaj Bierdiajew w poszukiwaniu ideaui filozofii; Krasicki J. Filozof i anemia bytu. S. 148-169.
33 В книге «Самопознание» он писал: «Я никогда не был чистым философом, никогда не сремился к отрешенностии философии от жизни. Наоборот, я всегда думал, что философское познание есть функция жизни, есть символика духовного опыта и духовного пути. На философии отпечатываются все противоречия жизни, не нужно их пытаться сглаживать. Философия есть борьба. Невозможно отделить философское познание от совокупности духовного опыта человека, его религиозной веры, от его мистического созерцания, если оно есть у человека» (см.: Бердяев Н.А. Самопознание. C. 111).
мнению, «и Платон, и Декарт, и Спиноза, и Кант и 1ёгель были конкретные люди и они вкладывали в свою философию свое человеческое, экзистенциальное, хотя бы не хотели в этом сознаться» [12, с. 111].
Конечно, в этом подходе Бердяев не был одинок. Его утверждения соотносимы, например, с критикой отвлеченного гегелевского подхода к философии и человеку Л. Фейербаха, которого по праву считают предшественником философии диалога XIX века и который писал: «Мыслит человек, а не Я, не разум»34. Автору «Философии свободы» созвучны идеи представителей «философии жизни» XIX века с Ф. Ницше во главе. Позднее к подобным взглядам пришел и сам Гуссерль, который на дальнейшем этапе своего философского развития, в письмах 30-х гг., признавая первенство жизни перед знанием, в центре своих философских анализов поставил тему так называемого «мира жизни» (Lebenswelt)35.
Возвращаясь к главной теме наших рассуждений, отметим, что гуссерлев-ский идеал философии как «строгой науки» (Strengenwissenschaft) был для Бердяева не только ложным, но и свидетельствовал об оскорблении философии. В работе «Смысл творчества» он писал, что «философия ни в каком смысле не есть наука и ни в каком смысле не должна быть научной». Философия не наука, а «творческий акт»36. По мнению Бердяева, построение философии по образцу науки - это порабощение философии и «философской истины». Наука не знает свободы, и это отличает ее от философии. Как наука оперирует в сфере необходимости и детерминизма, так философия в сфере свободного и творческого духа. Философия - это «творческий акт», творчество, которое предполагает свободу, которой наука не знает.
В противоположность философии, наука, писал Бердяев в книге «Смысл творчества», «не творчество, а послушание, ее стихия - не свобода, а необходимость. <...> Наука по существу своему и по цели своей всегда познает мир в аспекте необходимости, и категория необходимости - основная категория научного мышления как ориентирующего приспособления к данному состоянию бытия. Наука не прозревает свободы в мире. Наука не знает последних тайн, потому что наука - безопасное познание. Поэтому наука не знает Истины, а знает лишь истины» [20, с. 31].
В этом смысле Бердяев выступал в равной мере как против картезианского скептицизма, который за критерий истины принимает рефлективную самоочевидность (clare et distincte), так и против рефлективного интуитивизма (например, Г Бергсон). Истина активна и динамична, а критерий истины находит-
34 См.: Фейербах Л. Мысли о философии будущего [Электронный ресурс]. Режим доступа: study.rags.ru/webtutor/phil_2/book/1-Feyerbach.htm [30].
35 См.: Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология (1936). К сожалению, этим этапом развития мысли Гуссерля Бердяев уже не занимался (см.: Krasicki J. «Filozoficzna donkiszoteria»? Mikoîàj Bierdiajew w poszukiwaniu ideaùi filozofii; Krasicki J. Postscriptum. Bierdiajew i Husserl // Krasicki J. Bierdiajew i inni. S. 167-169).
36 См.: Бердяев Н.А. Смысл творчества // Бердяев Н.А. Смысл творчества. М.: Изд-во АСТ, 2007. С. 24-61 [20].
ся в духе и свободе, а не в сомнении, как у Декарта (de omnium dubitandum), или в пассивном восприятии данных сознания у Бергсона. В этом смысле, по его мнению, оскорбление философии, которое начинается с Декарта, привело к современному оскорбленному положению философии, особенно трансцендентальной и критической. Можно сказать, что, по мнению Бердяева, как до новых времен философия была «служанкой богословия» (philosophia est ancilla teologiae), так в наше время стала «служанкой науки».
По этой причине, в отличие от принудительной и общеобязательной научной истины, философская истина всегда динамична, активна, субъективна и свободна. По мнению Бердяева, нет пассивной истины. Истина всегда жива, активна и животворяща. «Истина дает жизнь»37.
Но самым скверным признаком для автора «Философии свободно духа» было «обесчеловечение» трансцендентальной философии. «Это человекоубийственное стремление, - пишет он, - есть у 1уссерля, у Когена и др. Хотят создать философию, в которой философствовать будет сама философия, а не человек» [20, с. 54].
Бердяев утверждает, что в трансцендентальной философии происходит ошибочное и самоубийственное стремление к тому, чтобы из познания исключить самого человека. В работе «О назначении человека» он писал: «Главный признак, отличающий философское познание от научного, нужно видеть в том, что философия познает бытие из человека и через человека, в человеке видит разгадку смысла, наука же познает бытие как бы вне человека, отрешенно от человека» [17, с. 32].
Но без человека, по мнению русского мыслителя, как нет истины в философии, так нет и самой философии. Западное понимание человека и западное понимание философии неразрывны, «уже греки видели в познании самого себя начало философии»38. Это и осталось императивом целой европейской традиции, а европейские «философы постоянно возвращались к тому сознанию, что разгадать тайну о человеке и значит разгадать тайну бытия. Познай самого себя и через это познаешь мир» [20, с. 62].
Поэтому, как нет истины принудительной, порабощающей, так нет и истины общеобязательной, истины «для всех». Истина всегда личная и свободная, освобождающая от рабства сего мира, рабства тления и необходимости. Истина не из вне человека, а из него. Это и означает освобождение Истины в равной мере как от диктата естествознания и науки, так и от диктата «обесче-ловеченной» философии.
37 См.: Бердяев Н.А. Философия свободы. С. 110.
38 В.И. Несмелов книгу «Наука о человеке» (1899-1901), которую Бердяев очень ценил, начал со слов: «Неведомый гений написал когда-то на фронтоне Дельфийского храма: yvro6i aeauTOV ("познай себя"), - гений же потом и объяснил грекам таинственный смысл этой надписи. Сократ первый увидел в ней глубочайшую загадку о человеке и первый догадался, что в решении этой именно загадки должна заключаться вся полнота человеческой мудрости» (см.: krotov.info/library/14_n/es/melov_08.htm. См. об этом также: Бердяев Н.А. Самопознание. С. 335; Krasicki J. Cziowiek i Bog w tradycji rosyjskiej. Krakow: Wydawnictwo Homini, 2012. S. 46-54 [33]).
«Я есмь». Кант, истина и Грехопадение
Бердяев писал, что истина «есть»39. Эту формулу можно признать философским водоразделом между его собственными взглядами и взглядами Канта и его философских спутников. Как пишет Бердяев, потеря связи с заложенным в глубинах человеческого духа Логосом вселенной - это одновременно потеря связи с Сущим40.
Великим достижением Канта, по мнению Бердяева, было различие между миром ноуменов и феноменов. Кант высказал мысль о том, что нет предмета знания без познающего субъекта, но не сумел выяснить истоки этого процесса. По мнению Бердяева, этот самопроизвольный и происходящий в нашем знании процесс выясним только в разгадывании «тайны» самого человека. Бердяев называл этот процесс «объективацией»41 и считал, что он не понятен до конца в пределах конечного мира. По мысли автора «Философии свободы», этот процесс можно понять у его истоков, только исходя из мета-рациональной, метафизической точки зрения, т.е. принимая реальность Грехопадения42.
В оценке Бердяева, занятая Кантом гносеологическая позиция была продиктована в равной мере ограниченностью принятого немецким мыслителем понятия «опыт», сопровождающегося «фактом» естествознания, и ограниченностью принятого им идеала «религии в пределах только разума». И как Бердяев «совершенно отрицательно относился к этическому формализму Канта, к категорическому императиву», так же он относился и к «закрытию вещей в себе, и невозможности, по Канту, духовного опыта, к религии в пределах разума, к крайнему преувеличению математического естествознания, соответствующего лишь одной эпохе в истории науки» [12, с. 102-103].
Именно это имеет решающее значение в понимании подхода к «гносеологической проблеме»43 у Канта и Бердяева. И если Кант отказывался от воз-
39 Это сближает взгляды Бердяева со взглядами П.А. Флоренского. По мнению Флоренского, славянским народам свойственно онтологическое понимание истины. Указывая на этимологию русского слова «истина», Флоренский выводит это русское слово из глагола «есть»: «истина-естина», глагол «есть» возводит к глаголу «дышать» и приходит к выводу, что истина -это «живое существо» (см.: Флоренский П. Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи. М.: Изд. группа АСТ, 2003. С. 41 [34]; Krasicki J. «Europejskoía» i «rosyjskoía» filozofii rosyjskiej // Granice Europy - granice filozofii. Filozofia a to^samoía Rosji / red. W Rydzewski, L. Augustyn. Kraków: Wydawnictwo Uniwersytetu Jagielloñskiego, 2007. S. 18 [3]).
40 В работе «Философия свободы» Бердяев писал: «В глубине человека заложена реальная Вселенная, в нем живет вселенский разум, и найденная в человеке вселенная и вселенский разум всего менее могут быть названы человеческим субъективизмом, субъективным человеческим «переживанием». Это путь реализма, объективизма, универсализма, а не индивидуализма, субъективизма, идеализма. Разум церковной веры есть цельный, органический разум, разум вселенский» [7, с. 109].
41 См. об этом: Matuszczyk E. Mikoíaja Bierdiajewa koncepcja obiektywizacji // Archiwum Historii Filozofii i Myúli Spoíecznej, 1998. N 43 [35].
42 Бердяев Н.А. Философия свободы. С. 136-155.
43 Там же. С. 83-110.
можности «духовного опыта», то Бердяев именно на «духовном опыте» выстраивает не только свою метафизику и эпистемологию, но и всю свою философию. По мнению Бердяева, «Кант признавал, что метафизическая потребность заложена в нашей природе, она глубоко присуща разуму. Но он, как будто бы, отрицает духовный опыт как основу возможной метафизики. Вернее было бы сказать, что он сводит духовность к практическим нравственным постулатам, которые и приоткрывают иной мир. Но Кант не хотел прямо признать, что возможно непонятийное, духовное, экзистенциальное познание ноуменов. Он был прав лишь отрицательно - весь аппарат нашего познания понятиями применим лишь к миру явлений» [15, с. 391].
Более того, как Кант в своей эпистемологии отказывался от других данных, чем данные «фактов», так именно эти, игнорированные Кантом и неокантианством, метафизические, символические44 и «мифологические» (в своеобразном, бердяевском значении «мифа»45), библейские «данные» играют ключевую роль в понимании позиции автора «Смысла творчества» в этом споре. В таком смысле надо принимать и его понимание Грехопадения46.
По мнению Бердяева, «гносеологическая проблема», начало которой положил Кант и которую до крайности довели неокантианцы, имеет начало онтологическое, а не гносеологическое47. Непознаваемость мира ноуменов имеет истоки не только в ограниченности нашего познания, но, прежде всего, в «падшем» состоянии всего бытия, «падшего» мира «объективации» (в таком значении, как понятие это употребляется в Евангелии от Иоанна: «Весь мир лежит во зле» (1 Ин 5,19)).
У Бердяева, в противоположность эпистемологической позиции Канта, нет агностицизма. По мнению автора «Философии свободы», Кант ошибся в том, что как догмат принял непознаваемость мира ноуменов. Человек в своей духовной глубине, несмотря на его падение, не потерял основной связи с миром Истины. Человек и после Греха укоренен в Логосе мира, лично укоренен в Истине, в том, Который сказал про Себя, что Он сам «Истина»48. В этом смысле Бердяев пишет об «истине выгодной, истине гибельной и истине спасающей»49.
44 См.: Krasicki J. Symbolizm filozoficzny // Krasicki J. Bierdiajew i inni.
45 «Миф же есть не вымысел, а реальность, но реальность иного порядка, чем реальность так называемой объективной эмпирической данности. <...> Для меня миф не означает чего-то противоположного реальному, а, наоборот, указывает на глубочайшую реальность. <...> Слово «миф» имеет в моих устах реальное значение, а не противоположное реальности» [25, с. 26, 57, 96-97].
46 По мнению современной русской исследовательницы Н.А. Дмитриевой, введение Бердяевым в философский дискурс понятия Греха как решающей категории в выяснении «гносеологической проблемы», можно считать видом метафизической контрабанды, недопустимой в научном дискурсе, что лишает его аргументацию всякой философской ценности (см.: Дмитриева Н.А. Русское неокантианство. С. 222-223).
47 См.: Бердяев Н.А. Философия свободы. С. 83-110.
48 См.: Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация // Бердяев Н.А. Дух и реальность. М.: Изд-во АСТ, 2003. С. 413 [15].
49 Там же. С. 412-420.
И «плакать, и смеяться, и проклинать, и понимать».
Бердяев и «детрансцедентализация» так называемого «чистого разума»
По гуссерлевским и спинозовским законам50 (Гуссерль: «Philosophie ist Besinnung'»; Спиноза: «Non ridere, non lugere, neque detestari, sed intelligere»), нет большего недоразумения, чем искать в философии, как выразился Гуссерль, «чаяний глубокомыслия»51. В философии нет ничего, кроме «чистого мышления». Бердяев всей своей личностью и всей своей философией против такого подхода, а его протест против философии как философии «чистого мышления» проистекает из фундаментальных антропологических и метафизических причин. Эпистемология неразрывна с человеческим существованием, с экзистенцией, с онтологией, с самим модусом человеческого существования, в таком смысле, в каком ее рассматривает, например, в своей «фундаментальной онтологии» М. Хайдеггер52.
Бердяев пишет, что «почти всю историю философии познающий оставался верен убеждению, что познание есть чисто интеллектуальный акт, что существует универсальный разум, что разум всегда один и тот же и верен своей природе. Но в действительности познание носит эмоционально-страстный характер, познание есть духовная борьба за смысл и таково оно не у того или другого направления и школы, а у всякого подлинного философа, хотя бы он не сознавался в этом. Познание не есть бесстрастное дублирование действительности. Значительность философии определяется страстной напряженностью философа-человека, присутствующего за познанием, напряженностью воли к истине и смыслу. Познает целостный человек» [15, с. 408-409].
В этом и была ошибка целой рефлективной философии53, в том числе и Канта, т.е. в «самом допущении существования чистого разума и чистой мысли». По мнению Бердяева, принимающего в этом утверждении уже позиции феноменологии XX века (например, М. Хайдеггера и М. Шелера), «чистой мысли не существует, мысль насыщена велениями, эмоциями и страстями. И они играют не только отрицательную, но и положительную роль в познании»54.
50 См.: Шестов Л.И. Памяти великого философа. С. 305; Шестов Л.И. На весах Иова. Passim.
51 Гуссерль писал: «Превращение чаяний глубокомыслия в ясные рациональные образования - вот в чем заключается существенный процесс новообразования строгих наук» (Цит. по: Бердяев Н.А. Смысл творчества. С. 25. Примечание № 1).
52 «Бытие есть забота, как говорит Гейдеггер, потому что я нахожусь в состоянии заботы и проецирую её на структуру бытия. Когда я говорю, что мир есть материя, дух же эпифеномен материи, то я этим говорю, что я поражен и порабощен материальностью мира. Феноменальный мир, столь поражающе реальный, обусловлен не только нашим разумом, но ещё более нашими страстями и эмоциями, нашим страхом, нашей заботой, нашими интересами, нашим греховным рабством. Существуют трансцендентальные страсти и чувства, и они-то прежде всего и создают наш мир, нашу реальность» [15, с. 385-386].
53 См.: Chudy W. Rozwoj filozofowania a «puiapka refleksji». Filozofia refleksji i proby jej przezwyciafenia, Lublin: Redakcja Wydawnictw KUL, 1995 [38]. Также: Krasicki J. Bierdiajew i Kant // Krasicki J. Bierdiajew i inni. S. 123-132.
54 Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики. С. 393.
Postscriptum
Невозможно не заметить, что в настоящее время многообразной «детран-сцендентализации» так называемого «чистого разума», его постоянного преображения в разум «расположенный»55, когда доказывается, что реальность «чистого разума» - это тоже такая же «трансцендентальная видимость», как и идеи, им выдвинутые, что Канту только казалось, что его книга была написана как бы с «трансцендентальной точки зрения»56, критика Бердяевым обесчелове-ченного кантовского и послекантовского эпистемологического трансцендентализма кажется особенно актуальной.
В наше время, после так называемого «лингвистического поворота» (the linguistic turn), обращения внимания на язык, в котором и раскрывается всякий человеческий смысл и «мир», во время так называемого «поворота герменевтического», универсальной прагматики Ю. Хабермаса57, философии диалога, когда доказывается, что нет другого разума, кроме разума в «мире», в «мире», понимаемом как человеческий «мир жизни» (Lebenswelt)58, «мире», в равной степени открытом как на Другого, так и на язык59, кажется, разоблачен и сам кантовский так называемый «чистый разум». Это вписывает философскую борьбу за Правду Бердяева в более широкий план, с одной стороны, чем «гносеологическая проблема», и, с другой стороны, чем русская героическая интеллигентская традиция борьбы за правду, в том числе, как писал Бердяев в своей известной статье, помещенной в альманахе «Вехи»60, борьбы «интеллигентской правды» против «философской истины».
Прав С.Л. Франк, когда утверждает, что «русское философское мышление в своей типично-национальной форме никогда не было "чистым познанием" бесстрастным теоретическим пониманием мира», что «русскому духу со-
55 См.: Habermas J. Dziaíanie komunikacyjne i rozum zdetranscendentalizowany // Habermas J. Miadzy naturalizmem a religia Rozprawy filozoficzne. Przeü M. Pañków. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe PWN, 2012. S. 26 [39]. (Хабермас относится здесь к критике кантовского разума, представленной в работе: T.A. McCarthy. Ideals and Illusions. Cambridge (Mass.), 1991.)
56 См.: Rorty R. Przygodnoía, ironia, solidarnoía. Przeü WJ. Popowski. Warszawa: Wydawnictwo WA.B., 2009. S. 174 [40].
57 См.: Enzenbacher A. Wprowadzenie do filozofii. Przeü J. Zychowicz. Kraków: Wydawnictwo Polskiego Towarzystwa Teologicznego, 1992. S. 86-92 [41].
58 Por. Úwiat przeyywany. Fenomenologia i nauki spoüeczne / red. Z. Krasnodafcski, K. Nellen. Warszawa: Pañstwowy Instytut Wydawniczy, 1993 [42].
59 «Перспектива языка окончательно разоблачает ошибку Канта. Поскольку вообще не существует ничего такого, как "разум','"чистое мышление',' а то, какое существует, является всегда "искаженным языком"» (см.: Szulakiewicz M. Obecnoía filozofii transcendentalnej. Toruñ Wydawnictwo Uniwersytetu Mikoüaja Kopernika, 2002. S. 216 [43]).
60 См.: Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции [Электронный ресурс]. Режим доступа: lib.ru/HRISTIAN/BERDQEW/ berd2.txt [44]; см. также: Krasicki J. Filozofia «rzekomego» marksizmu // Krasicki J. Bierdiajew i inni. Bierdiajew i inni. W krasgu myúi rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. Warszawa, 2012 [45].
вершенно чуждо было спинозовское "не плакать, не смеяться, но понимать"»61. В этом была слабость, но и сила русской филофософии, а сам Бердяев стал не только глашатаем русского «правдолюбия», но на деле показал, что это значит быть «борцом» в философии62. И если Спиноза писал, что в философии обязывает правило: non ridere, non lugere, neque detestari, sed intelligere, то Бердяев, как борец в философии, и «плакал, и смеялся, и проклинал, и понимал»". Добавим: хорошо понимал.
^иток литературы
1. Mихайловский Н.К. Полное собрание сочинений. Т. 10. СПб.: Изд. Н.Н. Mихайловско-го, 1913.[JK3]
2. Франк С.Л. Сущность и ведущие мотивы русской философии // пер. с нем. А. Бласкина и А. Ермичева // Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. С. 149-160.
3. Krasicki J. «Europejskoíü» i «rosyjskoíü» filozofii rosyjskiej // Granice Europy - granice filozofii. Filozofia a toysamota Rosji / red. W Rydzewski, L. Augustyn. Krakow: Wydawnictwo Uniwersytetu Jagielloñskiego, 2007. S. 13-31.
4. Франк С.Л. Новая книга Н.А. Бердяева // Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. С. 582-586.
5. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // Бердяев Н.А. Судьба России. Книга статей. M.: Изд-во «Эксмо», 2007. С. 375-634.
6. Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. M.: Изд-во «Канон», 1996. 496 с.
7. Бердяев Н.А. Философия свободы. M.: Изд-во АСТ, 2004. 735 с.
8. Дмитриева Н.А. Русское неокантианство: «^арбург» в России. Историко-философские очерки. M.: Российская политическая энциклопедия, 2007. 512 с.
9. Эрн В.Ф. Нечто о Логосе, русской философии и научности // Эрн В.Ф. Сочинения. M.: Изд-во «Правда», 1991. С. 71-108.
10. Kita M. Logos wiakszy niyratio. Dwa úwiadectwa chrzetcijañskiego modelu racjonalnotci u progu epoki wspdaczesnej. Krakow: Wydawnictwo WAM, 2012. 219 s.
11. Bohun M. Bitwa o Logos // Bohun M. Oczyszczenie przez burzœ Wùodzimierz Ern i moskiewscy neosùowianofile wobec pierwszej wojny úwiatowej. Krakow: Wydawnictwo Uniwersytetu Jagielloñskiego, 2008. 262 s.
12. Бердяев Н. Самопознание. Опыт философской автобиографии. Париж: YMCA -PRESS, 1949. 376 с.
13. Krasicki J. Bierdiajew a neokantyzm // Estetyka i Krytyka. 2012. 26(3) (Postneokantyzm-ontologizm). S. 223-236.
14. Krasicki J. Bierdiajew a neokantyzm // Krasicki J. Bierdiajew i inni. W kragu myúi rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe Scholar, 2012. 238 s.
15. Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация // Бердяев Н.А. Дух и реальность. M.: Изд-во АСТ, 2003. С. 381-564.
16. Krasicki J. Problem czíowieka // Krasicki J. Bierdiajew i inni. W kragu myúli rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe Scholar, 2012. S. 183-198.
17. Бердяев Н.А. О назначении человека // Бердяев Н.А. Опыт парадоксальной этики. M.: Изд-во АСТ, 2003. С. 23-422.
61 См.: Франк С.Л. Сущность и ведущие мотивы русской философии. С. 152.
62 См.: Krasicki J. Walka duchowa u Bierdiajewa // Yycie Duchowe. 2007. N 50. S. 51-59 [46].
18. Mazurek S. Utopia i ùaska. Idea rewolucji moralnej w rosyjskiej filozofii religijnej. Warszawa: Wydawnictwo IFiS PAN, 2006. 288 s.
19. Mazurek S. Rosyjski renesans religijno-filozoficzny wobec filozofii Kanta // Estetyka i Krytyka. 2012. 26 (3). S. 215-221.
20. Бердяев Н.А. Смысл творчества // Бердяев Н.А. Смысл творчества. М.: Изд-во АСТ, 2007. С. 16-336.
21. Шестов Л.И. Наука и свободное исследование (Вместо предисловия) // Шестов Л.И. На весах Иова (Странствования по душам). Париж: УМСА - PRESS, 1975. С. 5-22.
22. Яковенко Б.В. Философское донкихотство // Бердяев Н. Pro et contra / под ред. A.A. Ермичева. СПб.: Изд-во РХГИ, 1994. С. 226-237.
23. Krasicki J. «Filozoficzna donkiszoteria»? Mikoùij Bierdiajew w poszukiwaniu ideaùi // Annales Universitatis Mariae Curie-Skùodowska. Sectio I. Philosophia, Sociologia. 2012. Vol. 37. N 2. S. 39-57.
24. Krasicki J. Filozof i anemia bytu // Krasicki J. Bierdiajew i inni. W krœgu myüi rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. Warszawa, 2012. S. 148-169.
25. Бердяев Н.А. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы // Н.А. Бердяев. Смысл истории. Новое средневековье. М.: Изд-во «Канон+» ОИ «Реабилитация», 2002. С. 7-218.
26. Шестов Л.И. Памяти великого философа. Эдмунд Гуссерль // Шестов Л.И. Умозрение и откровение. Религиозная философия Владимира Соловьева и другие статьи. Париж: YMCA - PRESS, 1964. С. 297-327.
27 Шестов Л.И. Что такое истина? (Об этике и онтологии. Ответ на статью Jean Hering) // Шестов Л.И. На весах Иова. Париж: YMCA - PRESS, 1975. C. 351-387.
28. Визгин В.П. Бердяев и Шестов: спор об экзистенциальной философии // Визгин В.П. На пути к Другому. От школы подозрения к философии доверия. М.: Изд-во «Языки славянской культуры», 2004. С. 375-396.
29. Шестов Л.И. Похвала глупости (По поводу книги Николая Бердяева «Sub specie aeternitatis») [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.vehi.net/shestov/pohvala.html
30. Фейербах Л. Мысли о философии будущего [Электронный ресурс]. Режим доступа: study.rags.ru/webtutor/phil_2/book/1-Feyerbach.htm
31. Krasicki J. Postscriptum. Bierdiajew i Husserl // Krasicki J. Bierdiajew i inni. W krœgu myuli rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. Warszawa, 2012. S. 167-169.
32. Несмелов В.И. Наука о человеке [Элекронный ресурс]. Режим доступа: krotov.info/ library/14_n/es/melov_08.htm
33. Krasicki J. Czùowiek i Bog w tradycji rosyjskiej. Krakow: Wydawnictwo Homini, 2012. 230 s.
34. Флоренский П. Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи. М.: Изд-во АСТ, 2003. 636 с.
35. Matuszczyk E. Mikoùja Bierdiajewa koncepcja obiektywizacji // Archiwum Historii Filozofii i Myüi Spoùecznej. 1998. N 43. S. 167-179.
36. Krasicki J. Bierdiajew i Kant // Krasicki J. Bierdiajew i inni. W krœgu myuli rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. Warszawa, 2012. S. 105-132.
37. Krasicki J. Symbolizm filozoficzny // Krasicki J. Bierdiajew i inni. W krœgu myuli rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. Warszawa, 2012. S. 170-182.
38. Chudy W. Rozwoj filozofowania a «puùapka refleksji». Filozofia refleksji i proby jej przezwyciayenia. Lublin: Redakcja Wydawnictw KUL, 1995. 396 s.
39. Habermas J. Dziaùanie komunikacyjne i rozum zdetranscendentalizowany // Habermas J. Miœdzy naturalizmem a religià Rozprawy filozoficzne / przeù M. Pankow. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe PWN, 2012. 310 s.
40. Rorty R. Przygodnota, ironia, solidarnota / przeù'WJ. Popowski. Warszawa: Wydawnictwo WA.B., 2009. 312 s.
41. Enzenbacher A. Wprowadzenie do filozofii / przeù J. Zychowicz. Krakow: Wydawnictwo Polskiego Towarzystwa Teologicznego, 1992. 394 s.
42. Uwiat przeyywany. Fenomenologia i nauki spoieczne / red. Z. Krasnodœbski, K. Nellen. Warszawa: Panstwowy Instytut Wydawniczy, 1993. 444 s.
43. Szulakiewicz M. ObecnoU filozofii transcendentalnej. Torun: Wydawnictwo Uniwersytetu Mikoùja Kopernika, 2002. 264 s.
44. Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции [Электронный ресурс]. Режим доступа: lib.ru/HRISTIAN/ BERDQEW/berd2.txt
45. Krasicki J. Filozofia «rzekomego» marksizmu // Krasicki J. Bierdiajew i inni. Bierdiajew i inni. W krœgu myuli rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego. Warszawa, 2012. 238 s.
46. Krasicki J. Walka duchowa u Bierdiajewa // Yycie Duchowe. 2007. N 50. S. 51-59.
References
1. Mikhaylovskiy, N.K. Polnoe sobranie sochineniy, t. 10 [Collected Works, vol. 10], Saint-Petersburg: Izdanie N.N. Mikhaylovstogo, 1913.
2. Frank, S.L. Sushchnost' i vedushchie motivy russkoy filosofii [The Essence and the Main Motifs of the Russian Philosophy], in Frank, S.L. Russkoe mirovozzrenie [Russian World-Outlook], Saint-Petersburg: Nauka, 1996, pp. 149-160.
3. Krasicki, J. «Europejskoia» i «rosyjskoi!» filozofii rosyjskiej [Russian Philosophy in Its European and Russian Aspects], in Granice Europy - granice filozofii. Filozofia a toysamoU Rosji [«Europeanism» and Russian Aspects of the Russian Philosophy], Cracow: Wydawnictwo Uniwersytetu Jagiellonskiego, 2007, pp. 13-31.
4. Frank, S.L. Novaya kniga N.A. Berdyaeva [N.A. Berdyaev's New Book], in Frank, S.L. Russkoe mirovozzrenie [Russian World-Outlook], Saint-Petersburg: Nauka, 1996, pp. 582-586.
5. Berdyaev, N.A. Russkaya ideya. Osnovye problemy russkoy mysli XIX veka i nachala XX veka [The Russian Idea: The Main Problems of the Russian Philosophy in the XIX c. and at the Beginning of the XX c.], in Berdyaev, N.A. Sud'ba Rossii. Kniga statey [The Fate of Russia: A Collection of Essays], Moscow: Izdatel'stvo «Eksmo», 2007, pp. 375-634.
6. Levitskiy, S.A. Ocherki po istorii russkoy filosofii [Essays on the History of the Russian Philosophy], Moscow: Izdatel'stvo «Kanon», 1996, 496 p.
7. Berdyaev, N.A. Filosofiyasvobody [The Philosophy of Freedom], Moscow: Izdatel'stvo AST, 2004, 735 p.
8. Dmitrieva, N.A. Russkoe neokantianstvo: «Marburg» v Rossii. Istoriko-filosofskie ocherki [Russian Neo-Kantianism: «Marburg» in Russia. Historical and Philosophical Essays], Moscow: Izdatel'stvo «Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya», 2007, 512 p.
9. Ern, VF Nechto o Logose, russkoy filosofii i nauchnosti [Something about the Logos, the Russian Philosophy and the Scientific], in Ern, VF Sochineniya [Works], Moscow: Izdatel'stvo «Pravda», 1991, pp. 71-108.
10. Kita, M. Logos wiœkszy niyratio. Dwa Uwiadectwa chrzeicijanskiego modelu racjonalnoUci u progu epoki wspùczesnej [Logos Greater than Ratio. Two Testimonies of the Christian Model of Rationality on the Threshold of the Modern Age], Cracow: Wydawnictwo WAM, 2012, 219 p.
11. Bohun, M. Bitwa o Logos [Logos battle], in Bohun, M. Oczyszczenie przez burzœ Wùodzimierz Ern i moskiewscy neosùowianofile wobec pierwszej wojny Uwiatowej [Purification by Storm. Vladimir Ern and Moscow Neoslavophiles before the First World War], Cracow: Wydawnictwo Uniwersytetu Jagiellonskiego, 2008, 262 p.
12. Berdyaev, N. Samopoznanie. Opyt filosofskoy autobiografii [Self-Knowledge: Attempt at Philosophical Autobiography], Parizh: YMCA - PRESS, 1949, 376 p.
126
CoAoebëecKue uccnedoeaHun. BbmycK 2(42) 2014
13. Krasicki, J. Bierdiajew a neokantyzm [Berdyaev and Neo-Kantianism], in Estetyka i Krytyka, 2012, 26(3) (Postneokantyzm-ontologizm), pp. 223-236.
14. Krasicki, J. Bierdiajew a neokantyzm [Berdyaev and Neo-Kantianism], in Krasicki, J. Bierdiajew i inni. Wkrœgu myûi rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego [Berdyaev and Others. On the Philosophy of the Russian Religious-Philosophical Renaissance], Warsaw: Wydawnictwo Naukowe Scholar, 2012, 238 p.
15. Berdyaev, N.A. Opyt eskhatologicheskoy metafiziki. Tvorchestvo i ob»ektivatsiya [Attempt at an Eschatological Metaphysics: Creativity and Objectification], in Berdyaev, N.A. Dukh i real'nost' [The Spirit and Reality], Moscow: Izdatel'stvo AST, 2003, pp. 381-564.
16. Krasicki, J. Problem czùowieka [The Problem of Man], in Krasicki, J. Bierdiajew i inni. W krœgu myvli rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego [Berdyaev and Others. On the Philosophy of the Russian Religious-Philosophical Renaissance], Warsaw: Wydawnictwo Naukowe Scholar, 2012, pp. 183-198.
17. Berdyaev, N.A. O naznachenii cheloveka. Opyt paradoksal'noy etiki [The Destiny of Man. An Essay of Paradoxical Ethics], in Berdyaev, N.A. Opyt paradoksal'noy etiki [An Essay of Paradoxical Ethics], Moscow: Izdatel'stvo AST, 2003, pp. 23-422.
18. Mazurek, S. Utopia i ùaska. Idea rewolucji moralnej w rosyjskiej filozofii religijnej [Utopia and Grace. The Idea of the Moral Revolution in the Russian Religious Philosophy], Warsaw: Wydawnictwo IFiS PAN. 2006, 288 p.
19. Mazurek, S. Rosyjski renesans religijno-filozoficzny wobec filozofii Kanta [Russian Religious-Philosophical Renaissance to the Philosophy of Kant], in Estetyka iKrytyka, 2012, 26 (3), pp. 215-221.
20. Berdyaev, N.A. Smysl tvorchestva [The Meaning of the Creative Act], in Berdyaev, N.A. Smysl tvorchestva [The Meaning of the Creative Act], Moscow: Izdatel'stvo AST, 2007, pp. 16-336.
21. Shestov, L.I. Nauka i svobodnoe issledovanie (Vmesto predisloviya) [Science and Free Enquiry (Instead of Preface)], in Shestov, L.I. Na vesakh lova (Stranstvovaniya po dusham) [In Job's Balances (Spiritual Wanderings)], Parizh: YMCA - PRESS, 1975, pp. 5-22.
22. Yakovenko, B.V Filosofskoe donkikhotstvo [Philosophical Quixotism], in Berdyaev, N.:pro et contra [Berdyaev N.: pro et contra], Saint-Petersburg: Izdatel'stvo Russkogo Khristianskogo instituta, 1994, pp. 226-237.
23. Krasicki, J. «Filozoficzna donkiszoteria»? Mikoùj Bierdiajew w poszukiwaniu ideaùi filozofii [«Philosophical Quixotism?» Nikolai Berdyaev and the Search for Ideal of Philosophy], Annales Universitatis Mariae Curie-Skùodowska. Sectio I. Philosophia, Sociologia, 2012, vol. 37, no. 2, pp. 39-57.
24. Krasicki, J. Filozof i anemia bytu [The Philosopher and the Anemia of Being], in Krasicki, J. Bierdiajew i inni. W krœgu myûi rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego [Berdyaev and Others. On the Philosophy of the Russian Religious-Philosophical Renaissance Berdyaev and Others], Warsaw: Wydawnictwo Naukowe Scholar, 2012, pp. 148-169.
25. Berdyaev, N.A. Smysl istorii. Opyt filosofii chelovecheskoy sud'by [The Meaning of History An Essay on Human Fate], in Berdyaev, N.A. Smysl istorii. Novoe srednevekov'e [The Meaning of History. The New Middle Ages], Moscow: Izdatel'stvo «Kanon+» OI «Reabilitatsiya», 2002, pp. 7-218.
26. Shestov, L.I. Pamyati velikogo filosofa. Edmund Gusserl' [In Memory of the Great Philosopher. Edmund Husserl], in Shestov, L.I. Umozrenie i Apocalipsis. Religioznaya filosofiya Vladimira Solov'eva i drugie stat'i [Speculation and Revelation. The Religious Philosophy of Vladimir Solovyov and Other Articles], Parizh: YMCA - PRESS, 1964, pp. 297-327.
27. Shestov, L.I. Chto takoe istina? (Ob etike i ontologii. Otvet na stat'yu Jean Hering) [What is the Truth? (On Ethics and Ontology. Response to the Article by Jean Hering)], in Shestov, L.I. Na vesakh lova [In Job's Balances (Spiritual Wanderings)], Parizh: YMCA - PRESS, 1975, pp. 351-387
28. Vizgin, VP Berdyaev i Shestov: spor ob ekzistentsial'noy filosofii [Berdyaev and Shestov: The Debate on the Existential Philosophy], in Vizgin, VP NaputikDrugomu. Otshkoly podozreniya k filosofii doveriya [Towards the Other. From the School of Suspicion to the School of Trust], Moscow: Izdatel'stvo «Yazyki slavyanskoy kul'tury», 2004, pp. 375-396.
29. Shestov, L.I. Pokhvala gluposti (Po povodu knigi Nikolaya Berdyaeva «Sub specie aeternitatis» [In Praise of Folly. On the Occasion of Nikolai Berdyaev's «Sub specie aeternitatis»]. Available at: www.vehi.net/shestov/pohvala.html
30. Feyerbakh, L. Mysli o filosofii budushchego [Principles of the Philosophy of the Future]. Available at: study.rags.ru/webtutor/phil_2/book/1-Feyerbach.htm
31. Krasicki, J. Postscriptum. Bierdiajew i Husserl [Postscriptum. Berdyaev and Husserl], in Krasicki, J. Bierdiajew i inni. W krœgu myUi rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego [Berdyaev and Others. On the Philosophy of the Russian Religious-Philosophical Renaissance], Warsaw: Wydawnictwo Naukowe Scholar, 2012, pp. 167-169.
32. Nesmelov, VI. Nauka o cheloveke [The Science of Man]. Available at: krotov.info/library/ 14_n/es/melov_08.htm
33. Krasicki, J. Czùowiek i Bog w tradycji rosyjskiej [Man and God in the Russian Tradition], Cracow: Wydawnictwo Homini, 2012, 230 p.
34. Florenskiy, IP Stolp i utverzhdenie istiny. Opytpravoslavnoy teoditsei [The Pillar and Ground of the Truth. Towards an Orthodox Theodicy], Moscow: Izdatel'stvo AST, 2003, 636 p.
35. Matuszczyk, E. Mikoùja Bierdiajewa koncepcja obiektywizacji [Nikolai Berdyaev's Concept of Objectification], in Archiwum Historii Filozofii i MyUli Spoùecznej, 1998, no. 43, pp. 167-179.
36. Krasicki, J. Bierdiajew i Kant [Berdyaev and Kant], in Krasicki, J. Bierdiajew i inni. Wkrœgu myiili rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego [Berdyaev and Others. On the Philosophy of the Russian Religious-Philosophical Renaissance], Warsaw, 2012, pp. 105-132.
37. Krasicki, J. Symbolizm filozoficzny [Philosophical Symbolism], in Krasicki, J. Bierdiajew i inni. W krœgu myiili rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego [Berdyaev and Others. On the Philosophy of the Russian Religious-Philosophical Renaissance-Philosophical Renaissance], Warsaw: 2012, pp. 170-182.
38. Chudy, W Rozwoj filozofowania a «puùapka refleksji». Filozofia refleksji i proby jej przezwyciœyenia [The Development of the Philosophical Thought and the «Trap of Reflection». The Philosophy of Reflection and the Attempts to Overcome It], Lublin: Redakcja Wydawnictw KUL, 1995, 396 p.
39. Habermas, J. Dziaùanie komunikacyjne i rozum zdetranscendentalizowany [Communicativ Action and De-transcendentalized Reason], in Habermas, J. Miœdzy naturalizmem a religià, Rozprawy filozoficzne [Between Naturalism and Religion. The Philosophical Treatises], Warsaw: Wydawnictwo Naukowe PWN, 2012, 310 p.
40. Rorty, R. Przygodnoik, ironia, solidarnoU [Contingency, Irony and Solidarity], Warsaw: Wydawnictwo WA.B., 2009, 312 p.
41. Enzenbacher, A. Wprowadzenie do filozofii [Introduction to Philosophy], Cracow: Wydawnictwo Polskiego Towarzystwa Teologicznego, 1992, 394 p.
42. Uwiat przeyywany. Fenomenologia i nauki spoùeczne [The Felt World. Phenomenology and the Social Sciences], Warsaw: Panstwowy Instytut Wydawniczy, 1993, 444 p.
43. Szulakiewicz, M. ObecnoU filozofii transcendentalnej [The Presence of The Transcendental Philosophy], Torun: Wydawnictwo Uniwersytetu Mikoùja Kopernika, 2002, 264 p.
44. Berdyaev, N.A. Filosofskaya istina i intelligentskaya pravda [The Philosophical and Political Truth], in Sbornik statey o russkoy intelligentsii«Vekhi» [Collection of articles on Russian intelligentsia "Vekhi"]. Available at: lib.ru/HRISTIAN/BERDQEW/berd2.txt
45. Krasicki, J. Filozofia «rzekomego marksizmu» [The Philosophy of the „Ostensible Marxism"], in Krasicki, J. Bierdiajew i inni. Bierdiajew i inni. W krœgu myiili rosyjskiego renesansu religijno-filozoficznego [Berdyaev and Others. On the Philosophy of the Russian Religious-Philosophical Renaissance], Warsaw: Wydawnictwo Naukowe Scholar, 2012, 238 p.
46. Krasicki, J. Walka duchowa u Bierdiajewa [Berdyaev's Spiritual Struggle], in Yycie Duchowe, 2007, no. 50, pp. 51-59.
