CC BY
56
и др. Во многих программах и проектах серьезно страдала научная сторона исследований. Первый опыт региональных гуманитарных программ показал, что достоинство лучших из них в том, что они исходили из социокультурных приоритетов регионов, из потребностей их культурного возрождения, что исследования ориентировались на эти приоритеты, учитывали работу, которая велась в академических институтах и в различных вузах страны, несмотря на их территориальное расположение. В этом видится ценность развития гуманитарных знаний.
Таким образом, внедрение программно-целевого метода в региональную НТП было
вполне оправданно и политически и морально. Региональная наука все тверже вставала на конкурсную основу, выявляя лучшие, наиболее эффективные программы и проекты. Результаты изучения периода 1990-х годов дают основание сделать вывод о возрастающей заинтересованности регионов в развитии сферы исследований и разработок, связанных с данной территорией. В ходе реализации региональных научно-технических программ несравненно четче стало представление о научном и экономическом потенциале регионов и федерального центра. Все это вело к выгоде для обеих сторон.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Алимпиев, В.Н. Государственная научно-техническая политика в регионах - актуальные проблемы и перспективы [Текст] / В.Н. Алимпиев // Регион. и науч.-техн. развитие и сотрудничество. Опыт и проблемы. — Самара, 1996.
2. Он же. Проблемы формирования и реализации научно-технической политики на региональном уровне [Текст] / В.Н. Алимпиев. — Самара, 1996.
3. Гамзатов, Г.Г. Интеграция, кооперация, консолидация как принципы организационного реформирования региональной научно-технической инфраструктуры [Текст] / Г.Г Гамзатов // Наука Дагестана сегодня: уровень и масштабы поиска. — Махачкала, 1998.
4. Дагестан 2001 [Текст]: стат. сб. — Махачкала, 2002.
5. Итоги социолитальной трансформации [Текст]. - М., 2003.
6. Камилов, И.К. Научная жизнь Дагестана [Текст]: доклад // Газ. ДНЦ РАН. - 2004, 16 марта.
7. Научно-техническая и инновационная деятельность регионов России [Текст]. — Вып. 1-4. — М., 1993-1994.
8. Региональная политика Российской Федерации в области высшего и среднего профессионального образования [Текст]. — Вып. VII. — Саранск, 1996.
9. Региональная экономическая политика [Текст] // Регионология. — 1995. — № 2.
10. Региональное и научно-техническое развитие и сотрудничество. Опыт и проблемы [Текст]. — Самара, 1996.
11. Решение коллегии Министерства науки и технической политики Российской Федерации «О региональной научно-технической политике Российской Федерации» от 3 февраля 1993 г. [Текст]. — М., 1993.
УДК 17.033."20"+316.621
И.Н. Протасенко БОНАПАРТИЗМ КАК МОДЕЛЬ СОЦИАЛЬНОЙ СУБЪЕКТНОСТИ
Проблема субъекта социально-политической реальности и его системных качеств актуализирована, с одной стороны, трудностями, с которыми столкнулось российское общество в решении вопросов, связанных с формированием гражданского общества, с другой — проблемами преодоления таких социальных зол, как коррупция, правовой нигилизм, политическая
индифферентность электората, хлебнувшего дикого капитализма, разочарованного и уверившегося в том, что «лучше не будет». Цель данной статьи — показать, что бонапартизм как режим авторитарной власти, закономерно возникающий после крупнейших революций, является моделью социальной субъектности.
Представление о социальной субъектно-сти связано, в частности, с тем, как общество прививает «добродетели хорошего человека и гражданина» (Аристотель) и востребует (воспитывает и готовит) рассудительных управленцев. Выражаясь языком древних, речь идет о добродетелях гражданина и правителя или в современном варианте — в контексте социальной субъектности — о моделях руководства и подчинения.
Цель автора — социально-философский анализ моделей власти как моделей социальной субъектности. Сложность данной темы, по нашему мнению, состоит в неопределенности толкования ключевого понятия «субъектность», обойденного вниманием исследователей социально-политических трансформаций.
Современные трактовки социальной реальности исходят из двойственного понимания ее характера: человек предстает и как создатель, и как создание этой реальности. С одной стороны, человек как бы застает, включается в социальную реальность, социализируется, с другой — он своей самореализацией, осмысленной деятельностью активно на нее воздействует, изменяя ее по своему разумению. Степень этого «разумения» связана с развитием его интеллекта и субъективности. Человек конструирует социальную реальность своими действиями и в то же время испытывает ряд ограничений, подчас суровых и жестких, налагаемых социальной реальностью на течение его жизни.
Важно учитывать, что становление личности, социального субъекта тесно связано как с процессом социализации, так и с развитием его субъективности, а качество того и другого определяет в конечном счете политическую субъектность — фактор, весьма немаловажный в вопросе будущего в судьбе страны и народа.
Социализация понимается социологами и психологами как процесс, посредством которого ребенок усваивает поведение, навыки, мотивы, ценности, убеждения и нормы, свойственные его культуре, считающиеся в ней необходимыми и желательными. В процессе социализации человек должен приспособиться к условиям своего существования, и другие люди выступают для него как инструкторы, как модели для подражания и как источники подкрепления. При стабильной социально-политической
системе подготовка подрастающего поколения, включая его политическую социализацию и воспитание гражданских качеств, обеспечивает сравнительно гармоничную передачу от поколения к поколению основных ценностей и ориентаций. Подчеркнем здесь именно фактор стабильности системы. В условиях системного кризиса, разрушения системы базовых ценностей, привычных условий жизнедеятельности с неизбежностью происходит сбой не только в процессах социализации, атакуется субъективность человека, но также подвергается уничтожению такое системное качество, как субъектность.
Исследователи полагают, что качество субъектности присуще человеку уже в силу принадлежности к социуму, являющейся главным онтологическим условием жизни человека [7]. Неопределенность этой характеристики, по мнению К.С. Пигрова, связана уже с тем, что субъект — особый, нетривиальный компонент социальной реальности, модели которой в системе философского знания неоднозначны [4].
Субъективность — это личностное содержание человека, система его базовых ценностей, субъектность — это манифестация субъективности, системное свойство субъекта. Поведенчески субъектность означает быть способным на поступок. Она характеризует не только возможные формы проявления его (человека) личности, его предназначение, предопределенное его социализацией и неповторимым образом сформировавшейся субъективностью, но и вероятные формы его проявления в поведенческом действовании.
Субъектность на уровне индивидуального человека связана с социальной ролью, социальным предназначением. В идеале они гармонично сочетаются. Однако нередко случается, что проявление субъектности оказывается нелегким делом. Соблазн казаться, а не быть — то, что Э. Фромм определил как феномен бегства от свободы, — как раз свидетельствует о недостаточности субъектности, ее недоразвитости. Трудноуловимость, неопределенность субъект-ности заключается в норме ее наличия и всегда остро переживается, когда мы чувствуем ее отсутствие. Поясню примером по аналогии. Воздух, которым мы дышим, незаметен для нас. Он является смесью газов в определенной
пропорции, каждый из газов в отдельности не пригоден для жизни человека. Изменение этой пропорции также губительно для человека. Мы реагируем на разреженность горного воздуха, избыточность углекислого газа или кислорода и т. д.
Субъектность, по нашему мнению, — это системное качество личности и именно в силу «нетривиальности субъекта как компонента социальной реальности» весьма многолика и разнообразна в своих манифестациях. Однако можно с уверенностью сказать, что это всегда верхняя граница качества возможного личностного проявления. Норма субъектности — это существование личности в максимальном выражении своих возможностей. Именно недостаток тонуса и нереализованность этой предельности, а иногда и запредельности субъектного проявления нередко или даже почти всегда свидетельствует о недостатке этого системного качества. На простейших примерах понятно, о чем идет речь. Парень защитил девушку от хулиганов, спешащий прохожий не прошел мимо потерявшегося ребенка или человека, которому вдруг стало плохо. Рядовой сотрудник сумел отстоять свою точку зрения, не совпадающую с мнением руководства. Сравните: не защитил — ну, не Джеки Чан; прошел мимо — действительно, очень некогда было; не отстоял, потерял интересную перспективную тематику исследований — так ведь крут и категоричен характер у начальника. Субъектность проявляется парадоксально: с одной стороны, легко — «а как же иначе?», с другой — всегда на усилии, на самопреодолении соблазна легкого пути. Приведу конкретный трагический пример. Известно, что С.С. Прокофьев очень переживал по поводу разгромной статьи А.А. Жданова — публикации, критикующей его творчество. Его изумила не столько агрессивная категоричность оценок, сколько грамотное использование музыкальной терминологии (полифония, атональность и т. п.) в отношении его произведений, что явно было не по зубам партийному функционеру, малосведущему в музыкальной теории. Как впоследствии выяснилось, Жданов «обратился за консультацией» к близкому другу Прокофьева композитору Б.В. Асафьеву. Сам Асафьев умер спустя год.
Субъект — понятие, как известно, обозначающее того, кто осуществляет действие над объектом. Субъект политического контекста — это тот, кто имеет отношение к власти, к принятию решений, несет ответственность за эти решения. Именно политическая сторона схватки вокруг понятия субъекта вскрывает ее подлинный смысл. Человек становится субъектом, когда решает быть для самого себя основанием того, что называется действием. Специалисты отмечают возросший уровень сложности символического оснащения социальных действий [3, с. 7], под которым понимаются знания, нормы, ценности, смысловые полагания и конструкции, формирующие, направляющие и ориентирующие действия. На наш взгляд, вместе с тем следует подчеркнуть скорее динамический характер уровня сложности символического оснащения социальных действий. Динамику мы понимаем как изменения в сторону усложнения или упрощения (деградации, разрушения, подрыва, опошления и изъятия).
Как и каким образом должны измениться субъект и объект власти в условиях смены общественного строя? Как и какая модель власти (и подчинения) усваивается и реализуется обществом?
Аристотель подчеркивал: «Мы одобряем как способность управлять, так и способность быть управляемым, и нам кажется, что в некотором смысле образцовость хорошего гражданина заключается в том, чтобы мочь хорошо командовать и хорошо подчиняться» [1, с. 451].
Винсент Декомб предпринял синтаксический субъективный анализ основных глаголов политического словаря [2, с. 350]. Речь здесь идет о глаголах, необходимых для определения политического режима, — «командовать» и «подчиняться». Философия субъекта доказывает, по мнению Декомба, что эти глаголы могут употребляться в возвратном смысле, соответствующем политическому режиму автономии, т. е. системе, в рамках которой граждане существуют, когда сами мыслят себя в качестве субъектов, и которая имеет место именно потому, что они себя так мыслят.
Для политической философии субъекта, понимаемой таким образом, сказанное кажется неоспоримым. Как показывает Декомб,
существует концепт автономии, связанный с субъектом, который, подчиняясь, устанавливает связь лишь с самим собой, ибо именно от него самого исходит публичная власть. Известно высказывание Ж.-Ж. Руссо о проблеме, поставленной политической философией: «Найти такую форму ассоциации, которая защищает и ограждает всею общею силою личность и имущество каждого из членов ассоциации и благодаря которой каждый, соединяясь со всеми, подчиняется, однако, только самому себе и остается столь же свободным, как и прежде» [5, с. 160]. Когда Руссо пишет «как и прежде» в смысле до объединения, он хочет сказать, что эту проблему есть смысл ставить перед людьми, жившими до этого в естественном, природном состоянии, без социальных связей, и теперь намеревающимися объединиться в единое общество.
Такое новоевропейское видение субъекта возникло не на пустом месте. Вообще как появился новоевропейский субъект, автономный и максимально должный только самому себе и ничего — обществу? Если рассмотреть ретроспективно изменение моделей руководства и подчинения, то мы можем отметить, что развитие субъектности двигалось от характерного синкретизма общинной формы социальной жизни к автономии и индивидуализму.
Античность характеризуется развитыми формами социального управления и подчинения. Однако и здесь человек вписан в целое (полис). Его гражданские права действительны внутри полиса или как представителя этого полиса вовне. Недаром изгнание как наказание приравнивалось к смертной казни. За пределами полиса человек был беззащитен, высока вероятность быть проданным в рабство. Идея гражданства (античного полиса, Римской республики), принадлежности к конкретному социуму означала не просто фактичность топологии проживания, но возможность участвовать в принятии решений по поводу своей жизни и жизни своей семьи. Речь идет о существенных правах и привилегиях гражданина.
Феодальная политическая модель, принятая при дворе монарха, распространялась и на другие этажи власти. Франсис Гойе в исследовании «Бдительность и "панургия": восходит ли макиавеллизм к Аристотелю?» цитирует автора, который пишет, что «мы хозяева самим
себе и нашим семьям» (Пьер де Лосталь), и это указывает на то, что эти понятия, прежде чем начать употребляться по отношению к власти каждого над своими действиями, первоначально применялись к власти сеньора в городах [8, с. 13—34]. В обществах европейского средневековья молодой человек часто воспитывался и получал образование непосредственно на службе у взрослого мастера. Оруженосец служил рыцарю, подмастерье — цеховому мастеру. Постепенно функции защиты отдельного человека и контроля над ним, ранее выполнявшиеся более тесными сообществами, в которые индивид попадал от рождения, — кланами, деревенскими общинами, вотчинным хозяйством, ремесленным цехом, сословием, переходят к высокоцентрализованным и урбанизированным государственным организациям. Сплоченность этих сообществ уменьшается по мере утраты ими контролирующих и защитных функций. Внутри более всеобъемлющих высокоцентрализованных и урбанизированных государственных обществ отдельный человек все больше вынужден опираться на самого себя. Возрастает мобильность отдельных людей — как в пространственном, так и в социальном смысле этого слова. Преодолевается их прежде неизбежная пожизненная укорененность в семье, родственной группе, локальной общине и других объединениях подобного рода, снижается предопределенность их поведения, целей и жизненных идеалов в рамках этих союзов и естественная идентификация с последними, уменьшается их зависимость и подневольность в отношении защиты жизни, возможности заработать, защиты унаследованного и нажитого или в отношении помощи, совета, участия в принятии решения. Сначала это происходит внутри отдельных особых групп, а затем медленно, в течение столетий, — в более широких слоях и даже в сельских регионах.
В Средние века управление строилось по модели управления землями сеньором. Ренессанс и Просвещение — крупные этапы в смене моделей власти и подчинения. Эмансипация и борьба за гражданские права меняют облик общества и принципы его социально-политического устройства. Происходит диффузия целостной феодальной иерархизиро-ванной и социально дифференцированной
целостности, превратившейся в механический конгломерат атомизированных воль.
Главный пульс современной социальной динамики — процесс смыслообразования, це-леполагания и целедостижения, реализующийся на разных уровнях субъектной организации социума, границами которого вступают надындивидуальная целостность (общность) и феноменальный уровень (самость), определенный ментальным опытом и самосознанием.
В историко-логической реконструкции общая тенденция формирования модели социально-политического руководства и подчинения выглядит таким образом: Античность — субъектность полиса и идея общего блага, граждане полиса — численное меньшинство. Средневековье — субъектность монарха, вассалитет. Новое время — конституционная монархия, намечается тенденция разрушения и диффузии субъектности подданных монархии, формирование классовой субъектности. Новейшее время — атомизированная субъект-ность наряду с ассоциированной классовой и государственной (суверенитет).
В современном системном кризисе происходит разрушение государственной субъектности; в личностном развитии заметен акцент на Эго, индивидуализм и права человека; возникает идея гражданина мира; широко распространяются этика, язык и дух корпоративности. Именно кризис вымывает мировоззренческие основания, происходит подмена базовых ценностей, особенно в ситуации нестабильности и экстремального выживания индивида. Системный регресс и деградация губительным образом сказываются на субъектности и части, и целого.
Индивидуальный человек вынужден заново социализироваться в корпоративное мироустройство. Корпоративная субъектность подменяет индивидуальную субъектность.
На уровне индивидуального субъекта имеет смысл говорить, с одной стороны, о субъект-ности как внешнем выражении его субъективности, с другой — о проблеме усвоения моделей подчинения. Например, М. Фуко, говоря о субъекте, различает два его понимания: субъект, связанный со своей идентичностью, и субъект как подданный, подчиненный другому через контроль и зависимость. Если в XIX веке на
первом плане была борьба с эксплуатацией, то сегодня преобладает борьба против порабощения, иначе говоря, против подчинения субъективности [6, с. 168]. Каналы современного подчинения субъективности охватывают разные стороны жизни современного человека. Это — сексуальность, мода и антимода, религиозные верования, здоровье, красота, идеология успеха, воспитание и образование.
Субъективность, скроенную по заданным лекалам, Фуко называет подчинением. То, что российские специалисты называют неудачной школьной реформой, реформой, ухудшающей образовательную конкурентоспособность, обнаруживающей поверхностность в усвоении богатства собственной культуры, является удачей в деле нового подчинения субъективности будущих поколений и соответственно элиминации их самостоятельной и ответственной субъектности. Как точно заметил L.P. Thiele, «Мы можем поэтому сказать, что власть является способностью влиять на людей согласно некоторому проекту» [9, с. 57]. Индивидуальная субъектность становится иллюзорной, квазисубъектностью. Избиратель выбирает, но не решает. Индивидуальная свобода предстает как освобождение от принятия решений.
Современная глобализация атакует субъектность государства. Эта атака осуществляется транснациональными корпорациями, обретающими собственную субъектность. Средством давления становятся инвестиции, ради которых иные государства готовы поступиться и суверенитетом страны, и интересами своего народа. Это качественно новая геополитическая ситуация, некоторые исследователи называют ее неотвратимым будущим. А тех, кто противится этой тенденции, считают ретроградами.
Нам представляется интересным рассмотреть в аспекте модели власти известное высказывание Людовика XIV: «Государство — это Я». По нашему мнению, это не гипертрофия личностного Эго, а формула власти эпохи расцвета феодализма, яркое выражение персонифицированной субъектности государства. Еще один пример модели власти—дефиниция Николая II в домашнем, организованном детьми анкетировании. Он обозначил себя как «Хозяин земли Русской» — в крестьянской стране модель
власти и подчинения, принятая всем сообществом сверху донизу. Пример субъектности монарха интересен и в плане международном. Убийство монарха означает устранение субъекта государственной власти, возможность создания опасной ситуации бессубъектности. Именно непрерывность субъектности власти выражена в высказывании: «Король умер! Да здравствует король!». Смерть монарха грозит утратой субъектности, а в российском контексте и извечной бесхозностью колоссальной территории. Теперь известно, что ни Ленин, ни Свердлов не отдавали распоряжения о расстреле царской семьи (это грозило бы новым обострением международного положения молодой республики — Николай II и Вильгельм II были двоюродными братьями). Однако убийство царских наследников — это стратегия на лишение субъектности государства. Не будет неожиданностью, если вдруг станет известно, что убийство царской семьи осуществлено на английские деньги (как в истории с убийством Павла I). Эта гипотеза еще ждет своих исследователей. Георг V, английский король, как известно, также приходится двоюродным братом Николаю II, однако на просьбу царя спасти его семью английская сторона ответила отказом. Смена властителя (будь то монарх или Генеральный секретарь) — всегда важный, опасный и многое определяющий момент в жизни страны и народа.
Несомненно, бонапартизм как режим авторитарной власти — проявление архаизации (откат революции). Вместе с тем общество закономерно обращается к такого рода архаизации как механизму мобилизации своих ресурсов. Этот процесс сопряжен с ограничением индивидуальной субъектности и усилением надиндивидуальной субъектности. Бонапартизм запускает процессы ресо-циализации, реструктурирует социум, восстанавливает разрушенную или утраченную в результате социального катаклизма субъ-ектность общества как социального целого и индивида как части этого целого. Стратегия бонапарта направлена на то, чтобы не просто возник некий «капиталистический класс», но появились буржуазии в собственном смысле слова, т. е. «государственные буржуазии»
(И. Валлерстайн), одновременно способные к политическому, экономическому и культурному господству, стратегически состоятельный класс, полномасштабно ответственный за нормальное функционирование государства.
Политическая субъектность проявляется в борьбе за власть, за влияние на принятие решений. Факторы, разрушающие субъектность, работают на углубление кризиса, порождающие ситуацию политической (на уровне государства) и гражданской (на уровне индивидуального человека) бессубъект-ности.
Таким образом, субъектность как системное качество, присущее субъекту, возникает на базе социализации, становления и развития субъективности и интеллекта, манифестируется в активной деятельной жизненной позиции. Мы рассмотрели разные уровни субъектности (уровень индивидуального человека, класса, государства) и показали, что процесс усвоения человеком и обществом социальных моделей руководства и подчинения является сложным и длительным. Формирование субъект-ности гражданина, классовой субъектности, субъектности государства — процесс, сопряженный со многими факторами социально-политического, экономического, психологического порядка.
Как известно, по признанию современных политиков, игра в права человека, нарушение баланса интересов общества и индивида привели в конечном счете к провалу политики муль-тикультурности в Евросоюзе.
На фоне масштабных «беспорядков» в Северной Африке и на Ближнем Востоке, которые длятся с конца прошлого года, бонапартизм как модель власти и подчинения остается актуальным.
В результате проведенного анализа мы пришли к выводу, что бонапартизм как модель социальной субъектности четко разводит и соотносит смысловые и формальные границы власти и подчинения. Именно в этом проявляется специфика бонапартизма как режима авторитарной власти, закономерно возникающего в ситуации политической бессубъектности после крупнейших революций и/или в условиях системного кризиса.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аристотель. Политика [Текст] / Аристотель; пер. с древнегреч. С.А. Жебелева // Соч. — В 4 т. Т. 4 / общ. ред. А.И. Доватура. — М.: Мысль, 1983.
2 Декомб, В. Дополнение к субъекту: исследование феномена действия от собственного лица [Текст] / В. Декомб; пер. с фр. М. Голованивской. — М.: Новое лит. обозр., 2011.
3. Кимелев, Ю.А. «Субъект» и «субъективность» в современной западной социальной философии [Текст]: науч.-аналит. обзор / Ю.А. Кимелев; РАН ИНИОН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. Отд. Философии. - М., 2006.
4. Пигров, К.С. Дихотомия моделей социальной реальности в свете «основного отношения» [Текст] / К.С. Пигров // Социальная реальность и социальные теории. - СПб., 1998.
5. Руссо, Ж.-Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического права [Текст] /
Ж.-Ж. Руссо // Трактаты / пер. с фр. — М.: Наука, 1969.
6. Фуко, М. Субъект и власть [Текст] / М. Фуко // Интеллектуалы и власть: избр. полит. статьи, выступления и интервью / пер. с фр. Б.М. Скуратова, под общ. ред. В.П. Большакова. - М.: Праксис, 2006. - С. 161-190.
7. Шипунова, О.Д. Интеллект и субъективность. Опыт социальной онтологии [Текст] / О.Д. Шипунова // Филос. науки. Филос. Петербург — М., 2004. - С. 612-622.
8. Goyet, F. Prudence et «Panurgie»: le machiavе lisme est-il aristotеlicien? [Text] / F. Goyet // Au-dela de la Рое^^: Aristote et la literature de la Renaissance, еd. - Ullrich Langer, Ge^ve, Droz, 2002. - P. 13-34.
9. Thiele, L.P. Thinking Politics: Perspectives in Ancient, Modern, and Postmodern Political Theory [Text] / L.P. Thiele. - University of Florida New Jersey, by Chatham House Publishers, Inc., 1997.
УДК 378
С.Л. Фролова
ДУХОВНО-НРАВСТВЕННЫЕ ОСНОВЫ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ИДЕАЛА
Понятие «идеал» - одно из наиболее часто употребляемых в гуманитарных науках понятий, поскольку идеал является своеобразным выражением духовно-нравственного состояния общества в рамках той или иной исторической эпохи в ее связи с общественным развитием. Наличие огромного количества научных работ, посвященных проблеме идеала, доказывает неиссякаемый интерес философов, психологов, социологов, педагогов к данной проблеме, ее непреходящую актуальность и значимость. Объясняя стойкий интерес исследователей к теме идеалов, В.Е. Давидович в монографии «Теория идеала» писал: «Все исследователи, следуя давно установившейся философской традиции, видят в идеале духовное выражение определенной нормы, образа, отличающегося от повседневной действительности и обладающего побудительной силой к действию, тот образ совершенства, манящий ориентир, на который равняются люди в своей деятельности» [2, с. 31].
Использование в изучении междисциплинарной категории «идеал» лексико-семантического и этимологического методов (на языковом уровне), историко-сравнительного метода анализа философских и психологических концепций идеала (на понятийно-содержательном уровне) позволило не только выделить сущностные, содержательные, структурные и функциональные признаки понятия, но и выявить своеобразную тенденцию в его развитии: понимание сути этой категории с течением времени не меняется, открываются лишь те или иные оттенки значения, а содержание «идеала» претерпевает серьезные изменения и зависит от конкретных исторических условий.
В современном русском языке слово «идеал» многозначное. В «Словаре русского языка» С.И. Ожегова даны два значения этого слова:
1) то, что составляет высшую цель деятельности, стремлений;
2) совершенное воплощение чего-нибудь [9, с. 205].
