CC BY
17
М., 2001. С. 341; Бадалян Д. А. Понятие «народность» в русской культуре Х1Х века / / Исторические понятия и политические идеи в России XVI-XIX вв. СПб., 2006. С. 108-122; Miller A. Natsija, Narod, Narodnost' in Russia in the 19th Century: Some Introductory Remarks to the History of Concepts // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2008. № 56. Heft 3. S. 379-390.
3 Гулыга А.В. Гердер и его «Идеи к философии истории человечества» // Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества / под ред. А.В. Гулыги. М., 1977. C. 612-648.
4 Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. С. 208.
5 Там же. С. 470.
6 Карамзин Н.М. Письма русского путешественника / под ред. Ю.М. Лотмана. Л., 1984. С. 212.
7 Там же. С. 254.
8 Карамзин Н.М. История государства российского. В 12 т. / под ред. А.Н. Сахарова. М., 1989. Т. I. С. 14.
DOI 10.31168/2619-0869.2020.1.05
Болгария в идеологии «русского» панславизма (1820-1870-е гг.)
Константин Александрович Касаткин, Санкт-Петербургский государственный университет, Санкт-Петербург, Российская Федерация; e-mail: kuzo1825@mail.ru
Ключевые слова: Юрий Иванович Венелин, Александр Фомич Вельтман, Иван Петрович Липранди, Болгария, панславизм
Bulgaria and "Russian" Panslavism in the Nineteenth Century
Konstantin A. Kasatkin, St. Petersburg State University, St. Petersburg, Russian Federation; e-mail: kuzo1825@mail.ru
Keywords: Ivan Liprandi, Aleksandr Veltman, Yuriy Venelin, Bulgaria, Panslavism
Панславизм, сформировавшийся как идейное течение в 1840-е гг., не являлся целостной идеологией — скорее он представлял собой совокупность разнородных и зачастую конкурирующих концепций, признававших, однако, несомненной культурно-историческую общность славянских народов1. Так, получивший распространение среди австрийских славян «истинный» панславизм выполнял компенсаторную функцию, позволяя апеллировать к многомиллионной общности в борьбе за свою национальную самобытность. Поэтому он не предполагал ни политической интеграции, ни формирования унифицированного общекультурного пространства2.
В Российской империи, стремившейся к реализации внешнеполитических амбиций, панславизм получил совершенно иное толкование. В первой половине XIX в. российские власти видели в распространении представлений о славянском братстве угрозу легитимным режимам и европейской стабильности. Но уже во время Крымской войны Россия оказалась в международной изоляции, рухнули иллюзии относительно единой христианской семьи европейских народов, и российская элита вынуждена были пересмотреть свои позиции. В данном контексте идеи славянского братства оказались весьма кстати. Этот «имперский», или «русский», панславизм в отличие от западной модели нес в себе огромный интегрирующий потенциал: его отличительной особенностью было отождествление интересов России с интересами всего славянства, что давало аргументы для обоснования внешнеполитической экспансии, трактуя ее как исполнение Империей высокой миссии и даже исторической необходимости3. Формирование «русского» панславизма началось в конце 1820-х гг., а становление в качестве важного элемента идеологии пришлось вторую половину XIX в. В центре рассуждений идеологов находились прежде всего южнославянские народы, но именно болгары, в силу исторических, культурных и политических факторов, очень рано стали занимать одно из центральных мест в построениях
российских панславистов. Рассмотрим этот процесс на примере работ Ю.И. Венелина, А.Ф. Вельтмана и И. П. Липранди, проследив эволюцию представлений о болгарах во взглядах теоретиков «русского» панславизма в 1820-е — 1870-е гг.
Не являясь в строгом смысле деятелем панславистского движения, именно Венелин сформулировал ряд теоретических положений, которые впоследствии стали неотъемлемой частью его «имперского» извода. Несмотря на то, что идеи Ве-нелина казались фантастическими даже современникам, его труд «Древние и нынешние болгаре» стал важной отправной точкой этих идеологических построений. Венелин не только обосновывал славянское происхождение болгар, но и пытался реконструировать общее русско-болгарское прошлое, называл Аттилу «русским царем»4, а гуннскую империю — «Россией, державой между Дунаем и Волгою»5. Прежде история России не простиралась глубже призвания Рюрика, а ее границы почти совпадали с границами Империи. Венелин, отождествив болгар с русскими, показал, что история российской государственности началась как минимум на пять столетий раньше, чем принято считать, а истинные пределы России выходят за рамки общепринятых. Для него Русь — не одна только Российская империя, а бескрайнее Славянство, занимающее территории и далеко за Дунаем6.
Существенно расширил и углубил идеи Венелина один из его последователей — А.Ф. Вельтман, который стал официально признанным деятелем «имперского» панславизма. Венелин сомневался в возможности проследить историю славян до их прихода в Европу, поэтому ограничивал хронологические рамки античностью, и, не имея более ранних письменных источников, объявлял другие гипотезы фантазерством. Однако это не помешало ему обосновать теорию переселения славянских племен из Индии в Европу, которое произошло якобы задолго до прихода греков и римлян7.
Вельтман был убежден, что славянские народы представляют отдельную цивилизацию, являясь носителями
особенного духа, отличного от западного рационализма и восточного фатализма. Уникальность славян заключалась, по его мнению, в приверженности к единственно истинным «тримуртическим» верованиям, хранителями которых они остаются со времен переселения из Индии. В христианстве Вельтман видел новый этап развития «тримуртической» религии, ислам же считал «халдейским расколом в веровании магов»8, а рационализм и атеизм Европы рассматривал как современное воплощение буддизма9. Он утверждал, что славяне со всех сторон окружены врагами и только объединившись могут отстоять свою самобытность. Первым правителем, которому это якобы удалось, был Аттила. Впоследствии безуспешные попытки собрать славян под рукой киевских князей предпринимал Святослав10. Согласно Вельтману, если в древности славяне смогли отстоять свою независимость и самобытность, встав под общие знамена, то и теперь они могут спастись от ига австрийцев или турок под крылом российского орла. Противостояние России с Востоком и Западом трактовалось им как противостояние носителей истинной «тримуртической» религии с «буддистами» и приверженцами «дуалистических верований».
В середине XIX в., в условиях внешнеполитической изоляции России, идеи «русского» панславизма начинают распространяться в государственной и военной среде. Одним из его приверженцев стал И.П. Липранди, военный и государственный служащий, знакомый Венелина и близкий друг Вельтмана, знаток европейских областей Османской империи, чьи записки, по выражению самого автора, «шли на самый верх», а статьи публиковались в крупных российских журналах. В своих многочисленных работах Липранди удачно соединил концепции, обусловленные насущными потребностями российской политики второй половины XIX в., со славистическими теориями Венелина и Вельтмана. Уже в начале 1850-х гг. автор последовательно доказывал, что болгары должны стать главной опорой российского влияния
на Балканском полуострове. С одной стороны, такая позиция была связана с общностью веры. Болгары, по мнению Липранди, единственный, кроме русских, народ, сохранивший чистоту православия, в то время как другие поддались католической пропаганде или исламизации. Кроме того, Липранди заимствовал у Венелина и Вельтмана тезис об общности исторических судеб болгарского и русского народов, которые имели опыт пребывания под властью одного правителя11. И, наконец, вслед за Венелиным Липранди видел в Болгарии «классическую страну»12, перед которой Россия находится в неоплатном историческом долгу, а значит, первоочередной задачей Империи должно стать достижение независимости Болгарии.
Так идеи о русско-болгарской взаимности, высказанные Венелиным, сформировали ядро теории «имперского» панславизма и благодаря государственным и общественным деятелям стали неотъемлемой частью политики России на Балканах во второй половине XIX в., что проявилось в стремлении России создать Великую Болгарию в качестве проводника своего влияния на полуострове.
Примечание
1 Arato E. The Slavic Thought: its Varieties with the Slavonic Peoples in the First Half of the 19th Century // Acta Historica Academiae Scientiarum Hungaricae. 1976. Vol. 22. N 1/2. Р. 73-98.
2 Павленко О.В. Панславизм и его модели // Новая и новейшая история. 2016. № 5. С. 4-6.
3 Там же. С. 10-15.
4 Венелин Ю. Древние и нынешние болгаре. М., 1829. С. 228.
5 Там же. С. 215.
6 Гачев Г.Д. «Древние и нынешние болгаре» Венелина как научно-художественное произведение и национальный миф // Венелин в болгарском Возрождении / отв. ред. Г.К. Венедиктов. М., 1998. С. 47.
7 Вельтман А.Ф. Индо-германы, или сайване. М., 1856. С. 4-7.
8 Вельтман А.Ф. Первобытное верование и буддизм. М., 1864. С. 12.
9 Там же. С. 37.
10 Вацуро В.Э. Болгарские темы и мотивы в русской литературе 1820— 1840-х годов (Этюды и разыскания) // Вацуро В.Э. Избранные труды. М., 2004. С. 580.
11 Российский государственный исторический архив. Ф. 673. Оп. 1. Д. 247. Л. 8.
12 Там же. Л. 9.
DOI 10.31168/2619-0869.2020.1.06
Роль Перы Тодоровича в развитии радикализма в Сербии (1875-1879 гг.)
Ирина Сергеевна Путятина, Институт научной информации по общественным наукам (ИНИОН) Российской академии наук, Москва, Российская Федерация; e-mail: antze1984@mail.ru
Ключевые слова: радикальная партия, социализм, общественно-политические движения, Сербия, Светозар Маркович, Пера Тодорович, Никола Пашич
Pera Todorovic and the Rise of Radicalism in Serbia(1873-1879)
Irina S. Putyatina, Institute of Scientific Information
for Social Sciences, Russian Academy of Sciences (INION RAN),
Moscow, Russian Federation; e-mail: antze1984@mail.ru
Keywords: radical party, socialism, social and political movements, Serbia, Svetozar Markovic, Pera Todorovic, Nikola Pasic
Организационному оформлению радикальной партии, чья история хорошо изучена как в сербской, так и в отечественной историографии1, предшествовал небольшой период времени после смерти первого сербского социалиста С. Марковича (1846-1875). Именно тогда оставшиеся без лидера социалисты искали основания для выработки более соответствовавшей сербским реалиям политической платформы и дальнейшей политической борьбы. На этот временной
