CC BY
214
И. И. Калиганов
Болгария и болгары глазами русских в XIX столетии (в период русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и до нее)
Основной вехой в познании русскими Болгарии и болгар в XIX столетии стала русско-турецкая война 1877-1878 гг. Именно этот период - первые три четверти века, включая годы самой войны, и рассматривается в нашем обзоре. Причем здесь сразу же следует отметить, что представления о Болгарии й болгарах у русских, разумеется, имелись и в предыдущее время. О них прекрасно знали совершавшие походы на юго-запад в 1Х-Х вв. русские князья Олег и Святослав, крестивший Русь в X в. князь Владимир, принимавший полувеком позднее болгарских миссионеров князь Ярослав Мудрый й живший после него знаменитый Нестор-летописец. В конце Х1У-ХУ вв. на русской земле трудились знаменитые книжники, митрополиты Киприан и Григорий Цамблак, бывшие болгарами по происхождению. И так далее. В целом культурные контакты между Русью и Болгарией в средневековый и «переходный» периоды как явление хорошо в науке известно. Однако здесь следует сделать существенную оговорку: контакты эти были преимущественно книжными, и сведения о Болгарии и болгарах, которые русские могли почерпнуть из рукописных книг, как правило, не относились к тогдашней современной истории этого южнославянского народа. Чаще всего присутствовал хронологический разрыв в сто, двести или даже больше лет. Этот разрыв начал увеличиваться после падения Болгарии, а затем и Константинополя под ударами османов в 1396 и 1453 гг.; соответственно. Болгария утратила независимость, превратилась в провинцию Османской империи и почти на пятьсот лет перестала быть субъектом политических отношений.
На Руси болгар постепенно перестали воспринимать как современный самостоятельный народ. Сведения, бытовавшие о нем в древних рукописных книгах, все более погребались под пылью столетий/Был народ и сплыл народ, стал своеобразной абстракцией - народом, историческое бытие которого на протяжении второй половины XV в., XVI, XVII и части XVIII в. исчерпывалось в русском сознании церковно-религиозной формулой «попал под агарянское иго грехов своих ради» и сведениями о нескольких болгарских мучениках, пострадавших от турок на Балканах за отказ сменить веру.
Интерес к болгарам несколько возрос только в эпоху Петра I в связи с обращением взоров царя на юг и попытками России проверить на прочность границы Османской империи. Военные инициативы Петра I, как известно, затем довольно быстро изменили направление, и царь принялся «прорубать окно» в Европу на западе. Однако Петр I продолжал держать в памяти стонущий под османами славянский юг, о чем свидетельствует его распоряжение о переводе и издании двух историографических сочинений, в которых содержались сведения о славянском мире. Это были вышедшие в 1719 г. в Москве и 1722 г. в Санкт-Петербурге знаменитые сочинения «Деяния церковная и гражданская...» римского кардинала Цезаря Барония и «Книга историография...» далматинского монаха Мавро Орбини1. Из этих русских переводов впоследствии и почерпнул основные данные о славянах и болгарах родоначальник болгарского национального Возрождения Паисий Хилендар-ский, создавший в,1762 г. свою эпохальную «Историю славяноболгарскую».
Но по поводу Петра I и болгар обольщаться не следует - русского самодержца интересовал славянский мир в целом, а не какой-то конкретный славянский народ. Следует обратить внимание и на то обстоятельство, что труды Цезаря Барония и Мавро Орбини были переведены на русский язык спустя почти 120 лет после их первоначальной публикации, а приводимые в них сведения о болгарах относились к еще более глубокой древности2. Таким образом, перед нами - опять-таки случай значительного хронологического разрыва между прошлым и современностью, дающий возможность знакомства лишь с фактами седой старины, которые зачастую носят легендарно-фантастический характер. Можно с уверенностью сказать, что уменьшение этого разрыва и все большое приближение к текущей болгарской действительности начинается у нас только в XIX столетии. Этот прорыв был связан с активизацией военных действий России на Балканах, с русско-турецкими войнами 1806-1812, 1828-1829, 18531856 и 1877-1878 гг., когда русские войска находились в болгарских землях и вступали с населением в живой контакт. Но и тогда, в течение первых трех войн, русские войска занимали лишь небольшие части болгарских земель и находились в них сравнительно недолго. Поэтому сведения, которые русское общество почерпнуло о Болгарии и болгарах во время тогдашних военных действий, весьма отрывочны, нередко носят эмоционально-абстрактный характер или овеяны вуалью славянофильского романтизма.
В виду обилия разнообразных русских источников того времени о Болгарии и болгарах мы не сможем остановиться на подробной характеристике каждого них. Цель статьи состоит в попытке классификации этих источников и анализе тех представлений, которые складывались о Болгарии у русских людей, увидевших ее собственными глазами: о стране и болгарском городе; о болгарском доме и народном быте; о болгарском национальном одеянии и народных обычаях, о нравах болгар и их физическом облике.
Мы не случайно вынесли в заглавие нашей статьи слово «глазами», ибо это сразу же устанавливает границы охвата привлекаемых источников. Сведения о Болгарии и болгарах, как уже говорилось, обнаруживаются в русских источниках XIX в. самого различного рода, но все они с некоторой долей условности могут быть распределены на несколько групп: а) услышанное от других собственными ушами; б) узнанное посредством чужого печатного слова; в) непосредственно увиденное собственными глазами. Мы обращаемся именно к третьей группе источников, поскольку считаем ее наиболее надежной и, самое главное, полнокровной. Не впадая в перечислительность, приведем лишь несколько примеров, позволяющих осознать насколько зыбкими, неверными или даже сомнительными бывают порой источники первых двух групп.
Повесть А. С. Пушкина «Кирджали», например, многие литературоведы характеризуют как романтическое сочинение на болгарскую тему, воспевающее отважного витязя Кирджали, который храбро сражался против турок в повстанческой армии Александра Ипсиланти, а затем был выдан туркам русскими властями. Пушкин услышал историю об этом удальце, находясь в кишиневской ссылке: о нем рассказал ему генерал-майор И. П. Липранди (1790-1880), побывавший на территории Болгарии в период войны 1828-1829 гг. То есть перед нами - типичный, относящийся к первой группе, случай: «услышанное от других собственными ушами». Восторги некоторых литературоведов, наших и болгарских, по поводу этой повести («болгарская тема», «романтика»!)3 способны вызывать недоумение. Болгарская тема в ней, действительно, заявлена и звучит буквально с первой фразы повести: «Кирджали был родом булгар». Затем читатель узнает лишь то, что в болгарской деревушке недалеко от Килии у литературного героя остались жена и ребенок, но на этом всякая его связь с Болгарией обрывается. Да и сам Кирджали выглядит отнюдь не романтичным, поскольку в повести рассказывается, как он напал болгарское село, грабил и убивал его жителей: сам резал, а его сообщник арнаут Михайлаки собирал добычу. Фактически перед нами чистокровный разбойник — смелый и дерзкий, но разбойник. Ему чужды национально-освободительные идеалы - им движет желание разбогатеть посредством грабежа, и ради этого он готов примкнуть хоть к повстанцам, хоть к туркам, хоть к черту. А. С. Пушкин не строит по данному поводу ни малейших иллюзий, делая вывод, что борьба с турками в отряде Александра Ипсиланти представляла для Кирджали «случай обогатиться за счет турков, а может быть и молдаван...»4. Этот разбойник лишен каких-либо национальных черт - его место вполне мог занять молдаванин, румын, валах, серб или представитель другого народа. Недаром некоторые ученые деликатно замечают, что в Кирджали воплотился собирательный образ балканского гайдука.
Примеров такого рода можно привести немало. Исследователей привлекает лишь факт прикосновения гения (или таланта рангом пониже) к теме, безотносительно к тому, насколько она правильно поставлена и раскрыта. В знаменитом
романе И. С. Тургенева «Накануне», задуманном писателем после начала Крымской войны 1853-1856 гг. и опубликованном в 1859 г.5, в сущности, мелькает тень болгарина и болгарского характера Хотя прототипом литературного героя Инсарова, действительно, являлся учившийся в России болгарин, студент Николай Катранов, Тургенев с ним лично не встречался и знал о нем только понаслышке. Фактически писатель сконструировал образ Инсарова, столь необходимый в тогдашней «безгеройной» эпохе, посредством художественного воображения, а затем, не представляя, что дальше делать со своим героем, быстро его похоронил. Инсаров не есть воплощение болгарского национального характера, а опоэтизированной идеи «родины и ее свободы», и его образ овеян лишь сиянием данной идеи6. Это обобщенный образ цельного человека, готового без остатка посвятить свою жизнь достижению какой-либо великой, благородной цели.
Аналогичным образом в написанном в 1876 г. стихотворении «Болгарка» русский поэт Я, П. Полонский описывает тоску молодой болгарской женщины, томящейся в турецком гареме и мечтающей об отмщении туркам за разоренное ими родное село, сожженного заживо мужа и своего заколотого ребенка7. Оно явилось эмоциональным откликом на жесткое подавление восстания болгар в апреле 1876 г., когда турки зверски умертвили 30 тысяч мирных жителей, полностью сожгли 80 и ограбили около 200 болгарских деревень, бросили в тюрьмы 12 тысяч болгар, а их жен и сестер обесчестили и отправили в турецкие гаремы8. Но ничего конкретного об этом восстании в стихотворении, разумеется, нет - главное тоска, чувства и эмоции героини. Но ведь турки творили зверства и в других славянских землях, и в их гаремах томились не только болгарки, но и сербки, и черногорки. И они тосковали по родной сторонке и жаждали возмездия за гибель близких и поруганную честь ничуть не меньше болгарок9.
Что же касается источников второй группы («узнанное посредством чужого печатного слова»), то ярким ее образчиком служит знаменитый труд российского историка Ю. И. Венелина «Древние и нынешние болгары», опубликованной в Москве в 1829 г. Ученый создавал эту книгу, не имея болгарского визуального опыта: Болгарию он впервые увидел только после выхода своей книги, причем целью его поездки являлась не только она - перед ним стояли гораздо более широкие научные славистические задачи10. Здесь я не буду характеризовать огромное значение труда Ю. И. Венелина для дела болгарского национального Возрождения или останавливаться на критике отдельных псевдонаучных утверждений ученого. В данный момент для нас важно то, что он написал упомянутую книгу без какого-либо знакомства с жизнью болгар на их исторической родине. Поэтому, говоря об этом народе, Венелин, как правило, использует информацию, взятую из вторых рук. Так, например, в том месте труда, где ученый пытается дать болгарам характеристику как этносу, он признается, что позаимствовал данные сведения из греческого источника. На проверку же они оказываются весьма поверхностными
или неточными. Венелин, например, повторяет мнение греческого автора о том, что болгары обладают высоким ростом и атлетическим телосложением, трудолюбивы и более гостеприимны, чем турки11. Из всех этих характеристик только утверждение о трудолюбии может быть признано верным. Что же касается рослости и атлетизма - крупных и крепких мальчиков турки забирали в янычары. Превосходство же болгарской гостеприимности над турецкой — констатация, не имеющая доказательной силы. И т. д. в том же духе.
Таким образом, источники, наподобие венелинского труда, не могли сформировать в русском обществе ясного представления об особенностях современной жизни болгар и о самом этом народе. Познать Болгарию и болгар можно было лишь единственным способом - побывать на их родине, увидеть их собственными глазами, вступить с ними в продолжительный человеческий контакт. Кратковременное же пребывание на болгарской земле не всегда оказывалась результативным. Так, например, произошло с русским ученым В. Г. Тепляковым, который в 1829 г. по поручению Одесского музея древностей совершил археологическую экспедицию в Восточную Болгарию и оставил нам свои «болгарские» письма, вышедшие отдельной книгой 2. По ним видно, что время для близкого знакомства с болгарами было тогда неподходящее, да и В. Г. Тепляков к нему не особенно стремился, поскольку основной его целью являлись поиски античных и византийских древностей. Поэтому приводимые им сведения о болгарах весьма лапидарны: он отмечает лишь, что они носят круглые барашковые шапки; во всем остальном их одеяние не отличается от турецкого, как и у греков или армян13.
В книге отсутствуют какие-либо обобщения: так, например, описывая жилище, в котором он остановился, В. Г. Тепляков вскользь упоминает только о выбеленных стенах комнаты и о том, что все окна дома смотрят во двор, не развивая данное сообщение должным образом: то есть читатель гадает, характерно ли это для болгарских жилищ вообще? Впечатления ученого о болгарах представляют собой скорее обнаженные эмоции и выдают желание разделить горе братского славянского народа, страдающего от турок и войны, но без малейшего намерения зафиксировать что-то конкретное, историческое, фактическое. «Но люди, но мирные жители? Боже мой! - восклицает В. Г. Тепляков. — Я уже тысячу раз повторял вам, что их нет, что они исчезли, подобно листьям, развеянным осенними аквилонами. Кое-где только - согбенные нуждой, томимые голодом, бледные, подобно Ларвам древняго Тартара, блуждают толпы Болгар вкруг пепла разоренных лачуг своих, или вооруженные с ног до головы, служат правоверным, гяурам и очень часто самим себе... для удовлетворения крайних, животных потребностей человека»14. Случай с письмами В. Г. Теплякова говорит о том, что далеко не все источники, относящиеся к группе «увиденное собственными глазами», могут представлять интерес для раскрытия нашей темы. Главное,
- на что были направлены в Болгарии глаза очевидцев и насколько зоркими они были. Так, например, француз А. О. Дюгамель (1801-1880), служивший в русской армии в чине капитана, побывал в Болгарии в период войны 1828— 1829 гг.15 и оставил превосходное описание болгарских северо-восточных и черноморских городков. Он собрал подробные данные о численности их населения, количестве имеющихся в них домов, этническом составе горожан, их промыслах и хозяйственных занятиях, об озерах, реках и климатических условиях тех районов страны, где он сумел побывать16. Но эта, законченная 31 марта 1830 г., работа относится все-таки к области физической и экономической географии и, несомненно, выполнялась с военными целями. Подобным же образом обстоит дело и с поездкой в болгарские земли в 40-х гг. XIX в. русского ученого В. И. Григоровича, оставившего нам целую книгу о своем путешествии17. Она, однако, представляет интерес скорее для исследователей, занимающихся славянскими рукописями, поскольку В. И. Григорович главное внимание уделял болгарским монастырям и церквам, в библиотеках которых хранились славянские рукописи.
Возможность близко познакомиться с Болгарией и болгарами по-настоящему представилась огромному числу русских людей только в период русско-турецкой войны 1877-1878 гт. Русские войска, как уже отмечалось, бывали в болгарских землях в XIX в. и ранее, в период предыдущих военных кампаний, но находились они там сравнительно недолго. Интерес к Болгарии и болгарскому народу в русском обществе еще не был столь подогрет и не вылился в создание документальных очерков о национальном быте и характере болгар. Не случайно поэтому, что войдя в непосредственное соприкосновение с болгарами на их родине в 1877-1878 гг., русские вынуждены были признать, что они отправились освобождать народ, которого совсем не знают: ни его обычаев, ни повседневного быта, ни особенностей национальной психологии. О незнании русскими болгар еще в 1861 г. свидетельствовал учившийся в России болгарский поэт, писатель и публицист Райко Жинзифов. В письме редактору славянофильской газеты «День» он, в частности, писал, что «русский народ не имеет ни малейшего представления о болгарах», принимая их то за греков, то за турок или даже за бухарцев18. Через полтора десятка лет, накануне и после начала русско-турецкой войны 1877-1878 гг., в том же духе высказывался и известный ученый А. Н. Пыпин, тем самым констатируя, что ситуация к лучшему не изменилась. В своих очерках он отмечал, что внимание русского общества является «рассеянным» и что подавляющее его большинство знает многие народы, в том числе и болгар, лишь по названию, поэтому во время войны средний русский интеллигент познакомился с болгарами фактически впервые19.
Нельзя не признать справедливость мнений Р. Жинзифова и А. Н. Пыпина и о незнании русскими болгар, и о той роли, которую сыграла для знакомства русско-турецкая война 1877-1878 гг. И в самом деле, впер-
вые в истории столь огромные массы русского народа так далеко углубились в болгарские земли и так долго в них находились. Напомним, что прежде русским войскам удалось перевалить Балканский хребет и ступить (но не занять) в южную Болгарию лишь однажды - в период военной кампании 1828-1829 гг.20. Теперь же части русской армии дошли до самого Константинополя, пройдя через все заселенные на юге болгарами земли. Никогда еще на болгарской земле не являлось разом свыше 200 тысяч русских людей 21, то есть по одному русскому на трех-четырех болгар в той части Болгарии, где разворачивались важнейшие сражения с турками22. И никогда еще боевые действия русских войск на болгарской земле не продолжались целых двадцать месяцев. Все это давало нашим солдатам, офицерам, военачальникам, военным корреспондентам, журналистам, медсестрам и другим рус-скйм людям, захваченным вихрем войны, увидеть Болгарию и болгар своими глазами, приобрести непосредственное о них впечатление.
• Многие из очевидцев событий оставили нам свои воспоминания, среди которых на первое место можно поставить репортажи и книги замечательных писателей В. И. Немировича-Данченко и В. В. Крестовского. Они двигались вместе с русской действующей армией и являлись непосредственными наблюдателями, а порой даже и прямыми участниками военных баталий23. Особый вклад в открытие для нас болгар внес первый профессиональный военный корреспондент В. И. Немирович-Данченко - создатель трехтомной книги, в основу которой легли его личные впечатления. В небольшой заметке «От автора» - этом своеобразном предисловии к изданию, он особо предупреждал, что пишет не историю войны», а рассказ о том, что он «видел и испытал в благородном для нас русском походе»24. Материалы из книг этих двух писателей будут часто использоваться в данной статье, но, разумеется, наш обзор этими источниками не ограничивается.
В этой связи следует заметить, что суждение Р. Жинзифова и А. Н. Пыпина о «незнании» касается лишь «среднего» русского человека или «среднего» русского интеллигента, которых в природе не существует. Кое-что о Болгарии, национальном быте, обычаях и нравах болгар и о том, как они выглядели, читатель тогда мог в России найти. И наша задача заключается в том; чтобы это «кое-что» отыскать и свести воедино, не соблюдая строго хронологию и последовательность появления «кусочков» знания - наше внимание сосредоточено на воссоздании цельности самих «картинок» из болгарской жизни. При этом мы стремимся сохранять живость подобных картинок и не разрушать их художественности для лучшего восприятия современным читателем. Вместе с тем в большинстве случаев этот прием не сводится к «раскавычиванию» чужого'художественного текста, а представляет собой сжатый пересказ с передачей художественности изложения.
О стране и болгарском городе. Одним из первых в русской историографии Х(Х в. свои впечатления о стране оставил нам монах Парфений, прошед-
ший пешком через болгарские земли в 1839 г. на пути к Святой Афонской горе25. По его словам, Болгария есть воистину Божий рай! Зимы здесь почти не бывает. Это чаша изобилия, льющегося через край. Болгарскую землю орошают воды Дуная и текущие сквозь леса и горы малые речки, богатые рыбой. В ней родится много хлеба и плодов, в ней есть много всяких фруктовых деревьев, садов, виноградников и лугов, всякого скота и множество пчел. Большинство деревьев в лесах дают плоды: груши, яблоки, вишню, черешню, различные орехи, кизил; растет здесь и дикий виноград. Но насколько хороша эта страна и насколько христиане здесь страннолюбивы, настолько же они бедны и разорены. Парфений пишет, что во время своего странствия ему мало случалось видеть подобную нищету. Тем не менее, далее он снова восклицает: «Воистину благая страна болгарская и блажен народ в ней живущий!»26
Что же касается болгарских селений, то их вид сразу производил впечатление на русского человека своим отличием от европейских. Сотрудник журнала «Современник» Е. П. Южаков, совершивший поездку в болгарские земли в 1858— 1859 гг. в качестве представителя московского Славянского комитета, писал, что города здесь являют собой копии турецких, то есть неряшливые, с грязными, кривыми и узкими улицами. Дома в них разбросаны, или точнее «посажены без всякого плана и порядка»27. Схожие наблюдения высказал и писатель В. А. Соллогуб, прикомандированный к Главной ставке русского императора Александра И на протяжении пяти месяцев военного 1877 г. Он тоже любовался болгарской природой и оставил нам живописное описание болгарского села Бяла с окружающим его разнообразным ландшафтом. По его словам, сельские окрестности изобилуют густыми лесами, тучными пахотными землями и лугами, среди которых имеются и заливные, образуемые водами реки Янтры в половодье.
Вместе с тем В. А. Соллогуб обратил внимание и на некоторую «неправильность» архитектуры упомянутого селения, в котором лишь одна, примыкающая к базару и православной церкви, главная улица, является «правильной»; все же прочие переулки и закоулки переплетаются «в совершеннейшем беспорядке», создавая впечатление, что не дома соображаются с дорогами, а дороги с домами. В. А. Соллогуб также отметил, что в отличие от Европы здесь нет пыли, и повсюду имеется вода в цистернах. По его свидетельству, большинство домов в болгарских городах скрыты за каменными заборами, улицы до невозможности узкие и вместе с переулками и закоулками образуют лабиринты, в которых не то что люди, но и сам черт ногу сломит. Тем более, что мостовую имеет, в основном, лишь главная улица, а остальные покрыты грудами развороченного булыжника и плитняка, порождая одновременно любопытство и сочувствие своей первобытной наивностью и обыденностью уличного обихода28.
О болгарском доме и народном быте. Более подробные сведения русский читатель мог получить о болгарском доме, и заслуга первого его краткого опи-
сания принадлежит все тому же Е. П. Южакову. Он сообщал, что обстановка в домах болгар очень скромная: обычно в нем имеются две комнаты - одна обиходная, служащая кухней, кладовой, рабочим помещением и спальней одновременно, а другая - гостевая, предназначенная исключительно для приема гостей. 'У богатых болгар вторая комната, как правило, устлана коврами, а подле стен располагаются диваны или широкие лавки с тюфяками, набитыми верблюжьей или овечьей шерстью, а где победнее, простой соломой. Чаще всего они покрыты белой или цветной материей. Иногда диваны отсутствуют - их заменяют длинные подушки подле стен. Гостям здесь обычно сначала подают кофе, а затем варенье, орехи и пряники. Подносят также кувшинчики с ракией и вином. После трапезы приносят кувшин с теплой водой и тазик с мылом для мытья рук и ополаскивания рта после приема пищи. Е. П. Южаков, по-видимому, ошибочно решил, что мыло используется и для чистки зубов29.
В первой же комнате только в одном из углов постлана соломенная рогожка с несколькими подушками. Повсюду царит чистота, в комнаты входят в чулках, непременно снимая обувь; в них нет ни кадок, ни умывальника с лоханкой, никакой грязи и никакого мусора, как на Руси. На кухне имеются кастрюли, чашки, тарелки и кофейник, в углу - порожний мангал30. В. А: Соллогуб добавлял, Что дома горожан сооружены из дерева, выбелены снаружи и1 изнутри, а крыши их покрыты черепицей. Они имеют форму четырехугольников, один из углов которого остается открытым в виде террасы под навесом, служащим в теплую погоду приемной, столовой и спальней31. ' : Гораздо более обстоятельное описание жилища зажиточного болгарина привел В.В.Крестовский, останавливавшийся в Свиштове в доме местного чорбад-жии (от болг. «чорба» / «похлебка» —И. К.), то есть состоятельного человека, Вылко Поварджиева. По свидетельству писателя, этот, стоявший во дворе за высокой стеной, дом был чрезвычайно красивым и удобным. Его каменный фундамент был глубоко врыт в землю и образовывал первый этаж без окон, в который вела одна только дверь с несколькими ступенями вниз. В жаркое время там постоянно поддерживается прохлада, в нем имеется также люк в подземный погреб, где хранятся вина, живность и разные припасы. Везде поддерживаются чистота и опрятность, то же самое наблюдается и во дворе с изящным садиком. Женщины проводят почти все время дома: занимаются рукоделием, вышивают чулки и платки, полотенца и бархатные курточки «арнаутки». В полдень, когда возвращается хозяин, семья с молитвой приступает к трапезе, все собираются в тесный кружок, поджав под себя ноги или на корточках, рассаживаясь вокруг небольшого столика, называемого «мйса» или «низка софр&». В обед подают куриный суп или чорбу, плов, жареную баранину или паприкаж - баранье рагу с луком и паприкой. Вечером семья переходит в верхнюю половину дома.
Во всех домах есть большая и светлая прихожая,1 где снимают башмаки и туфли. Ноги обязательно следует вытереть о половик — пропустить эту про-
цедуру считается неприличным. Из прихожей ведут двери в несколько комнат, которые не всегда имеют сообщение между собой. В боковых горницах помещаются отдельные члены семейства, но спальное помещение всегда одно для мужа и жены. Вход туда заказан не только посторонним, но и другим членам семьи. Одна или две комнаты предназначены для гостей. В них идеально чисто, и туда никогда не входят в обуви, а только в чулках. В одной из таких комнат наружная стена представляет собой сплошной ряд стекольчатых рам, иногда имеется четырехугольный либо полукруглый балкон-фонарь, обставленный широкой оттоманкой или узкими диванчиками по периметру. Спинками им служат подушки. На обивку используют восточные ткани с великолепными узорами и разноцветное сукно, вышитое шелками в виде фантастических цветов и арабесок. Перед диванчиками находятся низенькие восточные столики изящной работы, инкрустированные перламутром, черепашьей или слоновой костью, черным, ореховым или палисандровым деревом32.
Обилие таких домов в Болгарии вызывало настоящий шок у переправившихся через Дунай русских солдат. Они ожидали встретить в порабощенной турками стране людей нагих и босых, без крова и пищи, скудные поля и вытоптанные нивы, цепи и эшафоты, а увидели вдруг тучные нивы, плодоносные виноградники, долины роз и зажиточных крестьян. Русские офицеры приходили в недоумении: как это они - нищие, с солдатами, набранными в голодных недоимочных деревнях, явились сюда «спасать от угнетения страну, где самый бедный мужик побогаче самого богатого нашего мироеда»33. А жаждали ли болгары своего спасения? И земли у них много, и культура земледелия несравненно выше русской, и оно так разумно устроено, что знаменитый народник Глеб Успенский стал колоть глаза русскому нестроению болгарским благоустройством. Но разве стоило торопиться с выводом о том, что все болгарские «братушки»34 процветают и являются настоящими богачами по сравнению с русскими крестьянами? У того же В. В. Крестовского имеется описание и другого, типичного для Придунавья, болгарского жилища.
«Трудно представить себе, - пишет В. В. Крестовский, - что-нибудь хуже, непригляднее и неудобнее здешних хат-землянок. Какая-нибудь литовская курная изба в сравнении с ними является верхом комфорта и даже изящества - это не преувеличение»35. По его словам, чтобы попасть в такую «кешту»36 надо было спуститься по грязным крутым ступенькам и отворить низкую дверь, которую в России найдешь лишь в каком-нибудь убогом свином хлеву. Внутренность землянки выглядит еще ужаснее: потемки, липкая грязь на земляном полу, вонь от находящихся здесь же волов или буйволов на навозной подстилке, скудная утварь на полках, состоящая из медного котла и пары-тройки глиняных кувшинов и стольких же мисок. Очаг расположен в углу справа от входа прямо на земле; дым выходит в широкую, прямую трубу, сверху ничем не прикрытую; у основания ее висит медный казан для варки «чорбы» - обычно бобовой по-
хлебки со стручковым перцем. Других печей, по его наблюдению, здесь нет. Более зажиточные болгары готовят на глиняной или железной жаровне, «мангале», в которой непрестанно поддерживается огонь и по несколько раз в день пекутся вместо хлеба кукурузные лепешки. Делается это самым первобытным способом - зарыванием сырого теста в золу.
Мясо болгары едят крайне редко, разве что на Рождество или на Пасху - в будни же довольствуются упомянутыми кукурузными лепешками и красным стручковым перцем. Последний в Болгарии является любимым лакомством всех от мала до велика. Вилки и ложки здесь не в ходу: болгары едят прямо руками, обмакивая в жижицу куски хлеба, заменяющие им ложки. Потолок в землянках отсутствует, кровлю образуют грубые стропила, покрытые кукурузными стеблями, присыпанными землей. Подобная кровля - излюбленное место обитания скорпионов, мышей, крыс, змей и мириадов насекомых, от которых спасения нет. Мебели нет никакой - ни стола, ни скамейки. Вся жизнь протекает на грязном, склизком полу, хотя самые зажиточные из придунайских болгар располагают большой камышовой подстилкой, которую на ночь придвигают к очагу и укладываются на ней спать всей семьей вповалку. Спят болгары не раздеваясь и, вообще, они раздеваются крайне редко и почти никогда не моются — разве что перед каким-нибудь большим праздником37. В землянке обычно грязно и неопрятно. Вонь источают главным образом смердящие бараньи и воловьи шкуры, развешенные для просушки. Она исходит также из кладовки - маленького смежного помещения, где хранятся разные кадушки, плетенки с запасами, лишняя одежда и высушенные шкуры. В вони виноваты, разумеется, не припасы, а нечто иное: наружу из кладовки на уровне земли, как правило, пробита дыра - окон со стеклами здесь не знают, через которую внутрь летит пыль, сочится дождевая вода или жидкая грязь и проникают ужасные миазмы, ибо домочадцы справляют большую и малую нужду снаружи прямо перед этой дырой38.
ул. Комментарии здесь, как говорится, излишни. По существу, перед нами иной полюс болгарской жизни, увиденный русскими глазами. Описание землянки - типичного крестьянского жилища придунайских болгар и их-бытового уклада резко контрастирует с тем представлением, которое мы только что приобрели, знакомясь с устройством дома Вылко Поварджиева. С одной стороны - красота, уют, комфорт, чистота, довольство жизнью, а с другой - убожество, грязь, беспросветная нищета, способная соперничать с нищетой и самых бедных русских крестьян того времени.
, О болгарском национальном одеянии и народных обычаях. Смутное представление русских о болгарском национальном костюме было обязано во многом тому обстоятельству, что в повседневном быту болгары не носили нарядные национальные одежды, облачая их только по большим праздникам. Кроме того, испытывая постоянное угнетение со стороны турок, они старались ничем не привлекать взглядов насильников и выглядеть как можно не-
приме^ее, подлаживаясь под чужой стиль жизни. Такое мнение сложилось у В. Г. Теплякова (см. выше), и позднее его разделил Е. П. Южаков, писавший, что болгары по одежде ничем не отличаются от турок: те же самые шаровары, куртки, чулки и башмаки, те же самые фески или даже чалма. По его выводу, болгар возможно отличить только по лицу, поскольку они бреют бороды, оставляя только усы - у турок же это делают лишь военные39.
Мимолетное представление о национальной одежде болгар можно было получить во время посещения Всероссийской Этнографической выставки, организованной в 1867 г. в Москве40. В ней имелось Славянское отделение, посвященное не только славянам восточным, но также славянам южным и западным. К сожалению, болгарская его часть оказалась крайне скромной и само болгарское представительство очень невыразительным. Среди 62-х делегатов из славянских стран был только один болгарин - врач и просветитель Иван Бого-ров. Для сравнения упомянем, что сербов на выставке присутствовало 28 человек. Небогатой была и болгарская экспозиция: всего несколько народных музыкальные инструментов (в числе которых на обозрение выставили «гайду» - балканскую волынку, «кавал» - большую длинную свирель и «тамбуру» - тамбурин), часть женской верхней одежды «касик», обычно надеваемый в холодную погоду, и две фигуры болгарина и болгарки, облаченные в национальные костюмы из Тырновской области41. Хотя фигуры были выполнены очень удачно, с сохранением этнических черт болгар, населяющих данный регион страны42, болгарская экспозиция значительно проигрывала по богатству экспозиции соседним разделам, черногорскому и, особенно, словенскому - в последнем была представлена многофигурная сцена словенской свадьбы.
На бедность болгарского раздела обратил внимание П. Лавровский, откликнувшийся на Этнографическую выставку публикацией статьи в издании «Современная летопись». Он с огорчением писал следующее: «Пожелали бы мы-и большей представительности Болгар: два выставленные манекена приду-найских Болгарина и Болгарки крайне недостаточны для полной характеристики этого близкого нам по многому, трудолюбивого, кроткого поколения славянского»43. Следует принимать во внимание и другое: несмотря на то, что названия всех компонентов облачения мужской и женской фигур этого раздела были добросовестно перечислены устроителями выставки и лица манекенов сохранили портретное сходство, поскольку выполнялись по фотографиям, они все-таки представляли собой только бледные блики полнокровной жизни славян.1 По мысли выступавшего на открытии Этнографической выставки протоиерея Н. А. Сергиевского, эти манекены и экспозиция есть всего лишь «немые образы» славянского мира, нуждающиеся в оживлении, осуществить которое возможно лишь через присутствие представителей самих славянских народов44.
В период освободительной войны 1877-1878 гг. краткие словесные зарисовки мужскйх болгарских костюмов выполнил В. А. Соллогуб. По его на-
блюдению, они напоминают турецкие и малороссийские: болгары носят широкие, сужающиеся к туфлям шаровары, расшитые куртки с широкими кушаками, в которых прекрасно может помещаться различное оружие; вместе ; с тем, шелковые шапочки на их головах имеют уже не турецкий, а скорее малороссийский вид45. Более точен, наблюдателен и профессионален в этом плане В. В; Крестовский, описавший встречу болгарами русских войск в Свиштове. По его словам, зажиточные болгарки в тот день облачились как .на праздник. Волосы у них были заплетены в две косы, перевязаны цветной лентой на спине, и скрывались под легким платком. У девушек, в отличие от замужних женщин и вдов, принято украшать волосы букетиками живых цветов. Они были облачены в короткие, отороченные дорогим мехом душегрейки, щегольски сшитые из желтого, пунцового, зеленого и лилового шелка. На шее они обычно носят мониста из старинных золотых и серебряных монет, а талии стягивают широкими, расшитыми поясами с двумя массивными, рельефными серебряными пряжками. Вороты и рукава их тонких белых сорочек украшены разноцветными вышивками, напоминающими малороссийские. Шерстяные юбки переходят в узорчатые чулки, а ноги обуты в узенькие туфли. Такой наряд придает болгарским девушкам особую миловидность, мгновенно исчезающую при облачении их в современное европейское платье46.
Что же касается мужского наряда, то он состоит из высокой барашковой шапки, темно-коричневой или темно-лиловой куртки, прошитой спереди и украшенной на спине и по рукавам шнурами и тесьмой. Груди и живот стянуты широким синим, зеленым или красным поясом, за который обычно заткнуты пара.кремниевых пистолетов и кривой ятаган. Ноги покрыты широкими, одного цвета с курткой, суконными шароварами, которые постепенно сужаются, охватывая пониже коленей ноги в обтяжку; обувью же служат башмаки, слегка прикрытые шароварными раструбами. Пожилые состоятельные мужчины поверх такого облачения накидывают чем-то похожий на рясу, широкий, длинный суконный кафтан, отороченный лисьим мехом47.
. -Большое впечатление на русских производили увиденные ими болгарские обряды, связанные с важнейшими событиями в жизни человека, такие, например, как обручение, свадьба и похороны. Описание этих обрядов встречаются в публикациях Е. П. Южакова и В. В. Крестовского. По свидетельству первого из них, во время обручения (или по-гречески «армасение») действо начинается со сбора парней в доме жениха, где они угощаются вином, пуская чашу по кругу. Затем отец жениха отправляется к будущему свату в сопровождении женатых мужчин - холостым участие категорически возбраняется. В случае открытия такого факта, холостяка ждет неминуемый позор и одевание на шею ослиного седла. При входе в комнату свата гости жениха располагаются в четыре ряда отдельно от гостей невесты и вместе с ними поют обрядовые обручальные песни. После этого, как сообщает Е. П. Южаков, появилась невеста, которой на вид
было не более тринадцати лет. Она была окружена подружками с полотенцами. Отвесив три медленных, низких церемониальных поклона, невеста поцеловала руку отцу жениха, накинула ему на плечо расшитое золотом и шелком полотенце и снова поцеловала его руку. После этого она стала обходить всех гостей, одаривая их подарками. Гости же начали поздравлять сватов - одного с сыном, другого с дочерью и друг друга с подарками. Невеста принялась угощать гостей вином, проделывая ту же самую процедуру целования рук. Причем при возвращении винной чаши гости вкладывали в руку невесты деньги - кто сколько смог. Вслед за этим состоялась трапеза, во время которой подаренные полотенца оставались у гостей на плечах. Они не снимали их и во время возвращения в дом жениха, которое сопровождалось теперь игрой музыкантов, песнями и плясками. Жених по обычаю не может находиться в одной комнате с невестой до самой свадьбы. В продолжение всей этой церемонии он не покидал дома, и позднее ему не разрешалось обмениваться с невестой ни одним словом. Отца и его сопровождающих встречали в родном доме шумным ликованием и криками «ура», будто посланцы сумели одержать победу и смогли завоевать некую ценную добычу. Это составляло резкий контраст по сравнению с тем, когда процессия направлялась в дом невесты: все шли молча, тихо и скромно, а назад возвращались с песнями и танцами48.
Еще интереснее, по описанию Е. П. Южакова, выглядел болгарский свадебный обряд. Действо началось с появления невесты в сопровождении ведущих ее под руки подружек, потому что сама она ничего не видит из-за сплошь покрывающей ее белой чадры. Приблизившись к толпе, невеста отвесила ей три медленных, до самой земли, низких поклона. В правой руке она держала расшитое по краям полотенце, прикладывавшееся к виску при очередном поклоне. На голове у нее виднелось некое сооружение, напоминающее кивер около двух вершков высотой. Оно завершалось разветвленной на концах палочкой - единственно, что не было покрыто чадрой. На груди у невесты по восточному обычаю висело монисто со старинными монетами и большой серебряный круг. Множество косичек позади также были украшены мелкими монетами. Из-под невестиного платья выглядывали широкие шаровары и расшитые шелком и золотом красные туфли. Отвесив три поклона, невеста вошла в церковь, где ее уже ожидал жених. Молодые приблизились к низенькому столу с лежащим на красном шелковом платке Евангелием. По его сторонам стояли четыре священника - дьяконов здесь нет. Обряд венчания во всем походил на российский, но когда священники повели молодых вокруг стола, народ стал осыпать их зернами пшеницы и мелкими монетками «паричками», составляющими треть русской копейки серебром.
По окончании венчания близкие жениха и невесты подходили к напрестольному Евангелию и прикладывались к венцам молодых. Эти венцы обычно хранятся у паши и получить их для венчания возможно только после «бакши-
ша» паше и лишь при наличии записки от архиерея с разрешением на брак. По завершении венчания жених отправился домой в одиночестве, а невесту, лицо которой все еще оставалось закрытым чадрой, за руки вывел из храма свекор. Выйдя наружу, невеста снова троекратно низко поклонилась народу, а свекор усадил ее на лошадь с мужским седлом, которую повел под уздцы к дому. Людская толпа в это время продолжала осыпать ее деньгами. Болгары рассказывали, что в прежние времена девушка подходила к церковному колодцу и после церемониальных поклонов во все стороны, сыпала в него зерна пшеницы. Когда процессия приблизилась к дому, молодая, оставаясь на лошади, поздоровалась со свекром, свекровью, деверями и золовками. К ней подвели маленьких брата и сестру жениха, и она подняла-детей по очереди к себе на колени, поцеловала их, потерла своим нагрудным серебряным кругом и одарила под конец конфетами. Только потом свекор снял ее с лошади и завел в дом.
Жених все это время так и не показался, а невесту, окруженную женщинами, усадили в закрытый занавесом передний угол, который в течение всей процедуры здесь называют «божиком». Мужская половина гостей располагалась в другом углу. Жених, выйдя их своей комнаты, начал обходить гостей с чашей в правой руке, целуя им руки и поднося их после поцелуя к своему лбу. Целование совершалось дважды - до вручения женихом гостям чаши вина и после ее возвращения ими. Затем гости стали расходиться, так и не выпив за здоровье молодых. Что же касается молодой, то чадру с себя она снимает только на следующий день вечером, когда ее после обеда передают, наконец, мужу49. А В. В. Крестовский к этому добавлял, что жених всегда выбирает себе невесту сам, но женится на ней только с согласия родителей. После помолвки он задаривает родственников невесты и лично заботится о подвенечном наряде для своей избранницы. Важным атрибутом свадьбы, по словам писателя, является приготовление в доме будущих молодых свадебных караваев/ Муку для них просеивают сквозь три сита, причем в верхние кладутся обручальные кольца: у невесты кольцо жениха, а у того - невесты. В доме жениха во время действа играют музыканты; в доме невесты оно совершается молча. Самый большой из жениховых караваев намазывают медом, поэтому весь этот обряд называют «медевиком» или «меденицей». Каравай приносят в лучшую горницу дома, водружают на покрытый салфеткой стол, ставят поверх него чашу с вином, в которую погружают кольцо невесты. После чего приготовлявшие каравай девушки водят хороводы «коло», а затем девушка-»дружка» вынимает кольцо из чаши и выплескивает вино на четыре стороны. В доме невесты чаша с вином в обряде не используется;
Накануне свадьбы в доме жениха в присутствии мужчин, приглашаемых на свадьбу, совершается бритье бород у виновника будущего торжества, посаженного отца, шаферов и других почетных лиц. Затем посаженная мать в
сопровождении подружек невесты отправляется в дом последней на церемониальный прием. Это настоящее торжественное шествие, которое обычно возглавляют музыканты, за ними следуют шаферы с подвенечным нарядом и юнаки с подносами и корытцами, полными подарков для родственников невесты. При приближении народа к дому невесты мать и подружки выводят ее навстречу и приглашают гостей во двор, где расположен стол с угощением и рукоделия: невесты, предназначенные в подарок суженому. Вокруг стола начинает кружиться «коло», составленное из юнаков и девушек, а шаферы в это время потчуют гостей вином. После чего процессия столь же торжественно возвращается с подарками в дом жениха. Сам он появляется в доме невесты утром в день свадьбы. Туда же молодцеватые парни и шаферы приводят посаженных отца и мать с приготовленными ими обрядовыми вещами. Это шелковые платки, кладущиеся под ноги молодых при венчании, и полотенце, которым жениху и невесте связывают руки. Посаженные родители собирают с родственников обеих сторон «бакшиш» молодым на разживание, а затем жених и невеста, взявшись за руки, направляются во главе толпы в храм.
Во время венчания, когда молодых обводят вокруг аналоя, в них со всех сторон начинают бросать различные лакомства - орехи, пряники, конфеты и подсолнухи, подбираемые наперегонки с веселым шумом и гамом проворной ребятней. Выход молодых из церкви сопровождается музыкой и выстрелами из ружей и пистолетов, берущихся взаймы у турок с разрешения местного турецкого управника «каймакама». Разумеется, за известный «бакшиш», поскольку болгарам запрещено иметь огнестрельное оружие. При приближении процессии к дому молодые родственники жениха и невесты требуют с них символичный «бакшиш» за вход. Затем новобрачных усаживают на парадное место и начинается угощение, в процессе которого им дают подержать у себя на руках двух младенцев: молодому - мальчика, а молодой - девочку. Любопытно и то, что по обычаю, родственники новобрачной в этот день не должны обедать в доме жениха - они удаляются домой для приготовления приданого. После обеда наступает время для танцев, в которых молодая участия не принимает - она лишь изредка выходит на балкон, чтобы окинуть танцующих благосклонным взором. Затем шафера и гости отправляются за приданым в дом новобрачной, где ее девушка-сестра в шутку начинает требовать выкуп за каждую вещь, называя ее цену. Открывается веселый торг с различными прибаутками, завершающийся приглашением «продавщицы» присоединиться к гостям и пойти в дом жениха.
Родственников новобрачной по традиции приглашают туда на обильный ужин,, но без ее родителей. В продолжение трапезы старшая родственница невесты раздает подарки всем присутствующим - обычно это полотенца, шарфики, платки и прочее. Получившие подарки обязаны отдарить, кладя в ответ на поднос деньги. Молодые при этой процедуре, как правило, не при-
сутствуют. По окончании ужина гости и родственники расходятся по домам, а посаженные отец и мать вводят молодых в брачную спальню. Необычным является запрет для молодых ночевать в собственном доме в первую брачную субботу. По поверьям, она считается «мертвым днем», и поэтому чете новобрачных следует вечером перед наступлением субботы идти ночевать к близким родственникам. В случае нарушения запрета молодоженам грозит скорая смерть. Таким же образом поступают и родители в случае смерти перворожденного ребенка. В день его погребения они так же не должны ночевать дома во избежание преждевременной смерти своих последующих детей.
О непременном почти для всех болгарских праздников танце «коло» или «хоро» впервые рассказал Е. П. Южаков. По его словам, на главной сельской площади «мегдане» во время гуляния девушки образовали свой круг с песнями и визгом, раздававшимся по завершении каждой песни. Такой же хоровод составили отдельно и юнаки, но они водили его намного быстрее. Между двумя хороводами передвигались музыканты с волынкой, которая представляла собой огромный мех из верблюжьей или буйволиной кожи с двумя деревянными трубками-отростками: один с отверстиями, в которые дул музыкант, а другой гудел октавою в один тон, «но преотвратительно». Поблизости от этих кругов юнаки устроили состязание скачков по-славянски, проходившее следующим образом. Стремительно разбежавшись, юнак совершал на одной ноге три огромных скачка, стараясь, чтобы последний из них находился не ближе предварительно сделанной отметки. Успешный прыжок сопровождало громкое «ура» зрителей, и юнак снова становился, в очередь - потерпевшего же неудачу парня, собравшиеся награждали насмешками, и он сконфуженно отходил в сторону. Сначала отметка делается на расстоянии двадцати шагов, затем тридцати и так далее, пока не останется единственный участник-победитель 2.,
Производило впечатление на русских и то, как болгары хоронят своих усопших. Во главе процессии, согласно описанию В. В. Крестовского, шествовали мальчуганы, несшие крест и рипиды вместе со священником и церковными служками. Они передвигались нестройно, спотыкаясь и награждая друг друга тумаками. Шествие сопровождалось детским пением с довольно однообразным мотивом, состоявшим всего лишь из двух-трех нот. Рулады же взрослых своей гнусливостью и переходами неприятно поражали непривычное ухо иноземцев. Покойника несли на носилках, гроб отсутствовал -тело было покрыто парчой. У могилы священнику подали чашу с вином и маслом, которыми он крестообразно полил свежевырытую могилу,,а затем на полотенцах в нее опустили тело усопшего и засыпали его вровень с землей. После этого могилу окурили ладаном, побрызгали на нее красным вином и поставили в голове фонарь с иконкой и свечой. Огонь в фонаре дол-
жен поддерживаться в течение трех дней. Здесь же у могилы прошло и поминание: мать почившего раздала присутствующим куски белого хлеба53.
О нравах болгар и их физическом облике. Особенно поражала русских людей чистота и простота болгарских народных нравов. В них не было места лицемерию, привычки усложнять и двусмысленности, как в тогдашней Европе и России. Им были чужды подлость, трусливость или низкопоклонство, но одновременно эти нравы несли на себе печать осторожности, появившуюся в результате многовекового турецкого ига. Семейная жизнь болгар, по словам В. В. Крестовского, отличается целомудрием, опрятностью, набожностью, бережливостью и трудолюбием. Быт болгарской семьи патриархален и строг. Отец - безусловный глава семьи, так же как и муж - глава жены. Жена обязана соображать свои вкусы и желания с желаниями и вкусами мужа, что не приводит, однако, к тому, что у русских называют «самодурством». Отношение мужа к жене у болгар преисполнено тихой мягкости и деликатности, она подчиняется не из страха перед кулаком мужа, а следуя укоренившимся обычаям. Здесь невозможно услышать о падении замужней женщины. Болгария, считал В. В. Крестовский, «чуть ли не единственный уголок во всей Европе, где семейная нравственность сохранилась в такой неприкосновенной чистоте»54. Впрочем, писатель отдавал себе отчет, что семейная жизнь малознакомого народа, тем более столь долго жившего бок о бок с турками, по-восточному скрыта от посторонних глаз.
В адрес болгарок русские писатели высказывали немало и других лестных слов. В сравнении с нашими женщинами они выглядели не только гораздо более скромными и целомудренными (о чем свидетельствовало их искреннее возмущение той легкостью отношений, которые завязывались между мужчинами и женщинами во время войны), у них было множество иных положительных качеств. Болгарские женщины вызывали симпатию, хотя образ их жизни представлялся несколько однообразным и скучным из-за прикованности к домашнему очагу и отсутствия иных интересов. По словам очевидцев, болгарские женщины все дни проводят за работой по домашнему хозяйству, приготовлением пищи и рукоделием. Вместе женщины собираются только в банях, которые, как и везде на Востоке, служат в Болгарии своеобразными клубами. Женщины пользуются дома большим уважением на деле, а не на словах, причем муж подчиняется жене в вопросах очага. Ссор между мужем , и женой практически не бывает. В.В. Крестовский писал, что ни разу не слышал в болгарском доме ругани. В общении болгарская женщина уступчива, тиха и молчалива. Разговор она ведет, потупив взгляд, что, однако, не служит признаком жеманства, а является проявлением стеснительности от беседы с посторонним. Вместе с тем она проявляет замечательный такт и умение правильно общаться, независимо от того, встретилась она с посторонним мужчиной в обществе или наедине. Она ведет себя всегда одинаково, просто и доверчиво протянет вам руку, будет разговаривать без всякого смущения, как с добрым, старым другом. Так что у вас не возникнет желания делать ей какие-либо двусмысленные намеки55.
/,',, „ Гораздо меньше сведений приводится очевидцами о физическом облике болгар. Е. П. Южаков писал, что болгарские мужчины очень живы, воинственны и красивы. Они обладают высоким ростом, стройностью и все черноволосы56. Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. болгарские ополченцы и проводники поражали русских командиров своей выносливостью, совершая без устали огромные переходы по 50 верст, не сбавляя при этом ни широты, ни ровности шага57.
В отношении же болгарских женщин отмечалось, что их телосложение выдает породу далеко не низкой степени. Они очень миловидны, стройны, несколько поджары. В их улыбке и взгляде читается приветливость и радушие, а в [фекрасных глазах нередко проскальзывает мгновенная затаенная печаль, выдающая сжатое в душе горе, словно в ней вдруг мелькнуло воспоминание о чем-то роковом и ужасном. Как и все восточные женщины, болгарки быстро стареют: в 25 лет они выглядят под сорок, и перерождение семнадцатилетней красавицы в пожилую особу совершается невероятно стремительно, причем оно происходит не по причине непосильного домашнего труда, а из-за скверной привычки втирать в кожу свинцовые белила и обильно, почти пластами, накладывать на щеки румяна. Болгарки Загорья обычно носят челки до бровей, оставляя всей прочей растительность виться вольными кудрями по плечам58.
Таким образом, главным итогом знакомства русских с болгарами в XIX столетии (до освободительной войны на Балканах 1877-1878 гг. и во время нее) было обретение непосредственных представлений о населяемой болгарами стране, типичном болгарском городе, городском и сельском жилище, о народных обычаях болгар, их нравах и физическом облике. Внимание русского общества по отношению к болгарам перестало быть «рассеянным», и в русском сознании они оформились как целостный, занимающий свое место в мире славянский народ. Что же касается национального характера болгар и сути их отношения к русским, то они остались тогда загадками,' вызывая противоречивые толкования. В. И. Немирович-Данченко справедливо писал, что грохот войны, отчаяние, ненависть и озлобление не давали возможности пристально всмотреться в болгарский народ, и получилось так, «что болгар мы освободили, а узнать их не узнали...»59. На этом можно поставить точку, добавив лишь, что национальный характер болгар и их отношение к русским — тема очень серьезная, деликатная, требующая отдельного рассмотрения60. И что при анализе «отношения» не следует забывать об изменчивости последнего, ведь и наше восприятие болгар тоже не оставалось застывшим и менялось с течением времени.
Примечания
'Полные названия книг: [Бароний Цезарь]. Деяния церковная и гражданская от Рождества Господа нашего Иисуса Христа из летописаний кесаря Барония собраная, переведеная с полскаго языка на славенский, кроме явных с Церковию православною восточною противностей рим-
ских у Барония и Скарги обретающихся, повелением же Его Царского пресветлаго величества всероссийскаго Петра Перваго напечатаная в царствующем граде Москве, первое: лета 1719; [Мавро Орбини]. Книга историография початия имене, славы и расширения народа славянского и их Царей и Владетелей'под многими имянами и со многими Царствиями, Королевствами и Провинциями. Собрана из многих книг исторических через Господина Мавроурбина, Архимандрита Рагужского, в которой описуется початие, и дела всех народов, бывших языка Славенска-го, и единого отечества, хотя ныне во многих царствах розсеялися... Переведена с италианскаго на российской язык и напечатана повелением Петра Великаго, императора и самодержца всеро-сийскаго и протчая, и протчая, и протчая. [Со статьей Феофана Прокоповича «Разсмотрение сея повести» в конце книги—И. Л-.]. Спб., 1722.
2 Оригиналы этих сочинений были изданы на латинском и итальянском языках в Риме и Пезаре в начале XVII в. (См.: Cesar Baronius. Annales ecclesiastici a Cristo nato ad annumê 1198. Roma, 1588-1607; Mauro Orbini. Il regno degli slavi hoggi corrotamente detti Schavoni. Pesar, 1601), и уже само название первого труда предупреждает читателя, что обзор истории прослеживается автором только до конца XII в.; что же касается Мавро Орбини, то он рассматривает в своей книге историю славян преимущественно до конца XIV - середины XV вв., то есть до завоевания славянского юга турками.
3См., например: Георгиев Е. Български образи в славянски литератури. София, 1969. С. 29-34. 4 Впервые повесть «Кирджали» была опубликована в «Библиотеке для чтения». СПб., 1834: T. VII. Кн: 12. См.: Пушкин А.С. Полное собрание художественных произведений. РАН. Пушкинская комиссия, СПб, 1999. С. 536-539. - На болгарский язык она была переведена М. Грековым - другом героя национально-освободительной борьбы Васила Левского и издана Л. Каравеловым в №№ 14-15 от 19 и 27 января 1874 г. газете «Независимост». См.: Стойчев И. За първите преводи на «Кьрджали» от А. Пушкин и М. Чайковски// Годишник на Български библиографски институт «Елин Пелин». T. VI. София, 1956-1957. С. 185-192. 'Тургенев завершил написание романа «Накануне» 25 октября 1859 г. в Спасском. См.: Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28-ми томах. Т. 8. М.-Л., 1964. С. 494. 6Бочева М. Велик романист// Тургенев И. С. Дворяиско гнездо. В навечерието. М., 1979. С. 10. 1 Полонский Я. П. Стихотворения. 1841-1885. Т. 1. СПб., 1885. С. 410-411. "Болгаро-российские общественно-политические связи. 50^-70-е годы XIX в. Кишинев, 1986. С. 155. "Таким же эмоциональным, но лишенным какой-либо конкретной информации о болгарах, было в XIX в. большинство стихотворений на болгарскую тему и других русских поэтов (В. И. Головина (1835-1892), Л. Н. Трефолева (1839-1905), А В. Круглова (1853-1915), М. В. Вагсон (1853-1932) и др.). Они являлись главным образом откликами на освободительную войну 1877-1878 гг. См. основательную подборку русских литературных материалов, опубликованных в сборнике под научной редакцией В. М. Хевролиной: Россия и Болгария. По страницам русской литературы XIX — начала XX вв. М„ 2003. С. 202-210,236-240,331-332,350-352.
10 Венедиктов Г. К. О путешествии Ю. И. Венелина в Болгарию// Ученое путешествие Ю. И, Венелина в Болгарию (1830-1831)/ Публикация подготовлена Г. К. Бенедиктовым. М., 2005. С. 5-6.
" Венелин Ю. И. Древние и нынешние болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении. Т. 1-11. М., 1829. С. 16.
12 Тепляков В. Г. Письма из Болгарии (Писаны во время кампании 1829 года). M., 1833. " Там же. С. 33-34. 14 Там же. С. 207.
"Позднее он перешел на дипломатическую службу, а затем был назначен генерал-губернатором Западной Сибири.
1 См.: Никитин С. А. Описание экономического состояния Юго-Восточной части Болгарии в 30-х годах XIX в. //Славянское Возрождение. М., 1966. С. 162-203. i
17Григорович В. И. Очерк путешествия по Европейской Турции. Казань, 1848.
18Жинзифов Р. Письмо одного нз учащихся в Москве болгар к редактору И Жинзифов Р. Публицистика в 2 тома. София, 1964. Т. I. С. 34.
-"Пыпин Л. Я. Старая и новая Болгария // Россия и Болгария. По етраиицам русской литературы XIX-начала XX вв. С. 191,193.
^Во время русско-турецкой войны 1806-1812 гг. русская армия овладела за Дунаем северовосточными турецкими крепостями Снпистра, Свиштов, Плевей, Шумен и Рущук (Русе), ио успех не был развит из-за начавшейся войиы с Наполеоном. См.: Виноградов В. Н. «Странная» русско-турецкая война (1806-1813) и Бухарестский мир// Балканские исследования. Вып. 18. М., 1997. С. 188. В период же Крымской войны 1853-1856 гг. успех русских войск в болгарских землях ограничился переправой через Дунай и осадой Снлистры в мае-июне 1854 г. См.: Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. ТТ. 1-3. СПб., 1900. "Действующая Дунайская армия насчитывала более 260 тысяч человек (См.: АчкасовВ.И., Барбосов А. П., Виноградов В. И., МитевЙ., Ростунов И. И. Русско-турецкая война 18771878 гг. / Под ред. И. И. Ростуиова. М., 1977. С. 69), однако, следует учитывать, что в ее составе находились не только русские, но и представители других, населявших Российскую империю, народов: украинцы, финны и др.
22См.: Руски пътеписи за българските земи XVII-XIX век/ Сьставителство, предговор, комен-тар и бележки на М. Н. Кожухарова. София, 1986. С. 168. Приведенная здесь цифра из расчетов Ю. И. Венелина (750 тыс. болгар в Болгарии), конечно же, не отражала численности всех болгар на Балканах, включая Македонию и Фракию, но вполне соответствовала их числу, находившемуся в театре военных действий в период русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Исходя из этого, можно заключить, что общее соотношение болгар и русских в этом ареале составляло тогда приблизительно 3:1.
"Немировнч-Данченко Василий Иванович (1844-1936) - поэт, прозаик, журналист. Участвовал в боях под Плевной, Шипкой и Шейиово, был награжден за храбрость двумя солдатскими Георгиевскими крестами. Оставил после себя не только многочисленные военные репортажи об освободительной войне 1877-1878 гг., но и посвященные ей романы и рассказы; Всеволод Владимирович Крестовский (1839-1895) - писатель журналист, оставивший после себя богатое литературное наследие, среди которого важное место занимают произведения с описанием быта и нравов обитателей Петербурга: роман «Петербургские трущобы», описание типов петербуржцев и другие. Во время освободительной войны 1877-1878 гг. он был прикомандирован к штабу'Действующей армии, участвовал в штурме Плевны, был награжден за отвагу орденами Св. Анны III степени, Св. Станислава 11 степени, Св. Владимира IV степени. Публиковал свои статьи и репортажи о войне в газете «Правительственный вестннк» н журнале «Русский вестник». 24 Немирович-Данченко В. И. Год войны (дневник русского корреспондента). 1877-1878. Т. 1. СПб., 1878. С. 1.
"Парфений монах [Агеев Петр]. См.: Сказание о'странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле постриженика Святыя Горы Афонския инока Парфения в четырех частях. Ч. 11. М„ 1855. С. 46.
26 Там же. С. 51.
27 Южаков Е. П. Один месяц в Болгарии // Современник. Т. 84. №11. СПб., 1860. С. 200.
а Соллогуб В. А. Дневник высочайшего пребывания императора Александра м за Дунаем в
1877 г. СПб., 1878. С. 16.
29 Южаков Е. П. Один месяц в Болгарии. С. 200.
"'Там же. '
31 Соллогуб В. А. Дневник... С. 37-38.
32Крестовский В. В. Собрание сочинений. Т. V. Двадцать месяцев в Действующей армии в 1877-1878 годах. СПб., 1879. С. 163.
33 Амфитеатров А. Страна раздора. Балканские впечатления / Изд. 2-ое. СПб., 1907. С. 5-6.
34 «Братушка» - так сдали любовно называть друг друга болгары и русские солдаты.
"Здесь и далее см.: Крестовский В. В. Двадцать месяцев... С. 423-424.
36 «Кешта» - искаженное болг. «кыца» / «кышта», то есть «дом».
37 В. В. Крестовский. в этом вопросе явно заблуждался. Болгары спали одетыми по причине тревожного военного времени, боясь внезапных контрнаступлений турок и поджогов ими своих домов. Правильно оценил ситуацию с «нераздеванием» русский ротмистр В. В. Воейков, оставивший нам свои воспоминания. См.: Воейков В. В. От Дуная до Царьграда. 1877-1878. Записки участника. М., 1900. С. 111. Что же касается «редкого мытья болгар», то и здесь В. В.Крестовский не смог распознать лукавство «братушек». Почти все оставившие нам свои впечатления русские участники освободительной войны 1877-1878 г. отмечали любовь болгар к чистоте. «Немытье», без сомнения, было преднамеренным, чтобы турки не останавливались в домах на постой и не насиловали болгарских женщин. Аналогичным образом поступали во время Второй мировой войны в оккупации русские женщины, девушки и девочки, мазавшие себе лицо и руки грязью и сажей.
38Крестовский В. В. Двадцать месяцев... С. 424. м Южаков Е. П. Один месяц в Болгарии. С. 200.
40 Чуркина И. В. Славяне на Всероссийской Этнографической выставке и Славянском съезде в Москве//Славянский альманах 2007. М., 2008. С. 79-108.
41 Этнографическая выставка 1867 г. императорского Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии // Известия Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии. Т. XXIX. М., 1878. С. 55, №№ 62-63; С. 60,63.
42 Таковы были правила и инструкции для художников по изготовлению манекенов. См.: Всероссийская ,, этнографическая выставка, устроенная императорским Обществом Любителей Естествознания при Московском университете в 1867 г. М., 1867. С. 11.
43Лавровский П. Впечатления, вынесенные из обзора Русской Этнографической выставки в
Москве//«Современная Летопись» OT28.V.1867. № 19. С. 5.
"Всероссийская этнографическая выставка... С. 27.
45 Соллогуб В. А. Дневник... С. 40.
44Крестовский В. В. Двадцать месяцев... С. 161.
47 Там же.
48ЮжаковЕ. П. Один месяцв Болгарии. С. 216-218. 49 Там же. С. 204-205.
50Крестовский В. В. Двадцать месяцев... С. 68-69.
51 Южаков Е. П. Один месяц в Болгарии. С. 216.
52 Там же.
53Крестовский В. В. Двадцать месяцев... С. 169-170. 54 Там же. С. 166.
51Немирович-Данченко В. И. После войны. Очерки и впечатления русского корреспондента в освобожденной Болгарии. СПб., 1880. С. 237-238; Крестовский В. В. Двадцать месяцев... С. 166.
56Южаков Е. П. Один месяц в Болгарии. С. 203. Южаков, как и греческий историк, слова которого о «высоком росте» болгар повторил Ю. И. Венелин, строили свои наблюдения на восприятии болгарского населения Вардарской Македонии, действительно, отличающегося ростом выше среднего. Основная же часть болгар, обитавшая в северных и восточных районах страны, имела рост средний. Сошлемся здесь на свидетельства Й. Раича (См.: Раич Й. История разных славянских народов, наипаче болгар, хорватов и сербов... СПб., 1795. С. 316). ^Крестовский В. В. Двадцать месяцев... С. 464.
'* Соллогуб В. А. Дневник... С. 39-40; Крестовский В. В. Двадцать месяцев... С. 461. "Немирович-Данченко В. И. После войны... С. 2.
60 См. нашу статью «Болгары глазами русских в XIX столетии (национальный характер и взаимовосприятие)» (в печати). .,-•.,
