CC BY
18
ДУХОВНОЕ НАСЛЕДИЕ И КУЛЬТУРА
RAR УДК 7.01 ББК 85.7
DOI 10.34685/HI.2022.39.4.001
БОГОСЛОВИЕ ОБРАЗА И СОВРЕМЕННАЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ
ЭСТЕТИКА
Крижевский Максим Владимирович,
иерей, кандидат искусствоведения, доцент кафедры Истории и теории христианского искусства факультета Церковных художеств ПСТГУ, Новокузнецкая ул., 23 Б, Москва, maxim71-03@yandex.ru
Аннотация
Рассматриваются функции иконы как религиозного образа, особенности интерпретации церковного искусства. Вопрос о богословии языка и религиозном образе как языке богословия рассматривается на примере сопоставления толкования преподобным Максимом Исповедником чуда Преображения Господня и концепций современной феноменологической эстетики.
Ключевые слова
Преподобный Максим Исповедник, церковное искусство, икона, богословие образа, феноменологическая эстетика.
В обыденном сознании, в публичной сфере центральное место в понимании места и роли церковного искусства, как известно, занимает икона, полемика о назначении которой у специалистов в настоящее время выросла в проблему функции её как религиозного образа.
Сложность таковой постановки проблемы об иконе может быть отчасти явлена, если сформулировать проблему на первый взгляд тавтологически: Богословие образа и богословие образа. Эта формулировка уводит за рамки академического стиля изложения к постмодер-
нистской иронии. Хотя никакой иронии здесь нет, а есть обращение к очень интересной области церковного знания, к трудно артикулируемым зонам и предметам богословия.
Излишним было бы тратить время на обоснование важности богословского фундамента любого разговора о церковном искусстве, но при этом преткновением становится его вербализация. Уже название этого фундамента заключает в себе большую содержательную проблему, и исследовать её нужно, поскольку в имеющемся словосочетании: богословие образа, — независимо от его
правильности и авторства, очевидна важнейшая методологическая задача и методологический ресурс, потенциал которые нужно осознать. И, как представляется, сделать это можно, для осуществления этой процедуры накоплен теоретико-познавательный инструментарий. Здесь нам важны изыскания в области языка, языков культуры, но, говоря о связях языка и богословия, первоисточником становится святоотеческая экзегетическая традиция.
Классические языки знают частое употребление разных падежных функций в рамках одного падежа, современные языки стараются избегать этого явления, разводя высказывания по разным падежам. Например, родительный падеж может относиться к объекту или к субъекту. Это часто приводят неопытных переводчиков с древних языков к путанице. Именно с этим явлением мы имеем дело в данном случае, в нашем словосочетании богословие образа.
Мы надеемся, что знаем, что такое богословие. Более или менее имеем представление о том, что это за область знания. У нас есть даже факультеты с таким названием. Что является предметом богословия? Может ли этот предмет меняться? Наше определение допускает такую возможность. Может быть богословие о чем-то. Богословский взгляд, направленный на тот или иной объект. Но, оказывается, богословие имеет не только адресата, но и адресанта: от чего или от кого исходит, зависит этот богословский взгляд.
В кругу богословов-преподавателей зачастую бытует мнение о том, что язык не может быть объектом богословия. Вместе с тем погружение в философию языка позволяет усомниться в этому утверждении и поставить вопрос о «богословии языка». Как это понимать? Понимать можно по-разному.
Можно говорить об образе языком богословия, т.е. изучать икону, в контексте Священного Предания, как часть Священного Предания. В этом случае икона является результатом богословского исследования и дает ответ на вопрос: как следует понимать икону с точки зрения Священного Писания.
А можно говорить о том, как богословствует сам образ. Говорить о богословских возможностях иконы. Изучать икону, как язык богословия. Богословие иконы в этом случае становится «инструментом» мистического опыта, и его результатом. И с этой точки зрения логичной становится
понимание богословия образа как богословия языка. Так, если (абстрактно) богословие языка невозможно, то (конкретно) языки богословия возможны, они существуют, они разные, и икона — один из таких языков.
Первый случай — богословия об иконе — нам более или менее знаком. Учение Церкви об иконе, о церковном искусстве, которое формулировалось на протяжении многих столетий святыми отцами в основном укладывается именно в такой взгляд: это разговор об иконе с точки зрения Священного Предания. Второй — богословие от иконы — мы знаем в основном исключительно в его творческой реализации. То есть, в виде самих икон, и того мистического опыта, который приобретает иконописец во время работы и молящийся во время молитвы. Но этот мистический опыт почти не описан теоретически. Непонятно возможно ли его описать, и как это делать. Как уложить этот опыт в догматическую систему координат. Но одно несомненно: эта перспектива есть, и уже само открытие этой перспективы, обозначение ее, для нас важно. Оно задает нам границы поиска, систему координат, в рамках которой возможно богословие образа.
Кроме того, ведь можно говорить об этих направлениях, как о частях общего пути, который начинается с богословия об образе, а завершается богословием самого образа. И патристика уже знает пример описания такого измерения богословия образа, который объединял бы последовательно два взгляда: от богословия об иконе к богословию иконы.
В таком двойственном измерении начинать нужно со смысла богословия, как такового.
Точным выражением этого смысла представляется определение, которое предложил в свое время Петр Юрьевич Малков в статье, посвященной богословскому методу митрополита Антония Сурожского: Богословие — это свидетельство о Боге, основанное на личном опыте1.
Здесь личный опыт понимается достаточно широко: от опыта получения образования до мистического молитвенного переживания. Свидетельство о богообщении для каждого человека в каждой конкретной ситуации может быть связано с тем или иным явлением, другим человеком, ситуацией в окружающей действительности, даже
1 Малков П.Ю. https://bogoslov.ru/article/1246631
с отдельным предметом этой действительности. Таким предметом может быть произведение церковного искусства, может быть икона. Тогда, говоря об иконе с точки зрения личного духовного опыта (образовательного или мистического), мы получим богословие образа в первом смысле нашего словосочетания: богословие образа.
Границы (грани) опыта богообщения огромны. К образовательному опыту стремится студент, в лучшем случае получает документ об образовании, дающий право на профессиональную деятельности в сфере формулировок и экспертных заключений, свидетельствующих об отношении к Священному Преданию того или иного явления. Мистический опыт имеет каждый человек, кто хоть раз в жизни пробовал молиться. Здесь проблема даже не в том, что его объем может быть очень разным у различных людей. Главная проблема здесь в том, как описать этот опыт, а тем более в том, как использовать это описание. Оказывается, опираться на свой мистический опыт в теоретической деятельности могут единицы из поколений молящихся. Это удел святости, духовного, интеллектуального подвига. Поэтому мы с необходимостью обращаемся к святоотеческому наследию, вводящему нас за эту завесу тайны богообщения. Туда, где разговор об иконе дополнится, трансформируется в свидетельство самой иконы о Боге.
Мы обратимся к толкованиям преподобным Максимом Исповедником чуда Преображения Господня. Этот святой не входит в хрестоматии по иконоведению, богословию образа. Там, мы привычно встречаем протоиконоборцев, отцов-каппадокийцев и защитников иконопо-читания, в первую очередь прпп. Иоанна Дама-скина и Феодора Студита. О прп. Максиме, как о богослове иконопочитания, мы почти ничего не знаем из наших учебных программ. Напомнил о его роли в формировании церковного учения об иконе английский православный священник Эндрю Лаут в статье "От учения о Христе к иконе Христа. Преподобный Максим Исповедник о Преображении"2.
Православное богословие всегда придерживалось мысли о том, что Преображение Господне есть глубочайшая по смыслу икона Спасителя.
2 Лаут Э. От учения о Христе к иконе Христа. Преподобный Максим Исповедник о Преображении. Журнал «Альфа и омега» №33. 2002.
Толкование преподобным Максимом чуда Преображения изложено в знаменитых Недоумениях (Амбигвах)3. Преподобный Исповедник, продолжая неоплатоническую традицию Дионисия Аре-опагита, понимает гору Преображения, как символ всей духовной жизни человека, возводящей от рабского зрака Спасителя у подножия горы к видению славы Господней на вершине. И этому восхождению преподобный Максим придает гносеологическое измерение: от говорения о Боге на основе нашего знания о творении, открытого человеку Богом, к отрицанию образов и понятий, к безмолвному изумлению и созерцанию Славы Божией. Там, где человеческая способность положительного богословия достигает предела, неописуемая, несказанная природа Бога являет Себя в сиянии Лика Христа, человек вступает в область отрицательного богословия.
Причем, говоря о Лике Спасителя, преподобный Максим имеет в виду не только личность, про-сопон, как модус ипостасного соединения природ во Христе, что было бы традиционной для него темой, как для известного защитника христоло-гической чистоты понимания. Он говорит о Лике и как об иконе. Именно Ликом — Иконой открывается ищущему Его Бог. Так в терминологии Ареопагита прп. Максим формулирует диалектику связи двух богопознавательных перспектив, границ богословия: от понимания к созерцанию, от слов о Христе к иконе Слова, от богословия образа к встрече со Христом (к богословию образа). Замечательный пример святоотеческой мысли, который дает основание замеченному ранее диалектическому измерению богословия образа. Пример того, как богословская мысль развивается и приводит рассуждающего о Боге к личной встрече с Богом.
О встрече с Богом сегодня говорится часто и много в рамках такого, не побоимся сказать, модного направления гуманитарной мысли как теоэстетика. Это — самоназвание, очень четко и настойчиво декларируемое в современном христианском гуманитарном пространстве. В русскоязычной среде оно представлено целым фондом при поддержке Института философии РАН. Недавно вышла в свет книга с одноименным фонду названием4. Это расшифровка курса лекций
3 Максим Исповедник, преподобный. Амбигвы. М., 2020.
4 Филоненко А. Теоэстетика. Никея. М., 2022.
современного украинского философа Александра Филоненко. Его семь лекций о красоте — характерный для всего направления дискурс. Автор так и позиционирует себя, как апологет движения. Это направление мысли на постсоветском пространстве имеет все признаки социального движения. «Теоэстетика» — очень любопытная книга. Филоненко — яркий лектор с огромной эрудицией, в апологии теоэстетики им задействован широкий диапазон мыслителей. Это полезное чтение вообще. Но здесь нам важно, что теоэстетика позиционирует себя, как продолжение святоотеческого разговора об искусстве в церкви. И когда кажется, что в современной канонической мысли, науке ничего о богословии образа не говорится, кроме очередных повторений, итогов, хрестоматий, перечислений знакомых имен святых отцов (хотя, выше на примере прп. Максима Исповедника, мы показали, что еще есть неоткрытые страницы в этой книге), то в этих условиях теоэстети-ка открывается якобы новыми возможностями истолкования богословия образа, открывается как якобы богословие образа сегодня. Но именно эта претензия теоэстетики быть нетривиальным богословием образа вызывает сомнение как необоснованная амбиция, выстроенная исключительно на философском, умозрительном подходе в трактовке богословия.
По характеру рассуждений теоэстетика не выходит за рамки феноменологии (философской ли, психологической), и, как представляется в данном случае, порождает изоморфный богословию (как свидетельству о Боге, основанному на личном опыте) метод теоретических взвешиваний тайны личного опыта богообщения.
В этих тенётах представлений о богословии проявляется историческая связь и интеллектуальная близость феноменологии с богословием.
Известно, что феноменология вырастает исторически из двух начал: философского и религиоведческого. Первое у нас традиционно связывают с именем Эдмунда Гуссерля5. Второе, как принято считать, начинается со знаменитой работы Рудольфа Отто "Священное"6. Начало этого труда было положено в курсе догматического богословия, который Отто читал протестантским
5 Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб.: Наука, 2001.
6 Отто Р. Священное. СПб., 2008.
семинаристам. И это не должно нас смущать. Алексей Федорович Лосев, например, не отрицал феноменологический, описательный метод, как пригодный к рассуждениям о Боге. Но Лосев себя и богословом не называл, да и философом, кстати, тоже.
Теоэстетика утверждает себя как богословие. Почти на каждой странице книг повторяется генеральная мысль: теоэстетика это богословие, а ее авторы — богословы. Это настойчивое самоопределение далеко от святоотеческого духа. Трудно представить себе святителя Василия, который убеждает слушателя или читателя в том, что он именно богослов, а не ритор, скажем, в том, что беседы на Шестоднев — это богословие, чтобы современники ни с чем его труд не спутали. Богословом называет святителя Григория Церковь, а не он сам отстаивает это наименование для себя. Я думаю, понятно, в чем различие.
В сущности, теоэстетика — это оригинальная феноменологическая эстетика, традиция, которая берет начало в первых десятилетиях двадцатого века. Непонятно, для чего ей такое спекулятивное самоназвание. Но, кажется, авторы именно за него держатся очень крепко.
Здесь представлено намеренно как сопоставление и даже противостояние неоткрытых, или неосвоенных церковной наукой святоотеческих сокровищ, с одной стороны, и громких, талантливых, но не совсем точно атрибутированных направлений современной гуманиоры, с другой. Акцентированное противопоставление предпринято не для того, чтобы кого-то вообще критиковать, а как целенаправленная провокация продуктивной критики, дискуссии, которая заставит нас задуматься, уточнить направление усилий, указать на очевидные упущения. Что необходимо для сохранения надежной опоры в нашем понимании иконы сегодня.
Список использованной литературы
1. Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб.: Наука, 2001.
3. Лаут Э. От учения о Христе к иконе Христа. Преподобный Максим Исповедник о Преображении //Альфа и омега. № 33. 2002.
4. Максим Исповедник, преподобный. Ам-бигвы. М., 2020.
5. Малков П.Ю. https://bogoslov.ru/article/ 1246631
6. Отто Р. Священное. СПб., 2008.
7. Филоненко А. Теоэстетика. Никея. М., 2022.
IMAGE THEOLOGY AND MODERN PHENOMENOLOGICAL AESTHETICS
Kryzhevsky Maksim Vladimirovich,
Priest, PhD, Associate professor, Stories and theories of Christian art, PSTSU, Novokuznetskaya Street, 23 B, Moscow, maxim71-03@yandex.ru
Abstract
The functions of the icon as a religious image, the features of the interpretation of church art are considered. The question of the theology of language and the religious image as the language of theology is considered by comparing the interpretation by St. Maximus the Confessor of the miracle of the Transfiguration of the Lord and the concepts of modern phenomenological aesthetics. Keywords
Pdp. Maximus the Confessor, church art, icon, theology of the image, phenomenological aesthetics.
