CC BY
34
«БОГАТСТВО ЭТНИЧЕСКИХ КУЛЬТУР -ОДНО ИЗ ГЛАВНЫХ КОНКУРЕНТНЫХ ПРЕИМУЩЕСТВ РОССИИ»
доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАН, главный научный сотрудник Института истории и археологии УрО РАН, главный редактор академического журнала «Уральский исторический вестник», член Международного союза антропологических и этнологических наук (ШЛЕБ), Международного совета антропологических ассоциаций (ЖСЛЛ), Международной арктической ассоциации социальных исследований (1ЛББЛ). Президент Ассоциации антропологов и этнологов России (2013—2015 гг.). Президент Российского фестиваля антропологических фильмов и Кочующего северного кинофестиваля.
Образование, профессиональная и научная карьера
В 1980 г. окончил Омский госуниверситет, исторический факультет, в 1978—1980 гг. прошел специализацию на кафедре этнографии МГУ.
В1980—1982 гг. — учитель истории в школе села Усть-Ишим Омской области. В1982—1990 гг. — преподаватель и завкафедрой истории СССР Тобольского пединститута. С1990 — старший научный сотрудник, а с 2003-го — главный научный сотрудник Института истории и археологии УрО РАН (Екатеринбург). С1991 г. — учредитель и директор «Этнографического бюро» (Екатеринбург). С 2010-го по август 2015 г. — завкафедрой археологии и этнологии Уральского федерального университета.
В1986 г. защитил кандидатскую (МГУ), а в 1995 г. докторскую диссертацию (Институт археологии и этнографии СО РАН).
А.В. Головнев — автор более 240 научных публикаций, в том числе 6 авторских монографий, 10 антропологических фильмов, отмеченных призами отечественных и международных кинофестивалей, сборника и альбома песен «Дом на холме» (Екатеринбург, 1997).
Сфера научных интересов
Культуры и народы Северной Евразии, мифология, антропология движения, этнофеноменология, киноантропология.
Исследователь-полевик с 30-летним стажем экспедиционных работ на Ямале, Таймыре, Гыдане, Северном Урале, Европейском Севере России, Чукотке, в Югре, Якутии, Скандинавии, на Аляске и в других областях Арктики и Субарктики.
В июле 2015 года в Екатеринбурге состоялся XIКонгресс антропологов и этнологов России. Организаторами этого крупнейшего форума, привлекшего более полутора тысяч исследователей из России и 30 стран мира, стали Ассоциация антропологов и этнологов России, Институт истории и археологии УрО РАН, Уральский федеральный университет, Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН и правительство Свердловской области. Главная тема конгресса — «Контакты и взаимодействие культур». В ее русле обсуждались проблемы мониторинга межэтнических отношений, создания образа территории (брендинг и конструирование имиджа), этнологического образования, трансграничья и этноперекрестков.
Подробнее о конгрессе мы попросили рассказать его главного вдохновителя и организатора — президента Ассоциации антропологов и этнологов России, доктора исторических наук, профессора Андрея ГОЛОВНЕВА.
— Андрей Владимирович, как родилась идея проведения такого Конгресса и каковы были особенности нынешнего форума?
— С начала 90-х годов, когда была создана Ассоциация антропологов и этнологов России, конгрессы проводятся раз в два года. Проходят они в разных городах. Идея создания Ассоциации возникла в контексте международного опыта, и этот профессиональный союз стал уже достаточно влиятельным в России. У Ассоциации непростая история и хорошие перспективы. Думаю, за профессиональными ассоциациями будущее, потому что сегодня многие институции вроде Академии наук если не разрушаются, то слабеют. Университеты тоже далеко не идеально исполняют функции профессиональных научных сообществ, все больше очиновниваясь. Многие из них превратились в корпуса менеджеров, которые готовят тоже менеджеров. Если говорить о науке, то профессиональные ассоциации скоро могут стать самыми влиятельными организациями.
— Это какая-то принципиально новая форма существования науки?
— Да. Существуют ассоциации политологов, социологов, антропологов. Они обладают своим весом и полем деятельности. Как сообщества они очень значимы. На самом деле это тот самый профессиональный мир, в котором ученый и существует. Оценки референтных людей, которые окружают его как профессионала, для него имеют первостепенную важность. Я пишу не для публики, которая собирается в цирке или в танц-холле, а для сообщества моих единомышленников. А уже через него я транс-
лирую свои идеи на более широкую общественность. Об этой миссии ассоциаций говорили уже давно, достаточно вспомнить Дюркгейма, который полагал, что за такого рода профессиональными корпорациями — будущее человечества. Таким образом, наша Ассоциация — «цех» антропологов и этнологов — играет решающую роль в судьбе науки. Надеюсь, что будет играть еще большую роль после утверждения второго своего измерения — постоянно действующей «фабрики гуманитарных знаний», а не только оргкомитета по подготовке конгрессов. Что для этого нужно? Чтобы у Ассоциации появились повседневные рабочие функции, чтобы она осуществляла проектные исследования международного и общероссийского масштаба. Чтобы в ней активно заработали региональные отделения.
Мы потратили много сил и средств, чтобы создать Ассоциацию на реальных юридических основаниях. И для этого вдохновили 48 регионов выступить с поддержкой. Таким образом возникло целое движение. Это произошло два года назад, когда я стал президентом Ассоциации. Я затеял кампанию по расширению нашей организации, и она стала важной не только формально, но и реально. Антропологов немного, и им очень важно чувствовать себя нужными, востребованными в стране. Существует требование — для создания общероссийской ассоциации необходимо, чтобы более 50% субъектов Федерации обратились с предложением о ее создании. Так и произошло. Теперь наша Ассоциация — это профессиональная сеть экспертов общероссийского масштаба.
— А в чем же все-таки принципиальное отличие ассоциации от тех же научных институтов, академий?
— Научный институт существует, допустим, в Москве или в Екатеринбурге. Он подчиняется ФАНО, выполняет свои научные задачи. Он может руководствоваться интересами отдельных исследователей или дирекции, и отношение к результатам его деятельности может быть разным. Если московские специалисты приедут в Бурятию, их гостеприимно встретят, но не обязательно прислушаются к их мнению, потому что в Бурятии есть свои специалисты, ракурсы, подходы.
А вот что касается Ассоциации, то мы можем создать энциклопедию народов России силами народов всех регионов. Или, если возьмем кинокамеру в руки, можем создать киноатлас России. И делать мы это будем не из Москвы и не из Екатеринбурга, а подключив к этому все региональные отделения, которые дотошно — до травинки, до песчинки — знают свои основы, свои корни. Это принципиально важно для антропологии. Вообще, этнология и антропология отличаются от других наук тем, что
«живут» внутри человека. Мы интересуемся жизнью отдельного человека, влезаем в его шкуру, смотрим его глазами на мир. В отличие от демографии, которая считает людей. Антропология в каком-то смысле ближе к психологии.
— Из каких источников идет финансирование Ассоциации?
— Как правило, из двух. С одной стороны, мы получаем гранты от научных фондов, например от РГНФ. Причем в этом году мы совместили Конгресс антропологов и Фестиваль антропологических фильмов, получили гранты РГНФ и на то и на другое мероприятие. Это составило примерно одну пятую от общего бюджета форума. Плюс федеральное финансирование в рамках федеральной целевой программы «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России», в которую включен и наш конгресс. Правда, средства были существенно секвестированы. Кроме того, первоначально эта программа существовала под эгидой Министерства регионального развития РФ, затем после его расформирования, была передана
в Министерство культуры, а позднее — в недавно созданное Агентство по делам национальностей. Этот дрейф создал немало организационных трудностей при подготовке конгресса.
Ситуация доставила нам уйму хлопот. В конце концов мы заполучили эти деньги. И потом, уже на финишной прямой, нам оказало помощь и правительство Свердловской области.
Кроме того, существует и наше собственное финансирование: чтобы показать себя с лучшей стороны, мы мобилизуем собственные ресурсы — интеллектуальные, организационные и финансовые. В итоге мы провели такое мероприятие, которое наблюдатели со стороны назвали лучшим конгрессом, а в одном случае прозвучала оценка «великий».
— А как произошло слияние конгресса и фестиваля антропологических фильмов?
— В этом случае я задействовал свой административный ресурс, ибо я являюсь президентом этого фестиваля. Я не только этнограф, ученый, но и кинорежиссер. Фестиваль совершенно самостоятельно проходил многие годы на Ямале, но в этом году фестиваль и конгресс совпали по датам, так и появилась идея их совмещения. Она всем показалась интересной, потому что кино как искусство нуждается в научности — я имею в виду, конечно, антропологическое кино.
А с другой стороны, наука тоже нуждается в кино, потому что сегодняшний мир все активнее обращается к визуальности. Тот же Интернет доказывает, насколько важна для нас визуальная культура — мы теперь мало пишем, но используем много картинок. И в древности культура началась с визуальных форм, а не с текста — печатный текст в сто раз моложе наскальных изображений. И вот это возвращение изобразительного языка крайне важно для науки — чтобы она не говорила на «деревянном» языке, чтобы она сама себя умела подать.
Мне понравилось выражение одного нашего академика от медицины, он сказал, что завтрашний день кардиологии — в визуализации сердца. Думаю, за визуализацией во многом и будущее гуманитарных наук. И я решил попробовать совместить — днем
наука, вечером искусство, и чтобы аудиторией фестиваля оказались ученые. Это экспертное сообщество, которое может помочь исправить неточности — ведь некоторые режиссеры совершенно неряшливо делают свои картины. Жюри сформировалось в основном из участников конгресса, вместо приза зрительских симпатий был учрежден приз конгресса. Фестиваль благодаря этому заиграл по-новому. И конгресс тоже. Это был, конечно, большой риск, нагрузка на людей была очень высокой. Многие участники, наверное, почувствовали большую усталость, но вместе с тем и насыщенность новыми впечатлениями.
— Сколько фильмов участвовало в конкурсе?
— Мы отбирали из трех сотен фильмов. Целые фестивали предлагали нам свои программы. Отобрали сначала лонг-лист — порядка 30 фильмов, затем оставили 10 лент. Среди них были как отечественные, так и иностранные фильмы. Один фильм оказался на голову выше остальных, именно он и стал победителем нашего фестиваля, взял два приза. Эта грузинская лента стала открытием для антропологов и для обычного зрителя. Мы с трудом добились разрешения привезти ее авторов на Урал, потому что у нас нет дипломатических отношений с Грузией. Называется фильм «Государь» и посвящен он трагической и комической одновременно истории с памятником Сталину в одном из грузинских сел, где он провел свою молодость. Для нас, этнографов, такой живой диалог с грузинами был очень важен. Мы видели, как российская аудитория воспринимает грузинское кино, как много связывает наши народы. Я думаю, этнографы несут свою долю ответственности за то, чтобы превратить враждебные отношения в дружеские.
— Нынешний конгресс стал одиннадцатым по счету. Хотелось бы проследить динамику интересов ученых — к чему было приковано внимание исследователей 10—15 лет назад и чем они интересуются сегодня.
— Очень интересный вопрос, сейчас по этой теме моя ученица будет готовить диссертацию: исследовать, увидеть зависимости, изменения, подвижки в науке...
На самом деле у науки есть своя траектория, и не всегда понятно, запаздывает наука или опережает время. По большому счету наука должна опережать. Ученые должны быть провидцами, именно этого от них ждет общество. Не пророками, не гадалками, но интуитивно они должны идти впереди времени.
Кризис Академии наук сегодня во многом связан с тем, что она запуталась в проблемах ЖКХ, утонула в борьбе за самосохранение, в проблемах быта, зарплаты. Корабль в результате пошел не тем курсом. К академикам стали относиться соответствующим образом — вам не хватает на зарплату? Ну вот вам денежка небольшая... С крахом СССР наша наука в некотором смысле заметалась.
Этнология «отвечает» за то, что принято называть национальными отношениями. А этничность — вещь упрямая и трудно управляемая, к разгадке которой мы имеем несколько пробных ключей, не более того. Принято считать, что этничность заложена в самой природе человека и может проявлять себя спонтанно и неожиданно. Так же, как может вести себя сам человек — капризно, пафосно, умиротворенно. Этнич-ность неискоренима в человеке, поскольку она часть его самого. Многие пытаются бороться с этничностью, говорят, что это вчерашний день, что она отомрет как рудимент. Это в корне неверно. Этничность никуда не денется, она — естественная и комфортная форма существования сообщества. Это система воспроизводства, самопонимания и безопасности.
Не случайно слово «народ» образовано от слова «род», «родство». То есть народ — это в широком смысле родня. И как это может искорениться? Это может изменяться, по-новому называться, по-новому осознаваться, генерироваться. У этничности есть свои законы. Когда-то это было заботой жрецов, священников. Сейчас формы распространения идей совсем другие, ценности поменялись, но все равно у человека остается то, что Сент-Экзюпери называл «величайшей роскошью» — общение. И вот собственно общение, коммуникации и порождают этничность. Она внутри нас, «под кожей». Родственные инстинкты очень сильны, и зачем бороться с этим?
Так вот, все концепции борьбы с эт-ничностью закончились крахом. Начиная с мировых религий — они не подавили этничность, а по-своему сыграли в этничность. Затем коммунизм — вспомните эксперимент с советским народом. Попытки стереть границы между национальностями и превратить всех в одно целое под названием «советский народ» в итоге провалились. Искусственно созданная общность разлетелась на сотни осколков — разного рода на-ционализмов. Советская этнография была шокирована. Она оказалась не готова к такому политическому взрыву. Все предыдущие десятилетия ученые писали о том, что складывается уникальная социалистическая общность, культура, у которой есть некоторые национальные формы.
И вдруг оказалось, что национальность — это не форма, а суть. Тогда на развалинах советского общества обнаружились те самые демоны национализма. А может быть, они были ангелами, за которых ухватились люди, спасаясь в ситуации кризиса и обвала. И столько национализмов появилось не потому, что пришли лихоимцы, которые хотели использовать в своих целях национальный вопрос, а потому, что этнич-ность так сработала. Люди спаслись у очага этничности. Они вернулись к своим корням, нашли себя.
Но наука пришла в состояние изумления. Она не ожидала таких результатов. Многие, кстати, тогда говорили, что этно-демонизм или этнический фактор — чуть ли не главная причина разрушения Советского Союза. Вспомните, насколько значимы были позиции национальных групп и сообществ. Когда внутри властной элиты шла борьба, вопросы национальности играли очень большую роль. Повторяю, наша наука находилась в состоянии растерянности, потому что никто не ожидал от национального вопроса такого размаха и масштаба.
Казалось, национальный вопрос в Советском Союзе решен, поэтому этнография была списана в число вспомогательных наук. Ей была отведена роль дисциплины, описывающей быт, национальные костюмы и первобытный коммунизм. А ведь Октябрьская революция, кстати, была во многом ведома именно национальными
силами — угнетенными малыми народами. Революция была антидержавная, антиве-ликоросская по сути. А затем, когда новая клика утвердилась во власти, национальный вопрос стал представлять угрозу для нее самой. И поэтому он был затушеван.
Все двадцатые годы прошлого столетия этнология считалась квинтэссенцией общественных наук. Исторический факультет МГУ был переименован в этнологический. А потом, повторяю, этого джинна попросили обратно в бутылку. И вот, 70 лет спустя, наступил момент краха политического строя, когда вновь вместе с этничностью, вместе с национализмами этнология вышла на авансцену. Институт этнографии срочно переименовали в Институт антропологии и этнологии. А директора этого института назначили министром по делам национальностей. Тишков, как специалист по Канаде, находился под большим влиянием так называемых конструктивистов.
Это течение на Западе, которое представляет этничность не как давнюю вечную форму существования человека, а как социальный конструкт, поле для неких манипуляций, где с помощью разного рода инструментов реализуются цели так называемых активистов, которые разыгрывают национальную карту для решения своих карьерных задач. И речь шла по большей части
о том, что собственно народ и нации в сегодняшнем их понимании появились совсем недавно — в эпоху Просвещения. То есть лет 200—300 назад. А до этого понятия «нация» не существовало. Были подданные разных государей, а вот слово «народ» было изобретено в период появления и распространения прессы — «печатного капитализма», благодаря которому люди из низших слоев научились читать и спорить, появились национальные интересы. Люди вдруг стали различать — вот это немец, а вот это француз, а третий, оказывается, русский. И на-циестроительство стало одним из модных направлений в Европе. В XX веке появилась Организация объединенных наций.
Таким образом, конструктивизм, который рассматривал нации как объект приложения неких инструментальных сил, был привнесен в российскую науку. Были скорректированы многие важные понятия, например понятие «национальный». В советское время под национальным понималось «этнический», а общегражданские явления были интернациональными. Между тем в западной науке слово national означает «граждан определенного государства». То есть речь идет именно о государственных интересах. Чтобы соотнести научный язык России и Запада, понадобилось немало усилий. Теперь мы знаем, что «национальный»
имеет два значения — как государственный и как этнокультурный. И еще одним позитивным аспектом конструктивизма можно считать представление о сложности человека. Оказывается, у человека может быть больше, чем одна идентичность. Раньше как считалось — если ты родился в смешанном браке, выбирай, чего в тебе больше, и вписывай в паспорт. А если человек ощущает в себе признаки более чем одной национальности? Для людей это стало серьезной внутренней проблемой.
Между тем понятие сложной идентичности предполагает, что человек не обязан выбирать. Пожалуйста, будьте и грузином и русским в равной степени, если вы рождены от папы-грузина и мамы-русской. Более того, выяснилось, что само содержание русскости, или, скажем, татарскости, со временем существенно менялось. Даже если оставалось одно название, содержание могло измениться существенно. Я насчитал в истории России по крайней мере 20 смен состояния русскости. Дрейф происходил примерно раз в полвека. Это нормально, в этом нет ничего плохого. Это жизнь эт-ничности. Такие дрейфы свидетельствуют, что народ жив и настроен на развитие.
Мало того, этничность — лишь одна из форм идентичности. Есть еще гендерная идентичность. Она тоже меняется со временем. Есть религиозная идентичность, резидентная (то есть идентичность места жительства), профессиональная, возрастная и так далее. Сегодня, с развитием киберсе-тей, количество идентичностей сильно выросло. Вы хотите быть гунном, эльфом? Пожалуйста!..
Эти поиски и наполняли содержанием конгрессы антропологов и этнологов. Если раньше нам было понятно, что такое «этнос», то постепенно границы размылись. Этнографы стали называться этнологами и некоторые даже стали стесняться слова «этнос» — парадокс «сапожника без сапог». Прежде под этносом понималось что-то незыблемое и очерченное жесткими границами. В действительности оказалось, что этнос — понятие гибкое и переменчивое. Сама по себе этническая принадлежность иногда оказывается для человека не столь значима, как, к примеру, религиозная или гражданская.
Прежде мы стремились загнать этносы в какие-то типы и формы. А народы упорно вырывались за границы, перемешивались. И когда мы пробовали создавать карту расселения народов, получалась пестрая мозаика. Все это создавало новую направленность науки.
В 90-е годы наша наука двинулась на исследование сложных идентичностей, на обновление понимания этнично-сти. С другой стороны, в регионах больше занимались тем, что называется традиционной этнографией, а в центре — отслеживанием сложных сочетаний. Возник новый ракурс — антропология. Антропология и этнология — не синонимы. Антропология изучает человека, а этнология — народ. Понятно, что человек и народ — это не одно и то же, это разные ракурсы. И поэтому-то, что связано с антропологией — это общечеловеческие, универсальные черты. А то, что связано с этнологией — это черты этноосо-бенные, национально особенные.
В России в начале 2000-х появились темы универсальной антропологии, например тема гендера. Кстати, одна из секций на последнем конгрессе называлась «Ген-дерные исследования». Интерес к этой теме связан в первую очередь с женскими движениями разного рода — суфражистками, эко-феминистками и так далее. Женщины все больше заявляют о том, что этот мир, в том числе мир науки, придуман мужчинами. Дескать, женская философия иначе конфигурирует ментальную сферу. Сегодня действительно существует проблема феминизации мужчин, а также утраты мужчинами своей деятельностной сферы. Стандартные, классические функции мужчины и женщины существенно поменялись. Не случайно именно эта секция стала самой многочисленной на последнем конгрессе.
Еще одна тема, волнующая многих, — мигранты. Тема не только этнографическая, но и демографическая, политическая. Посмотрите, что сегодня происходит в Европе! Я называю это колонизацией вспять. Колонизация — всегда двустороннее движение: любой колонизатор, когда выходит с армией в другое государство, часто не осознает, что он открывает двери в собственную страну. Любое завоевание буквально сразу отзывается встречным движе-
нием, например в виде пленных. А затем однажды происходит колонизация вспять. Такое случалось в истории человечества не раз.
Так вот, по поводу миграции: слово «мигрант» стало сегодня пугающим. На самом деле миграция — древнее, универсальное явление. Просто речь идет о том, чтобы не бояться мигрантов, а уметь управлять миграциями. Предусматривать, осознавать и ни в коем случае не пытаться прямолинейно запрещать или скрывать.
На Западе сейчас миграционный шок, и к теме мигрантов внимательно относится и антропология. Я думаю, что антропология может дать ответы на самые важные вопросы современности. Потому что многие другие науки относятся к этим процессам формально статистически. Антропология же — как хирургия, от антрополога нет секретов, как от врача. Он видит явления и настроения изнутри — понимает интересы и мигранта, и местного жителя. Этнограф — всегда человек диалога. Он умеет видеть разные позиции и их сочетания. И мы не выбираем единственно правильную позицию, мы всегда видим диалог. Это тоже тренд сегодняшний, раньше таких нюансов не видели.
Более того, сегодня оказалось, что большая политика — это сплошная этнография. Вы посмотрите, сколько национальных интересов сегодня участвует в ре-
гулировке экономических и политических процессов! Не экономика, заметьте, не те законы, в незыблемость которых мы недавно верили. И наши этнографические конгрессы это все последовательно отмечали — с помощью мониторинга раз в два года. Заявки на участие в секциях обозначали динамику интересов на местах.
Иногда возобновлялись хорошо забытые старые темы, например материальная культура. Казалось бы, чего только в ней уже не исследовано, особенно в эпоху исторического материализма! В советское время мы только тем и занимались, что исследовали материальную культуру, а потом вместе с марксизмом-ленинизмом выбросили это все на свалку. И вдруг — новое видение материальной культуры: а что такое материальный мир, как он соотносится с человеком? Это продолжение самого человека? Может быть, мы сами уже материализуемы нашими вещами?
Такие вопросы к материальному миру сегодня очень актуальны, особенно учитывая то, что материальная сфера чудовищно разрослась. Насколько материальны кибер-пространство, киберденьги, кибертовары? А мы сами? Наш аватар в соцсети в чем-то более реален, чем мы сами — многие нынче считают, что если тебя нет в сетях, ты не существуешь. Природа материальности обновляется, охватывая новые сферы и нас самих.
Еще одна старая тема, которая прозвучала на конгрессе — о даре.
Что такое дар? Это целое поле взаимоотношений. Во-первых, дар предполагает отдарок. В первобытной культуре, например, если вам что-то подарили, а вы вовремя не отдарились, может начаться война. В некоторых культурах дар был делом очень серьезным — существовали правила, кто, кому, что и когда может подарить. И сегодня обмен дарами ничуть не менее актуален и замысловат. У нас в стране два праздника — 23 февраля и 8 Марта, которые идут друг за другом, создали целую индустрию дарения.
Традиция обмена дарами идет с незапамятных времен, представляя собой технологию социальных связей, средство коммуникации. Если вы приезжаете куда-нибудь, вы обязательно везете с собой подарок, и обратно вас без подарка не отпустят. Зачем люди это делают? Сколько в этом действии интуиции, сколько традиции, сколько рационального расчета? А подарки друг другу государственных деятелей? В них и статус, и дипломатия, и всякого рода интриги и намеки. Еще Марсель Мосс исследовал эту тему, поднял ее на научный уровень. А сегодня снова возродился интерес к ней. О чем это свидетельствует? О том, что в человеке извечно сохраняется то, что Ницше называл «слишком человеческим».
Традиционное и этническое могут дремать, менять формы, потом просыпаться и выходить на авансцену. XX век казался нам веком рациональности — мы полетели в космос, проникли в микромиры, прозвучала фраза «бог умер». Однако сегодня мы видим ренессанс религии — «реванш бога». Если что-то запрещено, значит, есть что запрещать, и, дайте срок, оно проснется. Не случайно один из крупных симпозиумов на нашем конгрессе был посвящен этноконфессиональным отношениям. Теперь мы чаще говорим не просто об этнических, а об этноконфессиональных контактах и конфликтах. Религия стала интересна, увлекательна для современной молодежи. Посмотрите на улицы многих мегаполисов — кто ходит в хиджабах? Молодые просвещенные девушки и женщины!
— Есть ли сегодня в России регионы, где национальный вопрос стоит остро?
— Вы знаете, национальный вопрос даже если не стоит остро, он все равно стоит. Если что-то в этом хрупком антропо-этноценозе нарушится, проблемы посыплются по принципу домино. Все зависит от того, как осуществляется контроль над социальным пространством. Если мигранты не нарушают то, что называется укладом жизни местного населения, если они не захватывают ключевые посты, не покушаются на женщин, то их принимают, конфликта нет. Но как только нарушается равновесие системы, немедленно возникает конфликт. И развиваться он может очень остро. Знаете, здесь как в семье: если в смешанном браке все идет хорошо и люди любят друг друга, то они никогда не вспоминают о принадлежности к разным культурам. Но если возникла трещина, тема «разности» сразу выходит на поверхность. И виноватыми оказываются, условно говоря, не мужчина или женщина, а татарин или грузинка.
Что касается нашего региона, то Урал можно назвать эталонным краем — у нас хорошо сбалансированы национальные и межнациональные интересы. Во многом это связано с тем, что здесь удобное географическое положение. Горы, пусть даже невысокие, дают возможность создавать относительно автономные поселения. Это правило действует везде — в Альпах, на Кавказе, на Алтае. В отдельных долинах живут небольшие сообщества. Ландшафт располагает к тому, чтобы здесь существовали проходные потоки — трансмагистральные, и в то же время существуют ниши, служащие убежищами. Не случайно здесь укрывались старообрядцы, мигранты с Волги и из других мест России. К тому же наш край богат ресурсами.
Урал со времен палеолита был местом сосуществования различных этнических групп. Люди тысячелетиями привыкали жить вместе, у них возникла своя система этнодипломатии. Если выехать в Красно-уфимский район, вы найдете поблизости друг от друга марийское, татарское и русское села. Люди молятся разным богам, но они научились мирно жить под одним небом. У них, как правило, есть «бабушкины» рецепты — как ездить на праздники друг
к другу, как принимать гостей. Опыт Урала бесценен. Это толерантность не по приказу, не по книжкам, а по собственному опыту. Но была у нас и Сагра. Уладили, конечно, но пришлось действовать жестко. Хорошо, когда острая ситуация не превращается в опухоль. Здесь, как в медицине, действует принцип — не навреди. Вообще, национальными вопросами должен заниматься профессионал. И когда власть говорит, что у нас все благополучно, хочется посоветовать — так используйте уникальный опыт как бренд. Если у нас такая школа межнациональных отношений с древности, так нужно научиться извлекать из этого пользу, понять и научиться. Уральцы, кстати, достаточно небрежны к себе в смысле брендин-га. Некогда присмотреться к себе, поднять свою оценку и самооценку.
— Власть прислушивается к мнению ученых? Участвуете ли Вы в принятии решений, касающихся межнациональных отношений?
— Прислушивается. Скоро будет важное совещание под эгидой губернатора — московские специалисты привезут сюда рецептуру мониторинга межнациональных
конфликтов. У нас есть структуры, которые ответственны за работу в сфере межнациональных отношений. Другое дело, что они не так стабильны, как хотелось бы, и недостаточно хорошо укомплектованы профессиональными кадрами. Возможно, они действуют не с таким размахом, как, допустим, в Татарстане. Там никому не надо объяснять, какое значение имеет, например конгресс антропологов и этнологов. Здесь другие приоритеты. Я бы порекомендовал властям более внимательно относиться к вопросам межнациональных отношений. Страусиная позиция до добра не доведет, а многие чиновники боятся темы этнич-ности, предпочитая ее игнорировать: нет этничности — нет проблемы. Между тем в этнической культуре и в богатстве этнических культур состоит одно из конкурентных преимуществ России, не говоря уже о том, что они украшают своим многообразием нашу жизнь. Этничность может быть и демоном, и ангелом. Чтобы быть с ней в ладах, нужно ее ценить и хорошо знать.
Беседовала Ольга Иванова
«БОГАТСТВО ЭТНИЧЕСКИХ КУЛЬТУР -ОДНО ИЗ ГЛАВНЫХ КОНКУРЕНТНЫХ ПРЕИМУЩЕСТВ РОССИИ»
А.В. Головнев, доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАН,
главный научный сотрудник Института истории и археологии УрО РАН, главный редактор академического журнала «Уральский исторический вестник», член Международного союза антропологических и этнологических наук (IUAES), Международного совета антропологических ассоциаций (WCAA), Международной арктической ассоциации социальных исследований (LASSA). Президент Ассоциации антропологов и этнологов России (2013—2015 гг.).
Президент Российского фестиваля антропологических фильмов и Кочующего северного кинофестиваля
В июле 2015 года в Екатеринбурге состоялся XIКонгресс антропологов и этнологов России. Организаторами этого крупнейшего форума, привлекшего более полутора тысяч исследователей из России и 30 стран мира, стали Ассоциация антропологов и этнологов России, Институт истории и археологии УрО РАН, Уральский федеральный университет, Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН и правительство Свердловской области. Главная тема конгресса — «Контакты и взаимодействие культур». В ее русле обсуждались проблемы мониторинга межэтнических отношений, создания образа территории (брендинг и конструирование имиджа), этнологического образования, трансграничья и этноперекрестков. В этом году — впервые — конгресс антропологов был совмещен с фестивалем антропологических фильмов, благодаря чему форум получился более насыщенным и динамичным. Подробнее об этом событии мы попросили рассказать его главного вдохновителя и организатора, президента Ассоциации антропологов и этнологов России, доктора исторических наук, профессора Андрея Владимировича Головнева. Он считает, что Урал можно назвать эталонным краем — здесь хорошо сбалансированы национальные и межнациональные интересы. Уральцы
толерантны не по приказу, не по книжкам, а по собственному опыту. В этнической культуре и в богатстве этнических культур состоит одно из главных конкурентных преимуществ России. Ключевые слова: этничность, национальность, этнос, исторический материализм, межконфессиональные отношения, фестиваль антропологических фильмов, миграция, гендерные исследования, быт и культура народов, социальные отношения, социальная система.
"THE WEALTH OF ETHNIC CULTURES IS ONE OF THE MAIN COMPETITIVE ADVANTAGES OF RUSSIA"
A.V. Golovnev, Doctor of History, Professor, Corresponding member of RAS, leading researcher of Institute of History and Archeology of Ural branch of RAS, editor in chief of the journal "The Ural Historical Bulletin", member of International Union of anthropological and ethnological sciences (IUAES), World Council of Anthropological Associations (WCAA), International Arctic Social Sciences Association (IASSA). The president of Association of Anthropologists and Ethnologists of Russia (2013-2015).
The president of Russian festival of anthropological films and "Nomad north film festival".
On July, 2015, in Yekaterinburg XI Congress of anthropologists and ethnologists of Russia took place. This is a large-scale forum with the audience more then 1500 researchers from Russia and 30 countries; the organizers of this event were Association of anthropologists and Ethnologists of Russia, Institute of History and Archeology of Ural branch of RAS, Ural Federal University, N.N. Miklukho-Maklai Institute of Ethnology and Anthropology and Sverdlovsk oblast government. The main topic of the congress is "Contacts and interaction of cultures". The discussed topics are the problems of monitoring of inter-ethnic relations, creation of a territory's image (branding and construction of image), ethnologic education, transboundedness and ethnic crosses. It is the first time when the congress of anthropologists was combined with the festival of anthropologic films, and due to this fact the congress was informative and dynamic. About the details of the event we asked Andrey Vladimirovich Golovnev, the main inspirer and organizer, the president of Association of anthropologists and ethnologists of Russia, Doctor of History and Professor. He believes that the Urals can be called a model region; there are well-balanced national and international interests. The people of Ural region are tolerant not because of command or any books, but by their own experience. The ethnic culture and wealth of ethnic cultures are the base for one of advantages of Russia.
Key words: ethnicity, nationality, ethnos, historical materialism, inter-confessional relations, the anthropological film festival, migration, gender studies, life and culture of people, social relations, social system.
