CC BY
17Блеск и нищета
концепции
сдерживания
Игорь Истомин
И.А. Истомин - кандидат политических наук, доцент кафедры прикладного анализа международных проблем, ведущий научный сотрудник Центра перспективных американских исследований МГИМО.
001: 10.31278/1810-6439-2022-20-2-158-164
Нагнетание напряжённости вокруг Украины возобновило торг России и Запада и вернуло во внешнеполитические дискуссии проблему балансирования на грани войны. Нарастание военной активности в Европе наметилось после событий 2014 г., но в 2021-м её политический вес качественно возрос1. С обеих сторон звучат предупреждения о серьёзности положения и рисках возможного столкновения. Налицо все издержки междержавной конкуренции, которые политики и эксперты успели позабыть за десятилетия стратегического покоя.
Новая повестка оживила разговоры об интеллектуальном наследии кризисов холодной войны, логику которых нынешняя ситуация во многом воспроизводит. Обращение к нему тем более заманчиво, что неизменными остаются многие обстоятельства, определявшие положение дел в Европе во второй половине XX века. В первую очередь речь о биполярной конфигурации регионального порядка. По итогам объединения Германии, распада Вар-
1 О предшествующем витке наращивания военной активности см.: Frear T., Kulesa L., Kearns I. Dangerous Brinkmanship: Close Military Encounters Between Russia and the West in 2014 // European Leadership Network. 10.11.2014. URL: https://www.europeanleadershipnetwork. org/policy-brief/dangerous-brinkmanship-dose-military-encounters-between-russia-and-the-west-in-2014/ (дата обращения: 16.02.2022).
шавского договора, расширения НАТО фронтир противостояния сместился на восток. Вместе с тем, как и ранее, ось конфликтности строится по линии противоречий Москвы и Запада.
ВЫХОДЯ ЗА РАМКИ АНЕКДОТА
История не повторяется дословно, а значит поиск прямых аналогий - верная дорога к просчётам. Показательно, что и в холодную войну ни одно обострение не воспроизводило в точности предыдущие. Каждое имело специфические причины, динамику, неодинаковые результаты, даже если наследовало географическую локализацию (как, например, было с берлинскими кризисами). Подобные различия заставляют осторожно относиться к попыткам провести параллель между текущими событиями и каким-либо эпизодом из прошлого, даже с пресловутым Карибским кризисом. Тем более что октябрь 1962 г. при обилии открытых архивных материалов всё больше обрастает мифологемами, затмевающими его реальное значение.
Тем не менее было бы расточительным игнорировать накопленный опыт, не попытавшись извлечь из него уроки. Вопрос в том, что именно взять из багажа прошлого. История свидетельствует -политические лидеры по большей части ошибочно интерпретируют её наказы, а их выводы порождают обманчивую убеждённость в собственной правоте2. Так, кризисы, предварявшие Первую мировую войну, уверили Берлин и другие европейские столицы, что непреклонная демонстрация решимости заставляет оппонентов уступать. Летом 1914 г. этот урок подтолкнул их наращивать давление, игнорируя остававшиеся резервы дипломатического урегулирования3.
Более продуктивный путь обращения с прошлым - сопоставление множества случаев конфронтационного балансирования, охватывающих различные исторические эпохи, поиск схожих черт, их объединяющих, и проверка формулируемых обобщений на
2 Cm.: Neustadt R.E., May E.R. Thinking in Time: The Uses of History for Decision-Makers. New York: Free Press, 1986. 352 p.
3 Stein A. Respites or Resolutions: Recurring Crises and the Origins of War. In: R.N. Rosecrance, S.E. Miller (Eds.). The Next Great War? The Roots of World War I and the Risk of US-China Conflict. MIT Press, 2014. P. 13-23.
новом фактическом материале. Этот способ уже более полувека используют специалисты в области стратегических исследований. Вместо того, чтобы напрямую выискивать ответы на вопросы текущей политики среди частных примеров, они работают над общей теорией сдерживания, объясняющей кризисные взаимодействия соперничающих государств.
СДЕРЖИВАНИЕ КАК ВОЛЯ И ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Американская стратегическая мысль далее других продвинулась в разработке концепций и моделей сдерживания. С 1960-х гг. над этой задачей билась плеяда выдающихся экспертов - Гленн Снай-дер, Томас Шеллинг, Грэм Аллисон, недавно ушедшие из жизни Роберт Джервис и Роберт Пауэлл4. Нынешнее обострение в отношениях с Россией даёт повод вашингтонским стратегам достать с полки фолианты этих классиков. Впрочем, многие выводы, сформулированные в их книгах, не имеют национальной привязки, представляя интерес не только для адептов внешней политики США, но и для её критиков.
Ключевое положение теории сдерживания связывает исход международных кризисов со сравнительной готовностью сторон к возникающим рискам, а не с их материальными возможностями. По сути, оно нивелирует широко обсуждаемую разницу в соотношении экономических и военных потенциалов России и Запада. Утверждения Москвы об экзистенциальной угрозе национальной безопасности звучат более убедительно, чем отсылки Соединённых Штатов и НАТО к положениям Вашингтонского договора, принципу «открытых дверей» или праву государств выбирать союзы. Сама пространственная локализация конфликтности побуждает даже западных лидеров признавать меру российской решимости.
При этом представители стратегических исследований указывают также на асимметрию между удержанием оппонента от
4 Snyder G.H. Deterrence and Defense. Princeton: Princeton University Press, 1961. 306 p.; Schelling T.C. Arms and Influence. New Haven: Yale University Press, 1966. 336 p.; Graham A. Essence of Decision: Explaining the Cuban Missile Crisis. Boston: Little, Brown, 1971. 338 p.; Jervis R. Perception and Misperception in International Politics. Princeton: Princeton University Press, 1976. 544 p.; Powell R. Nuclear Deterrence Theory: The Search for Credibility. Cambridge: Cambridge University Press, 1990. 230 p.
нарушения статус-кво (deterrence) и принуждением его отступить с уже занятых позиций (compellence). Добиться последнего труднее на порядок - ввиду силы политической инерции. Выдвинутые Россией в конце 2021 г. требования предполагают именно откат НАТО как в политическом, так и в военном смыслах. Добиваясь пересмотра «бухарестской формулы», обещавшей Киеву эвентуальное членство в блоке, или свёртывания военной инфраструктуры, возводившейся десятилетиями, Москва ставит задачу повышенной сложности.
Актуальным представляется и вывод, что в балансировании на грани войны преимущество обретает сторона, совершающая «предпоследний шаг к эскалации». Она ставит оппонента перед двумя неугодными сценариями: перейти от политического противостояния к военному столкновению (которого хотелось бы избежать) или пойти на уступки. Подогревавшаяся администрацией Джозефа Байдена истерика о неминуемой российской агрессии, видимо, должна была подвести Москву именно к подобной дилемме.
ЭТЮДЫ ИНТУИТИВНОГО РЕАГИРОВАНИЯ
На фоне теоретических штудий западных коллег отечественные достижения в осмыслении проблем сдерживания скромнее. Сказывается приверженность наших специалистов историко-синкре-тическому мышлению в противовес западному аналитико-дедук-тивному сознанию5. Для российской исследовательской школы характерна ориентация на углублённое погружение в фактуру во взаимосвязи с предшествующим и последующим контекстом, соединённая со скепсисом по поводу широких обобщений. Такой подход способствует установлению научной истины, но менее пригоден для инструментализации опыта прошлого в прикладных целях.
Кроме того, осмысление сдерживания в России отдано на откуп военным специалистам. Последние логично фокусируются на композиции сил и средств, обеспечивающих отпор вооружённой
5 О различиях в стилях мышления см.: Нисбетт Р., Пенг К., Чой И., Норензаян А. Культура и системы мышления: сравнение холистического и аналитического познания // Психологический журнал. 2011. Т. 32. N0. 1. С. 55-86.
агрессии6. Такой ракурс оставляет в тени политико-психологическое измерение стратегических взаимодействий, занимающее центральное место в зарубежной теории сдерживания. Как показали события начала этого года, реальные потенциалы порой не столь важны в сравнении с проекциями в сознаниях лидеров. Впрочем, и отечественные гражданские эксперты, признающие, что сдерживание происходит «в головах», тесно увязывают его с ядерной тематикой, оставляя за скобками более широкий контекст конкуренции7.
Невзирая на пробелы в отечественном теоретизировании, официальная Москва нередко демонстрирует рефлексивное воспроизводство моделей, описанных классиками стратегических исследований. Так, ошеломлённые гадания западных контрагентов относительно выбранного Россией момента для выдвижения своих требований отсылают к концепции рациональной иррациональности, связывающей обретение переговорной силы с продуцированием неопределённости для оппонентов.
Мастером такой политики был американский президент Ричард Никсон, обладавший репутацией «самого сумасшедшего парня за дипломатическим столом». Ранее её же исповедовал советский лидер Никита Хрущёв. Его порывистые шаги и экспрессивная риторика породили кризисы, принудившие США выстраивать диалог с Советским Союзом. Впрочем, они же привели и к закату политической карьеры Хрущёва, вызвав недовольство внутри советской элиты волюнтаристским стилем руководства. Этот пример явственно демонстрирует - государственным лидерам в стратегических комбинациях стоит закладывать объём непредсказуемости, который вынесут не только зарубежные конкуренты, но и внутренняя аудитория.
6 См., например: Василенко В.В., Кузнецов В.И., Ролдугин В.Д. Теория сдерживания: возможности концептуальных моделей // Военная мысль. 2004. N0. 10. С. 76-80; Гареев М.А. Проблемы стратегического сдерживания в современных условиях // Военная мысль. 2009. N0. 4. С. 2-9; Печатнов Ю.А. Анализ отечественных и зарубежных подходов к разработке концептуальных моделей силового стратегического сдерживания // Вооружение и экономика. 2011. N0. 2. С. 31-38; Стерлин А.Е., Протасов А.А., Крейдин С.В. Современные трансформации концепций и силовых инструментов стратегического сдерживания // Военная мысль. 2019. N0. 8. С. 7-17.
7 Арбатов А.Г. Десять апорий нашего времени. Теория и практика ядерного сдерживания // Полис: политические исследования. 2021. N0. 4. С. 88-111.
ПРЕДЕЛЫ ИГР РИСКА
Миссией стратегических исследований, собственно, и является поиск оптимального баланса в управлении рисками, порождаемыми игрой на грани фола. Признавая достижения теоретиков в генерации соответствующих формул, невозможно игнорировать пробелы в их аргументации, побуждающие относиться к имеющимся наработкам с большой аккуратностью. Несмотря на опыт обобщения обширного исторического материала, предположения относительно успешности стратегий принуждения оппонента строятся на зыбкой почве.
При оценке результатов сдерживания мы можем обосновано судить лишь о провалах, что сильно ограничивает репрезентативность выводов. Если оппонент пересёк обозначенные «красные линии», стратегия, очевидно, не сработала. Однако их неприкосновенность сама по себе не свидетельствует об успехе сдерживания. Она может объясняться не столько трепетом противоположной стороны перед угрозами и силовыми демонстрациями, сколько изначальным отсутствием агрессивных намерений. Примеры фантомных триумфов занимают не последнее место в рейтингах искусного балансирования.
Среди таковых - назойливое бахвальство НАТО успехами в защите Запада от советской угрозы. Как указывал отечественный специалист Николай Косолапов, предотвращение прямых военных столкновений между блоками во второй половине XX века обеспечивалось, прежде всего, дефицитом побудительных мотивов, а не мастерством сдерживания8. Неспособность отличить случаи стратегического безразличия от реальных угроз ведёт к напрасным материальным и политическим издержкам. Рассмотрение ситуации в логике сдерживания способно порождать враждебность там, где она прежде отсутствовала.
Одержимость проблематикой сдерживания и балансированием на грани войны создаёт и более капитальный вызов. Она сводит внешнюю политику к тактическому реагированию на меняющуюся конъюнктуру, концентрируя внимание на сиюминутных задачах. При этом ориентация на разруливание частных обострений отвле-
8 Косолапов Н.А. Пороговый уровень и вероятность конфликта США с Россией // Международные процессы. 2008. Т. 6. N0. 3. С. 15-25.
кает от более широкой картины, в рамках которой долгосрочная значимость международных кризисов неочевидна. Недаром французский историк Фернан Бродель утверждал, что «события - это пыль», и призывал следить за макропроцессами.
Ставший ныне модным опыт холодной войны в полной мере подтверждает эту мысль. Так, в ходе острых столкновений 1940-х -1950-х гг. Москва неизменно уступала Вашингтону, что не помешало ей достигнуть паритета с США. Динамизм советского общества с лихвой компенсировал издержки хрущёвского волюнтаризма. Показательно и завершение биполярной конфронтации, исход которой определялся не разрешением какого-то кризиса, а усилившимся разрывом в конкурентоспособности социалистической и капиталистической моделей. Советский Союз фактически добровольно вышел из гонки, так и не воспользовавшись накопленным арсеналом сдерживания.
Таким образом, само название «стратегические исследования» порождает основания для заблуждений. При всей интеллектуальной занимательности анализа кризисного балансирования не стоит преувеличивать его места в международно-политическом соперничестве. Соответственно, и нынешняя ажитация вокруг Украины не должна заслонять того, что обеспечение российских интересов в долгосрочной перспективе будет зависеть не от искусности дипломатического маневрирования, не от желанных западных гарантий (если получится их заиметь) и даже не от степени военного успеха,, а от фундаментальных параметров национальной конкурентоспособности. Вероятно, это главный исторический урок, который нам необходимо усвоить.
