CC BY
116Мы продолжим анализ полученных данных. Предстоит детально проанализировать, какие изменения в системе образования наиболее выражены с точки зрения большинства руководителей школ? Как можно оценить отмеченные изменения? В какой мере происходящие изменения зависят от руководителей школ? Какие ограничения в принятии управленческих решений существуют сегодня, и как директора школ принимают решения в условиях этих ограничений?
литература
1. Волков В. Н. Методология научных исследований управления школой в условиях концептуальных изменений в образовании // Управление образованием: теория и практика. 2016. № 2. С. 24-35.
2. Волков В. Н. К проблеме исследования изменений в школьном образовании // Вестник Череповецкого государственного университета. 2016. № 3. С. 75-81.
3. Гришина И. В., Волков В. Н. К вопросу изменений в управлении школой под влиянием концептуальных изменений в образовании: взгляд директора школы // Тенденции развития образования: сб. ст. по материалам XIV Междунар. науч.-практ. конф. (Москва, 15-17 февраля 2018 г.), 2018.
4. Гришина И. В. Управление качеством образования: развитие инновационного образовательного поведения // Управление качеством образования: теория и практика эффективного администрирования. 2018. № 3. С. 7-12.
5. Директор современной российской школы: статистический портрет, система подготовки, практики управления (ч. 1) // Факты образования. М.: НИУ ВШЭ, 2016. Вып. № 5.
6. Директор современной российской школы: статистический портрет, система подготовки, практики управления (ч. 2) // Факты образования. М.: НИУ ВШЭ, 2016. Вып. № 6.
УДК 321.01
Ю. В. Барбарук, А. В. Барбарук
Биополитика как форма власти в современном обществе риска
Yu. V. Barbaruk, A. V. Barbaruk. Biopolitics as a form of power in modern risk society
В данной работе мы ставим своей целью рассмотреть совокупность подходов современных ученых в области социологии, истории, философии и экономики на биополитику как практику и стратегию власти в управлении обществом. Концепция биополитики, ведущая начало от учения Мише-
A set of approaches of modern scientists in the field of sociology, history, hilosophy and economy on biopolicy as practice and the strategy of the power in management of society. The concept of biopolicy starting from Michel Foucault's doctrine hasn't found the theoretical and empirical filling in Russia
Юрий Владимирович Барбарук — научный сотрудник Научно-исследовательского центра «Арктика» Дальневосточного отделения Российской академии наук (г. Магадан), кандидат философских наук.
Анна Владимировна Барбарук — доцент кафедры социологии и философии СевероВосточного государственного университета (г. Магадан), кандидат социологических наук. © Барбарук Ю. В., Барбарук А. В., 2018
ля Фуко, в настоящий момент в России не обрела своего теоретического и эмпирического наполнения. Многие из проанализированных нами подходов до сих пор не представлены в отечественной научной литературе.
Ключевые слова: биополитика; власть; экономика; население; человеческий капитал.
Контактные данные: Ю. В. Барбарук: 685000, г. Магадан, пр. Карла Маркса, д. 24; (4132) 62-84-82; barbaruk@inbox.ru | А. В. Барбарук: 685000, г. Магадан, Портовая ул., д. 13; (4132) 63-00-23; аппа.Ьаг-baruk@mail.ru.
yet. Many of the approaches are still not presented in domestic scientific literature.
Keywords: biopolicy; power; economy; population; human capital.
Contact details: Yu.V. Barbaruk: Karla Mark-sa Ave 24, Magadan, Russian Federation, 685000; (4132) 62-84-82; barbaruk@inbox. ru | A.V. Barbaruk: Portovaya Str. 13, Magadan, Russian Federation, 685000; (4132) 6300-23; anna.barbaruk@mail.ru.
В России тема биополитики только начинает изучаться, в то время как на Западе биополитические взгляды М. Фуко получили широкое развитие преимущественно в постмарксистской критической теории (А. Негри, М. Хардт, П. Вир-но), авторы которой стремились показать наиболее очевидные антагонизмы современной эпохи [1, р. 238-242]. В основном через постмарксистов концепция биополитики стала транслироваться в российское научное поле.
Вслед за Мишелем Фуко мы будем понимать под биополитикой совокупность технологий, механизмов и способов регулятивного воздействия на жизнь человеческих популяций. Французский мыслитель хоть и не создал развернутой теории биополитики, однако его лекции, прочитанные в Принстонском университете и Коллеж Де Франс в 1970-х гг., выразили наиболее важные тенденции современной эпохи, эпохи капитализма, построенного на принципах неолиберальной экономики. Вот уже более 40 лет ученые в области социально-гуманитарного познания продолжают развивать идеи М. Фуко, внося свои дополнения и уточнения в выраженные им идеи [2].
Нашей основной задачей мы видим обобщение взглядов на проблему биополитики как отражаение тех изменений, которые произошли в обществе в связи с его трансформацией в общество информационное и общество риска с новыми принципами социального порядка, социального расслоения и справедливости.
Стоит заметить, что биополитические концепции изначально развиваются на уровне социальной философии. В них присутствует элемент умозрительности, теоретических спекуляций, которые невозможно верифицировать, однако все же можно уловить эпохальные, кардинальные перемены в сфере труда и досуга, медицинских исследований, в способах ведения современной войны, в стратегиях мышления и построения информационного пространства.
В то же время можно обнаружить и другие работы на тему биополитики, выполненные в сугубо прагматическом ключе. Как нам представляется, между этими двумя уровнями не хватает связующего звена, каким может стать именно фундаментальная социологическая теория, посвященная современным способам управления в обществе риска. И основной момент здесь заключается как раз в том, чтобы связать философские категории с практикой повседневной жизни, выработать конкретные эмпирические индикаторы.
Идея биополитики логически и исторически связана с концепцией человеческого капитала, и надо сказать, что М. Фуко в своих лекциях указывал на этот факт. Разница здесь заключается лишь в том, что о человеческом капитале ученые сегодня говорят в контексте прикладных исследований конкретных структур
и организаций, а вопросы биополитики поднимаются на уровне государственного управления [там же].
Идеи биополитики, как уже было сказано выше, наиболее явно артикулируются сегодня представителями левых критических теорий, такими как А. Негри, М. Хардт, П. Вирно. Но само начало этих рассуждений было положено в лекциях М. Фуко, прочитанных им в 1970-х гг. Чаще всего имя М. Фуко связывают с наиболее известными его взглядами на природу дисциплинарной власти. Однако в Принстонском университете он поднял иной вопрос. Власть из дисциплинарной, по его мнению, превращается в скрытую власть биополитическую, которую волнуют более глубокие процессы, нежели просто анатомия человеческого тела. Если для прежней власти объектом выступало индивидуальное тело, то для современной власти объект воздействия — популяция.
Теперь основной механизм власти заключается не в репрессии или подавлении определенных человеческих действий путем дисциплинирования, муштры, а, наоборот, в заботе о собственном теле. В то же время репрессивные практики перемещаются на уровень человеческих сообществ, по отношению к которым активно используются следующие процедуры: статистическое обследование, регулирование рождаемости, смертности, продолжительности жизни и т. д. [там же].
М. Фуко связывает подобные перемены в механизмах осуществления политической власти в том числе и с тем, что меняется взгляд на важность и ценность человеческого труда. Если ранее труд оценивался именно как необходимый процесс для производства ценностей, то в XX в. труд превращается в самодостаточную ценность. Императив современности можно было бы кратко обозначить так: «быть здоровым, чтобы трудиться». У М. Фуко биополитика — это не власть, основанная на дисциплинировании тел, это власть, основанная на их регулировании. Она получает абсолютную легитимацию со стороны управляемых людей. Вмешательство в жизнь самими гражданами сегодня рассматривается как «необходимое» и «полезное». Биополитика, согласно идеям М. Фуко, не ограничена каким-либо местом, у нее нет определенной локализации, она обозначает переход к совершенно иным технологиям управления, не через специфические локации, например госпиталь, а через контроль каждого аспекта повседневной жизни. Биополитика — это дисперсная власть, которая происходит изнутри, а не извне.
М. Фуко говорит преимущественно о двух технологиях биополитики: попытки усилить и предотвратить ослабление жизненных способностей тех, кто составляет человеческую популяцию, то есть обеспечить выживание вида. Вторая технология связана с мобилизацией, индустриализацией, дислокацией, обеспечивающей людям определенные возможности.
М. Фуко также проводит параллель между христианской традицией и биополитикой. Церковное знание давало возможность определенным социальным группам формировать индивидуальную самость. Сегодня подобную роль играют знания, на которых основана биополитика. Именно биополитика в светском обществе регулирует процессы личностного самоопределения. Сегодня она легитимирована интересом сохранения здоровья, благополучия, защиты и безопасности. Биополитика направлена на управление социальным телом через индивидуальные тактики, регулируемые специальными институтами — медициной, психиатрией, семьей и пр.
В отличие от М. Фуко, Дж. Агамбен ищет связь между биополитикой и суверенной властью. Он обнаружил истоки биополитики еще в античности и свел саму ее суть к понятию homo sacer как символа травматизированной субъектив-
ности. Критический ракурс теории Дж. Агамбена направлен на анализ дискриминируемых групп, исключенных из общих правил юрисдикции, подверженных остракизму и пр. Хотя существует определенный риск при таком подходе не заметить другие травматизирующие события, структурирующие повседневное существование, если мы не касаемся подобных случаев явной дискриминации. Плантации, колонии, концентрационные лагеря — это только верхний пласт биополитики [3].
Р. Эспозито использует по крайней мере два термина, касающихся темы биополитики: общность и иммунитет. На его взгляд, М. Фуко не смог ответить на вопрос о том, почему современная биополитика не только не способствует поддержанию жизни, но и вызывает ее разрушение в определенных ареалах. Общность — это не какая-то заранее заданная субстанция, определяемая набором признаков — территориальных, национальных и пр. Общность формируется через обмен, «реципрокность». Реципрокность обеспечивает индивидуальную самость в сообществе. Иммунизация необходима для выживания в сообществе, это очевидно, но только в современных условиях она конституирует особое социальное существование как в большей мере интимное чувство, нежели нечто внешнее, связанное с понятием должного [там же].
Согласно взглядам Р. Эспозито, биополитика заключается в попытках утвердить и расширить возможность жизни, чтобы защитить ее против разрушения, и делает все, чтобы этого разрушения не случилось. Не власть реализуется через жизнь, а жизнь становится возможной благодаря власти. Дискурс травмы необходим для того, чтобы мобилизовать возможности для преодоления травмы, чтобы запустить технологии биополитического управления. Этот процесс работает изнутри, через самость, через «я», через постоянную репетицию травматизирующих событий, их проигрывание. В современном обществе наблюдается кризис иммунизации, когда система иммунизации замыкается на самой себе и в итоге порождает все более новые виды опасностей (например, загрязнение). Таким образом, по мнению ученого, власть сообщества реализуется через экспансию связей, а власть иммунизации и биополитики — через нарушение личных границ, обусловленное какими-либо травматизирующими событиями.
Некоторые ученые сегодня говорят уже даже не о биополитике, а, скорее, о биоэкономике, точнее, даже о политической экономии тела, что было упущено в работах М. Фуко. По мнению Т. Лемке [4], М. Фуко упустил тот момент, что сегодня жизнь во многом коммерциализирована и представляет собой динамический процесс, а не статичный набор некоторых биологических признаков. Так, С. Реджен вводит понятие биокапитала и утверждает, что биологические науки формируют новую форму капитализма, который держится на надеждах и ожиданиях населения, капитализма, ориентированного на прибыль в будущем от эксплуатации идей общественной безопасности, сохранности здоровья и жизни [там же, р. 191].
М. Надисан [5, р. 35-42] говорит о том, что финансовый кризис является неотъемлемым компонентом развития западного капитализма. Элементы биополитики, как утверждает автор, присутствовали и в кейнсианской модели, что выражалось в перемещении трудовых ресурсов, представлявших собой источник роста экономики. Сегодня жизнь человеческих популяций — это в первую очередь условие «бесперебойного» потребления и, одновременно, очевидная угроза для состояния биосферы. Из того и из другого одновременно современный капитализм извлекает немалую прибыль. Именно потенциальные угрозы делают возможным существование западной капиталистической системы и постоянное наращивание
капитала, даже несмотря на то, что на уровне отдельных экономик могут наблюдаться явные негативные тенденции.
По мнению ученого, сегодня можно наблюдать интеграцию власти в финансовые институты, что и характеризует современную биополитику. Возникли новые формы создания, накопления, сохранения богатства, выходящие за рамки материального производства. Речь идет о возникновении новой формы капитализма — транзактного. Транзактный капитализм не нуждается в рабочей силе, поскольку благосостояние в нем увеличивается благодаря товарообороту цифровой продукции, циркулирующей на уровне глобальных финансовых институтов. Смысл в том, что в новой экономике население вовлечено в сектор услуг либо высокооплачиваемый, либо, наоборот, низкооплачиваемый. Соответственно, чтобы подтянуть их зарплаты до нужного уровня, приходится активизировать рынок финансов через систему кредитования, увеличивая тем самым долг. В реальности, как утверждает автор, зарплата и социальное положение рабочего класса неумолимо снижается последние 30 лет, но при этом растет благодаря кредитам демонстративное, показное потребление. В современной экономике риск при производстве товаров и услуг становится основой для ценообразования, закладывается в стоимость. Финансовые фирмы, а также фирмы, специализирующиеся на кредитовании, «заботятся» о безопасности в будущем, выпускают продукты, которые должны защитить население от возможных потерь, угроз и т. д. При этом представители финансовых институтов западного капитализма оказываются в выигрыше, обогащаясь преимущественно на спекуляции «долгом» [там же, р. 44-46].
В современной форме капитализма накапливаемая развитыми странами задолженность трансформируется в индивидуальные риски. Кроме того, должный уровень экономического развития удается поддерживать и увеличивать в западных обществах исключительно за счет урезания социальных программ в развивающихся странах, иными словами, за счет некрополитики. Некрополитика тесно связана с биополитикой. Обе они становятся фактором социального расслоения современного общества в глобальном масштабе, где благополучные западные страны озабочены культивацией жизни за счет исключения человеческих популяций в других частях мира.
М. Надисан приходит к заключению, что виртуальный транзактный капитализм далек от принципов поддержания жизни. То, о чем говорил М. Фуко в своих лекциях более 40 лет назад, сегодня теряет свою актуальность. Если с XVIII столетия развитие капитализма зависело преимущественно от уровня потребления и производства продукции, а значит, и от жизнеспособности человеческих масс, то сегодня тренды изменили свою направленность. Транзактный капитализм ориентирован на интересы отдельных групп людей за счет постоянного роста внешних и внутренних угроз [там же].
Исследователи по вопросам биополитики, К. Уолдби и М. Купер, пишут про то, как женщины в развитых странах не хотят рожать, ставя своим основным приоритетом экономическую безопасность и определенность в будущем. В то же время это входит в противоречие с интересами государств-наций, в которых рабочая сила не возрастает в долевом значении, при этом растет количество пенсионеров, озабоченных собственным благополучием и имеющих хронические заболевания. Ранее, как пишет автор, когда биополитика осуществлялась на уровне национального государства, существовала система социальной защиты, действовала кейнсианская модель экономики, фордистская модель труда, которая характеризовалась некоторыми важными признаками (например, специализация труда в семье, полноценное материнство и т. д.). Сейчас социальная защита ста-
новится все менее распространенной, а забота о поддержании здоровья и жилищных условиях при этом — все более дорогим удовольствием, что стимулирует рост богатства определенных социальных групп, которые спекулируют на рынке жилья и на инвестициях в данной сфере. Доход в семьях развитых стран уменьшается, трудовая деятельность диверсифицируется, поскольку уже оба родителя активно вовлекаются в зарабатывание денег. По мнению К. Уолдби и М. Купер, происходит «финансизация» повседневной жизни [6].
Если репродукция ранее находилась под контролем государства, то сегодня ее регулирует глобальный бизнес, в связи с чем женщины чаще думают об экономической безопасности семьи, если решаются родить ребенка. Происходит «маркетизация» витальности, которая выражается в двух основных формах: развитие репродуктивных технологий и регенеративная медицина (эксперименты с зародышами, пересадки органов и т. д.).
Сегодня, по мнению ученых, мы можем наблюдать глобализацию рынка биотехнологий, в результате чего возникают бифуркационные процессы в сфере реализации репродуктивного потенциала женщины. Так, например, неспособные к зачатию женщины заводят детей от доноров, которыми чаще всего выступают женщины из бедных стран, лишающиеся в результате манипуляций со здоровьем своей фертильности. Глобальный рынок устроен так, что наиболее выгодные условия для компаний, занимающихся разработкой биотехнологий, находятся в развивающихся странах, откуда активно формируется штат доноров. Причем возникает явление «репродуктивного» туризма, когда эти доноры перемещаются в страны, близкие к Западной Европе, где есть возможность заработать деньги на своем репродуктивном здоровье. Для некоторых женщин торговля своими яйцеклетками и репродуктивный труд, связанный с собственным телом, становится основным источником заработков. В то же время в самих странах Западной Европы этот сектор биотехнологий регулируется достаточно жестко, под правовой и этической защитой находятся как реципиенты, так и сами доноры. В отличие от них женщины из бедных стран, попадая в теневой сектор подобных услуг, оказываются подвержены различным рискам, связанным с вмешательством в репродуктивный цикл. Например, если ради быстрого созревания яйцеклеток им необходимо проводить специальные гормональные процедуры, имеющие множественные негативные побочные последствия, в том числе и для фертиль-ности женщины.
Р. Херринг, исследователь из США, также рассматривает биополитику в контексте деятельности транснациональных корпораций. Современные капиталисты занимаются созданием монополий на определение риска и его контроля, навязывают свою политику мелким предпринимателям из развивающихся стран, таких как Индия или Китай [7].
А.-М. Муртола рассуждает о биополитике в рамках франкфуртской критической мысли. Она отмечает, что сегодня современный капитализм основан не на производстве товаров, а на производстве опыта. Мы потребляем не кофе или зубную пасту, мы потребляем особый опыт в своей жизни, связанный с потреблением кофе или зубной пасты. Соответственно, придается большое значение человеческой витальности, теперь она становится центром управления и источником накопления капитала. Капиталисты эксплуатируют жизненные ресурсы, за счет них обогащаются. Бизнес ушел сегодня далеко за рамки материального производства, в сферу производства информации, знания, умений. Рабочий стал неотъемлемой частью самого производственного процесса, он продукт этого процесса. В свое время, когда в 1970-х гг. поднималось рабочее движение в Италии, как утверждает исследователь, основной его идеей было именно то, что рабочие
достаточно независимы и смогут существовать без капитала, а вот капитал без людей существовать не сможет. Все основывалось на идее, что без человеческого труда невозможно будет произвести ни один товар в мире. Но поскольку теперь производится не товар, а именно впечатление, производимое на тело, то именно биополитика становится инструментом эксплуатации рабочего класса. О том, что сейчас под контролем находится жизнь человека в целом, все витальные процессы, говорит то, что постепенно исчезает четкое деление сфер существования, например, на сферу работы и досуга, сферу потребления и производства, происходит «миксация» всех составляющих [8].
Биополитика и биоэтика — еще один способ проблематизировать тему управления человеческими ресурсами в современном обществе. Так, Дж. Пэрри в своей работе поднимает вопрос об озабоченности современного политического дискурса проблемами биоэтики, которая сегодня все более рассматривается как вопрос политики. Ученые исследуют на примере дискуссии относительно эвтаназии в законодательстве американского общества о том, как политика вторгается в жизнь отдельно взятого гражданина. Она начинает регулировать вопросы жизни и смерти. Бывают случаи, когда современное государство не дает человеку возможности выбирать, даже если поддержание жизни в той или иной конкретной ситуации уже не имеет смысла [9].
Дж. Пэрри применил биополитический анализ к исследованию роли политической власти в регулировании болезней и управлении смертью. «Мы политики для собственного биологического тела», — пишут авторы. На примере того, как интерпретируется жизнь на уровне власти, становится ясно, что она ассоциируется исключительно с биологической составляющей, когда речь идет об отношении к эвтаназии или абортам. Появляются целые общественные организации, целью которых становится защита такой жизни. Клонирование, эксперименты над зародышами превращаются в проблемы биоэтики и политики. Законодательство, государство, личность, религиозные группы, общественность — все активно втягиваются в дискуссии по поводу тела и жизни [там же].
Еще один срез исследований связан с биополитикой как механизмом борьбы с угрозами. П. Вермюлен свой основной вопрос формулирует так: связана ли эскалация насилия в современном обществе с биополитикой, при всем том что уже активно пропагандируются и продвигаются технологии по обеспечению безопасности населения и поддержанию жизни? Автор статьи утверждает, что опасности, риски и травмы становятся сегодня основой для конструирования индивидуальной идентичности. После событий 11 сентября постоянно появляются новые формы насилия, которые раскручивают витки травматизации и становятся базой для воспроизводства подобных событий. Биополитика заключается в политизации травмы [3].
Л. Браун, дискутируя с Дж. Агамбеном, утверждает, что травматизирую-щий момент может касаться не только индивидуальных тел на уровне физического принуждения и насилия, но и на уровне духа. Травмы сейчас перекочевывают из колоний в метрополии. Объект насилия сегодня не житель колонии, а представитель среднего класса, проживающий где-нибудь в Швеции, чья жизнь регулируется принципами максимизации и оптимизации ресурсов [там же].
Травма играет ключевую роль в коллективной и индивидуальной субъекти-вации. Ученые рассуждают о травме не потому, что вырос уровень этичности и ответственности, сознательности, а потому что политика стала строиться на травматизации и на все большем статистическом учете потерь, травм и т. д.
М. Зельцер ввел понятие «культура раны», в которой связи между «самостя-ми» и между самостью и обществом разворачиваются под все более усиливающимся воздействием со стороны переживания боли. Автор считает, что утверждение публичной сферы ныне невозможно помыслить без формирования травма-тизирующих событий [там же].
Д. Моллер рассматривает проблему новой стратегии войны в эпоху неолиберализма и утверждения принципов биополитики. Сегодня, в силу того, что главным условием развития экономии становится поддержание жизни, одним из способов ведения боевых действий становится уничтожение потенциальных или реальных угроз, причем угроз, имеющих конкретную локализацию и конкретное социальное воплощение. Война направлена теперь на поражение определенных целей. Фокус интереса на войне, таким образом, смещается от реальных угроз к потенциальным рискам. Соответственно, любой может стать объектом контроля, наблюдения и наказания. Автор, в частности, рассматривает беспилотники, которые используются для контроля не над индивидуальными телами, а, скорее, над популяцией в целом. Причем популяция из чего-то материально существующего превращается в набор данных, собранных на компьютере и посчитанных. Жизнь реальная превращается в жизнь информационную [10].
М. Диллон задается вопросом о том, что излишняя охрана, бесконечная тяга к безопасности может ограничивать личные возможности, потенциал, амбициозность, смелость людей. Безопасность рассматривается не как просто часть политического дискурса, а как основной принцип воспроизводства системы в целом. Безопасность сегодня является конститутирующей основой государственной и частной жизни. Через дискурс безопасности дискурс войны трансформируется в дискурс сохранения порядка, где современная ситуация мира есть простое продолжение попыток воспроизвести политический порядок, как внутренний, так и внешний [11, р. 789-791].
Долгое время, как считает автор, дискурс безопасности определялся транд-цендентными целями существующего божественного порядка. Теперь он определяется фактическими угрозами. Современная политика безопасности ориентирована сама на себя. Иными словами, если Библия предлагала нам совершенно определенный конец истории, так называемую последнюю вещь, «эсхатон», то в реалиях современного времени политика безопасности оперирует бесконечно возможными вариациями конца истории. Временный политический порядок держится на идее временного разрушения этого порядка в будущем. Современный «эсхатон», как заключает ученый, это индивидуальная жизнь, подвергаемая рискам быть завершенной. Мы не ушли далеко от христианской эпохи с ее эсхатологической легитимацией действий, изменилось внутреннее содержание.
Медийность, «мягкость», эстетичность являются сутью современной биополитики. Так считает Э. Свиффен. Автор говорит о том, что концепция биополитики, утверждающая ценность жизни, тесно переплетается с принципом гегемонии, универсальности. В обществе потребления требуется большая активность со стороны граждан, их участие в экономической и политической легитимации, поэтому необходима и биополитика. Сегодня гегемония дает возможность проявления оппозиции. Гегемонические дискурсы во многом порождаются культурной дифференциацией.
Власть и гегемония в современном обществе стали совершенно иными. Ученые говорят даже о постгегемонии. Если при старой форме культура как поле ценностей чаще всего выступала субъектом критики власти, то сейчас власть растворилась в самой культуре. Автор считает, что дифференциации в человеческих
популяциях в современных условиях становятся основой для реализации био-плитики — биополитики различий [1].
Р. Митчелл, рассматривая концепцию биополитики М. Фуко, раскрывает собственное понимание популяции. Автор пишет, что вплоть до XVIII в. среди ученых преобладал взгляд на человеческую популяцию как на набор элементов, одноликих и однообразных. Это вполне соответствовало периоду утверждения суверенной власти, для которой популяция оставалась лишь безликой массой. На смену суверенности как форме власти пришла власть дисциплинарная. Подход к пониманию популяции стал меняться. Постепенно речь стала идти о том, что популяции образуют индивидуальные тела, и управление ими является главной целью властного воздействия. Венчает весь процесс развития форм власти историческое утверждение биополитики в ее современном варианте, охватывающем послевоенный период XX в. [12].
По мнению ученого, основой человеческой популяции являются именно индивидуальные различия, которые, связываясь между собой, создают спектр возможностей и угроз для развития популяции как целого. Р. Митчелл анализирует популяцию как своего рода «медийную» реальность, в которой он выделяет по меньшей мере три аспекта: взаимодействие индивидуальных тел, которое приводит к развитию популяции как коллективного тела; второй медиум — это статистические обследования индивидуальных тел, через которые представляются популяции, основные тенденции их развития; третий медиум, на котором зиждется популяция, — это забота об индивидуальном развитии, здоровье, выражающаяся, в частности, в массовой иммунизации населения. В этом контексте биополитика понимается как способ обратной связи, который обеспечивает взаимодействие между всеми этими тремя видами медиумов, составляющих современное тело человеческой популяции.
Современное человеческое сообщество основывается на вариациях, различиях, отражающих гетерогенность ее внутреннего строения, причем значимы такие различия, которые считаются исключительно человеческими, — это умения, знания, навыки. Именно поэтому автором большое значение придается в биополитическом воздействии реформе образовательной системы. Благодаря этой акцентуации внимания на специфике и отличиях Р. Митчелл поднимает вопрос об особой эстетике, форме выражения популяции. Для него «эстетика» популяции, через которою проявляется биовласть, находит свое выражение в нескольких аспектах: развитие профессионального спорта, перформативное искусство и т. д. [там же].
Подводя итог обзору концепций биополитики, можно найти по крайней мере несколько основных центральных точек их соприкосновения. Биополитика основана на механизме регуляции популяции, а не индивидуальных тел. Во многом биополитика тесно связана с вопросами обеспечения безопасности и управления рисками, и в какой-то степени сама становится задействованной в порождении и постоянном воспроизводстве этих рисков. Биополитика сегодня является новым принципом социальной сегрегации и социального неравенства в условиях глобализации. От уровня развития человеческого капитала, ценности жизни в той или иной стране, регионе, местности можно говорить о социальном благополучии. Теперь социальное неравенство выражается прежде всего в том, какое отношение к человеческим ресурсам здесь преобладает. Изменение специфики контроля связано, в том числе, с утверждением новых форм социальной дискриминации. Эта власть, которая касается глубоких биологических процессов и во многом держится на рационализации и сознательности самих индивидов, на их контроле над своими телами. Это наиболее легитимный тип власти, тесно переплетающийся с вопросами этики и даже эстетики. Люди все чаще оказываются озадаченными вопросами поддержания должного уров-
ня и качества жизни, в том числе обращая внимание на состояние медицины, образования, питания, жилья и т. д.
литература
1. Swiff en A. From Hegemony to Biopolitics // The Review of Education, Pedagogy, and Cultural Studies. 2009. Vol. 31. N 2-3. P. 237-252.
2. Фуко М. Рождение биополитики / пер. с фр. СПб.: Наука, 2010. 448 с.
3. Vermeulen P. The Biopolitics of Trauma [Электронный ресурс]. URL: http://www.aca-demia.edu/7747764/ (дата обращения: 16.02.2018).
4. Lemke T. Rethinking Biopolitics: The New Materialism and the Political Economy of Life // In wilmer S. E., Zukauskaite A. (eds.) Resisting Biopolitics: Philosophical, Political and Performative Strategies. Abingdon, U.K.: Routledge, 2016. P. 189-201.
5. Nadesan M. H. The Biopolitics of Transactional capitalism // Media Tropes Journal. 2011. Vol 3. N 1. P. 23-57.
6. Waldby C., Cooper M. The Biopolitics of Reproduction // Australian Feminist Studies. 2008. Vol. 23. N 55. P. 57-73.
7. herring R. J. Stealth Seeds: Bioproperty, Biosafety, Biopolitics // Journal of Development Studies. 2007. Vol. 43. N 1. P. 130-157.
8. murtola A.-M. Experience, Commodification, Biopolitics // Critical Sociology. 2014. Vol. 40. N 6. P. 835-854.
9. Perry J. Biopolitics at the bedside: proxy wars and feeding tubes // in wilmer S., Zukauskaite a. (eds.) Resisting Biopolitics: Philosophical, Political, and Performative Strategies. N. Y.: Routledge, 2016. P. 57-73.
10. moller Olgaard D. drones series, Part V. The Biopolitics of drone warfare // STRiFE. URL: http://www.strifeblog.org/2014/04/22/drones-series-part-v-the-biopolitics-of-drone-warfare/ (дата обращения: 16.02.2018).
11. Dillon M. Specters of Biopolitics: Finitude, Eschaton, and Katechon // The South Atlantic Quarterly. 2011. Vol. 110. N 3. P. 780-792.
12. mitchell R. Biopolitics and Population Aesthetics // The South Atlantic Quarterly. 2016. Vol. 115. N 2. P. 367-398.
УДК 314.1
Е. А. Акопян
Население как ключевой фактор экономического развития региона (на примере Санкт-Петербурга и ленинградской области)
E. A. Akopyan. The population as a key-factor in the economic development of the region (on the example of Saint Petersburg and the Leningrad region)
С 1992 г. уровень смертности в России превысил рождаемость, социологические и демографические исследования показывают
Since 1992, the death rate in Russia has exceeded the birth rate, sociological and demographic studies show depopulation, that
Евгений Александрович Акопян — доцент кафедры гуманитарных дисциплин Военного института (инженерно-технического) Военной академии материально-технического обеспечения им. генерала армии А. В. Хрулёва, кандидат социологических наук. © Акопян Е. А., 2018
