CC BY
30
УДК 343.2 ББК 67
Бавсун Максим Викторович Bavsun Maxim Victorovich
заместитель начальника (по научной работе) Омской академии МВД России доктор юридических наук, профессор.
Deputy Head (for Scientific Work) of the Omsk Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia, Doctor of Law, Professor. E-mail: kafedramvd@mail.ru
Попов Дмитрий Владимирович Popov Dmitry Vladimirovich
начальник кафедры философии и политологии Омской академии МВД России кандидат философских наук, доцент.
Head of Philosophy and Political Science Department of the Omsk Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia, PhD in Philosophy, Associate Professor. E-mail: dmitrivpopov@mail.ru
БИОПОЛИТИЧЕСКИЙ БЭКГРАУНД УГОЛОВНОЙ ПОЛИТИКИ Biopolitical background of criminal policy
Статья посвящена выяснению соотношения биополитики и уголовной политики. Авторами отмечается, что в рамках фуколдианской традиции биополитика понимается как властная организация жизненного пространства человека; наивысшая концентрация репрессивных средств в уголовной политике позволяет рассмотреть ее как арсенал принудительных мер обеспечения реализации биополитики. Делается вывод о том, что если биополитика представляет для уголовной политики бэкграунд, то уголовная политика является для биополитики своеобразным «задним двором» -тыльным, но системообразующим элементом.
Ключевые слова: биополитика, уголовная политика, право, государство, человек, бэкграунд, закон, антропология, наказание.
На сегодняшний день вопрос о соотношении и взаимосвязи уголовной политики и биополитики ни в одной из сфер научных знаний практически не рассматривался. Между тем уголовная политика стоит на страже биополитических интересов государства, подчеркнем, как бы они не понимались и какие бы гуманные либо откровенно циничные и бесчеловечные формы они не принимали. В определенном смысле слова «уголовная политика есть низший предел или определенный минимум биополитики»*. Если биополитика представ-
The article is devoted to clarifying the relationship between biopolitics and criminal policy. The authors note that, in the framework of the Fucoldian tradition, biopolitics is understood as a powerful organization of a persons living space, the highest concentration of repressive means in criminal policy allows us to consider it as an arsenal of coercive measures to ensure the implementation of biopolitics. It is concluded that if biopolitics represents a background for criminal politics, then criminal politics is a kind of «backyard» for biopolitics - a back but systemically forming element.
Keywords: biopolitics, criminal politics, right, state, human, background, law, anthropology, punishment.
ляет для уголовной политики бэкграунд (background - фон, задний план, контекст), то уголовная политика является для биополитики своеобразным «задним двором» (backyard) -тыльным, не афишируемым, но крайне важным, системообразующим элементом.
В сущности, политика как явление представляет собой властное утверждение политического союза, то есть объединения людей, состоящих в родственных (свойских, приятельских) отношениях, на добровольной или (и) принудительной основе, подчиненных еди-
* Напомним, В. С. Соловьев считал, что «право есть низший предел или определенный минимум нравственности» [13, с. 448]. Данный тезис, как никакой другой, подходит к постановке самой идеи соотношения биополитики и уголовной политики.
ной системе управления. Политический союз имеет территорию, население, организационные структуры, ту или иную форму идеокра-тии. Несмотря на то, что современный Ватикан включает тысячу граждан, население Науру составляет около 10 тыс. человек, а самопровозглашенное П. Р. Бейтсом княжество Си-ленд вовсе состоит из 27 подданных, политический союз предполагает масштабирование. История знает примеры малочисленных политических союзов, однако они - исключения из правил, в идее политического союза заложено его разрастание. Появившись в рамках аграрной цивилизации, политический союз рассчитан на рост, как на рост рассчитана и сама аграрная цивилизация, производящая избыток пищи. Общество охотников и собирателей вело иную экономику и, как следствие, не имело аналогов современных государств. Государство по своей сути предполагает экспансию.
Начиная с XVIII века идея непрерывного усиления государства становится центральной для европейских правителей. Очень быстро приходит осознание прямой связи между мощью государства и количественными и качественными характеристиками населения. Рождается биополитика, становящаяся арсеналом средств как регуляции численности населения, так и улучшения важнейших жизненных параметров индивидов - «единиц» населения. Биополитика оформляется как «научное, рационально-техническое и бюрократическое управление биологической жизнью людей, объективированных в качестве "населения"» [19, с. 271].
Биополитика становится властной формой организации жизни индивида. Биополитика вездесуща, она использует юридические инструменты для регуляции тех общественных отношений, которые возникают между людьми уже в качестве субъектов правоотношений. Юридическая ткань социальной жизни становится проводником биополитических императивов постольку, поскольку качественный сдвиг в жизни населения мыслится как следствие упорядочивания общественных отношений правовыми инструментами. Уголовная политика, известная издревле, становится уголовной биополитикой. Являясь частью биополитики, уголовная биополитика в ее максимально широком понимании стала незаменимым инструментом обеспечения самых сложных (и прежде всего, пограничных в отношении дихотомий жизнь/смерть, свобода/несвобода) аспектов реализации биополитических стратегий. При этом уголовная политика в кон-
тексте (бэкграунде) биополитики - не самоцель, а средство достижения цели. И если цели и средства уголовной политики вполне осмыслены в современной юридической науке, то подлинные (биополитические) цели и мотивы почти всегда скрыты.
Безусловно, отдельные их проявления мы можем видеть непосредственно в тексте законов. Скрытая («подводная») часть биополитического проекта укоренена в идеократической сфере общества. Именно поэтому уголовная политика и выступает «задним двором» (Ьаск-уаМ) биополитики. Не выставленная напоказ, скрытая на «заднем дворе» биополитики, уголовная политика предстает системой жестких элементов несущих конструкций биополитического проекта.
Биополитика представляет собой явление утилитарного порядка. С точки зрения политического союза, и в первую очередь властвующей элиты, биополитика целесообразна потому, что усиливает политический союз, обеспечивает его жизнеспособность, повышает вероятность его долговременного существования. В выборе средств выживания, как показывает история, государство не останавливается ни перед чем. Долговременность существования политического союза - маркер успеха в борьбе за существование - должна быть обеспечена конкретными средствами. Уголовная политика выступает в роли арсенала средств, обеспечивающих «выживание» политического союза. Императив, сформулированный в свое время еще Г. В. Ф. Гегелем, согласно которому «если государство требует жизни, то индивидуум должен ее отдать» [5, с. 127], все еще востребован в наше время. А. Мбембе характеризует власть с позиции ее возможности определять, кто может жить, а кто должен умереть: «Окончательное выражение суверенитета состоит в значительной степени во власти и способности диктовать, кто может жить и кто должен умереть» [12, с. 93]. Мы и сегодня сталкиваемся едва ли не с социал-дарвинистскими рассуждениями о жизни и смерти. Без определения биополитического бэкграунда подобных воззрений не обойтись - высказывания о жизни и смерти и есть биополитика. И на первое место, если исходить из подобных представлений о влиянии государства на личность, выходят как раз средства реализации данной стратегии. То, как решать вопрос о высшем благе человека и лишении его этого блага, все чаще оказывается в центре внимания в последние десятилетия.
Безусловно, можно поднять вопрос о том, насколько воззрения подобного рода вообще имеют право на существование. Казалось бы, в современном мире вопрос о приоритете защиты жизни человека решен однозначно. Однако, гуманистический дискурс фрагментарен. Например, размышления Ф. Фукуямы о слабости сильных государств и угрозе свободе личности в странах с демократическими началами приводят к кощунственным выводам о потребностях либеральной демократии в защите, в том числе с использованием средств вроде бомбежки Дрездена или Хиросимы [18, с. 14]. Подобные выводы свидетельствуют о зыбкости идеи приоритета прав и свобод личности. Практика, подтверждая именно жесткость и целенаправленность государства в решении вопроса контроля над жизнью и смертью практически любого человека, не оставляет шансов теории верховенства личности. Уголовная политика в этом отношении -далеко не крайняя мера. Однако именно уголовно-правовые отношения обеспечивают требуемый фон, в том числе и для того, что находится за его пределами и регулируется на уровне чрезвычайного законодательства. Разница между ними заключается лишь в том, что уголовный закон пока еще пытается сохранить иллюзию соответствия конституционным принципам (законности, гуманизму, справедливости и так далее), в то время как чрезвычайные нормы цинично их игнорируют. И если одни меры (чрезвычайные) способны напрямую влиять на количественные и качественные составляющие населения, то вторые (уголовно-правовые) участвуют в этом процессе опосредованно, действуя как предпосылки для иной формы регулирования.
Одним из ярких примеров такого сосуществования (причем именно в ролях) является ст. 37 УК РФ и ч. 2 ст. 7 ФЗ «О противодействии терроризму». Первая, основываясь на конституционных принципах и являясь при этом исторически обусловленной и общепризнанной в мировой практике нормой, создает предпосылки для появления и существования второй нормы, новой уже не по времени ее принятия, а по существу. В ней нет ни исторической обусловленности, ни общего признания, ни конституционности. Ее происхождение, как, впрочем, и применение, чрезвычайно, и именно она доминирует. В свою очередь, ее существование не было бы возможно без соответствующих предпосылок, одну часть которых составляют вполне конкретные события, а другую - предшествующий появлению нормативный материал, а также сопутствующие ему доктринальный подход и теоретическая база. В своей совокуп-
ности они дали столь необходимое в подобных случаях обоснование безальтернативности именно такого выхода из ситуации. Находясь на заднем плане решения вопроса о жизни и смерти, уголовная политика выполнила роль предшественника с наработанной практикой применения и требуемого осознания.
Необходимо отметить, что биополитика в первую очередь принимает в расчет весь политический союз, все население. Отсюда преобладание в биополитике регуляторов, направленных на все население. Например, статистика - основа основ биополитики - знание о ведении дел во всем государстве. Эпидемические мероприятия носят широкомасштабный характер; образовательная политика, создание работных домов, зерновая полиция - программы, охватывавшие (охватывающие) все население. Масштабирование для биополитики приоритетно. Именно масштабные программы дают максимальный эффект в рамках всего социума. Однако ни один по-настоящему масштабный проект не может обходиться без уголовно-правовой составляющей, реализующей охранительную функцию. Если признавать сам факт существования биополитики, то ее уголовно-правовой элемент неизбежен.
В то же время подобная политическая целесообразность сочетается с индивидуальными целями людей, составляющих население. Каковы ее цели, таковы и меры обеспечительного характера, таково наполнение уголовной политики. В этом состоит бэкграунд биополитики. Принцип полезности - краеугольный камень утилитаризма И. Бентама - это «принцип, утверждающий в качестве единственно правильной и справедливой цели правительства наибольшее счастье наибольшего числа людей» [3, с. 14]. С позиций бентамовского утилитаризма заинтересованное в процветании политического союза правительство должно принимать в расчет индивидуальные чаяния и надежды граждан. Только инклюзивная политика, вовлекающая граждан в экономическое, образовательное, здравоохранительное, правовое пространство, позволяет увеличить мощь государства, увеличив совокупное счастье населения. Обратим внимание на эту взаимосвязь процветания политического союза и индивидуального счастья гражданина. При этом следует оговориться: ни Бентам, ни Кант, ни Соловьев, ни Фуко, ни кто-либо другой не утверждают возможности достижения в масштабах общества безоблачного состояния максимального счастья. Значение имеет вектор максимизации состояния благополучия индивида. Стремление
обустроить жизненное пространство индивида одновременно утилитарно (выгодная инвестиция в население) и гуманно (улучшает положение человека). Процесс максимизации счастья бесконечен и представляет собой плавание в безбрежном океане без возможности достичь желанного берега (П. И. Новгородцев). Это модель системы правительственного «управленчества» ^оиуететеПаШе, М. Фуко) - некий паттерн деятельности государства вообще. Представляется, что этот паттерн - инвариант конфирмантропных (человекоутверждающих) биополитических стратегий [11].
В биополитическом проекте можно различить «биополитику среды» и «биополитику наследственности». Биополитика среды исходит из представления о прямой связи между улучшением жизни индивида и положительными изменениями в среде его обитания. Подобное воззрение в современном мире выглядит самоочевидным, оно составляет основание социального государства и воплощается в той или иной форме «экологии разума» (Г. Бейтсон).
Биополитика наследственности основана на изменении самого человека. Это возможно как за счет воздействия традиций и обычаев, так и в ходе преднамеренных действий и практик, охватывающих науку, технику, технологию, медицину, статистику, демографию. Данная селективная стратегия не столь очевидна и транспарент-на в отношении как методов, так и результатов. Однако биополтитика наследственности может стать трендом ближайшего будущего. Отметим, что это существенно трансформирует уголовную политику в части регуляции целого комплекса социальных отношений, связанных с генетикой человека. Вероятно, от норм-запретов уголовная политика может перейти к нормам-дозволениям, обеспечивая пространство для прорывных биотехнологий.
Например, один из проектов современности, масштаб которого предстоит оценить в будущем, находит свое воплощение в идее генетического проектирования. Н. Бостром отмечает, что уже сегодня процедура экстракорпорального оплодотворения (ЭКО) предваряется генетической диагностикой, позволяющей выявить предрасположенность к ряду заболеваний, грозящих человеку в зрелые годы. Генетическая диагностика позволяет сконструировать пол будущего ребенка, заложить возможность донорства стволовых клеток еще не рожденного ребенка. В ближайшие десятилетия спектр моделируемых параметров возрастет, а затраты на генотипирование и секвени-рование генома уменьшатся. В обозримой пер-
спективе появится реальная возможность конструирования тела и даже личностных качеств ребенка. «Приятие ЭКО постепенно начнет возрастать, если станут понятны преимущества этой процедуры, и прежде всего основная -фактическая гарантия, что ребенок окажется очень одаренным и лишенным генетической предрасположенности к болезням. В поддержку генетического отбора будут говорить невысокие затраты на медицинские манипуляции и ожидаемые в дальнейшей жизни высокие доходы. По мере того как процедура начнет пользоваться все большей популярностью, особенно среди элитарных слоев общества, может произойти культурный сдвиг в нормах воспитания - в результате выбор в пользу ЭКО станет свидетельством ответственного отношения людей к своим родительским обязанностям. В конечном счете даже скептики поддадутся моде, чтобы их дети не оказались в проигрышном положении по сравнению с улучшенными чадами их друзей и коллег» [4, с. 50-52]. Стоит биополитике воспринять генетический отбор как потенциальное расширение возможностей государства (военная мощь, безопасность, экономическое процветание, интеллектуальный взрыв), как трансформируется уголовная политика: под защиту будут поставлены процедуры генетического конструирования человека, а не факт вмешательства в процесс появления жизни на свет.
Данный Н. Бостромом прогноз содержит указание на возможные формы положительной и отрицательной евгеники ближайшего будущего. Следует подчеркнуть, что евгеника -настойчиво возобновляемый, но потенциально крайне опасный путь трансформации человека. «Ведь именно извращенное понимание евгеники - "науки об улучшении породы людей" как науки о неравенстве рас и "чистоте крови" лежало в основе человеконенавистнических теорий Гитлера и его последователей и в конечном счете проложило путь к Холоко-сту» [10, с. 35-36]. Нацистский радикальный расовый проект обязывает помнить, что так «сложилась судьба евгеники, что при упоминании о ней, по образному выражению лауреата Нобелевской премии по физиологии и медицине П. Медавара, всегда будет стоять "нестерпимый запах газовой камеры"» [10, с. 35].
Геноломброзианство (В. С. Овчинский) -высокотехнологичное расширение учения Ч. Ломброзо о наследственных дефектах, определяющих судьбу человека. Долгое время в рамках евгенических проектов наследственность абсолютизировалась. Евгеника - «рели-
гия» наследственности. Так, на основании анализа ряда эмпирических данных (например, сравнительного исследования генеалогических деревьев аристократического рода Дж. Эдвар-дса и бродяги Джуки) Л. Стоддард [14] выстраивал свой евгенический проект неоаристократии как последней надежды цивилизации против бунта и^егтап - людей с дефектной наследственностью, численность которых, следуя Стоддарду, неуклонно растет. Стоддард воспринимал социальные революции буквально как бунт против цивилизации, лавкрафтианское вторжение иномерных, инородных, разрушительных сил, фатальное по своей природе.
Редактирование генома в теории мыслится как обладающее конструктивным потенциалом, оно потенциально обращено к каждому и обещает избавление от нежелательных генетических мутаций для потомства каждого человека. Первые практические (скандальные) шаги этого евгенического проекта уже сделаны. Так, профессор-генетик Хэ Цзянькуй заявил о рождении в конце 2018 года двух детей с отредактированным геномом. По словам Хэ Цзянькуя, благодаря вмешательству генетиков девочки-близнецы Лулу и Нана обладают врожденным иммунитетом к заражению ВИЧ [23].
Вместе с тем следует принимать во внимание, что потенциал редактирования генома амбивалентен. Очевидно, что столь высокая технология не может и не будет применяться повсеместно. Избирательное применение технологии может привести к стремительному расслоению. Следует приглядеться к современной научной фантастике, проигрывающей возможные сценарии применения новейших биотехнологий. Например, в кинофильме «Остров» гигантская корпорация выращивает точные копии толстосумов - страховочных биоидов, предназначенных для аварийной пересадки органов и тканей состоятельным клиентам компании в случае необходимости. Био-иды появляются на свет взрослыми со встроенными воспоминаниями и ложными представлениями о мире, позволяющими удерживать их в повиновении. В мире «Луны 2112» главный герой добывает полезные ископаемые на безжизненной поверхности безвестной луны, полагая, что он работает по контракту ради своей семьи, с которой вскоре воссоединится. Однако обнаруживается, что он - один из множества однотипных клонов с однотипной псевдоисторией, которые активируются поочередно - каждый следующий после смерти каждого предыдущего из-за сложнейших условий работы. Сырьевая компания таким
образом получает прибыль, используя форму высокотехнологичного рабства.
Своеобразный евгенический проект обнаруживается в романе К. Исигуро «Не отпускай меня». В мире, где трансплантология достигла небывалых успехов, сходятся линии положительной и отрицательной евгеники. Людям из привилегированных сословий медицинские технологии позволяют существенно увеличить продолжительность жизни. Достигается этот эффект за счет потомков людей из низших слоев. Дети воспитываются в специальных интернатах, где им дается утонченное образование. Однако предназначение всех до единого выпускников - стать донорами органов для высших классов общества. По достижению совершеннолетия каждый выпускник специнтерната, сколь бы талантлив он ни был, после трех-четырех выемок органов умирает, безропотно принимая свою судьбу, изменить которую невозможно в силу молчаливого согласия общества с подобной выгодной практикой. На вопрос, зачем воспитанники интерната занимались искусством, звучит страшный ответ: «Мы потому забирали ваши работы, что они, как мы надеялись, должны были выявить ваши души. Или, точнее говоря, доказать, что у вас есть души» [6, с. 191]. Талант невыгодно замечать, если это препятствует благополучию и долголетию той части населения, которая обладает выбором - замечать или не замечать. «Внезапно открылась масса новых возможностей; многие болезни, с которыми врачи до тех пор не могли бороться, стали излечимыми. Это было первое, что мир увидел, первое, чего он хотел. И люди долго предпочитали думать, что все эти человеческие органы являются ниоткуда - в лучшем случае выращиваются в каком-то вакууме. Дать задний ход не было никакой возможности. Как потребовать от мира, уже привыкшего считать рак излечимым, чтобы он отказался от этого лечения и добровольно вернулся к старым мрачным временам? Нет, назад пути не было. Как бы ни было людям совестно из-за вас, главное, о чем они думали, - чтобы их дети, супруги, родители, друзья не умирали от рака, заболеваний двигательных нейронов, сердечных заболеваний. Поэтому вас постарались упрятать подальше, и люди долго делали все возможное, чтобы поменьше о вас думать» [6, с. 193]. «Высшие» (в терминологии Стоддарда) живут и увеличивают свою долю в обществе, «низшие» - с пользой для «высших» ликвидируются. Учитывая вложения в образование будущих доноров, общество полагает, что ведет себя гуманно, заключая взаимовыгодную сделку.
Человечество, давно идущее по пути биополитики среды, продолжит идти по нему дальше. Биополитика наследственности в условиях технологического прогресса - соблазн, мимо которого человечество вряд ли пройдет. С большой долей вероятности можно утверждать, что технократическое будущее человечества будет сочетать оба пути, которые найдут свое законодательное закрепление, в том числе уголовно-правовую защиту. Сдвиг биополитической парадигмы с необходимостью повлечет трансформацию уголовной политики.
Биополитика как властная организация жизненного пространства человека - одна из необходимых сторон политической жизни человека, в рамках которой ее уголовно-правовая составляющая выполняет строго определенную функцию - охранительно-обеспечивающую. Уголовная политика представляет собой часть идеократической сферы политического союза. Как часть правовой сферы жизни общества она основывается на системе норм, регулирующих жизнь населения политического союза. Особенность уголовной политики состоит в том, что именно нормы уголовного права подкрепляются всей мощью организационной структуры государства. Государство готово преследовать преступившего уголовный закон безотлагательно, беспрестанно, безжалостно. Именно уголовный закон в первую очередь требует неотвратимости наказания. Уголовная политика прежде всего требует возмездия и восстановления справедливости. Каков же биополитический смысл уголовной политики?
Уголовная политика утилитарна в той же мере, что и биополитика. Биополитика властно организует жизненное пространство человека. Ее цель - усиление политического союза, ее ресурс - благополучное население. Но организовать жизненное пространство человека, не гарантировав насколько возможно саму жизнь, нельзя. Уголовная политика в первую очередь призвана выполнить минимальную, базовую, фундаментальную задачу - сохранить жизнь человека, создать условия, при которых покушение на жизнь и даже сама мысль о нем станут неприемлемы. Без гарантий личной безопасности ни один конфирмантропный биополитический проект (негантропная биополитика и тем более некрополитика базируются на политически утверждаемой практике негарантированности жизни оШ:-группы -части населения, выбранной для эксплуатации или истребления) не жизнеспособен. Уголовная политика направлена на действенную защиту «голой жизни» (Дж. Агамбен) [1],
«плоти» (Э. Сантнер [15], А. G. Weheliye [21]). «Голая жизнь» - не личность, но и личность без «голой жизни» - труп, не человек. Важная роль уголовной политики в биополитическом проекте состоит в создании «силового поля», защищающего жизнь. Заметим, в рамках конфирмантропных биополитических стратегий уголовная политика создает силовое поле для каждого индивида и населения в целом; негантропная биополитика создает частокол уголовных норм, защищающих избранную часть общества (властвующую элиту, олигархию) в условиях асимметричного толкования закона и асимметричной реальной защиты прав и свобод граждан политического союза.
Последовательная уголовная политика -сфера сохранения «голой жизни» (жизни и здоровья индивида) - непреложное условие самой возможности реализации биополитического проекта. Однако «голая жизнь», не имеющая ничего, кроме собственной оболочки, не может усилить политический союз. Значит, уголовная политика также является силовым полем защиты собственности - основы материального существования «голой жизни». Но тогда уголовная политика - это минимальный предел биополитики; то, без чего нет возможности увеличить совокупное счастье населения и усилить политический союз.
По мере усложнения биополитического проекта усложняется и уголовная политика. Развитые социальные отношения, развитая экономика, инклюзивные политические институты масштабируют биополитические задачи и существенно усложняют задачи уголовной политики. «Не убий» и «не укради» многократно преломляется в сложноорганизованном социуме. Утилитарная задача максимизации совокупного счастья по Бентаму сочетается с изменением планки нижнего предела нравственности по Соловьеву. Уголовная политика детализируется по мере развития общества и решения поставленных задач. Конечный бенефициар - политический союз - усиливается в условиях осуществления действенной биополитической стратегии.
Возможна и иная связь: извращенная биополитика порождает извращенную уголовную политику. Негантропный биополитический проект, нашедший свое описание выше, в случае его реализации будет требовать и соответствующих, не менее негантропных средств защиты. Нацистская некрополитика опиралась на ст. 48 Веймарской Конституции, предоставляющую в спорных случаях рейхспрезиденту
всю полноту власти в случае объявления чрезвычайного положения, что привело к приостановке действия гражданских прав. Это, в свою очередь, позволило ввести в действие в 1935 году Закон о гражданстве рейха и Закон о защите немецкой крови и немецкой чести (так называемые Нюрнбергские законы), ставшие юридическим фундаментом для Хо-локоста. В последнем случае маховик репрессий в уголовной сфере работал на биополитические приоритеты. Биополитический эксперимент, исходивший якобы из интересов населения, оказался проектом аутофагии общества, пожирающим одного за другим в лагере или на фронте собственных граждан.
Таким образом, между биополитикой и уголовной политикой существует прямая и обратная связь. Идеократические приоритеты порождают биополитическую стратегию и определяют то, что защищает уголовная политика. В свою очередь, эффективность уголовной политики определяет успешность биополитического проекта. Уровень репрессивности уголовной политики задается параметрами биополитического проекта. Превенция, приоритеты в выборе наказаний, строгость наказаний, универсальное или избирательное отношение к гражданам - все это определяется приоритетами биополитики, выступающей передаточным механизмом подлинной, недекла-рированной идеократической модели политического союза. Законодательство и неформальные требования, исходящие от властвующей элиты, определяют направление как уголовной политики, так и биополитики в целом. Той же моделью определяется и отношение к технологическим инновациям в медицине (от абортов и противозачаточных средств до трансплантации органов, эвтаназии, генного редактирования, клонирования), экономике (робототехника, искусственный интеллект, наноас-семблеры и т. п.), политике (психометрия, мик-ротаргетинг, безусловный базовый доход и пр.). Идеократическая матрица политического союза определяет цели широкомасштабного биополитического проекта и выбирает приоритеты, цели и инструментарий уголовной политики, от успеха которой зависит эффективность проводимой биополитики.
Встроенность уголовной политики в биополитический проект может быть выражена языком экономики. Так, утилитаризм в уголовной политике может проявить себя в форме распространения экономической оценки поведения человека как преступника с точки зре-
ния общества как инвестора. В этой перспективе «утверждение закона - это совокупность действенных инструментов на рынке преступления, противопоставляющая предложению преступления отрицательный спрос» [17, с. 319]. Тогда уголовная политика в рамках биополитического проекта сводится к проблематике эффективной аллокации -распределению недостаточных ресурсов в зависимости от поставленных целей.
Экономическая целесообразность в отношении уголовной политики заставляет оценивать преступность прагматично, не только в рамках риторики неизбежного зла, но также и в рамках точного расчета ущерба от этого социального явления. Тогда «существенный для уголовной политики вопрос заключается не в том, как наказывать за преступления. И даже не в том, какие действия надо считать преступлениями. Но: какое преступление надо терпеть? Или: чего стерпеть нельзя? Таков вопрос уголовной системы» [17, с. 321].
Г. Беккер, идеи которого развивает Фуко, высказывается предельно рационально: «Какой объем средств и какие меры наказаний следует использовать для обеспечения действенности различных видов законов? Или, если сформулировать то же самое иначе... какое число преступлений следует признать допустимым и какое число преступников следует оставить безнаказанными?» [2, с. 282]. Беккер проводит математическими средствами скрупулезный анализ, направленный на выявление «потерь (loss) общества от совершаемых преступлений» и определения объемов «расходов и меры наказаний, минимизирующих эти потери» [2, с. 282]. Доказывая, что «оптимальная мера расходов на обеспечение действенности законов зависит, помимо всего прочего, от издержек по поимке нарушителей и установлению их вины, от вида наказания - например от того, применяются ли штрафы или лишение свободы - и от реакции преступников на изменения в правоохранительной системе» [2, с. 282], Беккер осуществляет точный подсчет удовольствий и страданий в терминологии Бентама, предлагая бизнес-проект успешной уголовной политики.
Но тогда уголовная политика становится мерилом, определяющим низший предел или определенный минимум допустимой безнаказанности (безнравственности). Одновременно уголовная политика определяет низший предел или определенный минимум допустимого ущерба, наносимого преступностью обществу.
Экономическая целесообразность, исходя из экономии общественных ресурсов, определяет, что «хорошая уголовная политика никоим образом не стремится к пресечению преступления, она стремится к равновесию между кривыми предложения и отрицательного спроса на преступление. К тому же общество не нуждается в бесконечной конформности. Общество нисколько не нуждается в том, чтобы повиноваться всеохватной дисциплинарной системе. Общество платит определенную цену за беззаконие, и оно оказалось бы очень дурным, если бы пожелало бесконечно снижать эту цену беззакония» [17, с. 320-321].
Заметим, что в точке реалистичной оценки преступности как неизбежного социального зла смыкаются идеализм (этизация права) В. С. Соловьева и утилитаризм (юридизация морали) И. Бентама. Максимальное счастье Бентама упирается в минимальную нравственность Соловьева в силу неизбежности делин-квентности части населения. В свете осуществляемой государством биополитики совершенно резонным выглядит стремление оптимизировать пространство уголовного правоприменения ради максимизации обеспечения безопасности индивидуума и населения вообще. Защищенная жизнь воздается сторицей государству, инвестирующему в уголовную политику. В то же время бесконечное вложение средств в меры, направленные на искоренение преступности, потенциально бесперспективное с точки зрения достижения конечной цели, не является оправданной мерой в рамках распределения инвестиций во все сферы жизни, слагающие биополитический проект. Минимум безнравственности - оборотная сторона минимума нравственности - порог целесообразного инвестирования, за которым начинается убывание конфирмантропной интенции биополитики.
Вместе с тем, несмотря на рациональность математических выкладок, существует граница, которую ни уголовная политика, ни биополитика не должны переходить. Это как раз та граница, которая разделяет конфирмантропный и негантропный биополитический проекты. Безусловно, экономический подход к уголовной политике предполагает прагматику: необходима видимая эффективная борьба с преступлениями, несущими угрозу жизни, здоровью, собственности и общественной безопасности, но в то же время ограниченность ресурсов позволяет закрывать глаза на то, что не дает эффекта даже при значительных инвестициях.
Поиск оптимума в соотношении выгод и затрат может привести к соблазну получения экономической выгоды от самой преступности. Можно зайти очень далеко и заняться конструированием самой преступности. «Н. Кристи останавливается на том, что преступность не имеет естественных природных границ. Преступность - продукт культурных, социальных и ментальных процессов. А отсюда, казалось бы, парадоксальный вывод: "Преступности не существует" (Crime does not exist)» [7, с. 50].
Конструирование преступности - процесс разнонаправленный. Так, Фуко отмечал, что государству выгодно иметь подконтрольную среду делинквентов, а тюрьмы в такой ситуации становятся фабриками по производству агентуры государства в склонных к криминальному поведению общественных классах. «Тюрьма вполне преуспела в производстве делинквентности особого типа, политически и экономически менее опасной - а иногда и полезной - формы противозаконности; в производстве делинквентов, казалось бы маргинальной, но на самом деле централизованно контролируемой среды; в производстве делинквента как патологического субъекта. Успех тюрьмы в борьбе вокруг закона и противоза-конностей состоит в том, что она устанавливает "делинквентность"» [16, с. 406-407].
Формирование делинквентности дает государству инициативу в управлении преступностью. Учет делинквентов, маргинализация де-линквентности, надзор за делинквентами дает неоспоримые преимущества. Вместо неконтролируемой массы склонных к криминальному поведению людей «образуется довольно небольшая и замкнутая группа индивидов, которых удобно держать под постоянным надзором», в том числе «посредством выслеживания людей, внедрения в группы, организации взаимного доносительства» и других методов [16, с. 408]. Прирученная преступность менее иррациональна и более управляема - зло неизбежное, но сидящее на цепи.
Логика конструирования преступности может завести еще дальше. Преступность может приносить экономическую выгоду. Новак, комментируя развитие пенитенциарной системы США в послевоенное время, отмечает: «Количество заключенных определялось не уровнем преступности, не потребностями общественного контроля или эффективностью полицейских функций, но желанием сделать преступность источником дохода для правительства и для сотрудников частных фирм» [9, с. 110]. Война
(Кляйн Н. «Доктрина шока»), школа (Иллич И. «Освобождение от школ») и тюрьма (Кристи Н. «Борьба с преступностью как индустрия») могут стать сверхдоходными предприятиями. В такой ситуации «современные институты борьбы с преступностью содержат определенные потенции их перерастания в Гулаг западного образца» [9, с. 13], в котором сочетается отсутствие крайней жестокости, образцовая ухоженность и экономическая целесообразность. Сознательный выбор в пользу получения прибыли от войны и тюрьмы прямиком ведет к торжеству негантропных биополитических проектов. Тогда «в современном обществе главная опасность преступности состоит не в преступлениях, а в том, что борьба с преступностью может столкнуть общество на тоталитарный путь развития» [9, с. 14].
На этом основании Т. Матиесен провозглашает задачу сделать заключенных видимыми для общества [20, с. 166]. Формирование непреодолимой дистанции между обществом и отчуждаемой категорией его граждан - условие для успешной реализации негантропного проекта. Поэтому «именно невидимость заключенного позволяет поддерживать идеологические функции тюрьмы. Видимость - ахиллесова пята этих функций» [20, с. 166].
Бэкграунд конфирмантропной биополитики сказывается на уголовной политике различным образом, в том числе в форме наказаний за чудовищные преступления. Д. В. Евсюков отбывает пожизненное лишение свободы в колонии «Полярная сова» Ямало-Ненецкого АО, расположенной за Северным полярным кругом. А. Брейвик отбывает срочное лишение свободы и содержится в одиночной камере площадью 24 кв. м, состоящей из трех комнат: спальни, кабинета и спортзала. Подобное отношение к людям, совершившим безусловное (людодерское) злодейство, вызывает споры. Представляется, что ценно не то, что им
Литература
1. Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М., 2011.
2. Беккер Г. С. Человеческое поведение. Экономический подход. Избранные труды по экономической теории. М., 2003.
3. Бентам И. Введение в основания нравственности и законодательства. М., 1998.
4. Бостром Н. Искусственный интеллект. Этапы. Угрозы. Стратегии / пер. с англ. С. Филина. М., 2016.
сохранена жизнь, а то, что общество не позволило себе их линчевать. В этом заключается
конфирмантропный бэкграунд на заднем двои .____ ________1 л и ___
ре уголовной политики. В такой ситуации есть основания полагать, что «задний двор» уголовной политики останется там, где он и должен быть, а общество не превратится в «задний двор» уголовного суда.
Конструирование преступности должно быть не реактивным, как мультипликация репрессии в ответ на разрастание и качественную трансформацию самого общества, а про-активным, как последовательное внедрение конфирантропных биополитических начал во все сферы жизни, включая уголовную политику. Конфирмантропная биополитика в конечном итоге - выражение определенных ценностных приоритетов. Конфирантропная биополитика сближает людей, снимает социальное напряжение, позволяет личности состояться, самореализоваться. «Наказание -это физическое зло, которое, хотя бы оно как естественное следствие, и не было связано с чем-то морально злым, должно быть связываемо с ним как следствие согласно принципам некоторого нравственного законодательства» [8, с. 357].
Такой бэкграунд уголовной политики ведет к уменьшению ее репрессивности на основном фоне повышения благополучия населения. Максимальное счастье максимального числа людей неизбежно связано с задачей очеловечивания самого человека, повышения его минимума нравственности. Холодный математический расчет выгод и издержек до определенной степени эффективен, но латентно способствует расчеловечиванию человека, прокладывая дорогу негантропному биополитическому бэкграунду, «на заднем дворе» уголовной политики оборачивающемуся повышенной репрессивностью, а в масштабах общества -увеличением суммы страданий.
Bibliography
1. Agamben Dzh. Homo sacer. Sovereign power and naked life. Moscow, 2011.
2. Bekker G. S. Human behavior. Economic approach. Selected works on economic theory. Moscow, 2003.
3. Bentham I. Introduction to the foundations of morality and legislation. Moscow, 1998.
4. Bostrom N. Artificial intelligence. Stages. Threats. Strategies / transl. from English by S. Filin. Moscow, 2016.
5. Гегель Г. В. Ф. Философия права. М., 1990.
6. Исигуро К. Не отпускай меня. М., СПб., 2007.
7. Исмайылов Р. Н. Криминология в обществе постмодерна. СПб., 2018.
8. Кант И. Сочинения в шести томах. М., 1965. Т. 4. Ч. I.
9. Кристи Н. Борьба с преступностью как индустрия. Вперед, к Гулагу западного образца. М., 2001.
10. Овчинский В. С. Криминология и биотехнологии. М., 2005.
11. Попов Д. В. Амбивалентность биополитики в современном мире // Вестник Омского государственного педагогического университета. Гуманитарные исследования. 2018. № 4.
12. Попов Д. В. Кризис реципрокности: трансформация биополитики в некрополити-ку // Философия права. 2019. № 1 (88).
13. Соловьев В. С. Сочинения в 2-х т. М., 1988. T. I.
14. Стоддард Л. Бунт против цивилизации. М., 2016.
15. Травма: пункты: сборник статей. М., 2009.
16. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999.
17. Фуко M. Рождение биополитики. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1978-1979 учебном году. СПб., 2010.
18. Фукуяма Ф., Бродель Ф. Триумф глобализма. Конец истории или начало? М., 2018.
19. Яркеев А. В. Онтологические основания зла в современном обществе: философско-гер-меневтический аспект. Екатеринбург, Ижевск, 2018.
20. Mathiesen Th. Prison on trial. 3rd English edition. Winchester, 2006.
21. Weheliye A. G. Habeas viscus: racializing assemblages, biopolitics, and black feminist theories of the human. Durham and London, 2014.
22. Principality of Sealand. URL: https://www. sealandgov.org/.
23. Гениальный ученый или опасный авантюрист? Что мы знаем о профессоре Хэ Цзянь-куе. URL: https://www.bbc.com/russian/features-46963840.
5. Hegel G. V. F. Philosophy of law. Moscow, 1990.
6. Isiguro K. Never let me go. Moscow; St. Petersburg, 2007.
7. Ismajylov R. N. Criminology in postmodern society. St. Petersburg, 2018.
8. Kant I. Writings in 6 volumes. Moscow, 1965. Vol. 4. Part I.
9. Christie N. Fighting crime as an industry. Forward to the Gulag of the Western model. 2nd ed. Moscow, 2001.
10. Ovchinskij V. S. Criminology and biotechnology. Moscow, 2005.
11. Popov D. V. Ambivalence of biopolitics in the modern world // Bulletin of Omsk state pedagogical University. Humanitarian studies. 2018. № 4.
12. Popov D. V. The crisis of reciprocity: the transformation of biopolitics in necropolitics // Philosophy of law. 2019. № 1 (88).
13. Soloviev V. S. Writings in 2 volumes. Moscow, 1988. Vol. 1,
14. Stoddard L. Revolt against civilization. Moscow, 2016.
15. Trauma: points: collected articles. Moscow, 2009.
16. Foucault M. Supervise and punish. The birth of the prison. Moscow, 1999.
17. Foucault M. The birth of biopolitics. Course of lectures given at the College de France in 1978-1979 academic year. St. Petersburg, 2010.
18. Fukuyama F., Brodel F. The triumph of globalism. The end of history or the beginning? Moscow, 2018.
19. Yarkeev A. V. Ontological foundations of evil in modern society: philosophical-hermeneu-tic aspect. Ekaterinburg, Izhevsk, 2018.
20. Mathiesen Th. Prison on trial. 3rd English edition. Winchester, 2006.
21. Weheliye A. G. Habeas viscus: racializing assemblages, biopolitics, and black feminist theories of the human. Durham and London, 2014.
22. Principality of Sealand. URL: https://www. sealandgov.org/.
23. A brilliant scientist or a dangerous adventurer? What do we know about Professor He Jiankui. URL: https://www.bbc.com/russian/fea-tures-46963840.
