CC BY
61
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2011, № 6 (2), с. 294-298
УДК 801.3(=82)
БИОМОРФНАЯ МЕТАФОРА КАК СПОСОБ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ ДУШИ ЧЕЛОВЕКА (на материале литературы Древней Руси)
© 2011 г. О.Н. Кондратьева
Кемеровский госуниверситет Kondr25@rambler.ru
Поступила в редакцию 18.02.2011
Изучается роль биоморфной метафоры в концептуализации внутреннего мира человека в древнерусской лингвокультуре. Описываются фреймы, структурирующие данную метафору: «жизнь/смерть», «здоровье/болезнь», «голод/сытость», «бодрствование/сон».
Ключевые слова: концептуализация, концептуальная метафора, фрейм, душа.
В лингвистических исследованиях последних лет активно рассматриваются особенности концептуализации различных сфер действительности. Одним из основных способов концептуализации является метафора, в которой антропоцентрическая лингвистика увидела «глобальное свойство языка, один из способов мышления о мире и познания мира» [1, с. 5]. Особенно велика роль метафоры «для тех сфер отражения действительности, которые не даны в непосредственных ощущениях» [2, а 3]. Таким образом, концептуализация внутреннего мира человека происходит преимущественно метафорическим образом.
Значительная часть исследований, посвященных особенностям концептуализации внутреннего мира человека, выполнена на основе современного материала, практически не изучаются в подобном аспекте древнерусские тексты. Между тем, как отмечает В.В. Колесов, «мы должны понять и то, что именно и каким образом когда-то открывали для себя наши предки, восстановить, хотя бы в общих чертах, картину их познания мира» [3, а 8].
Задача данной статьи - описать роль био-морфной метафоры в процессе концептуализации «души» в древнерусской литературе. Для этого необходимо выделить структурирующие метафорическую модель фреймы и слоты [4], установить лексемы, включенные в процесс метафоризации, определить основания метафорического переноса.
Модель живого организма была первой познавательной моделью, с помощью которой происходило осмысление разных фрагментов действительности. Биоморфная метафорическая
модель позволяла представить «непредметные сущности», в том числе и душу человека, через ассоциации с жизнедеятельностью живого организма. В процессе исследования было установлено, что биоморфная метафора, задействованная в концептуализации внутреннего мира, включала в свой состав четыре основных фрейма: «жизнь/смерть», «здоровье/болезнь», «бодрствование/сон», «питание/голод».
1. Фрейм «Жизнь/Смерть». Лексика жизнедеятельности биологических организмов на протяжении всего периода развития языка становилась источником метафоризации. Как отмечает Л. В. Балашова, «в центре этой когнитивной модели лежит представление о жизни как о бытии чего-либо» [1, с. 122].
Слот 1. «Жизнь». Все, что связано с существованием живого организма, славяне обозначали корнем жи-, и в процесс метафоризации внутреннего мира человека вовлекались лексемы жити, жизнь, живой: аще уво сие от отца твоего, диявола, восприимъ, много ложными словесы своеми сплетаеши, яко в'кры ради изв'кжалъ еси - и сего ради живъ Господь Богъ мой, и жива душа моя (И. Грозный. «Первое послание Курбскому»); ...душу живу приятъ Господь («Летописец Еллинский и Римский»). Как видно из приведенных контекстов, в древнерусской культуре 'жизнь’ души связывается с Богом, вне Бога существование души невозможно. Именно Бог творит душу и вдыхает ее в человека, поэтому душа предстает как жизненная сила, пока жива душа, жив и человек.
Слот 2. «Смерть». Лексемы, входящие в лексико-семантическое поле «смерть», также с
древнейших времен активно включались в процесс метафоризации. Представления о прекращении физического существования реализовывались посредством лексем с корнями -мер-(мертвый, смерть, умереть и др.) и -гиб- (гиБель, погиБнуть, погуБить и т.д.).
Смерть - это прекращение жизненных функций организма, т.е. по сути, логичное завершение жизненного пути, его последний этап. Душа в христианской традиции предстает как бессмертная сущность, бесплотное начало, продолжающее существование и после разрушения физической оболочки: прочая же діла тогда оскудеют, душа же всегда Безьсмертна Бу-детъ («Александрия»); душа же пріБьість якова же бі и прежде того - невеществена всі, умна и Бесмрьтна («Диоптра Филиппа Пустынника»). Однако уже в древнерусских текстах прослеживается четкое различие судьбы праведных и неправедных людей. Не подвержены смерти только души праведников: праведных бо душа не умирають, якоже рече Ооломонъ: похвала праведному, возвеселяться людие... («Новгородская I летопись»).
Разрушительность для человека и его души нарушения христианских заповедей метафорически представлена как ‘смерть’ души, ее ‘погибель’: сущему бо въ неразумении Божии тма есть и смерть душевная или раБотати идоломъ на погыБелие естественное («Повесть о Варлааме и Иоасафе»); ныне исполу мертва есть душа моя («Повесть об осаде Соловецкого монастыря»).
Причиной ‘гибели’ души может послужить неправедный образ жизни: лжі Блюдися и пьянства и Блуда, в томъ бо душа погыБа-еть и тело («Поучение Владимира Монома-ха»); аще ли крадеть и, учимъ, не останеть того, ижжените и, яко свою душю погуБить и вся сущая на місті томь възмущаеть («Скитский патерик»); отречение от христианства: и прельстишася славою світа сего, идоша въсквoзі огнь и поклонишься кусту и солнцю, и погуБиша душа своя и телеса («Софийская I летопись»), нежелание покаяться: оуподоБивс# злымъ еритикомъ. не каю-щимс# погуБит дшю свою и с ткломъ («Ипатьевская летопись»).
Гибель, в отличие от смерти, предотвратима. От самого человека зависит, сможет ли он спасти свою душу от погибели, сохранить ее: могущая таковымъ житьемь и тако дшю спасти. но кровью мчньскою ымывшесл прегрешении своихъ («Лаврентьевская летопись»); кто бо постражеть Болезнью тою ... тіло его
мучитьс# а душа его спасетьс# («Ипатьевская летопись»).
Таким образом, наиболее распространенным в древнерусских текстах является использование метафор смерти в характеристике души для указания на духовную гибель, утрату нравственных или идеологических ориентиров.
Слот 3. «Воскрешение». Характерная особенность древнерусской метафорической системы - «фиксация (в соответствии с религиозным мировоззрением) возможности вторичного рождения, обретения жизни после смерти» [1, с. 125]. В христианской культуре способность воскрешать умерших является атрибутом исключительно Бога (см. например, о воскрешении Лазаря). Метафоры воскрешения использовались для обозначения состояния души, осознавшей свои прегрешения и покаявшейся, отвергнувшей язычество: Радуйся, въ влады-кахъ апостоле, не мертвыа тілеш в’ьскрішав, нъ душею ны мертвы, умерьшаа недугомь идолослужениа въскр^ивъ! («Слово о законе и благодати митрополита Киевского Иллариона»).
2. Фрейм «Здоровье/болезнь». Данный фрейм основан на представлениях о нормальной и нарушенной жизнедеятельности организма. В.В. Колесов отмечал, что «древний русич до XVI в. здоровьем считал не физическое, а душевное, моральное благополучие; состояние, противоположное недугу, он понимал как благо, как дар и награду за душевное свое здоровье» [3, с. 103].
Слот 1. «Здоровье». Здоровье - это физическое состояние, соответствующее норме. Метафоризации подвергаются лексемы с корнем здрав/здоров. Изначально прилагательное съдоровъ «значило ‘крепкий, как дерево’; употребление его по отношению к человеку было не более чем метафора» [3, с. 97]. В христианской традиции здоровье является признаком божьего благословения и безгрешности [5, с. 103]. ‘Здоровье’ души предстает как одна из главных ценностей: Святый Дух, приходя
освящает ю и даеть сдравие душам и тілом, и гріхом очищение (К. Туровский. «Слово о расслабленном»); аще хощетъ веч-ныя муки не страдати, но здравие душевно от вога стяжати (С. Полоцкий. «Вертоград многоцветный»). В представлении древнерусского человека душевное здоровье является необходимым условием здоровья телесного: вънимаи севе, да покажеши дшьное и доврое съдравие («Изборник 1073 г.»).
Слот 2. «Болезнь». Отклонения от принятой нормы, нарушения в жизнедеятельности, воспринимаются как проявления болезни. Общее понятие о болезни (в том числе и души) передается словами с корнями -коль-, -хвор- или отрицательными дериватами немощь-, недуг-, несдоров-: слышавъ же Феодоръ. и
вол'Ьзньнъ душею вывъ («Житие Федора Студита»); моли вога прославшаго того, недугъ душъ и т^есъ отяти («Хроника Георгия Амартола»); крепость телесная да не кудет немощь душе, крепость же душевная мудрость есть («Мудрость Менадра мудрого»).
Греховность - это основная причина, приводящая к ‘заболеваниям’ души: и равотьное тіло владыкы дшоу ранить съгр£шивъшоу (Изборник 1073 г.); да исціліеть вьслкъ недоугъ дшвьный вывающии гріха ради нікоего (СДЯ XI—XIV вв. КЕ). Мирские страсти также оказывают разрушительное влияние на человеческую душу и с трудом поддаются врачеванию: иже дшвную страстию волли и Безмолвие начинания подовенъ есть иже в поучині от лодия искочившю («Пандекты Никона Черногорца»). Более того, грехи души могут привести и к болезни тела: души грі^ь, тілоу волізнь («Поучения Иллариона Новгородского»).
Слот 3. «Лечение и выздоровление». Человек стремится освободиться от болезни, доставляющей ему душевный дискомфорт, восстановить нормальное функционирование души: да изва-вимъся недоугъ доушевьныхъ (СДЯ ХІ-ХГУ вв. К.Тр.С.). Некоторые душевные ‘недуги’, развившиеся давно и остававшиеся без лечения, с трудом поддаются врачеванию: недуги твои душевные, многими л^ы застарівшияся и неудовны к исцілению (А. Курбский. «Послания Ивану Грозному»). Излечение пороков может быть достаточно болезненным: нЬЖну
имаши врачьву. злову души. волізньна во врачьва. въ многых стенаньих и слезах (СДЯ ХІ-ХГУ вв. ГБ).
В качестве ‘лекарства’, исцеляющего больную душу, выступают божественные слова: и Приточникъ же рече: Оотове медвении словеса довраа, и сласть же ихъ — исцеление души («Инока Фомы слово похвальное»); душу же свою царскую умащая поучением воже-ственных глагол (Иов. «Повесть о житии царя Федора Ивановича»). Душевные ‘раны’ вылечиваются победой над мирскими страстями, отречением от земных страстей, умерщвлением
плоти, очищением от грехов: истончивъ плоть и умертвивъ уды сущаа на земли, страсти телесныя покоривъ духови, поведивъ вреды душевныа, поправъ страсти житийскиа, от-
връгъ земнаа попечениа... («Житие Сергия Радонежского»).
К душевному ‘исцелению’ приводит исповедь: исповіданикмь во струпи дшънии ис-ціліють («Изборник 1076 г.») и искреннее покаяние: вижь, слушателю, покаяние ма-терне колику силу сотвори: душу свою из-врачевала и сына исцелила! («Житие протопопа Аввакума»); покайся, възлювлене теве діля врачь приде дшевный, а ты струпы крыеши и отвігаеши («Златоструй»). ‘Исцеление’ души сопровождается, как правило, в представлениях человека Древней Руси, исцелением и тела: иціленье приемше дшамъ же купно и тЬломъ («Житие Василия Нового»); на ицеліние дшмъ. на въздравие ткломъ («Пролог»).
Согласно древним представлениям, помимо врачей, лечащих тело, существовали и такие, которые врачевали душу. Чаще всего в качестве духовного лекаря выступает Бог, исцеляющий измученную болезнью душу человека: мене хоудаго да не въпрашаеть нъ оучителл. и врача дшь наших гса и ва ис хса («Пандекты Никона Черногорца»); Христос во ми есть цілитель души и тілу («Великие Минеи-Четьи митрополита Макария»);
3. Фрейм «Сытость/голод» В Евангелии сказано, что истинный хлеб, хлеб не временной, а вечной жизни, есть Иисус Христос, и человек должен заботиться не только о тленной пище, но и в первую очередь о пище, дающей жизнь вечную душе
Слот 1. «Голод и жажда». Самыми многочисленными при описании ‘голода’ и ‘жажды’ души были лексемы жажда, гладъ, алкати и их производные. В древнерусских текстах душевный ‘голод’ предстает как особое состояние, отличающееся от голода, который испытывает сам человек, голода телесного: не о хлівнімь гладі но о дшвнемь (СДЯ ХІ-ХГУ вв. Сб. Соф.) Испытывает душа и жажду: да поне мало напою жадущая душа вожествена-го словесе («Сказание Авраамия Палицына об осаде Троице-Сергиева монастыря»). При этом ‘голод’ и ‘жажда’ души оказываются более значимыми, нежели телесные физиологические потребности: не гладъ хліва, ни жажда воды погувляетъ человіка, но гладъ велий че-ловіку - вога не моля жити («Житие протопопа Аввакума»).
Если душевный ‘голод’ и ‘жажда’ не будут удовлетворены, то душа слабеет и даже гибнет: молитвы же душьныя пищя не отълагай, якоже во тужить тіло и отънемагаеть пи-штя лишяемо, тако душя молтвьныя сладости лишяема на раславление и умьртвие умьное привлижяеть («Изборник 1076 г.»); о душе моя, что за воля твоя? ... и в нищеті вез милости сама севе изнуряешь, жаждею и гладомъ люті ныне умираешь (Аввакум. «О, душе моя.»).
Как видно из приведенных контекстов, в древнерусских текстах метафоры душевного 'голода’ и ‘жажды’ используются для ситуаций, связанных с духовной жизнью человека, его потребностью в присутствии Бога в его жизни, стремлением к восприятию божественных слов и молитв.
Слот 2. «Процесс насыщения». В процессе насыщения происходит утоление голода и жажды, что необходимо для обеспечения нормального функционирования живого организма. Данный фрейм метафорически описывает процесс удовлетворения желаний человека, достижение цели. Лексические единицы, участвующие в метафоризации, - питати, поити, кър-мити, въкусити, насытити, наслажатися, пища, питие, ядь.
В древнерусских текстах ‘насыщение’ души происходит при участии Бога и связано с обращением к Священному Писанию, историям из жизни святых и праведников, добродетельной жизнью: и аще Богъ влаговолит и твое священство, да мя сподовиши вытии причастника Святых и Животворящих Таинъ При-чистаго Тіла и Честныа Крови Владыкы Христа и Бога моего, от много літ желаю напитатися душепитательною сею пищею! («Жития Зосимы и Савватия Соловецких»); тімже уготовитеся всею душею на се насыщение, да волми и азъ самъ подвигнуся на начатье повісти сея и положю пред вами духовныя довлести сего мужа («Житие Андрея Юродивого»); могут во и множество крупиць насытити алкующих душа («Житие Сергия Радонежского»).
Слова Евангелия, молитва, благочестивое участие в жизни Церкви и участие в судьбе близких - вот истинная ‘пища’ души, словеса во евангельская пища суть душам нашим .. темьже и мы, увози, тоя трапезы останков крупицыі вземлющеи, насыщаеся (К. Туровский. «Слово на вербницу»); пищу чво аггель-скую Писании духовна словеса нарицаютъ, им же душа наслажается («Житие Сергия Ра-
донежского»); помню твою духовную любовь, какъ ты меня посещала и душю мою духовную пищею питала («Переписка Е.Ф.Морозовой с Аввакумом и его семьей»); молитвы же душьныя пищя не отълагай («Изборник 1076 г.»).
Слот 3. «Сытость». Душа, безусловно, стремится к удовлетворению своих насущных физиологических потребностей, к утолению голода и жажды, ведь это необходимо для продолжения ее существования. Логичным этапом в этом процессе должно стать состояние сытости. Тем не менее, в изученном древнерусском материале нам не встретилось контекстов, где бы речь шла о сытой душе. Думается, это объяснимо тем, что христианская мораль проповедует аскетизм во всем, что связано с физиологией. Негативная оценка сытости достаточно прочно утвердилась в русской культуре. Сытость зачастую воспринимается как показатель аморфности, безынициативности, неспособности к восприятию информации. Это проявляется и во фразеологии (ср. сытое брюхо к ученью глухо) и даже в значении лексем, формирующих словообразовательное гнездо с корнем сыт- (ср., например, пресыщенный).
4. Фрейм «бодрствование/ сон» Традиция использования метафор сна и бодрствования для описания религиозного существования человека, его духовной жизни сложилась в текстах Священного Писания. Эта традиция дала импульс и для использования подобных метафор в древнерусской культуре
Слот 1. «Бодрствование». В метафорическом представлении души задействованы лексемы въдръ, къд^ти и их производные. Бодрствование - это состояние, противоположное сну. В древности под бодрствованием также понимали и бдительность, несение стражи. Аналогичная характеристика души человека, которая должна пребывать в состоянии постоянной бодрости, присутствует и в древнерусской литературе: чистых душъ точию
невгь стникъ, и водр^е душъ съ собою водит, яже съ св^тлами свФщами и съ многою пищею масла срящут («Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича»); отягченъ ле-жаше, душа же его вдящи, во умъ моля-шеся, яко да примет святаго молитвами исцеление, тогда видитъ блаженнаго отца, предстояща ему («Житие Кирилла Новоезер-ского»). Таким образом, бодрость души, ее бдения в данный временной период описывают постоянную готовность души к встрече с Богом, ее стояние на страже, битву с искушениями.
Слот 2 «Сон». Сон - это состояние покоя, отдыха души и тела после работы, позволяющее восстановиться и обрести силы. В христианской традиции «сон сравнивается с состоянием греховности и распущенности» [4, с. 914]. Лексемы сънъ, съпати, дрімати в процессе метафори-зации создают образ души, погрязшей в грехах и забывшей об истинном смысле жизни. В древнерусских текстах звучит призыв избегать сонного состояния души, отгонять от нее дремоту: отимите дрімание от дшь ваших (СДЯ ХІ-ХГУ вв. ФСт.).
Слот 3. «Пробуждение». Пробуждение - это состояние, когда человек перестает спать, просыпается. Под пробуждением часто понимается «отказ от пассивного поведения и освобождение от уязвимости, связанной со сном, дабы взять инициативу в свои руки и предпринять решительные действия» [5, с. 914].
Лексемы провоудитисА, въстати (ото сна) метафорически употребляются, когда речь идет о призыве очнуться от греховного сна и покаяться: Въстани, окааннаа душе моа! Въста-ни, увога! Въстани, смиренна! Въстани! Что спиши? Въстани, повди, дондеже время ти есть! Въстани, окаяннаа, преже смерти малодушие отжени, славость отложи, исповіжь Господу Богу, яже согрішила еси, отнелиже родися («Духовная грамота и исповедь Ефимия Туркова»).
Таким образом, биоморфная метафора является одним из наиболее древних и значимых способов концептуализации души человека. Все биоморфные характеристики души в изучаемый период связаны с религиозной сферой жизни человека. Метафорические переносы в рамках большинства фреймов и слотов прямо или кос-
венно связаны с базовой христианской оппозицией «праведное» - «греховное». Так ‘сон’ души, ее ‘болезнь’ и ‘погибель’ связаны с состоянием греховности, нарушением общечеловеческих норм, а ‘пробуждение’ и ‘выздоровление’ - с осознанием собственной греховности и покаянием. Религиозный характер биоморфной метафорики обусловлен особенностями менталитета средневекового человека и историкокультурной ситуацией того времени.
Источники
1. Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, Н.В. Понырко. СПб.: Наука, 1997-2010. Т. 1-17.
2. Полное собрание русских летописей. М.: Языки русской культуры, 1997 и сл.
3. Словарь древнерусского языка (Х1-Х1Увв.) / Гл. ред. Р.И. Аванесов. М.: Русский язык, 1988 и сл. (по томам).
Список литературы
1. Балашова Л.В. Метафора в диахронии: на материале русского языка Х1-ХХ вв. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1998. 217 с.
2. Телия В. Н. Предисловие // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / отв. ред. Б.А. Серебренников. М.: Наука, 1988. С. 173-204.
3. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб.: Филол. ф-т Санкт-Петербургского гос. ун-та, 2000. 326 с.
4. Чудинов А.П. Метафорическая модель и методика ее описания //Языковая картина мира и ее метафорическое моделирование. Екатеринбург: УрГПУ, 2002. С. 113-118.
5. Словарь библейских образов / Под ред. Л. Райкена, Дж. Уилхойта, Т. Лонгмана. СПб.: Библия для всех, 2008. 1424 с.
BIOMORPHIC METAPHOR AS AS A WAY OF CONCEPTUALIZING THE HUMAN SOUL (based on the material of ancient Russian literature)
O.N. Kondratyeva
We study the role of biomorphic metaphors in conceptualizing man's inner world in Old Russian linguoculture. The frames that structure this metaphor are described: «life/death», «health/illness», «hunger/satiety», «wakefulness/sleep».
Keywords: conceptualization; conceptual metaphor, frame, soul.
