CC BY
42
БИЛИНГВАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ СРЕДСТВАМИ РОДНОГО И ИНОСТРАННОГО ЯЗЫКОВ (ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЙ ПОДХОД)
И.Е. Брыксина
Bryxina I.E. Bilingual education by means of the mother tongue and a foreign language (a hermeneutic approach). The article discusses the specificity of a hermeneutic approach in the study of different aspects of bilingual (bicultural) education.
Герменевтический подход при исследовании билингвальной (бикультурной) проблематики имеет особое значение, так как в процессе овладения иностранным языком в структуре языкового сознания билингва происходят существенные изменения, связанные с необходимостью сосуществования двух языковых систем. Возникает взаимодействие, иногда интерференция различных лингвистических (лингвокультурных) систем, их комбинирование и соотнесение в плане изложения и понимания смыслового содержания.
Действительно, рассматривая понятия, категории, а также способы формирования и формулирования мысли средствами языка, нетрудно увидеть специфику, присущую каждой отдельной лингвистической системе. Так, имеются категории, эквивалентные в двух языках; категории, отсутствующие в изучаемом языке, категории, характерные для родного языка и языкового сознания носителей, но отсутствующие в изучаемом языке. Необходимо отметить также существование идентичных понятий, которые выражаются однотипными лингвистическими средствами, и явлений, которые не соотносимы по способам и средствам языкового выражения. Из сказанного вытекают некоторые важные психолого-педагогические вопросы разработки оптимальных путей формирования у обучаемых субординативного билингвизма в процессе целенаправленного обучения [1].
«Билингвальное образование», базирующееся на двуязычных образовательных программах, рассматривается в современной педагогической литературе как «целенаправленный процесс приобщения к мировой культуре средствами родного и иностранного языков, когда иностранный язык выступает в качестве способа постижения мира специальных знаний, усвоения культурно-исторического и
социального опыта различных стран и народов» [2]. И очевидно, что билингвальное сознание изучающего иностранный язык индивида обладает понятийным категориальным преимуществом, представляет собой субъективную реальность, которая отличает билингва и определяет круг его возможностей, что проявляется, в частности, в уровне его понимания.
Все это дает основание для определения предметного поля совершенно нового герменевтического направления, которое, на наш взгляд, можно назвать герменевтикой билингвизма. Необходимо также отметить, что герменевтический подход к исследованию проблемы может реализоваться по разным направлениям, различающимся как по теоретической трактовке тех или иных вопросов, так и по расставляемым акцентам. Полный обзор таких направлений должен осуществляться специалистами, поэтому ниже мы ограничимся рассмотрением материалов, имеющих отношение к билингвальной проблеме изучения иностранного языка.
В герменевтической традиции сознание трактуется, прежде всего, как то, при помощи чего «понимаются тексты». Основу познания составляет «предварительное понимание», заданное традицией, в рамках которой только и можно жить и мыслить, «пред-понимание» можно корректировать, исправлять, но полностью освободиться от него нельзя, это необходимая предпосылка всякого понимания. Язык, по Х.-Г. Гадамеру, является носителем традиции, понимания, которое достигается в «медиуме языковости», объектируется в диалоге как механизме понимания и взаимопостижения, где и осуществляется «взаимообучение сознаний». В рамках диалога «именно язык есть то, что несет в себе и обеспечивает эту общность мироориентаций» [3]. «Языковый характер
нашего опыта мира, - отмечает Х.-Г. Гада-мер, - предшествует всему, что мы познаем и высказываем в качестве сущего, все то, что является предметом познания и высказывается, всегда уже окружено мировым горизонтом языка» [4]. Отсюда следует, что все формы человеческого жизненного сообщества суть формы сообщества языкового: «тот, кто имеет язык, имеет мир, <...> одновременно обладание миром и обладание языком» [4]. Таким образом, лингвисты констатируют реальность, вводя человека во множественные перспективы мира, давая возможность выбирать ту или иную систему его описания.
Х.-Г. Гадамер разграничивает три вида понимания Другого: объяснение поведения Другого через знание природы человека (это не является межличностным пониманием в строгом смысле термина, поскольку Другой рассматривается как объект); через знание особенностей именно этого человека (через его уникальность), в таком случае отношение с Другим не воспринимается как взаимное; третий вид понимания Другого является взаимным, это диалог, в ходе которого имеет место изменение обоих участников. Таким образом, понимание связано с продуктивной творческой деятельностью, и не обязательно определяется тезаурусом одной языковой системы. Весьма важную роль играет богатство родного и изучаемого языков, архетипы, исторически сложившиеся каркасы понимания и поведения людей. При «монологической» или «монотеоретической» (М.М. Бахтин) ситуации активного понимания освоение смыслов ограничено одной познавательной позицией, которая замыкает пространство работы сознания, субъекта познавательной деятельности. В процессе билингвально-го образования средствами родного и иностранного языков при столкновении различных языковых позиций работа со смыслами приобретает не только более сложный, но и более эффективный характер. Понимание предполагает «встречу субъектов», по выражению М.М. Бахтина, взаимодействие реальных возможностей их сознания [5]. Переход от «монологического» образа языка к другому, предполагающему диалогическое взаимодействие, позволяет углубить и конкретизировать понимание. Язык обуславливает нормы взаимодействия, поведения в обществе: предметно-практическая деятель-
ность в ситуации общения - это то основание, априорное условие, реализация которого позволяет индивидууму усваивать систему существующих иноязычных значений: и
предметных, и речевых, и символических. При этом особую роль играет то, как человек входит в мир изучаемого языка и изучаемых коммуникативных норм, и как они, в свою очередь, взаимодействуют с аффективномотивационными структурами его психики. Встречу культур, взаимодействие языков, которые происходят в XXI веке, следует понимать в духе М. Хайдеггера как диалог-спор, не как «пререкание», а как «процесс, обогащающий и возвышающий обе стороны» [6].
Потребности культурного диалога неизбежно вызывают к жизни проблему интерпретаций, решить которую невозможно без анализа процессов взаимодействия языков, что позволяет осуществить сравнительный анализ понятийных аппаратов, типов мента-литетов, рациональности, иррациональности, социопсихологических оснований различных культур. Связанное с интерпретацией понятие «герменевтического круга» предполагает, что мы придаем смысл некоторому феномену на базе имеющегося у нас предпонима-ния, которое изменяется в процессе интерпретации. Различные модификации герменевтического круга связаны с осознанием взаимообусловленности объяснения и интерпретации, с одной стороны, и понимания - с другой; для того чтобы нечто понять, его необходимо объяснить. Герменевтический круг разрабатывался как круг целого и части: для понимания целого необходимо понять его отдельные части, но для понимания отдельных частей уже необходимо иметь представление о смысле целого (слово - часть относительно предложения, предложение - часть относительно текста, текст - часть относительно творческого наследия данного автора). Текст есть фрагмент целостной душевной жизни некоторой личности, и понимание «части» и «целого» здесь также взаимно опосредовано. В философии М. Хайдеггера герменевтический круг связывается не с формальными условиями понимания как метода познания, а с онтологическими его условиями как основного определения человеческого существования. Поскольку герменевтический круг выражает взаимообусловленность истолкования бытия человека и человеческо-
го самоистолкования, постольку задача герменевтики состоит не в размыкании герменевтического круга, а в том, чтобы в него войти. Языковая традиция, в которой укоренен познающий субъект, составляет одновременно и предмет понимания, и его основу: человек должен понять то, внутри чего он с самого начала находится. Когда мы пытаемся понять то, что не вписывается в имеющиеся рамки, опыт является отрицательным, прерывает действие, заставляет нас остановиться. Такие «аварийные» ситуации важны для коммуникативного действия: если партнер по общению отказывается нас понимать, мы все равно обязаны донести до него свое сообщение, ибо должно быть достигнуто взаимопонимание [7]. Результатом интерпретации становится изменение нашего предпо-нимания, изменение нашего горизонта в общий для партнеров по коммуникации диалог. «В свете герменевтики изменения в видении мира - это практический процесс, протекающий через взаимодействие и диалог; понимание другого человека имеет отправным пунктом преконцепции и завершается совмещением перспектив» [8].
Рассматривая материалы дискуссии между представителями когнитивной психологии и герменевтики, A.A. Залевская ссылается на Дж. Филлипса, по мнению которого «наибольшие расхождения между когнитивной психологией и герменевтикой имеют место в связи с установлением того, где находится значение» [8]. Когнитивная психология отвечает четко и прямо: значение находится в ментальных репрезентациях, которые, в свою очередь, находятся в сознании человека (within the mind). Если репрезентации правильно отражают мир, индивид будет правильно воспринимать или понимать положение вещей в мире, находящемся за пределами его сознания. С позиций герменевтики значение не является овеществленной сущностью, локализованной в сознании; для интерпретирующего некоторый текст индивида значение обнаруживается в этом тексте; для того, кто изучает некоторое действие или жизнь другого лица, значение содержится в этом действии или в жизни человека. По ее мнению, трактовка герменевтики (значение как практическое понимание; интерпретив-ное усилие при участии в диалоге) вытекает из положения М. Хайдеггера, согласно кото-
рому наше отношение к миру является исходно практическим, и Х.-Г. Гадамера, что... интерпретатор достигает понимания на основе уже имеющихся допущений, которые, в свою очередь, изменяются через конфронтацию с объектом или субъектом [8, с. 47-51]. Продуктом интерпретации для В. Дилтея является значимая связь, связь между значениями, которая может быть извлечена из выражения и затем рассмотрена как понятная [9]. И отсюда следует, что герменевтическое понимание - это стремление интерпретировать действия другого человека через призму некоторой интерпретационной схемы, акцентирующей внимание на наборах значений, полностью встроенных в поведение субъекта. Преимущества герменевтики перед когнитивной психологий связаны с тем вниманием, которое при интерпретации в большей мере уделяется структурам значения, встроенным и воплощенным в поведении, чем когнитивным репрезентациям.
Говоря о диалоге культур в современных социокультурных условиях, М.М. Бахтин рассуждает о «кризисности» любой речевой ситуации общения, что объективируется в творчески порождающую ситуацию, ведущую к развитию эффективного взаимодействия. Кризисно-порождающая ситуация способствует возрастанию диалогической тенденции в межкультурной коммуникации, которая проявляется в интенсификации языковых актов и нарастании потребности в билин-гвальном (полилингвальном) самопроявлении взаимодействующих культур. «В коммуникационный акт привносится категория «Другого» (ощущение, прочувствование, принятие в расчет иной, чем своя собственная, системы ценностей, культурно-порождающихся и культурно-значимых смыслов» [10]. Только осознание значимости (или хотя бы наличия) «Другого», «Иного» дает возможность осуществить процесс культурной самоидентификации. В основе взаимодействия языков (понятого как глобальный культурный коммуникационный процесс) лежит диалектика, определяющая отношения к «Иному» в культуре: только в результате осознания наличия «Иного», «Другого», культура начинает осваивать «чужое» и отчуждать «свое».
В самом деле, с герменевтической точки зрения понимание рассматривается как процесс сопереживания в сознании интерпрета-
тора мыслей, чувств, мотиваций, намерений другого человека постольку, поскольку они нашли свою объективацию в его поведении и действии, а также продуктом духовной культуры. В ходе этого диалога интерпретатор осуществляет реконструкцию текста или речи, то есть раскрывает, какой смысл в них вложен, и тем самым стремится понять их.
В. Дилтей считает, что посредством понимания мы раскрываем духовный мир других людей. «Для этого мы должны вообразить себя в мире, похожем на мир автора литературного сочинения или художественного полотна, драмы или симфонии или даже исторического деятеля. Хотя мы и не можем жить жизнью других людей с их оригинальным опытом, пишет он, но через интерпретацию, включающую воображение или перевоплощение, можем достичь вторичной непосредственности» [9]. Интерпретация в билингвизме сопряжена с диалектикой дознания и познания (выбор языка интерпретации и ее первичного основания), с оперированием смыслами, посредством которых индивид осознает лингвокультурное многообразие мира. Как отмечает O.A. Колыхалова, «деятельность билингва как лингвокультурного интерпретатора можно истолковать как процедуру скрытого переименования... Старое имя (в «первом» языке) превращается в этом плане в символический образ бывших, прошлых значений, которые необходимо извлечь из лингвокультурных миров» [10]. Это дает возможность раскодировать, перекодировать и «присвоить» чужой социокультурный опыт, расширяя горизонты собственного бытия. Билингв-интерпретатор может установить границы интерпретируемого лингвокультурного материала по разным основаниям (профессиональным, социальным, этическим, культурным), или пытаться создать «безымянное пространство», внося свои смыслы в чужие для него лингвокультурные контексты. «В этом случае он как бы творит «чужое» заново, не пытаясь понять его представленность в языке, но выдавая свою репрезентацию за присущие чужой, иной культуре смысла и идеи» [10, с. 209-212]. Поэтому интерпретация должна быть построена на том, чтобы стремление билингва-интерпретатора к переименованию, к перекодировке не смогло разорвать подлинности и единства чужой «второй» культуры.
Включение проблемы понимания в предмет современного рефлексивного исследования демонстрирует осознание того принципиального обстоятельства, что реальная деятельность билингва отличается от обычной ситуации, ибо осуществляется во взаимодействии различных языковых систем и языковых сознаний. Идентификация текста (как и его автора) наступает в момент непосредственного погружения в жизненный контекст, в традицию, в отраженный в данной культуре и языке опыт. «Билингвистиче-ская интерпретация - это амплитуда, охватывающая весь именной топос между чистым лингвокультурным «ничто», потенциальной пустотой, <...> не проявленных, но присутствующих... и укорененным в традиции «нечто», где всё прояснено и идентифицировано во «втором» языке» [10, с. 216]. В момент вхождения в текст интерпретатора всегда ощущается чуждость, инородность текста, которую необходимо преодолеть. В этом смысле первичный текст выступает как «активная личность», которая отторгает чужие влияния и попытки изменения, способствуя формированию у интерпретатора установки по типу «я и автор» («Я и великие», «Я и человечество») [11]. Поэтому истинное понимание текста не мыслится вне сопереживания, эмпатии, «вчувствования в чужую среду», что дает интерпретатору право вторжения в текст, «слияния» с ним, слияния с чужим словом, чужим понятием. В поисках адекватных понятий билингв-интерпретатор может воспроизвести целую цепочку раскодирования и в результате прийти к выводу о взаимной относительности его многообразных смысловых оттенков. Однако единовременное использование этих смыслов в современном языке (культуре) исключается: понятие существует только в дискретных формах. Соподчиненная субординация языковых смыслов при билингвальной интерпретации выступает как механизм перекодирования, переименования (в контексте культурных альтернатив). Кажущаяся взаимооб-ратимость, конвергируемость переименования, перекодирование становится очевидной на границе соприкосновения двух взаимоисключающих интерпретаций и в попытке совмещения несовместимых компонентов этих интерпретаций во внекультурном пространстве [12].
Современные методы билингвистиче-ской интерпретации текстов основываются преимущественно на «расслоении» его реальности, на вычленении способов существования, запечатленных в языке, на выявлении контекстов, в которых смысл кодируется как бы двойным кодом, на дешифровке символов или свободной ассоциативно-интуитивной деятельности (деятельности по выявлению скрытых смыслов посредством языковой коммуникации). Переименование, интерпретация характеризует субъективный и социокультурный аспекты перекодирования смыслов из одной интерпретационной системы в другую, учитывая корреляционные связи субъективной и объективной деятельности индивида (группы, индивидов, общества) [12]. Отсюда следует тезис о принципиальной открытости интерпретации, которая, по Х.-Г. Гадамеру, никогда не может быть завершенной, а также о неотделимости понимания текста от самопонимания интерпретатора.
Формирование новых подходов к интерпретации текстов в билингвальном пространстве связано с переосмыслением экзегетики языка, в которой за буквальным толкованием терминов и знаков языка скрывается иная реальность - истинная онтологическая ценность текста. Цель современного интерпретатора состоит в том, «чтобы переосмыслить, разобрать, заменить всю систему ценностей, выраженную классической оппозицией» [13]. Так, например, для П. Рикёра все понимание опосредовано знаками и символами (позднее в этот ряд включаются и «тексты»). Условия возможности понимания могут быть эксплицированы на трех уровнях - семантическом, рефлексивном, экзистенциальном. Семантический уровень - исследование значений знаково-символических образований с помощью психоанализа, называемого Рикёром «семантикой желания», поскольку понимание многозначных высказываний есть одновременно и момент самопонимания, постольку оно нуждается в разработке на рефлексивном уровне. Но рефлектирующий субъект не является чистым Ego - задолго до своего самополагания в акте рефлексии он уже положен как экзистирующий; «онтология» понимания с самого начала встроена в его «методологию» [14]. Важно отметить, что необходимо формировать готовность к пониманию текстов через обучение рефлек-
сии: это чрезвычайно актуально и требует разработки соответствующих мер, способных оптимизировать процесс обучения иностранному языку. Однако A.A. Залевская обращает внимание «на тонкую грань между обучением техникам понимания текста и навязыванием обучаемому той или иной интерпретации читаемого как «правильной», то есть существует опасность подмены готовности к пониманию (организованной рефлексии) «готовым пониманием» [8, с. 47, 51].
Интерпретируя текст, мы обращаемся к нашим языковым знаниям, получаем «модельный мир», который включается в рамки нашего внутреннего мира, сопоставляемого с миром автора речи. В результате соотнесения модельного мира, собственного внутреннего мира и нашей «теории объективного мира» мы корректируем тот или иной из них, что и ориентирует нас в собственных действиях, вербальных или невербальных. Таким образом, все процессы интерпретации протекают как построение и верификация гипотез, где «взаимодействие модулей и их настрой определяют различные тональности понимания, которые могут меняться от одного эпизода к другому» [11]. Если же рассматривать партнера по взаимодействию как Другого, как представителя другой культуры, то он становится источником и носителем новой иной культуры. Более глубокое понимание различных лингвистических (лингвокультурных) систем, их комбинирование и соотнесение в плане смыслового содержания не только помогает развивать коммуникативную компетентность, но и вырабатывает чувство толерантности, которое становится внутренним качеством. Наглядно это проявляется в дистанцировании от себя самого, в умении абстрагироваться от собственных стереотипов, ожиданий и анализировать свою деятельность отстраненно.
И.И. Халеева отмечает, что «предпосылкой адекватного межкультурного общения является статус равноправия родного и неродного языков (равно как и родной и неродной культуры) в сознании <...>, которые необходимо не только изучать, а «входить» в них, «пропускать через себя, через свое сознание и свое мировидение» [15]. Лингводи-дактам, разрабатывающим модели обучения второму (иностранному) языку, необходимо строить их в соотношении язык / культура I и
язык / культура II, то есть два (три и так далее) «суверенных» языка, две (три и так далее) «суверенные» культуры. Для осуществления межкультурной коммуникации необходимо постепенно элиминировать так называемую «чуждость» в сознании обучаемых, переводя ее в разряд вторичного, но «не чужого» языка, «не чужой» культуры. Переводя второй (третий) язык в статус «не чужого», мы ставим задачу формирования в профессиональном лингвисте черт вторичной языковой личности, способной проникнуть в «дух» изучаемого языка, в «плоть» культуры того народа, с которым должна осуществляться межкультурная коммуникация. Подобная точка зрения, по ее мнению, перекликается с герменевтическим подходом к интерпретации текстов, поскольку герменевтику можно толковать и как преодоление культурологической дистанции и на основании именно этого тезиса подходить к родному языку и родной культуре [15].
Осознание обучаемыми специфики и уникальности родного языка и родной культуры может дать более качественные профессионально релевантные результаты, если рассматривать оба феномена (язык I - язык II) как функционально эквивалентные сущности, как две равноправные позиции в одном общем процессе билингвального образования, которое обусловлено и детерминировано факторами не только индивидуальнопсихологическими или учебно-психологическими, но и культурно-историческими и общественно-политическими.
1. Барановская ТА. II Опыт билингвального образования средствами родного и иностранного языков в России: Тез. докл. и выст. меж-рег. науч.-метод, конф.: В 2 ч. М., 1999. Ч. 1. С. 5.
2. Певзнер М.H., Ширин А.Г. II Ученые записки института непрерывного педагогического образования. Великий Новгород, 1999. С. 41.
3. Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991. С. 48.
4. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988. С. 520.
5. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 204.
6. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. 81.
7. Habermas У. Theorie des kommunikativen Handelns. Frankfurt an Main, 1981.
8. Залевская A.A. Текст и его понимание. Тверь, 2001. С. 45-46.
9. Dilthey W. Gesammelte Schriften. Bd, VII. Stuttgart, 1958. S. 322.
10. Колыханова O.A. Социокультурные и философские аспекты билингвизма: Дис. ... д-ра филос. наук. М., 2000. С. 68.
11. Mooret М. Les fonds du language. P., 1990. P. 111-114.
12. Doria Ch. Naissance du language. P., 1989. P. 51-54.
13. Серль Дж. II Вопр. философии. 1992. № 4.
С. 59.
14. Ricoeur P. Le conflit des interpretations: Essais d’herméneutique. P., 1993.
15. Халеева И.И. II Язык - система. Язык - текст. Язык - способность: Сб. ст. М., 1995. С. 277-278.
