CC BY
27
Н. Н. Заполъская (Москва)
Библейские цитаты в текстах конфессиональной культуры: семантика, функции, адаптация
Христианская культура была основана на Библии, т. е. на императивных текстах, возникших как результат общения Бога с людьми, как письменная фиксация Слова Бога. Освоение библейских текстов происходило в процессе литургической практики, позволявшей верующим предстоять Слову Бога и стремиться созидать жизнь в согласии со Словом Бога. Принципиально мнемонический способ освоения санкционированного литургическим опытом книжно-языкового материала определил принципиально репродуктивный характер языковой деятельности, заключавшийся в передаче во времени и пространстве изначально заданного, неизменного Слова, изреченного Богом и истолкованного избранными людьми. Однако результатом действия механизма репродукции являлись не только тексты закрытой структуры, фиксировавшие изреченное Слово, но и тексты открытой структуры, сополагавшие изреченное Слово и слово, сочиненное человеком, во все времена пытавшимся рассмотреть свою повседневную историю в сакральном контексте библейской истории. При порождении текстов открытой структуры действие механизма репродукции приводило к воспроизведению отдельных семантически значимых для требуемой темы фрагментов образцовых текстов, что приводило к синтезу цитатного и нецитатного книжно-языкового материала. Явленные в такого рода текстах эксплицитные цитаты выполняли прототипичее кую функцию, позволяя понять конкретные исторические события как реализацию библейских прецедентов. В свою очередь, имплицитные цитаты реализовали стереотипическую функцию, становясь средством изложения повседневной истории как продолжения библейской истории. При несовпадении языковых параметров цитатного и нецитатного поля эксплицитные цитаты могли сохранять свои языковые характеристики, поскольку цитате по определению естественно звучать иначе, чем основному тексту, тогда как имплицитные цитаты подвергались языковой адаптации. Сложный механизм создания текстов, синтезировавших цитатный и нецитатный книжно-языковой материал, мотивировал сложность исследования данных текстов — необходимость использования комплексного подхода, включающего атрибуцию цитат, определение семантического и функционального статуса цитат, реконструкцию
механизма их языковой адаптации. В данной статье проведено комплексное исследование цитат в «Сказании о Борисе и Глебе» в составе Успенского сборника (ХН-ХШ вв.)
«Сказание о Борисе и Глебе» свидетельствовало о «вхождении» Руси «в пространство христианского опыта, связанного с явлением персонифицированной святости, то есть с первыми примерами канонизации, иначе говоря, признания определенных людей носителями святости»2. Появление первых русских святых князей-братьев Бориса и Глеба осмыслялось на Руси как факт включения русской истории в священную историю и предполагало истолкование с позиции библейских прецедентов3. Теологически сведущий книжник представлял теологически сведущему читателю систему авторитетных контекстов, призванных выразить определенную духовную стратагему.
Семантическим центром эксплицитной цитатной системы «Сказания о Борисе и Глебе» являются цитаты, раскрывающие смысл святости Бориса и Глеба, состоящий в свободном принятии любви, основанной на прощении и ведущей к самопожертвованию по примеру распятого Христа. Предложенный агиографом цитатный посыл позволял раскрыть смысл христианской любви как любви крестной и любви Воскресения и тем самым уяснить смысл святости Бориса и Глеба. Основной семантический блок ветхозаветных и новозаветных цитат, объединивших монолог и молитву Бориса, открывался Словом царя Соломона (Пр 3: 34) о смирении как пути достижения Благодати Бога, достижения любви. Следующее затем ключевое Слово апостола Иоанна (1 Ин 4:18, 20), представленное и в монологе и в молитве Бориса, свидетельствовало о единстве любви человека к ближнему и любви человека к Богу, ибо, являясь действием Благодати в человеке, любовь возвращается к Богу через любовь к ближнему. И, наконец, фрагмент «гимна любви» апостола Павла (1 Кор 13: 4), представленный в молитве Бориса, утверждал любовь как духовную силу, без которой ничего не имеет цены в тварном мире, ибо человек, любя Бога, становится совершенным для вечной жизни.
Монолог Бориса Молитва Бориса
[пншеть м]~гъ гьрдынмъ протнвнть СА. СЪЛгЬрСНЫМЪ ЖС ДА№ТЬ ЕЛГОДАТЬ. (СБГ 9в 14-17 = Пр 3:34,1 Петр 5:5, Иак 4: 6) [апелъ же] иже речезд лнзелнз а Ердтд СВОКгГО НСНАВНДНТЬ ЛЪЖЬ №СТЬ. (СБГ 9в 17-19 = 1 Ин4: 20) /по лпелоу.у лювы вьсе тьрпнть вссмоу в-Ьроу гемлггь. и не нщьть свонхъ си. (СБГ 11в 19-22 = 1 Кор 13:4)
[и паки] вогазнн в*ь любъвн н-Ьсть съвьршсндга. ЛЮБЫ ВЪНЪ нзмсщггь стрдХ-ь. (СБГ 9в 20-23 = 1 Ин 4:18) [н паки] вогазнн къ лювъвн н-Ьсть сьвьршсндга. ЛЮБЫ вънъ отъмещеть боязнь. (СБГ 11в 22-25 = 1 Ин 4:18)
Семантическое доминирование цитат, выражающих смысл святости Бориса и Глеба (прежде всего — 1 Ин 4:18,20), подтверждается тем, что именно они объединяют разные жанры борисо-глебского цикла: летопись — «съвр'ышнАА любовь нзмещьть боязнь», паремейные чтения — «ДЩ€ кто рсчсть, яко Богд ЛЮБЛЮ, а БрДТД своего нендвнжю, — ЛОЖЬ есть», похвальные слова — «дщс кто глаголет, яко Богд люблю, д брата своего ненавижу, ЛОЖЬ ЕСТЬ» 4. Семантически «ядерные» цитаты, объясняющие смысл христианской любви, сопровождались цитатами, раскрывавшими значение христианской любви — любви права и долга. Идея любви как права на Благодать вечной жизни, обретенного через отказ от благ тварно-го мира, обосновывалась ссылкой на авторитет Слова царя Соломона (Ек 1: 2, Прем 5:15):
[соломонъ... ргчг...] вьсе соугета н соутетнге соутетню воудн. (СБГ 10а 11-13 = Ек 1:2) [помишлааш! слово пр(моулрааго соломона.] прдвьдьннцн въ в-Ькы жнвоуть н отт."гд мьздд нмъ. н стр0№НН1е нмъ СЭ вышьнпдго. (СБГ 11а 16-19 - Прем 5:15)
Понимание любви как долга свидетельства о вечной жизни, требующего отдачи себя по образу жертвы Христа, задавалось авторитетом Слова самого Христа, семантически объединившего молитвы Бориса и Глеба (Лк 9: 24, 21:12,16,19):
Молитва Бориса Молитва Глеба
[словкн бжнн] нже погоувнтн дшю свою мен« рддн н МОНХТ. словссь оврдщетн ю в жнвотЬ в'Ьчьн'Ьмь сохранить ю. (СБГ 10 б 17-21 =Лк9: 24) [гммои в-бмь та расъша къ свонмъ апостоломъ] гако зд нмга моте м«н< рддн в-ъзлождть нд вы роукы. н пр«дднн воудст« род*ьмь н дроугы. н врдт*ь врата преддеть нд съмьрть. н оумьртвгать вы нмснс могего рддн. (СБГ 14в30-32,14 г 1-4 = Лк21:12,16) [н паки], в тьрп'Ьннн вдшемь сьтажнтс дшд вдшд. (СБГ 14 г 4-6 = Лк 21:19)
Литургический опыт «прочтения» данных евангельских цитат задавал «прочтение» судеб Бориса и Глеба как судеб мучеников, страстотерпцев, претерпевших страдание во имя Христово (служба мученикам — Лк 21: 12-19 = «ммнкъ коудоу. гоу могему; стго н блжсндаго Хвд стрдстотьрпьцА» СБГ 10 6 13-15, 11 г 15): отказавшись во имя братской любви от власти как блага тварного мира, Борис и Глеб выбрали смерть как жертву, предполагавшую духовное воздаяние.
Раскрывая истоки святости Бориса и Глеба, агиограф раскрывал их как истоки любви: способность братьев к жертвенной любви объяснялась любовью к ним отца, князя Владимира. В свою очередь, духовная гибель Святополка объяснялась нелюбовью к нему князя Владимира, греховностью происхождения Святополка «от двою отцу». Исходная заданность любви как духовного подвига и исходная заданность нелюбви как духовного падения подтверждалась агиографом посредством введения Слов царя Соломона при характеристике Бориса и Святополка (Пр 4: 3 // Пр 1:16):
Борис Святополк
[о таковымхъ во рсчс прнтъчьннкъ] СНЪ БЫХЪ оцю послоушьлнвъ Н ЛЮЕН-нмъ пр<дъ лнцьмь мтр« свою». (СБГ9а 15-19 = Пр 4:3) [о ТЛКОВЫНХЪ во рсчс проркъ] скорн соуть кръвь пролигатн б<с прдвьды. СН ВО ОБ'ЪщДВДЮТЬ СП кръвн И СЪБНрАЮТЬ С«Б« злдга. СНХТ» поутьге соуть СЬБНрДЮЩС н БСЗДКОННЮ НСЧНСТНЮМЬ СВОЮ ДШЮ 0ЕН№МЛЮТЬ. (СБГ 10 г 3-9 - Пр 1: 16,18-19 = Ис 59: 7)
Исходная заданность любви // нелюбви определяла не только различие земных судеб братьев, но и память // забвение после смерти, что подтверждалось Словом царя Давида (Пс 9: 18, 33: 21, 36: 14-15):
Борис и Глеб Святополк
[рсчс двдъ] хранить гь вьсга кости нхъ н ни геднна отъ ннхт» съкроушнть ст. (СБГ 15 б 12-14 = Пс 33: 21) [рсчс 4вдъ]. възврдтгать сга Гр-ЬшЬННЦН ВЪ АДТ» Н ВЬСН ЗДБЫВАЮ- щни вд. (СБГ 15 а 9-11 - Пс9:18) [паки]. ороужн№ звлскошд гр'кшьннцн НАПрПГОШД лоукп» свои, здклдтн правый СЬрДЬЦЬМЬ И ОрОуЖНЮ НХ*Ь въни-ДГГЬ въ срдцд. н лоуцн их"ь съкроушдть сл). ОКО Гр'кшьннцн ПОГЫБЪНОуТЬ. (СБГ 11-19 = Пс 36:14-15)
Значение святости Бориса и Глеба определялось автором «Сказания...» в двух аспектах — духовном и политическом. Знаменуя начало русской святости, Борис и Глеб выступали как защитники-покровители русской земли, что и позволило агиографу ввести цитату из Нагорной проповеди, приравнивая тем самым подвиг Бориса и Глеба к апостольской миссии:
[рече гь]. не можеть грлдъ оукрытн с» врьхоу горы стога, нн св'кщ'Ь въжьгыш споуд'ьмь покрывдють. нъ нд св'Ьтил'Ь постдвлгають да светить тьмьныга. (СБГ 16 в 17-23 = Мф 5: 14-15).
Расширение семантической сферы текста позволило агиографу передать идею «симфонии» церкви и государства, поскольку мученичество Бориса и Глеба стало вкладом в христианизацию политической жизни Руси: окончательная духовная победа Бориса и Глеба была достигнута тем что, Ярослав покарал убийцу Бориса и Глеба, защитил память братьев и установил новый политический порядок, основанный на христианской истине. Обращаясь к авторитету Слова царя Давида (Пс 111: 2, 36: 26, Пс 51: 3-7), агиограф создавал своеобразную «парадигму праведности», в которую включал не только святых Бориса и Глеба, но и Ярослава, и исключал Святополка:
Род-ь прдвынхъ ЕЛГОСЛОВНТЬ CA [pttt Проркъ]. H ciMA НХ"Ь въ елгословлсннн Еоудсть. (СБГ86 24-27 = Пс 111:2,36:26)
[м съвысть са речено/е псалмо-п"квкЦ(Мк двдъмъ]. Чьто era хвдлншн енльнын о зълов-fc. ЕСЗДКОННС вь сь днь. нспрдвьдоу оумыелн гаЗЫК1> твои.
ВЪЗЛЮБНЛЪ №СН ЗЪЛОЕОу ПДЧ€
БЛГОСТЫН'Ь нспрдвьдоу неже глдголддтн прдвьдоу. ВЪЗЛЮБНЛЪ I6CH вьега глы потопьныга н газыкт, льстьвъ. ctro рддн рлздроушнть ТА БОГЪ до коньцд. въетьргнеть ТА н преемнть ТИ ОТЬ с елд твогего. н корень твои оть землга жнвоущнхъ (СБГ 15 а 25-32,156 1-7 = Пс 51:3-7)
Эксплицитные псалтырные цитаты реализовали принцип кольцевой композиции и определяли направление «движения» текста, заданное начальной цитатой, являвшейся «тематическим ключом», определявшим связь духовного и исторического уровней текста 5.
«Со-бытие» в тексте «Сказания...» цитатного и нецитатного материала мотивировало необходимость языковой адаптации цитат.
Показательный пример грамматической адаптации, вызванной семантической переориентацией исходного библейского текста, де-
монстрировала цитата из 68 псалма, встроенная в моноглог Свято-полка6. Пророческий псалом, в котором псалмопевец призывает на своих врагов справедливый гнев и кару Бога, проецируется на судьбу Святополка, что приводит к адаптации по грамматическим категориям наклонения, времени, лица и числа: формы повелительного наклонения заменяются формами изъявительного наклонения, формы прошедшего времени — формами настоящего-будущего времени, формы мн. числа — формами ед. числа, формы 3 лица — формами 1 лица:
«поношенна поносгащнихт» (ндпддошд > ндпддоуть) на ми... и въ дво-p'tx'b (HX"b > MOHX'b) не Боудсть жнвоущддго. здне »его ж« гь порази > ВЪЗЛЮБН д (тн ПОГНДШД > ДЗЪ ПОГНДХТ») н къ еол'Ьзнн газ в о у (прнло-ЖНШД > ПрИЛОЖНХ'ь). (приложи > ПрНЛОЖЮ) КЪ БСЗДКОНИЮ OífEO ЕСЗДКО-ннге. ... и съ прдвьдьнынмн нс (ндпишютк > ндпншю) сся. нт» (дд потрсбать > потрсЕлю cía) отъ. кннгь жнвоущнхъ» (СБГ 13 a 12-27 = Пс 68: 26-29).
Однако наряду с полной адаптацией в тексте «Сказания...» имела место неполная адаптация, вызывавшая «эффект ошибок».
Так, неполная адаптация была представлена в эксплицитной цитате из книги Притчей Соломона7:
Паремейник: Притчи Соломона 4:3 Сказание о Борисе и Глебе
снъ ео еыхъ лзъ ищЧ" послоушлнвъ. н ЛЮЕННМЪ СЫН np-Ьд ЛНЦ&НЪ MdTfpf мал (Григоровичев паремейник = Захарь-ннский паремейник, люеннмъ -> вьзлюклень Лобковский паремейник) [о таковымхъ воptnt прнтъчкннкт.] снъ быхъ оцю послоушьлнвъ Н ЛЮЕННМЪ пр!дъ лнцьмь мтр! свогеи. (СБГ, 9 а 16-19)
Повествовательное пространство книги Притчей Соломона организовано как пространство субъекта 1 лица, маркером которого выступают личное местоимение, притяжательное местоимение и глагольная (аористная) форма. При совмещении цитатного и нецитатного материала, требующего перехода повествования к субъекту 3 лица («о таковыпхъ во реме прнтт.чьннкъ»), осуществилась лексико-синтак-сическая адаптация, проявившаяся в устранении местоимений, указывающих на само 1 лицо и на принадлежность к нему. Однако в цитате сохранилась глагольная форма 1 лица, т. е. не прошла грамматическая адаптация цитаты, что породило «эффект аграмматизма». Атомарный лингвистический анализ, не учитывающий действия механизма порождения текста, может привести к тому, что данный пример окажется среди фактов действительно неправильно упот-
ребленных глагольных форм, свидетельствующих о формально-семантической дистанции между книжным и некнижным языком, поскольку «писцы, не имея этих форм в своей речи, не могли последовательно правильно употреблять их на письме» 8. Только комплексный подход дает возможность понять, что в данном случае перед исследователем возникает не проблема языка, а проблема текста, при порождении которого совмещались цитатное и нецитатное пространства. В этой связи актуальным оказывается исследование бытования данной цитаты в других текстах и в других списках данного текста. Так, выявленный в «Сказании...» механизм неполной адаптации представлен в той же цитате в Лаврентьевской летописи: под 1207 г. дается характеристика князя Константина Новгородского как избранного из рода правящей династии — «снт» бы* послушлива шцкз и възлкзв-
Л£Н"Ъ пр£л ЛНЦЬ* жтр« СВ0№<Я» 9.
В свою очередь, списки «Сказания о Борисе и Глебе» ХУ-ХУН вв., демонстрирующие «движение» цитаты во времени и пространстве, представляют помимо неполной адаптации, отсутствие адаптации или полную адаптацию:
— отсутствие адаптации:
снт» быхт» азт» послоушьливт»... (РГИА. Ф. 834. № 1301, сборник
XV в., ГИМ. Син. №637, сборник житий 1459 г., РГБ. Ф.304. № 745, сборник житий нач. ХУв., РГБ. Ф. 304. № 692, сборник житий XVI в., РГБ. Ф. 304. № 646, Минея четья XVI в., РНБ. Собр. Погодина № 857, сборник XV в., РНБ. Собр. Кирил-ло-Белозерск. Монастыря. № 19, сборник ХУв., РГАДА. Ф. 196. №1619, сборник житий XVI в., РГАДА. Ф. 187. №26, сборник ХУ1-ХУП в.)
— полная адаптация, приводящая к замене глагольной формы 1 лица глагольной формой 3 лица или причастной формой, снимающей оппозицию по лицу:
снт» бысть. оцю послоушь.лнвт>... (ГИМ. Син. № 182, Минея четья, XVI, ГИМ. Син. №996, Минея четья, 1546, РНБ. Ф.209. №645, сборник XVI в., РГБ. Ф.304. №679, Минея четья 1632 г., РГБ. Ф. 209. № 590, сборник житий XVII в.)
снт» Еивт» оцю послоушьлнв'ъ... (РГИА. Ф.834. №584, сборник
XVI в., РНБ. Собр. Погодина. № 850, сборник XVI в., РГБ. Ф. 299. № 587, сборник житий XVII в.).
Хронологическая прикрепленность случаев полной адаптации к ХУ1-ХУП вв. представляется неслучайной, поскольку в это время в
культурно-языковом пространстве 51ау1а Ог1;}ю<1оха кардинальным образом изменилось отношение к книжному языку и подход к тексту, правильность которых связывалась уже не с традицией передачи, а с формальной обработанностью10. В этой связи библейские и богослужебные тексты подвергались языковой справе, а цитаты из этих текстов свободно изменяли свои грамматические характеристики для достижения грамматического тождества цитатного и нецитатного пространств.
Равным образом, механизм неполной адаптации демонстрирует имплицитная цитата из Евангелия от Луки, которая соотносилась с цитатой из утренней молитвы:
Евангелие от Луки 1:79 (молитва) Сказание о Борисе и Глебе
ндпрдвнтн ИОГЫ НАША нд поуть лшрьнъ (ГЕ 1144) нспрдвн СТОПЫ НАША НА П^ГЬ МНрД нжс ндпрдвн нд прдвый поуть мнрьны ноги НОГЫ МОП тсщн СТ» ТСБС бссьблазнд. (СБГ 12 а 29-32)
Повествовательное пространство Евангелия от Луки и молитвенной формулы организовано как пространство с плюральным субъектом, маркером которого является притяжательное местоимение11. Дистрибутивное употребление плюральных форм существительного и согласованного с ним притяжательного местоимения в исходном тексте могло быть мотивировано типом контекста, актуализировавшего идею непар-ноорганизованного множества: ср. контексты — оуклднли ж£ ногоу твою {5 стьзт, «хт» = ноги ео «хт. нд зловоу рищоуть, (Пр 1:15-16 — Захарьин-ский паремейник) // гн. ты ли мои оумывдешн ноз'к... = и ндчд оумывдтн ноз"Ь оучсннком... (Ин 13:6,5 — Мстиславово Евангелие).
При встраивании цитаты в молитву Бориса, организованную как пространство с сингулярным субъектом, произошла лексическая адаптация, проявившаяся в замене притяжательного местоимения, указывающего на плюральный субъект, притяжательным местоимением, указывающим на сингулярный субъект. При этом грамматическая адаптация не прошла, т. е. сохранились формы дистрибутивного множественного по сематнтическому библейскому образцу, что привело к «эффекту нарушенного употребления» числовых форм, т. е. употребления формы мн. ч. в позиции дв. ч. Поскольку выводы о «падении» двойственного числа основываются на фактах нарушения правильности употребления форм двойственного числа и замене их формами множественного числа, сторонники ранней утраты двойственного числа иллюстрируют свою точку зрения именно данным примером «нарушенного употребления» числовых форм:
— «Формы свободного двойственного уже в XII в. имели множественное значение. Они утратили синтаксическое значение двойственности еще в доисторический период, поэтому уже в древнейших памятниках XII в. наблюдаются случаи замены их формами множественного числа: слава тн нжс ндпрдвн нд правый путь мнрьны ногы мои т£щн кт» т«Е£ (Сказ, о Бор. и Гл., 18)» 12;
— «Несмотря на устойчивость дв. ч. в грамматической системе книжно-литературного (церковнославянского) языка, случаи употребления форм мн. ч. при указании на двух лиц (или на два предмета) встречаются уже в самых ранних памятниках восточнославянской письменности... Ндпрдвн нд прдвын поуть мнрьны ногы ногы мои т«щн кт» т€Бс (УС, л. 12 а) — притяжательное местоимение указывает на ноги одного (!) человека (должно быть дв. ч. мнрьн-Ь ноз'Ь мои)» 13;
— «Что же касается бытования форм двойственного числа в Сказании о Борисе и Глебе, помещенном в Успенском сборнике XII— XIII вв., то его характеризует то же сочетание правильного и неправильного, которое свойственно и другим памятникам книжно-славянского языка этого периода и допустимость (даже „нормативность") которого свидетельствует о том, что для писцов и авторов противопоставление единичности — двойственности не является актуальным... ногы мои т£щм кт» тсв« бегьблдзнд, Усп., 49, 12а 30... ошибки, возможность использования форм двойственного и множественного числа на правах вариантов, свидетельствует о том, что ко времени возникновения письменной традиции у восточных славян категория двойственного числа для них, вероятно, не была живой» 14.
Однако выявленный «эффект нарушенного употребления» числовых форм не является релевантным для решения проблемы эволюции грамматической категории числа, так как свидетельствует лишь о сложности действия механизма встраивания цитаты в нецитатное пространство.
Списки «Сказания о Борисе и Глебе» демонстрируют помимо указанного варианта бытования цитаты с неполной адаптацией, вариант без адаптации цитаты: направить ногы наша нд путь мирено» (РГБ. Ф. 152. № 85 (1071) XV, Ф. 310. № 558, ХУ-ХУ1, Ф. 354. № 63, XVI, Ф.272. №365, XVI, Ф.256. №435, XVI, ГИМ. Син. №556, XVI). Возможность совмещения в молитве Бориса форм, указывающих на сингулярный и плюральный субъекты, была мотивирована самим жанром молитвы, актуализирующим идею единичности = единства верующих (см. также молитву Глеба: «внжь гн н соудн се во
ГОТОВА №СТЬ доушд МОИ ПрсДЪ ТОБОЮ ГН. Н ТСБС СЛДВОу ВЪСЫЛА№М'Ъ О ЦК» Н
сноу н стомоу доухоу нын'Ь и прнсно н въ в'Ькы в'кком'ь» СБГ14 г 6-12).
Что же касается грамматической категории числа, то именно она является содержательно отмеченной в «Сказании о Борисе и Глебе», поскольку «движение» текста от тварной разъединенности Бориса и Глеба (княжили в разных городах, были убиты в разных местах, в разное время и при разных обстоятельствах) к духовному единению, «благодатной парности», достигнутой подлинно христианской кончиной, осуществлялось посредством расширения употребления форм двойственного числа: «По мере приближения к финалу формы двойственного числа вводятся crescendo. Они охватывают разные классы слов (существительные, прилагательные, местоимения, глаголы), вводятся большими массами, становятся чем-то почти принудительным, своего рода заклинанием, магическим средством вызывания изобилия, двойного блага, и чем далее, тем более эта грамматическая «парность» увязывается с мотивом благого возрастания, почти неотделимого от святости и блаженства» 15.
Именно формы двойственного числа, о правильности которых особо заботились писцы, маркируют
— обретение святости Борисом и Глебом (и прииссе са жьртвд чиста господеви и елговоиьна н възиде въ иесиыса обители къ гоу. н оузьр'Ь желдгемддго си Ердтд. въспрнгастд в'Ьньцд нЕСныга №го же и въжел'Ьстд. и в-ьзрддовдетд си рддостню великою иеиздреченьиою. юже и оулоучистд СБГ14 г 27-15 а 5);
— защиту святости, выраженную в обращении-заклинании Ярослава (дще и т*Ьдъмь ошьлд гестд, нъ елгоддтию живд гестд и господеви предъетоитд. и молитвою помоз"Ьта ми СБГ 15 в 26-30),
— значение святости, явленное в похвале Борису и Глебу и молитве, обращенной к ним (вдмд ео дана еысть елгодать да молитд за
НЫ. ВДМД ео ДДЛЪ гесть ЕТ» о НДСЬ М0Л1ДЩД СИ И ХОДДТДИ КЪ ЕОГОу ЗА ны...
СБГ 17 в 18-23).
Таким образом, приведенные примеры неполной грамматической адаптации свидетельствуют о необходимости проявлять осторожность в интерпретации языковых форм в письменных памятниках, демонстрирующих соединение цитатного и нецитатного пространств.
Примечания
1 Успенский сборник XII-XIII вв. М., 1971.
2 Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. Первый век христианства на Руси. М., 1995. С. 415.
3 Успенский Б. А. Борис и Глеб: восприятие истории в Древней Руси.
М„ 2000.
4 Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Подготовил к печати Д. И. Абрамович. Пг., 1916. С. 83,116,129.
5 Picchio R. The function of biblical thematic clues in the literary code of Slavia Orthodoxa // Slavica Hierosolymitana. 1977. Vol. 1. P. 1-31.
6 Мюллер JI. Значение Библии для христианства на Руси (от крещения до 1240 года) // Славяноведение. 1995. N° 2. С. 5.
7 Григоровичев париме^ник. CKonje, 1998.
8 Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол. М., 1982. С. 91.
9 Лаврентьевская летопись (Полное собрание русских летописей). М., 1997. Т. 1.С. 430.
10 Живов В. М. Гуманистическая традиция в развитии грамматического подхода к славянским литературным языкам в XVI-XVII вв. Славянское языкознание. XI Международный съезд славистов. Братислава, сентябрь 1993 г. Доклады российской делегации. М., 1993. С. 106-121.
11 Историческая грамматика древнерусского языка. Т.Н. Двойственное число. О. П. Жолобов, В. Б. Крысько. 2001. С. 97.
12 Иорданский A.M. История двойственного числа в русском языке. Владимир. 1960. С. 42.
13 Хабургаев Г. А. Очерки исторической морфологии русского языка. Имена. М„ 1990. С. 117.
14 РемневаМ.Л. История русского литературного языка. М., 1995. С. 105, 107,112.
15 Топоров В. Н. Святость и святые... С. 497.
