CC BY
101
Примечания
1. Краткий словарь литературоведческих терминов / под ред. Л. И. Тимофеева, С. В. Тураева. М.: Просвещение, 1978. С. 86.
2. Литературная энциклопедия: в 11 т. Т. 5. М., 1929-1939. С. 70.
3. Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. М.: Гос. ин-т «Сов. энцикл.»: ОГИЗ: Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1935-1940.
4. Литературная энциклопедия: словарь литературных терминов: в 2 т. / под ред. Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина, В. Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского. Т. 1. М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1925. С. 432.
5. Cuddon J. A. The Penguin Dictionary of Literary Terms and Literary Theory. L.: Penguin Books Ltd., 1999.
6. Britannica Concise Encyclopedia. L.: Encyclopedia Britannica (UK) Ltd., 2006.
7. Delany P. British Autobiography in the Seventeenth Century. L., 1969. P. 1.
8. Collins Discovery Encyclopedia.L.: HarperCollins Publishers, 2005.
9. Там же.
10. Britannica Concise Encyclopedia.
11. Cuddon J. A. The Penguin Dictionary...
УДК 82-342
О. Б. Аукманова
БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ В СКАЗКАХ ДЖОРДЖА МАКДОНАЛЬДА
Статья рассматривает библейские мотивы в ряде сказок викторианского писателя Джорджа Макдональда. Библейские темы, мотивы, аллюзии, образы, сюжеты и символы образуют важную часть художественного мира Макдональда, и потому их анализ является необходимым для более полного и адекватного понимания сказок, в том числе с целью их дальнейшего перевода на русский язык.
The article is focused on Biblical motifs in several fairy tales by the Victorian writer George MacDonald. Biblical themes, motifs, allusions, images, plots and symbols are an important part of MacDonald's artistic worldview; they are an indispensable key to better understanding of the meaning and message of the fairy tales, which is essential for translating them into Russian.
Ключевые слова: Джордж Макдональд, сказки, библейские мотивы, Карасойн, Принцесса и Кёрди, За спиной Северного Ветра.
Keywords: George MacDonald, fairy tales, Biblical motifs, Carasoyn, Princess and Curdie, At the Back of the North Wind.
Вся жизнь и творчество шотландского сред-невикторианского писателя Джорджа Макдональда (1824-1905) были так или иначе посвящены служению и проповеди христианского Евангелия. Когда один из сыновей Макдональда Рональд спросил его, почему он не напишет "a story simply
© Аукманова О. Б., 2011
of human passion and artistic plot," тот ответил, что был бы рад написать что-то подобное, но сделать это ему мешает внутренняя убежденность в важности вверенной ему миссии: "Having begun to do his work as a congregationalist minister, and having been driven... into giving up that professional pulpit, he was no less impelled than compelled to use unceasingly the new platform whence he had found that his voice would carry" [1]. Его сказки также написаны с целью донести до читателей библейские истины о любящем и благом Боге и сделать это с помощью фантазии, красоты и воображения, которые, однако, должны быть основаны на истинном нравственном законе, данном в Божьем Слове. В своем эссе The Fantastic Imagination он писал, что писатель не волен «перевертывать нравственные законы с ног на голову», тем самым «вмешиваясь в отношения живых душ» [2] (перевод здесь и далее автора. - О. А.); что, и все его сказки неизменно укоренены в христианском Писании и содержат в себе библейские мотивы, аллюзии, образы, символы и сюжеты. Анализ этих мотивов, их функций и художественной обработки является важным и необходимым аспектом изучения сказочного творчества Дж. Макдональда.
1. Carasoyn: Вавилонское пленение и судьба народца фэйри
Впервые сказка Carasoyn была опубликована в 1866 г. под названием The Fairy Fleet в журнале Argosy, но в дальнейшем к ней было добавлено еще шесть глав, и в 1871 г., уже в расширенном виде, она появилась в десятитомнике Мак-дональда Works of Fancy and Imagination. Если в первой части используются традиционные сюжетные элементы шотландских легенд (главный герой встречается с обитателями Волшебной страны, спасает украденную ими девочку и впоследствии женится на ней), то во второй части автора интересует судьба самого народца фэйри, и здесь прослеживаются аллюзии на историю израильского народа и в частности рассказ о Вавилонском пленении. Автор рассказывает, как феи и эльфы долго творили дурные дела и в конечном итоге дошли до того, что попытались «хитростью и логическими уловками увильнуть от обязанности держать данное ими слово». Именно тогда их королева, даже обладая все земными благами, начала тосковать по чему-то неведомому, а именно карасойну, особому волшебному вину. Однако когда она наконец-то получила карасойн и откупорила его, весь народ вместе с королевой вмиг состарился, покрывшись морщинами, и был вынужден с плачем и воплями удалиться из своей родной страны и после беспокойного блуждания поселиться в другом месте.
Викторианскому читателю, знакомому с текстом Священного Писания, скорее всего, было
сравнительно несложно узнать в тексте прямые и косвенные отсылки к Ветхому Завету. Язык Макдональда насыщен библейскими понятиями, связанными с Божьим промыслом в истории Израиля (wickedness of the tribe, punishment, obligations of their word, ancestors, their country и т. п.), а фраза о том, что на новом месте феи и эльфы "sat down to weep and to long after the country they have left," содержит прямую аллюзию на Псалом 136: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе». Изначально народец Волшебной страны, носивший название Благого или Доброго народа (the Good People), был призван "chiefly to tend and help the flowers in which they lived to do good offices for every thing that had any kind of life about them" (как Адаму и Еве было поручено возделывать и хранить Эдемский сад). Однако они избирают дорогу себялюбия ("doing many, wicked things"), и, когда мера их нечестия достигает своего предела, их королева начинает желать того, чего не знает (параллель с «вожделенным для глаз» древом познания добра и зла), проявляя типичное «ожесточение сердца» от длительного непослушания и навлекая суд ("punishment") на весь свой народ.
Так с помощью сказочного повествования Макдональд фактически разъясняет сущность произошедшего с Израилем и с человечеством в целом, затрагивая непростые для понимания богословские моменты, а именно: неизбежность справедливого наказания и его соразмерность преступлению; ожесточение сердца человека как отражение Божьей милости; сущность греховного выбора и его последствия; Божье провидение и его конкретные проявления в истории и др. Израиль был призван свидетельствовать всему миру о благости Бога и грядущем спасении и, несмотря на постоянное непослушание и идолопоклонство, все же явил в своей судьбе Божье провидение и спасение, так что в каком-то смысле история Израиля стала отражением истории всего человечества и уроком для «имеющих уши, чтобы слышать». Точно так же рассказ о непослушном народце фэйри помогает читателю проникнуть в смысл библейских событий и лучше понять логику человеческой истории. Надо отметить, что Макдональд мастерски удерживает библейское равновесие истины и любви: с одной стороны, он бескомпромиссно описывает механизм и сущность греха (гордыню избранных, леность, своеволие, привычный выбор неблагочестия и т. п.), а с другой - неустанно подчеркивает изначальную благость волшебного народца и то, что, несмотря на грех и тяжкое наказание, он не теряет своей особой «магии» ("When fairies leave a country... everything becomes commonplace"). Хотя избранный народ нарушил слово за-
вета ("tried to get rid of the responsibilities of their word"), тем самым исказив свое предназначение, и из-за этого пострадали все остальные, его присутствие все равно осенено благословением, только ему присущим «волшебством», и его история явно не заканчивается нынешним изгнанием.
2. The Princess and Curdle-, судья, пророчество и гибель
Анализируя сказку The Princess and Curdie (1884), многие исследователи отмечают, что, по сравнению с The Princess and the Goblin (1872), первой сказкой про рудокопа Кёрди, маленькую принцессу Айрин и ее прапрабабушку Старую принцессу Айрин, она кажется куда более пессимистичной и мрачной, особенно ввиду того, что, несмотря на традиционную женитьбу главных героев, заканчивается полным крахом и гибелью города из-за алчности короля, пришедшего к власти после их смерти: "One day at noon, when life was at its highest, the whole city fell with a roaring crash. The cries of men and the shrieks of women went up with its dust, and then there was a great silence... the very name of Gwyntystorm had ceased from the lips of men." Некоторые критики объясняют это разочарованием Макдональда в его прежних оптимистичных богословских убеждениях или более ярко выраженной социальной направленностью сказки [3]. Однако, если принять во внимание христианские основы творчества Макдональда, скорее всего, перед нами намеренное следование библейской повествовательной традиции. Уже названия некоторых глав -The Prophecy, The Preacher, The Judgment, The Vengeance, The Sacrifice - указывают на прямую связь с историческими и пророческими книгами Священного Писания и задают определенное направление толкованию сказки.
Нечестивый город, где каждый заботится сам о себе, напоминает печальный конец Книги Судей: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым» (Суд. 21:25). Здесь присутствует и знакомый мотив неверных и лживых слуг, легкомысленно считающих, что возмездия не будет, и живущих по принципу «Ешь, пей, веселись» (Лк. 12:19). Кёрди, фактически играющий роль ветхозаветного судьи, призванного победить врагов и восстановить справедливость, посылает к нерадивым придворным единственную благочестивую служанку в качестве своего предтечи с подлинно пророческой речью: "I must tell you, whether you believe me or not... If you do not repent of your bad ways, you are all going to be punished - all turned out of the palace together". Когда слуги отказываются ее слушать, она говорит о скором пришествии спасителя-судьи и провозглашает, что покаяться придется все равно: "The person who told me to
tell you said the servants of this house had to repent of thieving, and lying, and unkindness, and drinking; and they will be made to repent of them one way, if they don"t do it of themselves another." Эти и другие слова служанки, да и сам язык покаяния и грядущего наказания, безусловно, перекликаются с речами многих ветхозаветных пророков: «Эти сыны с огрубелым лицем и с жестоким сердцем; к ним Я посылаю тебя, и ты скажешь им: "так говорит Господь Бог!" Будут ли они слушать, или не будут, ибо они мятежный дом; но пусть знают, что был пророк среди них» (Иез. 2:4-5).
Конец сказки соответствует общему тону повествования, отсылая читателя одновременно к Книге Екклесиаста, говорящей о преходящей природе всего земного; к истории Израиля, где праведные цари сменялись нечестивыми и уже в течение одного поколения все завоевания благочестия терпели полный крах; а также к одному из ключевых моментов ветхозаветной истории: падению Иерусалима из-за многовекового непослушания и идолопоклонства израильтян и их отказа прислушаться к пророкам и принести покаяние. Таким образом, если рассматривать трагический конец сказки не изолированно, а в русле именно библейской традиции, то все повествование обретает новую масштабность: гибель города становится лишь одним из эпизодов большой истории и не носит характера окончательной безысходности. Интересно видеть, что впоследствии эту же идею использовал Кл. С. Льюис: в его «Хрониках Нарнии», также основанных на христианском Писании, замок Кэр Паравэл тоже со временем разрушается, добрые короли умирают, им на смену приходят нечестивые правители, да и сама Нарния в конце концов погибает, что, однако, совсем не означает победы мрака над светом и зла над добром.
Одним из центральных персонажей книги является Старая принцесса Айрин, совмещающая в себе большинство качеств классической дарительницы волшебных сказок: безмужней старухи-хозяйки, которая является всеобщей матерью, обладает неограниченной властью не только над животными, но и над жизнью и смертью человека [4]. Старая принцесса Айрин стоит за всеми описываемыми событиями. Она посылает голубя к Кёрди, заранее зная, что тот его подстрелит и придет к ней с покаянием; она встречает Кёрди с отцом в горных недрах (подобно Хозяйке медной горы П. Бажова); она знает, что происходит во дворце, и посылает Кёрди на помощь задолго до того, как и он сам, и читатель узнают о сущности случившейся беды; она принимает облик служанки и помогает Кёрди в осуществлении его замыслов; она повелевает птицами и зверями, ведя их в битву; она приводит на бой отца Кёрди
и т. п. Таким образом, она действительно распоряжается судьбами героев и их помощников, причем ее власть и ведение распространяются далеко за пределы их земной жизни. В каком-то смысле ее присутствие тоже расширяет границы сказки, так как читатель чувствует, что она, подобно Аслану в «Хрониках Нарнии» и Богу-Создателю в Священном Писании, является автором, героем и движущей силой всех событий не только в двух книгах про Кёрди и принцессу, но и, скорее всего, за их пределами, увязывая книги-эпизоды в одно метаповествование, имеющее свое начало и свой конец.
С помощью образа Старой принцессы Айрин Макдональд ведет с читателями разговор о Боге и вере. Она живет «наверху», в высокой башне, у ее спальни нет стен, пола и потолка и из нее можно выйти прямо в небо. Она принадлежит волшебному потустороннему миру, но при этом приходится маленькой принцессе прапрапраба-бушкой. Чтобы найти ее, нужно подняться по лестнице (что в классических волшебных сказках является отражением мифических представлений о переправе в иной мир) [5], и найти ее можно только заблудившись или в ответ на ее призыв (то есть не по своей инициативе и не собственными силами). Значимым является и ее имя, Айрин (Irene; от греч. Eip^v^; транслит.: eriene -«покой», что созвучно центральным иудеохрис-тианским понятиям «мир», «шалом» в значении не только ощущения и состояния покоя, но и царства порядка, целостности и благоденствия), и то, что она носит одно имя со своей прапрап-равнучкой. Старая принцесса играет роль дарительницы, сказочно-мифическая функция которой восходит к тотемному предку по женской линии, а значит, одновременно связана с маленькой принцессой кровными узами и является для нее связующим звеном с потусторонним миром. Если вспомнить, что одно из имен Христа -«князь мира» (appovjag eipr|vr|v; транслит: arkhontas eirenen), что Он одновременно несет в себе человеческую и божественную природу, что человек тоже живет «посередине», между небом и «подземным царством», что верующие в Писании названы «царственным священством» (то есть царскими детьми), параллели обнаруживаются сами собой.
Еще одним важным богословским аспектом этого образа является тема реакции людей на упоминание о Старой принцессе Айрин или на ее появление. Ее могут видеть только те, кто в нее верит, и разные люди говорят о ней по-разному, соответственно своему внутреннему «я». У нее множество разных имен и обличьев, и главная задача героя - научиться узнавать ее, что перекликается со словами Христа: «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинно-
го Бога» (Ин. 17:3). Когда Кёрди просит Старую принцессу дать ему знак, чтобы безошибочно узнавать ее, она отказывается, объясняя, что это приведет к самому настоящему идолопоклонству, и вместо этого призывает его познавать ее через веру и послушание: "It would be no better than if I were to take this emerald out of my crown and give it to you to take home with you, and you were to call it me, and talk to it as if it heard and saw and loved you. Much good that would do you, Curdie! No; you must do what you can to know me. and if you do. you will" Эта мысль встречается во множестве библейских текстов, как Ветхого, так и Нового Завета: «И взыщете Меня и найдете, если взыщете Меня всем сердцем вашим» (Иез. 29:14); «Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет, и знамение не дастся ему» (Мф. 16:4); «Кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно» (Ин. 7:17) и т. п.
Кроме того, Кёрди, несмотря на насмешки, должен проявить свою веру и не соглашаться с теми, кто злословит о Старой принцессе, называет ее ведьмой и превратно истолковывает ее поступки. В этом можно усмотреть элемент теодицеи: то, что люди воспринимают как зло или как дела недоброго или немощного Провидения, на деле оказывается чистым и могущественным благом. Более того, даже бездумный и глупый разговор горняков о Старухе Оборотихе (Old Mother Wotherwop; имя дано по переводу О. Кель-берт) начинается благодаря незримому присутствию Старой принцессы: "Did it occur to you to think how it was they fell to talking about me at all? It was because I came to them; I was beside them all the time they were talking about me, though they were far enough from knowing it, and had very little besides foolishness to say." Все ее действия, как и действия Бога-Отца, направлены на то, чтобы рано или поздно привести к себе всех до единого, пусть даже на это понадобится очень много времени и усилий: "I may take a few thousand years to answer some of them. But that's nothing. Of all things time is the cheapest."
Другие библейские образы и аллюзии, встречающиеся в книге, например, огонь из роз как воплощение «благолепия святыни» (Пс. 95:5) и очищающего пламени горнила (Мал. 3:2); одно из имен Старой принцессы, Матерь светов (Mother of lights) как ссылка на слова апостола Иакова об Отце светов (Иак. 1:17); хлеб и вино, которые Кёрди приносил больному королю, как параллель с таинством причащения; «живая жертва» короля (Рим. 12:1) и т. д. только подтверждают явное намерение автора с помощью сказочных образов дать читателям наглядное, живое представление об истинной природе Бога, явленного в христианском Писании, и заставить
их задуматься о собственном толковании библейской истории и теологии.
3. At the Back of the North Wind: сказка как теодицея
Сказку At the Back of the North Wind, написанную в 1871 г., можно без преувеличения назвать теодицеей, так как в ней Макдональд отстаивает благость и всемогущество Провидения перед лицом человеческих страданий, болезней и, прежде всего, смерти. Уже самим названием книги и прямой ссылкой на Данте при описании страны за спиной Северного Ветра («Чистилище», песни XXVIII-XXXIII) Макдональд «стремится занять свое место в литературной традиции - причем традиции не фольклора и первобытного ритуала, а сложного, утонченного богословия» [6]. В отличие от всех остальных его сказок, здесь действие разворачивается главным образом в Лондоне викторианских времен, и перед читателем предстают неприглядные картины нищеты, голода, безработицы, пьянства, жестокого обращения с детьми и природных катастроф. Одним из самых поразительных эпизодов книги является сцена, где Северный Ветер одной рукой ласково прижимает к сердцу главного героя, а другой топит целый корабль, неся смерть и разорение сотням людей. Автор не приукрашивает реальную действительность и не преуменьшает ужасов творящегося зла, но «переплетая вместе два контекста, один городской и упорядоченный, а другой природный и дикий... пытается показать, что и обычная человеческая жизнь, и буйные, естественные стихии мира соединяются в Боге... что мир полон сверхъестественных сил, которые, в конечном итоге, являются благими и управляют всем происходящим» [7].
Внутри этой большой теодицеи содержится целый ряд библейских мотивов, от имен персонажей до ссылок на книги Писания и известные библейские образы. Персонажи читают Библию, упоминают знакомые притчи; герой во время одного из своих ночных путешествий оказывается в соборе и видит апостолов, сошедших с витражей. Слушая вздохи матери о том, что скоро им будет нечего есть, мальчик Алмаз вспоминает слова Христа о малых птицах из Мф. 6 и поет песенку о ранней пташке, которая не заботится о завтрашнем пропитании. Когда позднее он перечисляет своих друзей, отец говорит, что Алмаз просто называет всех, кого знает: "You're just counting everyone you know". Мальчик отвечает: "If I choose to be their friend, you know, they can"t prevent me". Все это перекликается с евангельским вопросом «Кто мой ближний?», и параллель становится особенно очевидной, если вспомнить, что писал Макдональд в одной из своих «Непроизнесенных проповедей»: "The Lord taught him that every one to whom he could be or
for whom he could do anything was his neighbour, therefore, that each of the race, as he comes within the touch of one tentacle of our nature, is our neighbor" («Unspoken Sermons, Series I, "Love Thy Neighbor"). В еще одной песенке, пересказанной Алмазом, повествуется о том, как человек по наущению змеи своевольно позвал за собой все творение: "Come here; I want you; I know best," но потом завел их в тупик и понял, что на самом деле не знает, что делать со всеми собравшимися вокруг него тварями. Перед нами - история человечества, взбунтовавшегося против Творца, и творения, которое «совокупно стенает и мучит-ся доныне, ожидая искупления сынов человеческих» (Рим. 8:22-23).
Автор прямо говорит, что имя главного героя Diamond (Алмаз) взято из Ветхого Завета и является названием шестого камня первосвящен-нического наперсника (Исх. 28:18). Имя своей сестре Алмаз тоже выбирает из Библии -Dulcimer (Дан. 3:5). Mr. Dyves - это слегка измененный вариант английского слова Dives («богач») из притчи о богаче и Лазаре (Лк. 16:19-31), и Северный Ветер печально называет его роскошный дом «зольником» (an ashpit). Отца маленького Алмаза (который фактически является в книге христоподобной фигурой) зовут Joseph (Джозеф или Иосиф), и он, подобно евангельскому Иосифу, обучает сына своей професии, помогая ему «навыкать послушанию». Мама Алмаза все время тревожится о том, что им нечего будет есть, и неудивительно, что Макдональд дает ей имя Martha (Марта или Марфа) - имя женщины, давно ставшей в христианской традиции олицетворением излишних и ворчливых хлопот, нередко в ущерб «благой части» (Лк. 10:42) соз-церцательного пребывания в Божьем присутствии.
Конь Рубин, появляющийся во второй части сказки, тоже носит имя первосвященнического камня. Более того, однажды ночью Алмаз-мальчик слышит, как Рубин, беседуя с Алмазом-конем, называет себя лошадью-ангелом, an angel horse, и утверждает, что он сошел с небес специально для того, чтобы принести семье неприятности: "It was necessary I should grow fat, and necessary that good Joseph, your master, should grow lean". Перед читателем разыгрывается евангельская притча о талантах (Мф. 25:13-30): хозяин Рубина г-н Реймонд отдает коня Джозефу на время, чтобы тот хорошенько его использовал, но кэбмен, побаиваясь г-на Реймонда ("He is a hard man!", Мф. 25:24), решает на всякий случай поберечь чужую лошадь. Лесли Смит, исследователь творчества Макдональда, проводит параллель между Рубином, несущим несчастье, исхудавшим Алмазом и всадниками из Книги Откровения на рыжем коне разрушения и вороном коне голода (Откр. 6:4-6). Тот же автор
считает, что хотя, кроме имени Dulcimer, в сказке нет других прямых ссылок на Книгу Даниила, тем не менее между мальчиком Алмазом и Даниилом есть значительное сходство, особенно что касается их характера и роли в повествовании: оба совершают путешествия; обоим даются видения свыше; оба обретают познание через послушание и веру; оба отличаются особой любовью к людям и пользуются особым благоволением людей; оба толкуют чужие сны. Л. Смит также указывает на параллели с Книгой Иова, пророческими писаниями и называет маленького Алмаза «христопоподобной фигурой, преображающей проклятие в благословение» [8].
В поддержку этой мысли можно отметить, что окружающие люди называют Алмаза «Божьим младенцем» (God's baby) - то есть блаженным, юродивым. Они считают, что мальчик - не от мира сего, а некоторые даже подозревают, что он немного не в себе: например, его подружка Нэнни говорит, что у него «не все дома» ("he has a tile loose") и даже слегка презирает его за это. Макдональд несколько раз повторяет, что Алмаз может показаться читателям неправдоподобно хорошим, но напоминает им, что тот побывал за спиной Северного Ветра (то есть за порогом смерти) и потому живет по иным меркам. Когда Алмаз говорит, что ничего не боится: "I"m silly. I'm never frightened at things," автор-рассказчик комментирует: "I could not help thinking of the old meaning of the word silly," имея в виду древнеанглийское слово gesœlig (happy), родственное слову sœl (happiness). Во всем этом явно прочитывается библейская мысль о блаженствах (Мф. 5), о том, что мудрость мира сего есть безумие пред Богом (1 Кор. 3:19), и о том, что «душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием» (1 Кор. 2:14).
Помимо прямых параллелей и аллюзий на Писание, в сказке содержится немало библейских образов и символов, за которыми стоят важные теологические понятия. Например, вода и ручьи как символ живой воды Святого Духа связаны в сказке со стишками и песенками, которые Алмаз читает или сочиняет после возвращения из страны за спиной Северного Ветра, и здесь вполне можно усмотреть образное воплощение боговдохновенности творческого воображения, основанного на истине откровения. Эти песенки и стишки кажутся окружающим занятной, но невнятной детской чепухой без начала и конца. По форме и звучанию они тоже напоминают бесконечный (одно стихотворение занимает 205 строк), журчащий, ритмичный поток воды, постоянно меняющийся, но при этом сплетенный в одну струю многократными повторами слов, рифм и образов. Алмаз говорит, что всего лишь вторит песне
реки, текущей в стране за спиной Северного Ветра, но его песенки преображают окружающий мир, делая всех лучше и заставляя задуматься. По всей видимости, это одновременно и аллюзия на библейские слова о том, что у каждого верующего «из чрева потекут реки воды живой» (Ин. 7:38), и одно из возможных толкований этого отрывка: люди, родившиеся свыше и исполнившиеся Святого Духа, своими делами и словами несут «горнее» в повседневную реальность, чтобы Царство Небесное было «и на земле, как на небе» (Мф. 6:10). К тому же песенки и стишки Алмаза, в каком-то смысле, играют ту же роль, что притчи Христа в Евангелии: имеющий уши да слышит, и те, кто не поленится подумать и расспросить о смысле сказанного (как делает сам Алмаз), получат еще больше мудрости и света. Возможно также, что перед нами еще и комментарий Макдональда о роли поэта и сущности поэзии: подлинный поэт черпает вдохновение в истине, облекая ее в красоту, а поэзия является способом и плодом познания реальности (а значит, Бога), пророческим связующим звеном между Небесами и землей и мощной творящей и преобразующей силой.
Макдональд «мудро воздержался от того, чтобы вывести Бога в качестве одного из героев сказки, а потом позволить ребенку-протагонисту усомниться в Его существовании... Вместо этого он создал персонаж, чья сущность неизменно являет Божью благость, но чей внешний вид постоянно меняется» [9]. Речь идет о Северном Ветре, центральном женском образе книги, воплощающем в себе сверхъестественную силу, которая, на первый взгляд, кажется непостоянной, непредсказуемой, а порой даже жестокой, но на самом деле всегда и во всем «содействует ко благу» (Рим. 8:28). В отличие от Старой принцессы Айрин из сказок о принцессе и Кёрди, она не всесильна и не всеведуща и напоминает скорее могущественного ангела, который не всегда понимает конечный смысл своих дел, но, тем не менее, продолжает верить и действовать в послушании, любви и надежде на высшую реальность, до времени скрытую за завесой земного мира: "I am always hearing, through every noise, through all the noise I am making myself even, the sound of a far-off song. I do not exactly know where it is, or what it means; and I don"t hear much of it,., but what I do hear is quite enough to make me able to bear the cry from the drowning ship. So it would you if you could hear it."
Подобно Богу, Северный Ветер предстает перед людьми такой, какой они способны ее увидеть и воспринять: "Why should you see things, that you wouldn"t understand or know what to do with? Good people see good things; bad people, bad things."Это вызывает в памяти строчки Писания:
«С милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним - искренно, с чистым - чисто, а с лукавым - по лукавству его» (Пс. 17:26-27). "I have to shape myself various ways to various people. But the heart of me is true. People call me by dreadful names, and think they know all about me. But they don"t. Sometimes they call me Bad Fortune, sometimes Evil Chance, sometimes Ruin; and they have another name for me which they think the most dreadful of all." Конечно же, это страшное имя - смерть, и в конце книги Алмаз навсегда уходит в страну за спиной Северного Ветра, то есть умирает. Нередко люди считают смерть наивысшим злом, но Макдональд видит в ней лишь переход к еще более реальной жизни и считает, что есть вещи куда хуже смерти - например, гордыня, нечестность или неверие. В разговоре с Алмазом о пропитании мать, вздыхая, говорит, что, хотя Бог и заботится о малых птицах, некоторые из них все же падают на землю и умирают, явно имея в виду известный евангельский отрывок (Мф. 10:29). Однако Алмаз не видит ничего страшного ни в голоде, ни в смерти: если птицы умрут, то попадут туда, где им дадут поесть; а если там им уже не надо будет есть, то значит, вообще все хорошо. "They must die some time. They wouldn"t like to be birds always. Would you, mother?" Макдональд замечает, что сам мальчик так много времени провел за спиной Северного Ветра, что прекрасно знал: "Food was not essential to existence; in fact, under certain circumstances, people could live without it well enough" - что тоже перекликается со словами Христа: «Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4:4). Алмаз совершенно буквально воспринимает и исполняет библейские заповеди, не думая об их невозможности, и через активное послушание вкупе с размышлением и непосредственным мистическим опытом приближается к Богу и все больше преображается в подобие Христа.
Иногда сказку At the Back of the North Wind называют «детской книгой о смерти» [9]. В принципе, в том, что темой книги становится смерть ребенка, ничего необычного нет: «В викторианские времена уровень детской смертности был довольно высок, и многие книги подчеркивали смерть детей и необходимость к ней готовиться» [10]. Необычным является отношение Макдональ-да и его главного героя к смерти и болезни. Когда Северный Ветер проникает на чердак-сеновал к Алмазу, холодная струя дует ему прямо в голую грудь, и мальчик начинает болеть; чем лучше он узнает Северный Ветер и чем охотнее отправляется с ней в дальние путешествия, тем сильнее мать тревожится за его здоровье. Когда он оказывается за спиной Северного Ветра (или в земном раю, каким описали его Данте в «Боже-
Н. Ю. Безе. Мотив дома 6 социально-историческом аспекте (роман «Будденброки» Томаса Манна)
ственной комедии» и шотландец Джеймс Хогг в поэме «Килмени»), на земле он, по всей видимости, впадает в семидневную кому, похожую на смерть. Однако для него, как и для Макдональ-да, знавшего несчастье, нужду, болезнь и смерть не понаслышке, есть вещи куда более важные, чем болезнь или смерть. Как практическим мистикам им обоим известно одно «...еще более таинственное и, может быть, самое главное обстоятельство: высшие типы людей принимали Страдание охотно и с радостью; оно становилось для них суровым, но добрым учителем бессмертных тайн, дарило им свободу и открывало путь к необыкновенным радостям» [11].
По словам Морского Старца из сказки Мак-дональда The Golden Key, "death is only more life". Увидев умершего Алмаза, автор-рассказчик думает про себя: "They thought he was dead. I knew that he had gone to the back of the north wind" Эта мысль прекрасно выражена в стихотворении Авраама Каули, которое Макдональд взял в качестве эпиграфа к последней главе своей первой мифопоэтической повести для взрослых «Фантастес»:
Мы домом без запинки называем
Гостиницу, где коротаем час.
Шажок зовется поприщем у нас.
Но ангелы, людскую глупость зная
И помня, как убог людской язык,
Как мало в тайну жизни он проник,
Слепых словес привычно избегают.
У гроба, среди прочей болтовни,
Мы говорим: «Он умер». А они:
«Се, человек родился!» - восклицают.
Примечания
1. MacDonald R. George MacDonald: A Personal Memoir // From a Northern Window. L., 1911. P. 66-67.
2. MacDonald G. The Fantastic Imagination // A Dish of Orts. BiblioBazaar, LLC, 2008.
3. Manlove C. The Princess and the Goblin and The Princess and Curdie // North Wind. 1994. № 13. P. 2933; Wolff Robert Lee. The Golden Key. A Study of Fiction of George MacDonald. New Haven: Yale University Press, 1961.
4. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2009. С. 59.
5. Там же. C. 181.
6. Prickett S. The Two Worlds of George MacDonald // For the Childlike: George MacDonald's Fantasies for Children. McGillis Roderick, ed. Metuchen, N. J.: Children's Literature Association and Scarecrow Press, 1992. P. 17-29.
7. Manlove C. A Reading of At the Back of the North Wind // North Wind. 2008. № 27. P. 51-52.
8. Smith L. Old Wine in New Bottles. Aspects of Prophecy in George MacDonald's At the Back of the North Wind // For the Childlike: George MacDonald's Fantasies for Children. McGillis Roderick, ed. Metuchen, N. J.: Children's Literature Association and Scarecrow Press, 1992. P. 161-168.
9. Cornwell Ch. L. From Self to Shire: Studies in Victorian Fantasy. PhD Dissertation in Language and Literature. University of Virginia, 1972. P. 47.
10. Cohen J. A. An Examination of Four Key Motifs Found in High Fantasy for Children. The Ohio State University. Ph. D. Dissertation, 1975. P. 58.
11. Underhill E. Mysticism. Digital edition. Digi-reads.com, 2005. P. 20.
УДК 821
H. Ю. Безе
МОТИВ ДОМА В СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ (РОМАН «БУДДЕНБРОКИ» ТОМАСА МАННА)
В статье обсуждаются изменения, происходящие в институте семьи как в романе «Будденброки», так и в обществе.
In article are discussed changes, occurring in family institution as in the romance "Buddenbrooks" as in the society.
Ключевые слова: дом, семья, семейный бизнес, упадок, гибель, обновление.
Keywords: house, family, family business, decadence, fatalities, renovation.
Темой романа «Будденброки» Томас Манн обозначил «распад бюргерского дома». Уже в подзаголовке романа - «Падение одного семейства» - задается программа развития событий, на протяжении сотен страниц автор развивает и варьирует эту тему. Понятие «дом» и его социальная семантика используется в произведении в качестве нарративного символа. Уже в первой части романа четко выстроен мотив дома. Мы предприняли попытку социально-исторического анализа значения этого мотива.
Издавна понятие «дом» включало в себя как само здание, так и обитателей дома, которых объединяли кроме совместного проживания родственные связи или служебные (деловые) отношения. Эта связь подразумевает наличие между жильцами и домом целого комплекса особых правовых, религиозных и культурных отношений [1].
Понятие «дом», или, точнее, «большое семейство», в истории культуры послужило для обозначения царствующей династии или семьи дворянского буржуазного сословия или крестьянства. С приходом эпохи Возрождения это понятие чаще стало ассоциироваться с членами городских, ремесленных и купеческих фамилий. Значение понятия «дом» в этом смысле включает в себя представителей многих поколений се-
© Безе Н. Ю., 2011
