А. А. Скоропадская*
Петрозаводск
БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ В ИЗОБРАЖЕНИИ ОБРАЗА ЛЕСА В РАССКАЗЕ И. С. ШМЕЛЕВА «ПОД НЕБОМ» И В РОМАНЕ Б. Л. ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО»
Иван Шмелев и Борис Пастернак, при всей их непохожести, имеют множество точек соприкосновения как в художественном, так и в религиозно-философском восприятии окружающего мира.
Во-первых, и Шмелев, и Пастернак в своем творчестве опираются на традиции русской классической литературы, для которой характерна христианская направленность, во-вторых, для обоих писателей главенствующей, всепроникающей является тема природы, которая зачастую выходит на первый план, природа становится главной героиней произведения. Особенно ярко это видно на примере сопоставительного анализа, предметом которого послужил образ леса.
Прежде чем приступить к анализу использования образа леса, необходимо проследить историю его возникновения и развития в мировой культуре.
Лес — один из древнейших образов в мировой литературе, пришедший из мифологии. Античная традиция «представляет образ леса как совокупность деревьев, лишенную ощущения единой и органической массы; здесь популярен
* Скоропадская А. А., 2008
572
мотив «священной рощи» (здесь и далее выделено мной. — А. С.) или райски прекрасного «лесного сада». Христианская традиция сочетает понимание леса как зловещей «чащобы — прибежища зверей и драконов» с мотивами «лесного безмолвия» — благоприятной среды для аскетического сосредоточения. Характерны образы леса как «храма Природы», подспудно напоминающие о «священных рощах».
Мировая мифология очень часто представляет лес как пограничную зону между миром мертвых и миром живых, поэтому именно здесь проводились обряды инициации. Вообще представления о лесе как окружении подземного царства, царства мертвых, восходят еще к античности и литературно зафиксированы у Овидия и Вергилия.
В славянской мифологии лесу отводилось значительное место. Древний человек осознавал свою беспомощность и незащищенность перед жестокими силами природы, и наиболее враждебным (в силу своей безграничности пространства, а потому непознаваемости) считался лес. В мифологическом сознании славян лес населялся различного рода божествами и духами. Считалось, что деревья — это души умерших людей, а рубить некоторые породы деревьев, носивших звание священных, было смертным грехом. Вообще «для мифологического сознания славян характерно последовательное сближение дерева и храма как священных мест, где совершались обряды»1.
С возникновением христианства образ леса приобрел новые оттенки значения, сохранив в себе многие языческие представления.
В ветхозаветной традиции лес играет сложную и отнюдь
не однозначную роль. Во-первых, очень часто в Ветхом Завете лес является образом многочисленного народа. Это своего рода метафора: народ состоит из большого количества людей, так же как лес из большого количества деревьев:
Голос его несется, как змеиный; они идут с войском, придут на него с топорами, как дровосеки; вырубят лес его, говорит Господь, ибо они несметны... (Иер. 46:22—23)
В Ветхом Завете лес также может выступать как защитник избранников Божиих. Ярким примером этого служит история Давида: он скрывался от преследований Саула в лесу, там же получил помощь свыше и набрал войско
1 Славянская мифология. М.: Эллис Лак, 1995. С. 158—159.
573
для борьбы за власть. Именно лес помогает войску Давида выиграть битву:
И вышли люди в поле навстречу Израильтянам, и было сражение в лесу Ефремовом. И был поражен народ Израильский рабами Давида; было там поражение великое в тот день — и поражены 20 тысяч. Сражение распространялось по всей той стране, и лес погубил народу больше, чем сколько истребил меч, в тот день (2 Цар. 18:6—8).
Лес является помощником богоугодным людям и в книгах пророков, где говорится об истреблении Господом иудейского народа за то, что тот «забыл Бога спасения своего»:
От шума всадников и стрелков разбегутся все города: они уйдут в густые леса и влезут на скалы: все города будут оставлены и не будет в них ни одного жителя (Иер. 4:27—29).
Важно обратить внимание на то, что уже в Ветхом Завете идет яркое противопоставление леса и города: люди погрязли в беззаконии, и за это Господь превращает их города в «развалины в лесах». Таким образом, появляется новое значение образа леса: лес как символ запустения, лес — безлюдная местность (пустыня), опасная для человека. Но в воле Бога убрать эту опасность, если человек одумается и вернется к Нему:
И заключу с ними завет мира и удалю с земли лютых зверей,
так что безопасно будут жить в степи и спать в лесах (Иез.
34:25).
Итак, приняв во внимание все, отмеченное выше, можно сделать вывод, что в образе леса тесно переплелись языческая и христианская традиции и что этот образ обладает несколькими, зачастую противоречивыми, функциями.
Рассказ «Под небом» (1910) принадлежит к раннему этапу творчества Шмелева, для которого центральной является социальная тема: находясь под впечатлением революции 1905 года, Шмелев стремится показать в своих произведениях неприглядные стороны русской действительности, проследить трансформацию
человеческого сознания в новых социальных условиях. Наиболее характерные произведения этого периода: «Распад» (1907), «Гражданин Уклейкин» (1908), «В норе» (1909). Однако рассказ «Под небом» выделяется прежде всего тем, что в нем отсутствует острая социальная направленность, а на первый план выходит «тема глубокой пропасти между городской цивилизацией
и деревенской жизнью на природе — одна из любимых, повторяющихся в творчестве Шмелева»2.
Сюжет рассказа таков: доктор городской больницы отправляется на охоту в сопровождении проводника по прозвищу Дробь, который обещает показать заповедные места, называемые в народе «Провал», куда мало кто может добраться, но это единственное место, где можно увидеть лебедей. Доктор движим охотничьим инстинктом, для него «Провал» — возможность подстрелить хорошую дичь. У Дроби же совершенно иное отношение к этому месту. Именно в лесу, на «Провале», он обрел смысл и цель жизни. И в этом ему помог старец Софрон, живущий в этих местах отшельником. О том, как это произошло, Дробь рассказывает доктору на ночном привале. Софрон помог Дроби выбраться из трясины, и в течение месяца Дробь прожил у старца, открывая ему свою душу:
Вотъ онъ мне и говорить разъ: «Веры въ тебе мало и силы нЬть, и въ душе твоей никакой прочности н^тъ. Оттого и тоска въ тебе. Но я сь тебя ее сыму...»
— Ну, что же онъ тебе сказалъ?
— А вотъ что. Придетъ правда!.. Придетъ! — съ уверенностью повторилъ Дробь. — Должна придти!3
Дробь пересказывает охотникам предание о «Провале», рассказанное ему Софроном. Некогда на этом месте стояла усадьба очень богатого, но очень жестокого боярина, кругом находились «богатые хоромы», а «вокруг все сады, и всякое устройство». Но за чрезмерную жестокость боярин был наказан: превращен в птицу выпь, а все его усадьбы ушли под землю и покрылись лесами и болотами:
...и мВста узнать нельзя: болта да кочки, камышъ да камышъ, совсЬмъ пустое м'Ьсто. Куда и сады подавались.
А народ, долгие годы мучимый жестоким тираном, был превращен в лебедей, «птиц небесных», до тех пор, пока не придут «светлые времена»:
И проснетесь вы на зорькЬ, и не будеть здЪсь ни болоть, ни трясинъ, ибо будеть вертоградъ райскш по всей землЪ. Ибо придетъ тогда правда светлая, и слезы обернутся въ каменья самоцв^тныя. И примете вы тогда ликъ челов^ческш (С. 121).
2 Сорокина О. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М.: Московский рабочий; Скифы, 1994. С. 57.
3 Шмелев И. Рассказы. Т. 2. СПб., 1912. С. 102. Здесь и далее цитирую по этому изданию. Курсив в цитатах мой.
575
А на пригорке появилась калина, «ягодой красной осыпана», и с тех пор слетаются к ней птицы, чтобы получить пропитание.
Упоминание о «птицах небесных» и калине отсылает нас к Евангелию:
Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его (Мф. 13:31—32; Ср. также: Мк. 4:31—32, Лк. 13:18—19)4.
Смысл этой притчи в том, что Царствие Небесное начинается с очень небольшого, но в конце в нем будут собраны многие народы. Вот что пытается донести до людей
старец Софрон, и это становится понятным Дроби и простым людям, приходящим за советом и за духовной помощью к старцу. Но доктор (интеллигент, городской человек) не может понять и принять этой притчи:
Но что же я могъ сказать? Сказать, что и я хочу, хочу, чтобы пришло оно, далекое, далекое... То укрытое, неведомо где, царство правды, когда слезы обратятся въ камни самоцветные... Какими силами и какими путями? Что я знаю? И что могъ я сказать ему? Сказать, что нечего ждать вертограда? Что никаюе старички не придутъ и никакими палочками ничего не изменять? Сказать, что слезы падаютъ не въ хрустальныя чаши ангеловъ, а льются соленымъ потокомъ на черную землю?
Онъ (Дробь. — А. С.) понялъ мой взглядъ. И не далъ ничего сказать (С. 126).
Похожий образ лесного дерева мы находим в романе Пастернака. Лес для Юрия Живаго ассоциируется прежде всего с женскими образами: матерью и Ларой. В этом можно найти мифологические корни, когда сближались дерево и женщина: «...дерево считалось существом женского пола»5, и это связано в первую очередь с его способностью к плодоношению. Лес в представлении Живаго — это храм природы, а природа — мать всего живого на земле. И поэтому не случайно, что в лесу маленький Юра слышит
4 Примечательно, что в Ветхом Завете крупная империя обычно изображается в виде большого дерева, а покоренные народы в виде птиц, нашедших отдых и убежище в его ветвях (Иез. 31:6).
5 Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 1996. С. 138.
голос умершей мамы. Много лет спустя, находясь в плену у партизан, Юрий Андреевич приметил в лесу рябину, которая напоминает ему любимую женщину — Лару.
Попав в плен к партизанам, Живаго вынужден жить в лесу, лес становится его домом, и постепенно из безликой на первый взгляд массы деревьев доктор начинает выделять сначала отдельные уголки, а затем и конкретные деревья, в которых он видит своих соседей по общему дому, наделяет их человеческими качествами, одушевляет. Но наиболее яркое впечатление производит на него рябина. Два образа сливаются в рябине: образ любимой женщины и образ матери, кормилицы, а на следующем уровне символического обобщения рябина становится образом России, родины-матери.
Это описание рябины одновременно конкретно и символично. Она растет на горке посреди болота; яркая и независимая тянется ввысь, «к самому небу», но в этом своем устремлении она не отталкивает зимних птичек, распахиваясь перед ними, «давая им грудь, как мамка младенцу». И между рябиной и птицами возникает живая близость, как между матерью и ее ребенком, и она кормит их всех, ей не жалко. Вообще, как уже отмечалось выше, почти во всех мифологиях мира дерево несет в себе женское, плодоносное начало и поэтому выступает как символ жизни. Так, одним из важнейших образов в христианстве является Древо жизни:
И произрастил господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и Древо жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла (Быт. 2:9).
Основная идея Древа жизни связана с жизненной силой, вечной жизнью, бессмертием, хранящимся в нем. Носителями жизненной субстанции являются само Древо жизни и его плоды. Нарушив запрет Бога и вкусив плод от дерева познания добра и зла, Адам и Ева узнали, что такое добро и что такое зло, и тем самым разрушилась их непосредственная связь с Богом, которая сохранилась в тварном мире. Эту утраченную связь и хотел восстановить Живаго, постепенно выключаясь из будничной, суетной, социальной жизни, и, напротив, этой связи не улавливает доктор из рассказа Шмелева, хотя на подсознательном уровне он понимает, что она должна быть, раз ее чувствуют другие, простые, люди:
Гд'Ь-то въ глуби себя я чувствую иную силу, родную, близкую и мощную, какъ жизнь, какъ мiръ, какъ это всеохватывающее
577
небо. Онъ входить въ меня, втягивается, какъ земляные соки въ порожденную ими травинку. И близокъ я ей, этой извечной силЪ, разлитой широкимъ потокомъ (С. 130).
Немаловажное значение имеет и то, что и калина у Шмелева, и рябина у Пастернака — деревья плодоносные.
Как в Новом Завете, так и в Ветхом, плодоносящие деревья выступают как символ богобоязненно живущих людей, им противопоставляются бесплодные деревья как образ злого и безответственного человека6.
Об этом говорится в библейской притче о смоковнице. Именно в лесу герои Шмелева и Пастернака чувствуют свое родство с окружающим миром, именно в лесу они
пытаются обрести себя, обрести Бога. Так, в романе Пастернака представлены детские впечатления, которые играют немаловажную роль в сознании героя, проходя через всю жизнь Юрия Живаго, напоминая о совершенстве мироздания, о божественной одухотворенности природы, помогая ему обрести себя в трудные минуты жизни:
Юрий Андреевич с детства любил сквозящий огнем зари лес. В такие минуты точно и он пропускал сквозь себя эти столбы света. Точно дар живого духа потоками входил в его грудь, пересекал все его существо, и парой крыльев выходил из-под лопаток наружу. Тот юношеский первообраз, который на всю жизнь складывается у каждого, и потом навсегда служит и кажется ему его внутренним лицом, его личностью, во всей первоначальной силе пробуждается в нем, и заставляет природу, лес, вечернюю зарю и все видимое преображаться1.
Как видно из этого отрывка, именно в лесу Юрий Живаго проникается «даром живого духа» (Ср.: фамилия Живаго). В такие минуты лес буквально пронизан «столбами света» — непременным признаком нисхождения Святого Духа на землю, признаком Преображения. Природа чиста и совершенна, и, общаясь с ней, человек сам становится чище, словно преображается.
Если попытаться проследить динамику развития образа леса в сознании Юрия Живаго, то мы увидим, что в детстве лес превращается для него в библейски многозначную метафору мира:
6 Большой путеводитель по Библии. М.: Республика, 1993. С. 126.
7 Пастернак Б. Л. Собр. соч.: В 5 т. Т. 3. С. 339. Здесь и далее цитирую по этому изданию.
Внешний мир обступил Юру со всех сторон, осязательный, непроходимый и бесспорный, как лес, и оттого-то был Юра так потрясен маминой смертью, что он заблудился с ней в этом лесу и вдруг остался в нем один без нее. Этот лес составляли все вещи на свете, — облака, городские вывески, и шары на пожарных каланчах... Этот лес составляли витрины магазинов и недосягаемо высокое небо со звездами, боженькой и святыми... Но главное был действительный мир взрослых и город, который подобно лесу темнел кругом. Тогда всей своей полузвериной верой Юра верил в Бога этого леса, как в лесничего (С. 88—89).
После того как Юра потерял мать, он остался один в огромном мире, и этот мир стал представляться ему в виде большого и темного леса, враждебного, как в Ветхом Завете. Чтобы не остаться одному в этом «дремучем лесу жизни», мальчик в «полузвериной» (= языческой, мифологической) своей вере придумал Бога-лесника, царящего над миром. Детские впечатления сильно повлияли в дальнейшем на все мировоззрение доктора.
В анализируемом отрывке лес является символическим объяснением мироздания. Здесь природный образ леса характеризует город, весь «внешний мир», «все вещи на свете». В сознании ребенка Бог рисуется как хозяин, «лесник» этого мира взрослых. Но Бог-лесник ушел из этого леса на небо, откуда он и наблюдает за происходящим на земле: в городе живет человек, который, в отличие от других «божьих тварей», наделен разумом и волей, а значит и правом выбора. Отсюда-то и его потерянность в окружающем мире: он мечется в своих исканиях по земле, забывая о небе. Тварный же мир полностью подвластен Богу,
действует согласно его воле и поэтому наиболее приближен к нему. Уже взрослый, Живаго понимает это и старается полностью отойти от суетного людского мира, чтобы быть как можно ближе к Богу.
В отличие от ребенка Живаго, герой рассказа Шмелева, будучи взрослым человеком, именно так, по-детски, начинает воспринимать мир после разговора с Дробью:
Божья коровка ползла по руке. Она была величественна. <...> Она была такой же каплей всего, какъ и я, какъ лпсъ... О, если пришелъ Онъ, таинственный Онъ, неизвестный Хозяинъ всего, и однимъ взглядомъ, глубокимъ, какъ небо, превратить меня въ эту божью коровку, въ цветокъ ромашки у моихъ ногъ, въ тонюе побеги травы! Ахъ, скорей бы, скорей! Пришелъ и установилъ вертоградъ... И возмерилъ мерой! (С. 131)
579
Так же, как маленький Юра, потерявший мать, герой Шмелева чувствует свое одиночество в мире и жаждет прихода Отца, «Хозяина всего», которому подвластны все существа, все, кроме человека. Все подчинено Творцу, от маленькой божьей коровки, до леса, солнца, неба, и только человек, современный, образованный человек, пользуясь правом выбора, «слишком мало верит», тем самым еще больше отдаляя себя от Бога и еще больше усугубляя свое духовное одиночество.
Испугавшись минутной этой «слабости», герой Шмелева спешит уйти из леса, чтобы вернуться в привычный ему мир. Увиденный им Провал, «светлые воды» кажутся ему сказкой, иллюзией, и эта иллюзорность пугает его, но... она его уже изменила. Мир уже не будет восприниматься им как прежде
только в рациональном ключе. Это символически предсказано в конце рассказа. Герой спешит выйти из леса, увидеть поля, деревню, в которой их поджидают лошади, чтобы увезти в город. Но оказавшись на границе леса, он не находит того, чего так страстно желал:
Унылая, какъ выкрики его (пастуха. — А. С.) и мальчишки, жизнь глядела на насъ. И опять вспомнилось солнце, и яркш кораллъ калины, и тишина (С. 134).
Обобщая все вышесказанное, можно сделать следующие выводы: образ леса в произведениях И. С. Шмелева и Б. Л. Пастернака имеет в своей основе глубокие культурные традиции, но особую значимость приобретает библейская (ветхо- и новозаветная) трактовка этого природного образа; в связи с образом леса и Шмелев, и Пастернак используют мотив отшельничества, ухода от суетного людского мира в мир природы, чтобы познать себя и найти свой путь к Богу; писателями используется библейский образ Древа жизни, становящийся символом духовного богатства и Небесного Царства; образ леса помогает проследить духовное развитие героев: маленький Юра воспринимает окружающий мир в виде темного леса, в котором живет Бог, а уже повзрослевший Живаго сравнивает лес с храмом, где на него нисходит Живой Дух, даются ответы на все вопросы; герой же Шмелева пусть и не обретает веру, но именно лес заставляет его переосмыслить свои взгляды на жизнь, почувствовать потребность в вере.