CC BY
21
РУССКИЙ ЯЗЫК
УДК 811.161.138
Л. А. Гусева
Библейская фразеология в стихотворных текстах Н. И. Глазкова
В стихах Н. И. Глазкова нашел отражение русский язык средины XX века, существенным элементом которого является библейская фразеология. Стихи Н. И. Глазкова пронизаны библейской фразеологией. Чаще других используются поэтом такие устойчивые сочетания, как добро и зло; суета сует; что посеешь, то и пожнешь. Библейские фразеологизмы выполняют разные функции: служат стабильным источником языковой игры, основанной на взаимодействии стандарта и экспрессии; выражают ценностное отношение к миру, задают сюжетные линии; органично встраиваются в систему образов, значимых для идиостиля поэта и обусловленных библейскими мотивами. Многомерность библейских аллюзий позволяет говорить о том, что поэт конструирует в рамках поэтического текста библейский дискурс.
Ключевые слова: Библия, фразеология, Н. И. Глазков, стихотворный текст, идиостиль, дискурс, аллюзия.
RUSSIAN LANGUAGE
L. A. Guseva
Biblical phraseology in N. I. Glazkov's poems
Poems by N. I. Glazkov reflect the Russian language of the middle of the XXth century, with biblical phraseology being its significant element. N. I. Glazkov's poems are permeated with biblical phraseology and the most frequent phrases are good and evil, vanity of vanities, what you sow you will reap. Biblical phraseology has different functions: to be the source of language game based on the interaction between standard and expressiveness; to express value attitude to the world; to set storylines; to be an integral part of the imagery important for the poet's idio-style and specified by biblical motives. The multi-dimentional biblical allusions lead the author to the conclusion that the poet constructs biblical discourse within the framework of poetic text.
Key words: Bible, phraseology, N. I. Glazkov, poetic text, idiostyle, discourse, allusion.
Годы жизни Н. И. Глазкова (1919-1979) приходятся на советский период истории нашей страны. В его стихотворных произведениях, несмотря на их уникальность, звучит язык эпохи. Фразеология является одним из ключевых компонентов общенационального дискурса. Стандарт и экспрессия, взаимодействие которых служит одним из основных стимулов развития современного русского литературного языка в СМИ [6, с. 187-188], находят во фразеологизме свое феноменальное воплощение. Фразеологизм, по сути, динамичная система, в пределах которой сообщество стандартизирует «удачную» языковую форму и тут же начинает наполнять ее - благодаря активному употреблению - вариативным содержанием. Узнаваемость содержания запускает процесс трансформации языковой формы: несмотря на элими-
© Гусева Л. А., 2017
нированные или измененные компоненты, собеседники опознают фразеологизм. Употребление отдельных компонентов, «маркированных формально и содержательно принадлежностью определенному фразеологизму, благодаря устойчивым ассоциативным связям вызывает имплицитное присутствие в сознании адресата фразеологической единицы в целом, ассоциирующейся с конкретизированной ситуацией» [8, с. 123]. Следующее утверждение И. Ю. Третьяковой, по сути, обобщает наблюдения лингвистов над трансформациями фразеологизмов: «...каждый фразеологизм (за редким исключением) может быть подвергнут системным изменениям» [12, с. 198]. Фразеология, как область постоянных языковых перевоплощений, является, условно говоря, площадкой обязательной языковой игры.
Именно фразеология связана с глубинным пониманием языка и помогает создать языковой портрет социума. Одним из традиционных источников идиом является Библия. Использование библеизмов в текстах разной функционально-стилевой принадлежности все чаще становится объектом лингвистического исследования. Парадоксальная связь советской официальной риторики с Библией, запрещенной в нашей стране в 20-70 гг. XX века, получила освещение, например, в статьях П. М. Костиной и Н. А. Кузьминой [5, 7]. Стихи Н. И. Глазкова пронизаны библейской фразеологией, что заставляет усомниться в бесспорности утверждения о том, что «библейская фразеология значительно сократилась в объеме и утратила былую употребительность за годы советской власти» [4, с. 7].
Н. И. Глазкова нельзя причислить к официальным поэтам: его долго не публиковали, он поневоле стал автором окказионализма самиздат (самсебяиздат). Но он не был оппозиционером или отшельником, ушедшим от общей риторики своего времени и укрывшимся в мире специальных и малопонятных языковых форм. Свое поэтическое кредо Н. И. Глазков сформулировал сам: «Все, что друзья сказать могли бы, Я беспощадно зарифмовываю» [2, с. 122]. Его стихи иногда кажутся сотканными из хорошо всем знакомых, обычных фраз. Внешняя простота, узнаваемость слова скрывает глубокое содержание, о котором можно догадываться, которое можно обдумывать. О нем можно рассуждать, находя новые трактовки. Важную роль в насыщении поэтического текста смыслами играет фразеология, разнородная по своему происхождению. Тексты Н. И. Глазкова в основе своей диалогичны - не только за счет графически оформленных диалогов, но и за счет переплетения разных дискурсов, актуальных в 30-70 гг. XX века. Среди этих дискурсов особое место занимает Библия.
Библейские истоки можно увидеть в системе образов Н. И. Глазкова. Его лирический герой -поэт, одна из ипостасей которого - быть пророком. Сквозной образ, воплощающий представление поэта о лучшем мире, - Поэтоград - перекликается с библейским выражением взыскующие града - люди, ищущие лучших форм жизни, социальной справедливости' [4, с. 79]. Тема пути имеет не только житейски-бытовую или литературно-художественную, но и библейскую природу. Характерными для ранних стихов поэта являются строки: Я иду по улице, Мир перед глазами [3, с. 445] или Иду, гляжу туда-сюда.; Но брожу,
гляжу На дома, трамваи [3, с. 154]. В контексте глазковского творчества подобные строки могут быть отзвуком библейской фразы - иди и смотри, которая в современном русском языке исполнена трагического смысла [4, с. 231-232]. В довоенных стихах поэта, созданных задолго до фильма Э. Климова «Иди и смотри», посвященного трагическим событиям Великой Отечественной войны, этот фразеологизм имеет естественный, бытовой характер, не отменяющий возможности иного понимания. Н. И. Глазков вообще поэт иронический, он органично соединяет высокое и приземленное, абстрактное и конкретное, сиюминутное и вечное, сугубо личное и общечеловеческое. В текстах поэта широко и разнообразно представлена, например, лексико-семантическая группа 'вино', что обусловлено и биографическими фактами, и богемно-романтическим образом творческого человека, и отчасти библейской историей о превращении воды в вино: Вода срывается с вершин и устремляется в кувшин. В Поэтограде так же вот Работает винопровод [2, с. 342]. Таким образом, ключевые для идиостиля Н. И. Глазкова образы одной из своих сторон обращены к библейским темам.
Тесная связь глазковских текстов с Библией отражается в активном использовании церковно-религиозной лексики, таких слов, как душа; Бог; откровение; черт; апостол; евангелие; фарисеи; рай и ад; грех. Библейская антропонимика используется поэтом естественно и непринужденно, без пафоса, но с заложенной в шутке серьезностью: Иная студентка, забыв про милого, Зубрит лингвистику неустанно: Читая евангелие Остроми-рово, Не знает Матфея и Иоанна [2, с. 447]. Библейские сюжеты становятся объектом лирического рефлексирования: Есть преданье: Иуда повесился На осине, на горькой осине [2, с. 181]. Поэт прибегает и к прямому цитированию: Прекрасно сказано у Павла По поводу такой любви: - Если я пророк, и верой своею Передвинуть горы сумею, А любви не имею, То я ничто [2, с. 348]. Пусть лежит. Как говорил Христос, Мертвые себя хоронят сами [2, с. 188]; Отметим, что Н. И. Глазков цитирует не только Библию, но и множество других источников: стихи поэтов - своих предшественников и современников; высказывания исторических деятелей, включая классиков марксизма-ленинизма; и берестяную грамоту, и учебник. Цитирование используется Н. И. Глазковым как прием «переплетения» дискурсов - поэтического, научного, газетно-публицистического, обиходно-
разговорного, канцелярски-делового и - библейского.
Заметную роль в конструировании библейского дискурса в стихотворных текстах играет фразеология. Чаще других в стихах Н. И. Глазкова встречаются такие библейские фразеологизмы, как добро и зло; суета сует; что посеешь, то и пожнешь. В той или иной форме представлены также: умыть руки, время разбрасывать камни, и время собирать камни; краеугольный камень; насущный хлеб; царствие небесное; нищие духом; притча во языцех; петь Лазаря; не судите, да не судимы будете; древо жизни; книга жизни; книжники и фарисеи; идти в огонь и в воду и др.
Добро и зло - выражение, которое в словарях не отмечено в качестве самостоятельной фразеологической единицы. Оно является фрагментом других устойчивых оборотов: древо познания добра и зла; отойди от зла и сотвори благо [4, с. 728]. Однако речевая практика, нашедшая отражение, в частности, в Национальном корпусе русского языка, свидетельствует о том, что сочетание добро и зло само по себе имеет устойчивый характер: оно регулярно воспроизводится в разных контекстах; его частотность, наблюдаемая с 1800 г., периодически увеличивается, а в последнее время, начиная с 2003 года, неуклонно возрастает [9]. На основе сочетания добро и зло формируются другие устойчивые выражении. В стихотворении Н. И. Глазкова «Разговор с чертом» (1958 г.) в реплике черта звучит фраза: Нам надо быть выше добра и зла! [2, с. 256]. В какой-то степени она перекликается с пушкинской строкой из «Бориса Годунова»: Добру и злу внимая равнодушно [1, с. 103], а также с фразеологизмами по ту сторону добра и зла, за гранью добра и зла, которые содержат, согласно «Словарю-тезаурусу современной русской идиоматики», отрицательную оценку [10, с. 38-39]. В глазковских текстах фразеологизм добро и зло - это один из способов обозначения и осмысления реального мира, мира людей. О добре и зле можно спорить, размышлять: Очень долго я думал про Мир нелепостей и идеалов, Пока не догадался, что зло и добро Разность каких-то потенциалов [2, с. 78]. Сочинительная связь, на основе которой построен данный фразеологизм, предполагает сопоставимость объединяемых понятий. Их единство поэт обозначает в полемически заостренном оксюмороне: И зло немедленного блага Почувствовали все [2, с. 161]. Выражение добро и зло используется в разных сферах общения: оно, к примеру, обозначает одну из дихотомий философии. В стихах Н.И. Глазкова просле-
живается связь данного выражения именно с библейскими текстами, так как поэт использует практически полную версию фразеологизма древо познания добра и зла: Под небесным древом добра и зла Рождались люди и умирали [3, с. 98]. Фразеологизм отойди от зла и сотвори благо трансформируется, но сохраняет свое значение в строках: И не могу сменить на оды Пути стихов от зла к добру [2, с. 382].
Суета сует - это выражение имеет два значения: 1) «мелочные житейские заботы»; 2) «быстротечность и эфемерность человеческого существования» [4, с. 643-644]. По своему происхождению оно связано с книгой Екклезиаста, чье имя неоднократно появляется в стихах Н. И. Глазкова: Но все равно мужик был умный Екклезиаст [2, с. 76]. Подобно выражению зло и добро, фразеологизм суета сует определяет отношение лирического героя к миру людей. Это отношение нельзя назвать простым. Даже в ранней лирике, для которой характерна оппозиция лирический герой - мир людей, лирическое я оставалось частью житейского, будничного существования: Люди не замечают Ни мелочей, ни меня [2, с. 18]. Поэтому противоречивость утверждений: Не следую их суете пустой [2, с. 248] и Принимая сует суету [2, с. 130], - носит внешний, поверхностный характер. Сохраняя в целом отрицательное оценочное значение, это выражение не утрачивает философского, диалектического смысла.
В стихотворении «Проходя по знойному Арбату.» [2, с. 39] фразеологизм представлен в наиболее развернутом виде - все суета сует и всяческая суета - и играет ключевую композиционную роль. Первая строфа может служить иллюстрацией «суеты»: Проходя по знойному Арбату, Я мечтал всегда по мелочам. И людей бегущую армаду Я, не изучая, замечал. Тема суеты - спешки развивается во второй строфе, где появляется слово некуда как маркер безысходности, хотя этот грустный смысл растворяется в иронии благодаря романсной цитате и речевому обороту из школьной жизни: Я не знал, куда они спешили, - Всяк по-всякому спешил пожить, - Но проверено, как дважды два четыре: Мне некуда больше спешить. Третья, заключительная, строфа начинается с библейского утверждения все суета сует и всяческая суета, которое подводит итог двум первым строфам и получает развитие в заключительных строках стихотворения. Я всех люблю. Желаю всем успеха: слово успех этимологически родственно слову спешить; слово люблю рождает библейские реминисценции - перекликается с фразеологиз-
мом возлюби ближнего своего, как самого себя. Обыденно-публицистический штамп влияние среды используется в отрицаемой части антитезы: Но не влияет на меня среда. Здесь важно увидеть не только лексическое значение слова среда, ассоциативно связанное со спешкой, суетой. Существенную роль играет стилистическая окраска выражения влияние среды, служащая знаком «другого дискурса». Последняя строка резюмирует самооценку лирического героя: Я все могу. Но только мне не к спеху. В этой строке можно увидеть аллюзию на «ветхозаветную книгу Екклезиаста..., под именем которого предположительно скрывается царь Соломон» [4, с. 662]. Я все могу, - это, конечно, слова самого поэта - молодого человека, верящего в свои силы. Однако они соответствуют образу Проповедника, который добился в жизни всего, «что необходимо для земного человеческого счастья» [4, с. 662]. Но только мне не к спеху, -ироничная концовка строки и всего стихотворения, которая выполняет сразу несколько функций: снижает пафос и категоричность предшествующих слов; утверждает оппозицию лирическое я -другие люди; актуализирует представления о вечном и временном. Настоящее время глагола со значением постоянного признака - могу - противопоставлено синтаксическому настоящему времени с актуальным значением 'сейчас, в момент говорения' - не к спеху. Антитеза вечного и временного является, как известно, одним из компонентов общей семантики фразеологизма суета сует: «жизнь представляется Проповеднику бесконечным чередованием одинаковых явлений и событий, не имеющих цели и смысла», а «вечное и неизменное находится за пределами земного человеческого существования» [4, с. 645].
Значение чередования, повторяемости «одинаковых явлений и событий» часто актуализируется в стихотворных текстах Н. И. Глазкова. Иногда бывает трудно определить, какое устойчивое выражение обыгрывается автором, создающим новый афоризм. Библейская и научная фразеология, переплетаясь, дает жизнь новой формуле. А история периодическая Очень любит войны скелет, Будет третья империалистическая Через двадцать пять - двадцать семь лет [2, с. 392]: периодическая история в данном случае буквально соответствует языку науки - история и периодическая система химических элементов. Однако суета сует в текстах поэта не просто фраза, а комплекс смыслов, включающий и 'повторяемость событий'.
Что посеешь, то и пожнешь - еще один часто встречающийся в стихах Н. И. Глазкова фразеологизм, имеющий библейское происхождение [4, с. 703-705]. Логическая связь событий, сюжетная схема, возможности для языковой игры на основе полисемии - вот те особенности, которые, на наш взгляд, сделали это выражение привлекательным для поэта. Нельзя не сказать и о традиционном для русской культуры образе «сеятеля». Н. И. Глазков, при всей своей самобытности и неподражаемости стиля, придерживается классических традиций, развивает образные парадигмы, ставшие поэтической фразеологией (стандартом, клише). Использование устойчивых формул, появившихся в разное время и в разных сферах общения, позволяет поэту создавать вроде бы легкомысленные строки, в подтексте которых прочитывается «диалог культур».
Сюжетная линия, заданная фразеологизмом, развивается в шутливом стихотворении «Писатель рукопись посеял.»: Писатель рукопись посеял, Но не успел ее издать, Она валялась средь Расеи И начала произрастать. Поднялся рукописи колос над сорняковой пустотой... [2, с. 380]. Комический эффект возникает благодаря актуализации сразу двух значений глагола посеял - 'потерять' и 'бросить семя в почву', причем первое из этих значений маркируется словарями как разговорное [11, с. 703]. Переход от бытовой, сниженной ситуации 'потерянная рукопись' к метафоре рукописи колос обосновывается и семантикой глагола, и аллюзией на строки Н. А. Некрасова, ставшие крылатыми: сейте разумное, доброе, вечное [1, с. 313-314]. Образная парадигма стих - колос воспроизводится благодаря синтаксическому параллелизму и в следующих строках: И хорошо, что солнце жжет, А стих предельно сжат, И хорошо, что колос желт накануне жатв. [2, с. 366]. Многозначность глагола, синтаксический параллелизм и варьирование объекта действия позволяют автору провести сопоставление двух ситуаций: Ежели посеешь рожь, Будут деньги у тебя. Ежели посеешь грош, То не вырастить рубля [2, с. 443]. Забавные строки развивают тему объекта (что именно можно посеять?): Дорогой он посеял гвозди, Как сеют рожь или овес. С тех пор, хоть это очень дико, На месте том растет гвоздика! [3, с. 404]. Горькая самоирония звучит в строках, относящихся к военному времени: Пожал совсем не то, что сеял я Не потому, что ум мой мал; Но убежало зайцев семеро, А трех я тоже не поймал [2, с. 373]. Как видим, данный фразеологизм, позволяет поэту использовать раз-
ные приемы языковой игры, добиваясь комического эффекта.
Н. И. Глазков использует фразеологизмы либо в полном и неизменном виде: А люди мира как Пилат - И умывают руки [2, с. 372]; Фимиам каким чертям курят люди никотином? [3, с. 171]. Либо в преобразованном виде: Так, например, Гамлет, А до него Эдип, Не собирали камни, И кто-то из них погиб! [2, с. 49]; Знаю я, что скоро корни Пустит вглубь олива мира [2, с. 361]. Иногда лексический состав обновляется в такой степени, что можно говорить только об ассоциативной связи глазковских строк с фразеологическим источником. Был разутым, босым, Стал раздутым боссом [2, с. 430], - эти строки можно считать вариацией на тему библейских выражений из грязи в князи или кто был ничем, тот станет всем. Существительное не избранники ассоциируется с библейским выражением - много званых, но мало избранных: По платформам бродят люди, Не избранники судьбы [2, с. 522]. Отдохнуть от дел праведных - это библейское выражение, представленное одним глаголом, позволяет истолковывать строки поэта о том, что будет после войны, не только в бытовом плане, но и в историческом, а в какой-то степени и социологическом: Иногда говорят: тогда понастроим, Будет черт знает что под окном; А чего мы хотим, рассказал про нас кто им? Нет! Мы прежде всего отдохнем [2, с. 392]. В стихах Н. И. Глазкова о войне нет героического пафоса или какого-то особого трагизма. Но если вдуматься в простые слова человека, пережившего войну, то можно понять, как глубоко война проникает в человека, как она его меняет: И не забыть ее Нам даже в царствии небесном [2, с. 92].
Любопытным фактом является использование поэтом устойчивой грамматической формы - синтаксического фразеологизма. Сочетание именительного и родительного падежей одного и того же существительного - окурок окурка, баллада баллад; судьба судьбы - воспроизводит грамматическую структуру названия одной из частей Библии - Песнь песней. Этот прием становится доминирующим в восьмистишии 1941 года: Дома домов столицами столиц Превращены в развалины развалин... [2, с. 352-353]. Правда, поэт в своих стихах использует и философскую формулу отрицание отрицания, для языка Н.И. Глазкова вообще характерна контаминация языка Библии и языка науки. Устойчивые религиозные представления он переплетает с научными фактами, полу-
чившими широкую известность: А умрет - его душа Обретает скорость света [2, с. 527].
Композиционно-смысловое соотношение библейского фразеологизма со стихотворным текстом может варьироваться, но сфера его действия не ограничивается одной строкой. Даже при видимой периферийности положения фразеологизма обнаруживаются контекстуальные связи, объясняющие далеко не случайный выбор поэтом данной языковой формы. Например, в стихотворении «Поэт и дьявол» сочетание насущный хлеб появляется в одной из реплик «искусителя»: Ты нуждаешься в насущном хлебе, - а значение его конкретизируется контекстуальным синонимом: Дам тебе за это миллиард [2, с. 71]. Выражение насущный хлеб выступает в качестве связующего звена между собеседниками - средством авторизации дьявола и средством адресации поэту. Текстовая значимость библейских фразеологизмов может быть усилена их концентрацией в одном фрагменте. Авторизация и адресация от лица лирического героя выражена двумя библейскими фразеологизмами в одной строфе: Истину глаголят уста мои, - Имеющий уши, услышь [2, с. 351]. Восьмистишие «Всемирная история в самом сжатом виде» (1942 г.) целиком построено как библейская реминисценция, обобщающая реальные переживания человеком современной ему войны. Три ключевых образа - огонь, мгла, камень - определяют своим взаимодействием отвлеченный, но трагический сюжет стихотворения. Речевое воплощение эти образы находят в библейских фразеологизмах: неугасимый огонь, кромешная тьма, краеугольный камень. Преобразованные поэтом, они все-таки узнаваемы: Чуть дремлет недремлющий пламень, Затихший, но вечный огонь... Объемлет селения пламень, Но им освещается мгла, И зодчим отвергнутый камень Ложится главою угла [2, с. 65]. Предельно обобщенные смыслы речевых формул данного стихотворения позволяют интерпретировать его по-разному (множественность интерпретаций, как известно, является неотъемлемым признаком поэтического текста), но связь с библейской фразеологией наряду с двумя конкретными фактами, обозначенными в стихотворении (горящие села и первобытная строка на изрезанном камне) ограничивают читательские ассоциации, задавая трагическое, вневременное и философски-диалектическое направление.
Таким образом, библейская фразеология органично вплетается в стихотворные тексты Н. И. Глазкова. Поэту удается реализовать ее се-
мантические возможности, поскольку фразеологические обороты, связанные с Библией, не просто входят в активный запас его поэтического словаря. Они являются стабильным источником языковой игры, основанной на взаимодействии стандарта и экспрессии, узнаваемого и неожиданного. Их роль в идиостиле поэта усиливается «вертикальными» связями: библейскую природу имеют синтаксические фразеологизмы Н. И. Глазкова; библейская фразеология задает шкалу оценок, необходимую для восприятия реального мира, служит источником лирических сюжетов; значимая для творчества поэта система образов в большой степени обусловлена библейскими мотивами. Многомерность библейских аллюзий позволяет говорить о том, что это не только элементы текста (интертекста), но и формы отражения и конструирования внутри поэтического текста библейского дискурса.
Библиографический список
1. Ашукин, Н. С., Ашукина, М. Г. Крылатые слова: Литературные цитаты; Образные выражения [Текст] / Н. С. Ашукин, М. Г. Ашукина - М. : Худож. лит., 1988. - 528 с.
2. Глазков, Н. И. Избранное [Текст] / Сост. и науч. подгот. текста Н. Старшинова и Евг. Евтушенко; вступ. статья Евг. Евтушенко. / Н. И. Глазков - М. : Худож. лит., 1989. - 541 с.
3. Глазков, Н. И. Хихимора. [Текст] / Н. И.Глазков. - М. : Время, 2007. - 536 с.
4. Дубровина, К. Н. Энциклопедический словарь библейских фразеологизмов [Текст] / К. Н. Дубровина. - М. : Флинта : Наука, 2010. -808 с.
5. Костина, П. М. Лозунги и призывы библейского происхождения в русском языке [Текст] / П. М. Костина // Проблемы истории, филологии, культуры. - 2016. - № 3. - С. 13-21.
6. Костомаров, В. Г. Наш язык в действии: Очерки современной русской стилистики [Текст] / В. Г. Костомаров. - М. : Гардарики, 2005. - 287 с.
7. Кузьмина, Н. А. Христианские мотивы в советских лозунгах [Текст] / Н. А. Кузьмина // Проблемы истории, филологии, культуры. - 2016. -№ 3.- С. 22-27.
8. Мелерович, А. М., Блинова, Е. В. Психолингвистический механизм спонтанного семантического анализа фразеологизмов и его реализация в художественной речи [Текст] / А. М. Мелерович, Е. В. Блинова // Вестник Кост-
ромского государственного университета им. Н. А. Некрасова. - 2007. - № 2. - С. 117-124.
9. Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://search.ruscorpora.ru
10. Словарь - тезаурус современной русской идиоматики [Текст] / Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова РАН; А. Н. Баранов, Д. О. Добровольский, К. Л. Киселева [и др.]; под ред. А. Н. Баранова, Д. О. Добровольского. - М. : Мир энциклопедий Аванта +, 2007. - 1135 с.
11. Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов [Текст] / РАН. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. Отв. ред. Н. Ю. Шведова. -М. : Азбуковник, 2011. - 1175 с.
12. Третьякова, И. Ю. Системность окказиональных преобразований фразеологических единиц [Текст] / И. Ю. Третьякова // Вестник Костромского государственного университета им. Н. А. Некрасова. - 2010. - № 2. - С. 197-201.
Bibliograficheskij spisok
1. Ashukin, N. S., Ashukina, M. G. Krylatye slova: Literaturnye citaty; Obraznye vyrazhenija [Tekst] / N. S. Ashukin, M. G. Ashukina - M. : Hudozh. lit., 1988. - 528 s.
2. Glazkov, N. I. Izbrannoe [Tekst] / Sost. i nauch. podgot. teksta N. Starshinova i Evg. Evtu-shenko; vstup. stat'ja Evg. Evtushenko / N. I. Glazkov - M. : Hudozh. lit., 1989. - 541 s.
3. Glazkov, N. I. Hihimora. [Tekst] / N. I.Glazkov. - M. : Vremja, 2007.- 536 s.
4. Dubrovina, K. N. Jenciklopedicheskij slovar' biblejskih frazeologizmov [Tekst] / K. N. Dubrovina. - M. : Flinta : Nauka, 2010. - 808 s.
5. Kostina, P. M. Lozungi i prizyvy biblejskogo proishozhdenija v russkom jazyke [Tekst] / P. M. Kostina // Problemy istorii, filologii, kul'tury. -2016. - № 3. - S. 13-21.
6. Kostomarov, V. G. Nash jazyk v dejstvii: Ocherki sovremennoj russkoj stilistiki [Tekst] / V. G. Kostomarov. - M. : Gardariki, 2005. - 287 s.
7. Kuz'mina, N. A. Hristianskie motivy v sovet-skih lozungah [Tekst] / N. A. Kuz'mina // Problemy istorii, filologii, kul'tury. - 2016. - № 3. - S. 22-27.
8. Melerovich, A. M., Blinova, E. V. Psiholingvi-sticheskij mehanizm spontannogo semanticheskogo anali-za frazeologizmov i ego realizacija v hudoz-hestvennoj rechi [Tekst] / A. M. Melerovich, E. V. Blinova // Vestnik Kostromskogo gosu-
darstvennogo universiteta im. N. A. Nekrasova. -2007. - № 2. - S. 117-124.
9. Nacional'nyj korpus russkogo jazyka [Jelek-tronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://search.ruscorpora.ru
10. Slovar' - tezaurus sovremennoj russkoj idiomatiki [Tekst] / In-t rus. jaz. im. V. V. Vinogra-dova RAN; A. N. Baranov, D. O. Dobrovol'skij, K. L. Kiseleva [i dr.]; pod red. A. N. Baranova, D. O. Dobrovol'skogo. - M. : Mir jenciklopedij Avanta +, 2007. - 1135 s.
11. Tolkovyj slovar' russkogo jazyka s vkljuche-niem svedenij o proishozhdenii slov [Tekst] / RAN. Institut russkogo jazyka im.
V. V. Vinogradova. Otv. red. N. Ju. Shvedova. - M. : Azbukovnik, 2011. - 1175 s.
12. Tret'jakova, I. Ju. Sistemnost' okkazional'nyh preobrazovanij frazeologicheskih edinic [Tekst] / I. Ju. Tret'jakova // Vestnik Kostromskogo gosu-darstvennogo universiteta im. N. A. Nekrasova. -2010. - № 2. - S. 197-201.
Дата поступления статьи в редакцию: 10.02.2017 Дата принятия статьи к печати: 16.02.2017
