CC BY
102
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Таким образом, следует сделать вывод, что образ сада, сквозной в творчестве Сергея Клычкова, эволюционировал вместе с поэтом и в полной мере отразил его художественные искания, мировосприятие на разных этапах творчества, а также перипетии его личной судьбы и судьбы России в первой трети двадцатого века. Воспев в ранних сборниках символический образ потаенного небесного сада собственного вдохновения, в зрелом творчестве он приходит к образу сада земного - цветущего и плодоносящего, как символа дарованной людям небесной благодати.
Библиографический список
1. Клычков, С.А. Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения. Сахарный немец: Роман / С.А. Клычков; предисловие Н.М. Солнцевой; составление, подготовка текста, комментарии М. Нике, Н.М. Солнцевой, С.И. Субботина. - М.: Эллис Лак, 2000. - 544 с. С.59.
2. Солнцева, Н.М. Сорочье царство Сергея Клычкова / Н.М. Солнцева // Клычков С.А. Собрание сочинений: В 2т. - Т 1. - С. 22.
3. Мусиенко, Р.А. Художественная система романов С. Клычкова в мифопоэтическом контексте: автореф. дис. ... канд. филол. наук / Р.А. Мусиенко. - С. 7.
4. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. Институт научн. Информации по общественным наукам РАН. - М.: НПК «Интелвак», 2001. - 1600 стб. Стб. 979.
5. Гость чудесный: Наследие Сергея Клычкова / Н. Солнцева // Литературное обозрение. - 1987. - № 5. - С. 110.
6. Лихачев, Д.С. Избранные работы: В3 т. Т 2. Великое наследие; Смех в Древней Руси: Монографии; Заметки о русском / Д.С. Лихачев. - Л.: Худож. лит., 1987. - 496 с. С. 452-453.
7. Леонов, Л.М. Русский лес. Роман. Л. / Л.М. Леонов. - Лениздат, 1978. - 624 с; С. 241-242.
8. Журов, П.А. Две встречи с молодым Клычковым / П.А. Журов // Русская литература. - 1971. - № 2. - С. 152, 154.
9. Блок, А.А. Собрание сочинений: В 8 т. / А.А. Блок. - М.-Л.: Гослитиздат, 1963. - Т. 8. - С. 434.
БЕСНОВАТЫЕ И БОЛЬНЫЕ В «ЖИТИИ» ПРОТОПОПА АВВАКУМА
О.А. ТУФАНОВА, преп. каф. русского языка и литературы МГУЛ, канд. филолог. наук
Одним из ярких последствий церковной реформы патриарха Никона 1653 года, с точки зрения протопопа Аввакума, явилось появление в обществе большого количества бесноватых и заболевших странными болезнями. В основном эпизоды исцеления больных и бешеных встречаются в «Житии»: это эпизод о вдовах Марье и Софье, сенных Пашкова; исцеление младенца Евдокии Кирилловны и серия повестей о бесноватых, завершающих памятник. Трижды сцены исцеления встречаются в составе эпизодов покаяния начальника Евфимия Стефановича, бешеных Филиппа и Евфимия.
Все сцены исцеления имеют одинаковую структуру. Вначале упоминается имя заболевшего, дается неясное определение болезни, указываются причины бесноватости или болезни, затем рассказывается о борьбе Аввакума-героя с бесами, и завершаются эпизоды похвалой Христу. Структура сцен исцеления бесноватых и больных в «Житии» имеет своим истоком традиционный для древнерусской литературы сюжетный образец чудес о бесноватых, описанный А.В. Пиги-ным: «Чудеса о бесноватых строятся обычно по одному сюжетному образцу: причина вселения нечистого духа; описание тех мучений, которым он подвергает свою жертву; исцеление бесноватого святым». Однако на наш взгляд, Аввакум
некоторым образом модернизирует известный русским книжникам образец, что будет показано в дальнейшем [1].
Традиционно рассказ об исцелении болеющих и бесноватых в житиях начинался с упоминания личности заболевшего. Аввакум же вначале указывает место действия. Он либо называет город, в котором совершил чудо исцеления, либо дает более широкое определение пространства
- «Даурская земля». Иногда протопоп употребляет сразу оба понятия: сначала более широкое, затем более узкое, как бы сужает пространство, конкретизирует место действия: «в Сибири... в Тоболске»; «Было в Даурской земле»; «Таже приволоклись паки на Ирьгень озеро»; «А егда я былъ в Сибири, - туды еще ехалъ, - и жилъ в Тоболске, привели ко мне бешанова, Феодоромъ звали»; «Въ Тоболске была у меня девица, Анною звали»; «Да у меня жъ былъ на Москве бешаной,
- Филипомъ звали, - какъ я ис Сибири выехалъ» [2, стб., 28, 32, 73, 74, 77].
Иногда в роли указателей места, где совершается чудо исцеления, выступают слова, не указывающие на географическое расположение, - «в дому моемъ», «в темнице»: «Да и в темницу-ту ко мне бешаной зашел, Кирилушко, московский стре-лецъ, караульщикъ мой»; «Ко мне же, отче, в домъ принашивали матери детокъ своихъ»[2, стб.71, 79].
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 1/2007
175
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
В некоторых случаях Аввакум заменяет место действия на время действия: «Какъ в по-пахъ еще былъ, тамъ же, где брата беси мучили, была у меня в дому моемъ вдова молодая»; «Егда еще я попомъ бысть» [2, стб. 67, 76].
Но в контексте таких эпизодов время осознается как указание места, тем более что место действия Аввакум ранее уже обозначил. Столь точное указание места действия необходимо Аввакуму, с одной стороны, для достижения эффекта достоверности рассказываемого, с другой же стороны, разнообразие географических мест, в которых Аввакум встречался с бешеными, оказывалось практически безграничным. Протопоп подчеркивал широту распространения зла, связанную с Никоном и его реформами: это и вдовы, и молодые девушки, и состоявшиеся мужчины, и младенцы, и, что удивительно, даже духовные дети протопопа - весь мир вокруг Аввакума «взбесился» [3].
Продолжая житийную традицию, Аввакум дает достаточно неясное определение болезням: «рука правая и нога засохли, что батошки... Робеночекъ на кончину пришелъ»; «Ко мне, отче, в домъ принашивали матери детокъ своихъ маленкихъ, скорбию одержимыхъ грыжною»; «Евфимей Стефановичь при кончине, и кричитъ неудобно, бьетъ себя и охаетъ» [2, стб. 12, 33, 79, 80].
Так же описывается и состояние бесноватых. Главный трагический мотив при описании бесноватых - мотив жестокости беса: «зело жестоко ихъ бесъ мучитъ»; «Жестокъ же былъ бесъ в немъ»; «бесъ мучилъ ея»; «беси ево жестоко нача-ша мучить»; «понеже в немъ бесъ былъ суровъ и жестокъ гораздо» [2, стб. 28, 68, 73, 75, 79] и т.д. - и связанный с ним напрямую мотив внезапного нападения беса на человека и поражения его: «от бесовъ пораженъ бысть»; «бесъ в немъ вздивия-чится»; «бесъ вздивиялъ въ Филиппе»; «ея бесъ ударить о землю»; «И нападе на нея бесъ во время переноса» [2, стб. 68, 72, 73, 76, 79].
Постоянное использование одних и тех же слов - «бес», «жестоко», «мучить» - свидетельствует о том, что Аввакум подчеркивал жестокость беса и мучения человека. Протопоп не раз упоминал, сколько у него ушло времени на борьбу с бесами: «Жилъ со мною с месяцъ и болши. Передъ смертию образумилъся»; «И я, в дому своемъ держа месяца з два, стужалъ об немъ Божеству»; «Ночь всю зимнюю с нимъ простряпалъ»; «Бился
я з бесами, что с собаками, недели с три за грехъ мой» [2, стб. 70-72, 75] и т.д.
Этот главный трагический мотив, обусловливающий тематику эпизодов и их композиционные особенности, получает развитие в целом ряде трагических мотивов, относящихся к пораженным бесом. В эпизодах исцеления постоянно присутствует мотив смерти: не всегда понятно, чем больны герои, но абсолютно ясно, что они скоро умрут: «Чаю, умретъ»; «Робеночекъ на кончину пришелъ»; «Евфимей Стефановичь при кончине» [2, стб. 12, 33, 77].
В большинстве эпизодов Аввакум прямо указывает, что причиной бешенства и болезни является прегрешение человека [4]. Мысль о вселении в человека беса в качестве наказания за грехи открыто постулировалась церковными проповедниками. Так, например, митрополит Киприан говорил: «О имущих же дух лукавый, не годится таковым даяти причастиа. нечисти бо суть, нечистым духом одержими, грех ради неких»
[5]. Протопоп Аввакум продолжает эту древнюю традицию в сценах исцеления, единственное отличие - это установка на мгновенную причинноследственную связь греха и болезни-бесноватости в текстах данного автора: «Соблудилъ в великъ день з женою своею, наругая праздникъ, - жена ево сказывала, - да и взбесился»; «Позавиде дия-волъ добродетели ея, наведе ей печаль о первомъ хозяине... захотела от меня отъити и за первова хозя(и)на замужъ поити... Господь же пустилъ на нея беса.»; «Хотела пострищися, а дьяволъ опять зделалъ по своему: пошла за Елезара за-мужъ и детокъ прижила. А какъ замужемъ была, по временамъ Богъ наказывалъ, - бесъ мучилъ ея»; «протопопица моя со вдовою домочадицею Фетиньею межъ собой побранились, - дьяволъ ссорилъ ни за што. И я, пришедъ, билъ ихъ обе-ихъ и оскорбилъ гораздо, от печали: согрешилъ пред Богомъ и пред ними. Таже бесъ вздивиялъ въ Филиппе» [2, стб. 73, 75, 77, 79] и т.д.
Принципиально значимым оказывается здесь то, что бес выступает в данных сценах как проводник воли Бога (здесь Аввакум также следует сложившейся в учительной литературе традиции. Сходную с позицией Аввакума точку зрения высказывал игумен Марк: «Господь попускает злым духам входить в людей с. благою целью - временного наказания за грехи и нравственного исправления») [6]. В эпизоде о своей духовной дочери Аввакум прямо говорит
176
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 1/2007
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
о «сотрудничестве» между Богом и дьяволом: «Господь же пустилъ на нея беса». Бешенство и болезни выступают в «Житии» протопопа Аввакума как Божии средства наказать человека за неправедный поступок и образумить его: «Господь же пустилъ на нея беса, смиряя ея... Виде Богъ противление ея, послалъ беса на нея. Благохитрый же Богъ инако ея наказалъ: задремала в правило, да и повалилась на лавке спать, и три дни и три ночи, не пробудяся, спала»; «Евфимей Стефанович. говорить: дайте мне батка Аввакума! за него Богъ меня наказуетъ!»; «И виде Богъ неправду в насъ з братомъ, яко неправо поистине ходимь, - я книгу променяль, отцову заповедь преступиль, а брать, правило презирая, о скотине прилежаль, - изволилъ насъ Владыко сице наказать...» [2, стб. 12, 68, 77].
Факт бесовства людей получает двойственное осмысление у Аввакума. С одной стороны, бешенство человека является результатом неправедного образа жизни и Божьим средством усмирения человека. С другой стороны, бешенство человека обусловлено у Аввакума завистью дьявола к чистоте жизни христиан: «Позавиде ди-яволь добродетели ея, наведе ей печаль о перво-мь хозяине своемь. дьяволь окраль.» [2, стб. 77]. Так или иначе автор постоянно подчеркивает прямую взаимосвязь греха и бешенства в жизни людей, оборачивающуюся бедой и для самого бесноватого, и для окружающих его людей.
Особый динамизм и сценичность характерны для изображения состояния больных и бешеных, описания процесса лечения. Болезнь одержимых протекает, как правило, в два этапа: сначала бешеные буйствуют, а затем либо падают, как мертвые, либо просто не могут шевельнуть ни рукой, ни ногой, не могут ничего сказать. Причем буйное поведение одержимых описывается Аввакумом всегда в одних и тех же выражениях: Марья и Софья «бьются и кричатъ»; «Евфимей Стефановичь при кончине, и кричитъ неудобно, бьетъ себя и охаеть»; «Вскочиль с перины Евфимей, паль пред ногама моима, вопитъ неизреченно»; «Брать мой. завопилъ высокимъ гласомъ . ударился о землю, от бесовь поражень бысть, на-чатъ кричатъ и вопить гласы неудобными»; «А онь пущи беситься, кричитъ, и дрожитъ, и бьется»; «билъся и дрался, и не могли с нимь (Филиппом. - О.Т.) домочадцы ладить»; «и началъ чепь ломать, бесясь, и кричать неудобно»; «Ухватиль меня (Аввакума. - О.Т.), иучалъ бить и драть, и
всяко меня, яко паучину, терзаеть. « [2, стб. 12, 13, 28, 68, 73, 74].
Мотив чрезвычайной активности бесноватых, проявляющейся в драчливости, диком крике и ломании вещей, выявляется в данных эпизодах на основе глагольных повторов. Почти все бешеные и некоторые больные «бьются», «дерутся», «кричат и вопят гласы неудобны». Глагольные перечисления - излюбленный прием усиления, способ гиперболизации у Аввакума, призванный показать силу зла, тяжесть наказания за грешный образ жизни. Аввакум прибегает и к гротеску. Зачастую домашние (а их может быть около 30 человек) не могут удержать одного взбесившегося. Аввакум наделяет почти всех одержимых недюжинной, порой нечеловеческой физической силой, мощью [7]. Они способны избить окружающих, хотя те численно превосходят их: «В дому же моемь иные родные два, брата, - Козма и Герасимь, - болши ево, а не смогли удержать ево Евфимия; и всехь домашнихь человекь с тритцеть, держа ево, рыдають и пла-чють, вопиюще ко Владыке» [2, стб. 68]. Кричат так, что все домашние застывают в ужасе и начинают «вопить» ко Владыке.
Чтобы подчеркнуть трагизм подобного поведения бесноватых для общества, Аввакум вводит сопутствующий трагический мотив тягостного положения людей, попавших в руки одержимых бесом или вынужденных находиться вблизи них: «Ухватиль меня, и учаль бить и драть, и всяко меня, яко паучину, терзаеть»; «в тюрме юзниковь. всехь перебиль. бродя в де-ревняхь, великие пакости твориль. Всякь бегаеть от него»; «призваль к нимь чернова попа, - и оне ево дровами бросають» [2, стб. 31, 74, 75] и др. Страх, испытываемый домашними при виде беснующегося, подчиняет и парализует их сознание настолько, что они начинают вести себя точно так же, как одержимый: «На всехь домашнихь нападе ужась и зело голка бысть велика» [2, стб. 73-74]. Бешенство одного человека влечет за собой бешенство других. Мир людей, подверженных воздействию дьявола, разрастается в «Житии» до бесконечности.
Чтобы хоть как-то совладать с бешеным, обезвредить, его сажают на цепь, но одержимые неизменно либо ломают ее, как бешеный Филипп, либо вышатывают пробой из стены и убегают вместе с цепью, как бешеный Феодор.
Описывая бесноватых, Аввакум не чуждается изображения низкого, натуралистического:
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 1/2007
177
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
«зело вшей было много... Онъ, миленькой, бывало с...ть и с...ть под себя»; «А иное два Василия у меня бешаные бывали прикованы, - странно и говорить про нихъ: калъ свой ели» [2, стб. 72, 77]. Показывая низкое, телесное, грязное, безобразное, писатель тем самым подчеркивает ужас бешенства, тяжесть борьбы с ним.
Вторая стадия болезни представляет собой прямую противоположность первой. Если сначала бешеные обладают какими-то нечеловеческими силами, все крушат, всех колотят, т. е. наделены живостью, активностью, чрезмерной выносливостью, то потом они неожиданно, почти резко обессилевают и замертво падают, ударяясь о землю, не могут пошевелиться, не в состоянии что-либо сказать (А.В. Пигин на основании глубокого и обстоятельного анализа демонологических сказаний XIV-XX веков пришел к выводу, что «сама бесноватость, по средневековым представлениям, есть разновидность или подобие смерти» Поэтому вторая стадия болезни бесноватых - окаменение - может рассматриваться как временная смерть одержимого) [1]: «брать же бывъ яко мерътвъ»; «а самь не говорить, свя-завшуся языку его»; «яко мертвь падаеть пред крестомь Христовымъ»; «ея бесь ударить о землю, омертвееть вся, яко камень станеть, и не ды-шить, кажется, - ростянеть ея среди горницы, и руки, и ноги и тело. мертво и каменно» [2, стб. 69, 70, 73, 76] и др.
Мотивы чрезвычайной активности и окаменения одержимых усугубляются в повествовании мотивом безумия. Он проявляется в тексте по-разному. Иногда Аввакум прямо говорит о несовершенстве ума бешеных: у Филиппа «умь... несовершень быль»; «Она же единаче в безумии своемь... пребываеть» [2, стб. 70, 77]. Иногда безумие в эпизодах показывается через отсутствие способности у бесноватого отождествить личность того, с кем он говорит. Так, например, Стефан не узнает своего двоюродного брата Аввакума: «какой ты мне брать? Ты мне батко... а брать мой на Лопатищахь живеть, - будеть тебе бить челомь» [2, стб. 70]. Зачастую безумие находит выражение у Аввакума в потере бешеным человеческого облика: поведение бесноватого уподобляется поведению животных: «учала... собакою лаять, и козою блекотать, и кокушкою коковать» [2, стб. 79]. Но чаще всего Аввакум пользуется приемом косвенного указания на безумие бесноватого. Завершив лечение, протопоп
констатирует исцеление ума: «пришель ко мне Феодорь целоумень»; «и паки беси отьидоша, и умь цель сталь»; «и помиловаль Богь: здравь бысть и умь исцеле» [2, стб. 71, 75] и др. Таким образом, исцеление ума напрямую связывается Аввакумом с моментом выхода беса из тела человека, а безумие - с порабощением тела и сознания человека бесом.
Интересен тот факт, что беситься герои начинают в основном во время правил: «У правила стоять не захочеть, - дьяволь сонь ему наводи»; «Какь станемь в вечерь начинать правило, такь ея бесь ударить о землю»; «в правиле сто-ящу ей, да и взбесится»; «И нападе на нея бесь во время переноса»; «И в день недельный после ужины, в келейномь правиле, на полунощнице, брать мой Евфимей говориль кафизму непорочную и завопиль высокимь гласомь» [2, стб. 68, 72, 76, 77, 79].
Прямого обьяснения этому факту Аввакум в своих произведениях не дает. Однако логика изложения показывает внутреннюю взаимосвязь этих событий. Сначала протопоп повествует о прегрешении человека, а затем показывает его в момент правила неожиданно, на первый взгляд, пораженного бесом. Жесткая последовательность происходящего подчеркивает неугодность молитвы согрешившего Богу, необходимость искупления вины. Все сцены исцеления пронизывает идея грядущего наказания за прегрешение. Болезнь и бешенство призваны показать человеку его ошибки, смирить, но одновременно являются средством искупления вины.
Все бешеные у Аввакума как бы на одно лицо. Такое ощущение, что Аввакуму все равно, кто взбесился. Вряд ли этот факт можно обьяс-нить исключительно древнерусской ритуальностью. Обильное насыщение пространства «Жития» бешеными создает особую атмосферу в произведении. Мир болен, и причина для Аввакума абсолютно ясна: «поганое никонианство». Описание поведения бесноватых меняется по мере движения от начала к концу «Жития»: оставляя неизменным каркас, Аввакум каждый раз добавляет что-то новое, постепенно сгущает краски. Чем более времени проходит с момента никоновских реформ, тем страшнее беснуются люди и больше их количество.
Принципиальным для Аввакума является вопрос о том, кто может лечить. Следуя библейской традиции, Аввакум основную роль в процес-
178
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 1/2007
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
се лечения отводит попам. В Послании ап. Иакова (V:14) содержится указание, как должен поступать заболевший человек: «Болитъ ли кто въ васъ; да призовет попы церковныя» [8]. В соответствии с этим каноном строятся сцены исцеления в «Житии» протопопа Аввакума. Во всех эпизодах излечивает больных и бешеных сам протопоп. В древнерусской литературе даром целительства наделялись не все священнослужители, а только абсолютно безгрешные люди - святые. Аввакум продолжает эту литературную традицию. В «Житии» есть эпизод о бешеном Филиппе, где протопоп наглядно показывает, что помочь человеку может только молитва праведника. Протопоп «лечил» бешеного Филиппа, и достаточно удачно «лечил», пока сам не согрешил. Он, придя от Ртищева «зело печален, понеже в дому у него с еретиками шумел много о вере и законе», избил жену и домочадицу Фетинью, т.е. согрешил. В результате бес «вздивиял» в Филиппе, Аввакум «приступил к нему, хотя ево укротити; но не бысть по-прежнему» [2, стб. 71]. И только приняв наказание, искупив свой грех, протопоп смог исцелить взбесившегося. Таким образом, дар целительства, по мысли протопопа, исчезает, если человек согрешил, и вновь возвращается после покаяния.
Аввакум выступает в сценах исцеления и как новатор. Новаторство это связано с идеологической целью написания «Жития». В современное Аввакуму время возникает принципиальный вопрос: а какой именно поп может помочь - исповедующий старообрядчество или приверженец никонианства? Аввакум решает эту дилемму однозначно в пользу первых.
Так, Пашков, забрав у протопопа вдов Марью и Софью, начал «бранить» его «вместо благодарения. Онъ чаялъ: Христосъ просто положить; ано пущи и старова стали беситца». Тогда воевода призвал к ним «чернова попа» - никонианца, но ему не только не удалось исцелить бедных вдов, он не смог даже подойти к избе, в которой они были заперты: «заперъ ихъ в пустую избу, ино никому приступу нетъ к нимъ; призвали чернова попа, - и оне ево дровами бросаютъ, и поволокся прочь» [2, стб. 31]. А Аввакум «тайно послал к ним воды святыя, велел их умыть и напоить», и они приняли его послание, и «им, бедным, легче стало» [2, стб. 38]. В данном отрывке прослеживается явная антитеза: черный поп - Аввакум.
В другом эпизоде кормилица Евдокия Кирилловна послала заболевшего ребенка к
«шептуну-мужику», так как Аввакума «не при-лучилося дома». Младенец же «пущи занемог»: «Смалодушничавъ, она, осердясь на меня, послала робенка к шептуну-мужику... Младенецъ пущи занемогъ; рука правая и нога засохли, что батошки. В зазоръ пришла; не ведаетъ, что дела-етъ, а Богъ пущи угнетаетъ. Робеночекъ на кончину пришелъ. И я, смиряя, приказываю ей: «вели матери прощения просить у Орефы колъдуна» [2, стб. 33]. Протопоп, велев матери душу «извраче-вать», смог исцелить ребенка. Налицо еще одна антитеза: «мужик-шептун» и Аввакум. Попы-старообрядцы противопоставляются в «Житии» и язычникам-колдунам.
Вывод, напрашивающийся сам собой, состоит в том, что настоящим даром целительства обладают не черные попы-никониане, не язычники-шептуны, а люди, подобные Аввакуму. Черные попы-никониане являются отступниками от истинной веры, поэтому они не могут исцелять, но и вредить больному тоже не могут. Язычники-шептуны в сознании протопопа ассоциируются с колдунами, людьми неверующими, поэтому их действия приводят к прямо противоположному результату. В роли же целителя может выступать только поп-старообрядец. Таким образом, предметно-смысловые антитезы Аввакум-черный поп, Аввакум-мужик-шептун играют важную роль в памятнике.
Кульминационным моментом во всех сценах исцеления является борьба Аввакума с бесами. Вводя в повествование первый эпизод данной тематики о бешеных Марье и Софье, Аввакум, назвав болезнь и описав состояние женщин, неожиданно прерывает рассказ о них проповедью: «Во искусе то на Руси бывало, - три-четыре бешаныхъ приведшихъ бывало в дому моемъ и, за молитвъ святыхъ Отецъ, отхождаху от нихъ беси, действо-мъ и повелениемъ Бога жеваго и Господа нашего Исуса Христа, Сына Божия-света. Слезами и водою покроплю, и масломъ помажу, молебная пев-ше во имя Христово: и сила Божия отгоняше от человека бесы и здрави бываху, не по достоинству моему, - никако же, - но по вере приходящихъ» [2, стб. 29]. Проповедь Аввакума восходит к тексту Послания ап. Иакова (V:14-16): «Болитъ ли кто въ васъ; да призовет попы церковныя, и да молитву сотворятъ над нимъ, помазавше его масломъ въ имя господне. И молитва веры спасетъ болящаго, и воздвигнетъ его, господь. И аще грехи будет со-творилъ, отпустятся ему. Исповедаите убо другъ
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 1/2007
179
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
за друга, яко да исцелеете. Много бо может молитва праведнаго поспешествуема».
Аввакум практически слово в слово воспроизводит процитированный выше текст из Послания. Все имеющиеся в памятнике сцены исцеления, а точнее процесс лечения, выписаны согласно указанному выше образцу: «я, по обычаю, самъ постилъся и имъ не давалъ есть, молебъс-твовалъ, и масломъ мазалъ, и, какъ знаю, действо-валъ... Я ихъ исповедалъ и причастилъ»; Аввакум «всталъ, добылъ в грязи патрахель и масло священное нашолъ. Помоля Бога и покадя, младенца помазалъ масломъ и крестомъ благословилъ»; «И я ... стужалъ об немъ Божеству, в церковь водилъ и масломъ освятилъ»; «И я, О всепетую прогово-ря, кадиломъ покажу, потомъ крестъ положу ей на голову, и молитвы Василиевы в то время говорю... по руке поглажу крестомъ... и по животу. и ноги поглажу. Масломъ ея освятилъ.»; «крестомъ благословлю и водою покроплю»; «И я поднялъ, и положилъ ево на постелю, и испове-далъ, и масломъ священнымъ помазалъ» [2, стб. 13, 29, 33, 34, 75-77] и т.д.
Завершает все сцены исцеления Аввакум одинаково. Все трагические мотивы, имеющие место в эпизодах о бесноватых, получают счастливое разрешение в конце на разных уровнях. Связано это не только с событийным разрешением трагической ситуации: бес покидает тело человека; но и с тем, что в конце эпизодов меняется метафизический субъект действия. Начало эпизода - «жестокъ. бесъ», конец - «Слава Богу», «исцелелъ Божиею благодатиею о Христе Исусе, Господе нашемъ, Ему-жъ слава» [2, стб. 74].
Согласно житийной традиции, истинным целителем в «Житии» выступает Бог (М.П. Одесский, анализируя развитие образа «человека болеющего» в древнерусской литературе, пришел к выводу, что Аввакум «сообщает о присущем ему даре исцеления как об очередном свидетельстве истинной праведности. И хотя источник чудодейственной силы тут Бог и церковная «утварь», но медиум - «огнепальный протопоп») [9]: «и бабы о Христе целоумны и здравы стали»; «такъ опять, далъ Богъ, стали здоровы. Слава о нихъ Богу!»; «Робенокъ, далъ Богъ, и опять здоровъ сталъ»; «и помиловалъ Богъ: здравъ бысть и умъ исцеле»; «исцелела далъ Богъ»; «Такъ Христосъ изволилъ»; «И потомъ исцелелъ Божиею благода-тиею о Христе Исусе, Господе нашемъ, Ему-жъ слава» [2, стб. 13, 29, 31, 34, 74, 75, 77] и др.
В конце меняется и настроение всего эпизода. Эмоции горя («Охъ, да только огонь да мука!», «Охъ, горе мне!»), жалости к беснующимся («И мне бедному жаль») сменяются радостью и восхищением пред милостью и делами Господа: «Слава Богу о семъ!»; «Ино добро. Слава Богу о семъ!»; «Богъ совершенно исцеляетъ по своему человеколюбию»; «возрадовался о величии Божии, понеже о всех насъ печется и промышляетъ Господь, - и ево исцелилъ, а меня возвеселилъ!» [2, стб. 73, 75, 76, 80]. Традиционные концовки - прославление Христа - носят церемониальный характер. Рефрены подчеркивают мысль о предопределенности судеб людей, мысль о жизни в системе: грех - наказание - покаяние - исцеление.
Таким образом, разнообразие географических мест, в которых протопоп «лечил» бешеных, галерея взбесившихся, продолжительность борьбы с бесом, чудовищная активность одержимых, оборачивающаяся трагическими ситуациями для окружающих, и, наконец, заразность бешенства - все это приметы общей трагической атмосферы времени. Весь комплекс трагических мотивов в сценах исцеления подчеркивает, что мир в представлении Аввакума болен, бесовство захлестнуло все общество, и связано оно с Никоном и его реформами.
Библиографический список
1. Питии, А.В. Демонологические сказания в русской книжности XIV-XX веков (Повесть о бесе Зерефере; Повесть о видении Антония Галичанина; Повесть Никодима типикариса Соловецкого о некоем иноке; Повесть о бесноватой жене Соломонии): дисс. ... д-р филол. наук / А.В. Питан. - СПб., 1999. - С. 329.
2. Памятники истории старообрядчества за первое время его существования. Кн. 1. Вып.1 // Русская историческая библиотека. - Л., 1927. - Т. 39.
3. Таянова, Т.А. Категория чуда в системе религиозно-философских воззрений Аввакума / Т.А. Таянова // «Благословенны первые шаги.» Сб. работ молодых исследователей. - Магнитогорск, 1997. - С. 10.
4. Бороздин, А.К. Протопоп Аввакум. Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII в. / А.К. Бороздин, - СПб.,1900. - С. 331.
5. Ответы митрополита Киприана игумену Афанасию 1390-1405 // Памятники древнерусского канонического права. - СПб., 1880. - Ч.1 (РИБ, т.6). - Стб. 251-252.
6. Марк, игумен. Злые духи и их влияние на людей. - СПб., 1899. - С.180.
7. Рязановский, Ф.А. Демонология в древнерусской литературе / Ф.А. Рязановский. - М., 1915. - С. 67-68.
8. Библия. Острог, 1581.
9. Одесский, М.П. «Человек болеющий» в древнерусской литературе / М.П. Одесский // Древнерусская литература: изображение природы и человека. - М., 1995. - С. 164.
180
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 1/2007
