CC BY
17
Berto F., Plebani M. Ontology and Metaontology: A Contemporary Guide. London: Bloomsbury, 2015. 254 p.
Книга «Онтология и метаонтология: Современное руководство», написанная двумя молодыми итальянцами, специализирующимися в соответствующей области, представляет собой хорошее введение в предмет, дает общую картину онтологических штудий в аналитической философии и тем ценна для отечественного читателя, отнюдь не избалованного такого рода исследованиями. Эта книга была бы полезна прежде всего для студентов, которым современную философию, как правило, вообще скупо преподают, воспитывая в них своего рода археологов мысли, а уж о современной онтологии и говорить не приходится. Но не только студент мог бы извлечь пользу из этого руководства, ведь ситуация в отечественной онтологии (если о таковой вообще можно говорить) чем-то напоминает логику застройки Москвы... иными словами, ей явно недостает систематичности. И в этом отношении рецензируемая работа приходится весьма кстати. Причем то обстоятельство, что авторы зачастую буквально пересказывают философов, идеи которых они излагают, в отечественном контексте не может считаться изъяном, скорее наоборот — достоинством, потому что благодаря этому русский читатель сможет лучше понять материал, который в оригинальных текстах выглядит порою достаточно сложно.
Название книги точно передает ее содержание, поскольку речь в ней идет об онтологии, которая есть наука о бытии, а также о метаонтологии, которая есть наука об онтологии. При этом в случае аналитической традиции уместно говорить именно о науке, а не о вопрошании языка или некоего рода пастушестве («человек — пастух бытия»)1. В чем заключается разница между онтологией и метаонтологией? Онтология, по мысли авторов, исследует сущее, пытаясь представить некий каталог всего, что существует (тезис У. Куайна): «То, чего мы хотим от онтологии, есть некий список всего, что есть, и онтология предоставляет такой список ровно настолько, насколько она не упускает ничего из того, что есть, и не включает ничего из того, что не есть» (с. 1). Здесь же обсуждаются и вопросы методологического характера, касающиеся вопроса о том, каким образом нужно исследовать столь общие вопросы. И если онтологию можно возвести как минимум к Аристотелю, считают авторы, то термин метаонтология является нововведением П. ван Инвагена (род. 1942), который в одноименной статье 1998 г. указывает на то, что если онтология задается вопросом «о том, что есть», то ме-таонтология задается вопросом о том, что мы имеем в виду, когда спрашиваем
1 Здесь достаточно вспомнить М. Хайдеггера, для которого онтология предшествует любой науке, потому что наше отношение к бытию является первичным и определяющим, а потому всякая наука оперирует уже определенным образом истолкованным понятием бытия (см.: Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С. 8—15). Кстати сказать, авторы рецензируемой работы несколько раз ссылаются на М. Хайдеггера (с. 19, 49, 59), но, как можно догадаться, делают это с большой опаской и лишь для примера. Что, впрочем, и неудивительно, ведь аналитическая онтология требует ясности, тогда как немецкий философ к таковой отнюдь не стремился.
«что же собственно есть?» и «какова корректная методология для онтологии?»2. Иными словами, использование префикса «мета-» означает указание на более высокий уровень рефлексии: мета-Х есть исследование концептов и процедур дисциплины Х (с. 2).
Книга состоит из трех частей. Первые две посвящены метаонтологии, куда входят (1) «куайнианская метаонтология» (с. 15—54) и (2) обзор «альтернативных метаонтологий» (с. 55—122). Первая часть описывает основную линию онтологии XX в.: Рассел — Куайн — ван Инваген. Во второй части авторы представляют краткий обзор плюралистического (многозначность бытия), неофрегеанского (категории прежде онтологии) и майнонгианского (бытие нереального) подходов к онтологии, затем подход Р. Карнапа и его последователей, разные виды фикционализма (утверждение может быть полезным без того, чтобы быть истинным) и, наконец, подход к реальности как к иерархической структуре.
Третья часть книги посвящена онтологии и касается уже решения конкретных вопросов. В частности, авторы обсуждают бытие абстрактных объектов (числа, пропозиции, ценности), возможных миров, свойств, событий и др. (с. 123-228).
В данной заметке я остановлюсь лишь на самой распространенной и авторитетной линии развития аналитической онтологии, начатой Расселом, продолженной Куайном и разрабатываемой ныне ван Инвагеном (часть 1). Причина этого заключается в том, что в рецензируемой книге представлено такое обилие онтологических подходов и направлений, что описать их в кратком виде просто невозможно. Поэтому я решил остановиться лишь на том, что авторы определяют как мейнстрим аналитической онтологии (с. 9).
Исток основной линии аналитической онтологии авторы связывают с 1905 г., когда Б. Рассел издал свою знаменитую статью «Об обозначении» (с. 15-22). В самом начале XX в. с критикой «предрассудка в пользу реального» выступил австрийский философ А. Майнонг, который полагал ошибочным сводить все к реальному. Он считал, что мы можем говорить как о реальных предметах (вещи), так и об идеальных (число, ценность, равенство и т.п.), а также о чистых предметах (круглый квадрат и т.п.), вследствие чего А. Майнонг вводил в онтологию сущности, статус которых очевидно проблематичен3. Б. Рассел поначалу придерживался такой же точки зрения, однако в статье «Об обозначении» он подверг критике позицию А. Майнонга и предложил способ, с помощью которого можно отличать реальные сущности от фиктивных, типа золотой горы или нынешнего короля Франции. Это и стало началом аналитической онтологии (с. 18).
Способ, предложенный Б. Расселом, достаточно прост, он заключался в следующем: для того чтобы выявить фиктивную сущность, нужно преобразовать имя в дескрипцию, поскольку имя необязательно указывает на какую-либо сущность; проблема предшествующей философии состояла в том, что она не умела различать имена и сущности, вследствие чего получалось, что за каждым име-
2 См.: Van Inwagen P. Meta-ontology // Ibid. Ontology, Identity, and Modality: Essays in Metaphysics. Cambridge, 2001. P. 13-31.
3 Подробнее см.: Майнонг А. О теории предметов // Эпистемология и философия науки. М., 2011. Т. 27. С. 202-229.
нем (например, кентавр) должна стоять какая-либо сущность, что и приводило к допущению таких объектов, которым ничего в реальности не соответствует. По сути говоря, Б. Рассел пришел к понимаю, что существительное не означает существующее. Казалось бы, замечание довольно тривиальное, но именно с него и начинается традиционный для аналитической философии подход к онтологии. И это важно иметь в виду, потому что начало задает направление для последующих мыслителей. В данном случае нужно обратить внимание на то, что аналитическая онтология начинается с ориентации на вещи, из-за чего все прочее оказывается проблематичным. Здесь уместно процитировать самого Б. Рассела, который в книге «Введение в математическую философию» писал следующее: «Утверждают, к примеру Майнонг, что мы можем говорить о "золотой горе", "круглом квадрате" и т.д.; мы можем делать истинные пропозиции, в которых они будут субъектами; значит, они должны иметь некоего рода логическое бытие, ведь иначе пропозиции, в которых они встречаются, были бы бессмысленными. В таких теориях, как мне кажется, отсутствует то чувство реальности, которое должно сохраняться даже в наиболее абстрактных исследованиях. Логика, следует сказать, должна допускать не более единорогов, чем зоология; ибо логика на самом деле имеет такое же отношение к реальному миру, как и зоология, хотя и с более абстрактными и общими его характеристиками» (цит. по с. 18). Отсюда видно, что основная установка аналитической онтологии состоит в том, чтобы очистить наше представление о реальности от фиктивных сущностей, руководством к чему должны служить естественные науки и логика. Задача чисто негативная, но весьма амбициозная, ведь она хочет весь мир превратить, как скажет У. Куайн, в пустынный ландшафт (с. 47). Чувство реальности, движущее многими аналитическими философами, в действительности есть обычный эмпиризм, который сводит бытие к совокупности известных вещей. По-видимому, здесь и берет исток то недоверие к метафизике, которое господствовало в аналитической философии в первой половине XX в. Тем не менее вопрос остается: что же существует? Или же так: существует ли что-то помимо вещей, помимо того, что можно потрогать или измерить?
Как замечают авторы рецензируемой работы, имея в виду статью У. Куайна «О том, что есть»: «Для многих авторов, воспитанных в аналитической традиции, 1948-й является годом, когда онтология была (воз)рождена» (с. 23). Иными словами, в первой половине XX в. доверие к онтологии было подорвано до такой степени, что понадобились талант и сила убеждения У. Куайна, чтобы о ней снова можно было заговорить всерьез.
У. Куайн поддерживает и углубляет теоретические установки Рассела, говорят авторы: он также считает, что с помощью дескрипций можно установить, с какого рода сущностью мы имеем дело, фиктивной или реальной. Причем дескрипцию можно переформулировать в «каноническую нотацию», т. е. язык первопорядковой логики предикатов, что позволит выявить одну важную вещь: соответствует высказывание чему-либо в реальности или же нет. У. Куайн полагает, что быть — значит быть чем-то, т. е. быть тождественным, идентичным чему-то, поскольку быть ничем — значит вовсе не быть. Вместе с тем быть чем-то (т. е. самим собой) — значит экземплифицировать что-то, т. е. воплощать со-
бой что-то, являть пример чего-то (авторы иллюстрируют это так: Барак Оба-ма экземплифицирует человека, ибо он является человеком). Соответственно, у чего нет примера в реальности, то и не существует. Поэтому сказать, что лошади существуют — значит сказать, что имеется одна или более лошадей, т. е. найти пример в реальности; сказать же, что единорогов не существует — значит сказать, что количество единорогов равняется нулю (с. 25). Отсюда знаменитый тезис У. Куайна: существовать — значит быть значением квалифицированной переменной. Другими словами, существование фиксируется с помощью исчисления (квантификации), а что нельзя посчитать, то и не существует4.
Ф. Берто и М. Плебани отмечают: У. Куайн говорит о том, что нельзя допускать такие сущности, для которых нет ясных критериев подтверждения. Поэтому принцип перевода высказывания дополняется тезисом: нет сущности без идентичности, что, как мне кажется, весьма созвучно древней перипатетической традиции: нет сущности безипостасной. Вещи (материальные объекты) тождественны, если занимают одно и то же место в то же самое время: если А и Б — материальные объекты, то А тождественно Б, если и только если А имеет то же пространственное и временное расположение, что и Б. Классы и множества, по Куайну, тоже имеют место, поэтому если А и Б — множества, то А тождественно Б, если и только если А имеет те же члены, что и Б. Как можно заметить, У. Куайн всякий раз имеет дело с объемами понятий, т. е. с экстенсиональными объектами. Однако дальше этого он не идет. В частности, интенсиональные объекты (т. е. объекты, рассматриваемые не с точки зрения объема, а с точки зрения содержания), по его мнению, лишены ясных критериев идентичности, поэтому на их основе нельзя строить онтологию. Например, свойства указывают на интенсиональное измерение объекта, потому что если А и Б обладают равным объемом, то из этого еще не следует, что они обладают равными свойствами, т. е. тождества объема недостаточно для установления тождества свойств. Это иллюстрируется следующим примером: объем живых существ, у которых есть сердце, совпадает с объемом живых существ, у которых есть почки, однако мы понимаем разницу между этими двумя свойствами: обладать сердцем и обладать почками. Из этого следует, что нет убедительного критерия тождества свойств, а значит, мы не можем определить идентичность такого рода предметов. Вот как сам У. Куайн пишет об этом: «Пусть, к примеру, в дверях застрял толстый человек, пусть здесь же застрял и лысый. Это один и тот же возможный человек или их двое? Как мы решим? Сколько людей может оказаться в этом дверном проеме? Худых больше, чем толстых. А сколько одинаковых? Или одинаковость делает их одним? Возможно ли, чтобы две вещи были одинаковыми? Или же, как говорят, две вещи не совпадают? Или же в конечном счете понятие тождества
4 У. Куайн полагает, вслед за Расселом, что существует пропасть между смыслом и именованием. Например, слово «если» имеет смысл, но не является именем чего-либо. То же касается прилагательных и свойств. Использование прилагательных, предикатов и даже имен не обязывает нас признавать существование их значений. Поэтому к онтологическим допущениям нас обязывает только какая-либо сущность среди вещей, которая выявляется кванти-фикацией. В онтологии имена вообще не играют роли. Принимать за сущность — это считать значением переменной: быть — значит попадать в область референции местоимения. С точки зрения У. Куайна, переменные квантификации охватывают всю онтологию.
просто не применимо к неактуализированным возможностям? Но какой смысл можно найти в разговоре о сущностях, относительно которых нельзя осмысленно говорить об их самотождественности и об их отличии от других вещей? С такими элементами просто нельзя ничего сделать»5.
У. Куайн полагает, отмечают авторы, что перевод имени в дескрипцию, а затем в формулу не является просто механической процедурой, он есть теоретическая попытка прояснить, какого рода сущности нас окружают, чтобы достичь наиболее приемлемой картины мира. Однако логические средства не могут привести к окончательному результату, ибо внутри куайновской методологии допускаются различные интерпретации, которые нельзя решить в рамках данной методологии (с. 32). Проблема в том, что те онтологические обязательства, которые мы готовы принять, зависят от нашего (метафизического) бэкграунда. Поэтому У. Куайн в конечном итоге оставляет вопрос о существовании в ведении натурализма, который, с его точки зрения, репрезентирует наиболее достоверную научную картину реальности6.
Тезис о том, что существовать — значит быть значением квантифицирован-ной переменной, имеет дело только с тем, существование чего нам уже известно: сказать, что лошади существуют, значит сказать, что имеется одна или более лошадей, т. к. квантор указывает на количество (с. 19). Основная проблема данного подхода видится в том, что квантификация, основанная на экземплифика-ции, лишена возможности прогнозирования. Например, в XVII в. можно было сказать, что число черных лебедей равно нулю, однако в следующем столетии, когда зоология открыла это семейство утиных, такое высказывание уже квалифицировалось бы как ошибочное. Но если логика способна допускать не более сущностей, чем естественные науки (на определенной стадии развития), то она оказывается по меньшей мере тривиальной. С помощью такой методологии мы в лучшем случае можем каталогизировать то, что нам сегодня известно, но едва ли сможем разобраться с тем, бытие чего неочевидно и проблематично. Иными словами, самое интересное мы выяснить не сможем. Например, существует ли число? Где границы глагола быть?
Вместе с тем такая методология может приносить и совершенно неожиданные результаты. Например, Питер ван Инваген пришел к выводу, что кванти-фикация подтверждает унивокацию бытия (с. 50). А именно, поскольку число унивокально, т. е. не многозначно и употребляется в одном и том же значении, а существование определяется с помощью квантификации, постольку и бытие оказывается унивокальным понятием. В статье, которая положила начало мета-онтологии, он пишет: «Едва ли кто-то склонен полагать, что слова-числа, такие как «шесть» или «сорок три», означают различные вещи, когда используются для
5 Куайн У. О том, что есть // Он же. С точки зрения логики: 9 логико-философских очерков. Томск, 2003. С. 9-10.
6 Перевод в каноническую нотацию устраняет мнимые сущности путем ориентации на вещи, т. е. бытие, несмотря на усложняющийся логический инструментарий, заранее сводится к узкой сфере реальности. М. Хайдеггер, вероятно, сказал бы, что вопрос о бытии здесь даже не ставится. И был бы отчасти прав. Однако здесь предполагается другой, не менее важный вопрос: что же существует, т. е. сводится ли бытие к вещам или существует что-то иное, кроме вещей, например числа, идеи, ангелы?
подсчета различных типов объектов. Само существо применимости арифметики в том, что с помощью чисел можно подсчитать что угодно: если вы написали тринадцать элегий, а у меня есть тринадцать кошек, то число ваших элегий есть число моих кошек. Ведь существование тесно связано с числом. Сказать, что единорогов не существует, — значит сказать что-то весьма близкое тому, что число единорогов равно 0; сказать, что лошади существуют, — значит сказать, что число лошадей равняется 1 или более. Также сказать, что ангелы, или идеи, или натуральные числа, существуют, — значит сказать, что число ангелов, идей или натуральных чисел больше, чем 0. Унивокальность числа вкупе с тесной связью между числом и существованием должны убедить нас в том, что имеется по меньшей мере весьма надежная причина полагать, что существование унивокально»7. В данном случае можно видеть, как ландшафт аналитической онтологии, который так старательно расчищали Рассел и Куайн, снова начинает обрастать столь неоднозначными сущностями, как числа, идеи и ангелы. Эти размышления представляют интерес как с точки зрения истории философии, особенно Средних веков, так и с точки зрения современной онтологии, потому что унивокальность бытия не есть что-то очевидное. И сама идея связать уни-вокацию и квантификацию, по моему мнению, весьма оригинальна и глубока. Кроме того, здесь следует обратить внимание и на то, что онтологические обязательства, как было сказано выше, зависят от нашего метафизического бэкграунда: если Рассел и Куайн, будучи атеистами, считали недопустимым говорить о существовании ангелов, поскольку зоология их не каталогизировала, и ничто не предвещает такой возможности, то ван Инваген, будучи христианским философом, уже включает их в свою онтологию.
Все это говорит о том, с моей точки зрения, что онтология по-прежнему остается областью, где больше вопросов, нежели ответов. Мы до сих пор не можем провести четкую границу, отделяющую существующее от несуществующего, реальное от фиктивного.
Остается лишь посетовать, что такой книги нет на русском языке, но и порадоваться тому, что она есть на английском.
Алексей Михайлович Гагинский (канд. филос. наук, науч. сотр. сектора философии религии ИФ РАН,
ст. препод. ПСТГУ; [email protected])
7 Van Inwagen P. Meta-ontology // Ibid. Ontology, Identity, and Modality: Essays in Metaphysics. Cambridge university press, 2001. P. 17.
