CC BY
61
Козлов И. И. всецело принадлежал к замечательной поре расцвета романтической поэзии, образно названной Н. В. Гоголем «поэтической Элладой»1. Справедливо считая переживаемые чувства самоценными и достойными художественного воплощения, он особо акцентировал внимание на собственном внутреннем настрое: «Чувствительность есть и прекрасный, и пагубный дар неба. Я люблю свое сердце, каково оно есть»2. В этой связи убедительной и точной можно считать характеристику И. И. Козлова В. Г. Белинским в качестве «поэта чувства»3, существенно отличающегося своими взглядами на окружающий мир от «поэта мысли» Е. А. Баратынского. Для И. И. Козлова было предельно важно вызвать читательское сопереживание, эмоциональный всплеск, способный внести в реальность повседневного мира мощное романтическое начало4.
Шотландский поэт Роберт Бернс начал обретать российскую популярность вскоре после смерти, с появлением в 1800 г. первого прозаического перевода «Обращения к тени Томсона» («Address to the shade of Thomson», 1791). И. И. Козлов был одним из первых русских поэтов, обратившихся к творчеству Р. Бернса. В 1829 г. в Петербурге была издана небольшая книга «Сельский субботний вечер в Шотландии. Вольное подражание Р. Бернсу И. Козлова», побудившая Н. А. Полевого к написанию первой в России статьи о жизни и творчестве Бернса, начинавшейся словами: «Имя Бернса доселе было неизвестно в нашей литературе. Г. Козлов
первый знакомит русскую публику с сим замечательным поэтом»5. Автор статьи критиковал переводчика за стремление представить Бернса «простым крестьянином, который, между прочим, напевает на поэтической свирелке»; по его мнению, основной ошибкой Козлова было изображение «не пламенного певца Шотландии, сгоревшего в огне страстей, а простого поселянина, очень мило рассказывающего о своем сельском быте»6.
«Сельский субботний вечер в Шотландии» И. И. Козлова был столь же критично встречен и В. Г. Белинским, писавшим в статье «Собрание стихотворений Ивана Козлова»: «Это есть не перевод из Бернса, а вольное подражание ему»7. В. Г. Белинский недоумевал, почему «после прекрасного обращения шотландского поэта к своей родине», переводчик (в XIX строфе) вдруг обратился к России: «Положим, что его обращение полно патриотического жара; но уместно ли оно — вот вопрос! А жизнь шотландская, представляемая Борнсом в его прекрасной идиллии, столько же похожа на жизнь наших мужиков, баб, ребят, парней и девок, сколько муза Каллиопа на Хераскова»8.
Стихотворение Бернса «The Cotter’s Saturday Night» («Субботний вечер поселянина») претерпело ряд существенных изменений в процессе перевода И. И. Козловым. Сам Козлов оценивал результаты своей работы как «вольное подражание», не претендуя, таким образом, на точность перевода. И действительно, при переводе на другой
Д. Н. Жаткин, С. В. Бобылева Р. Бернс и И. И. Козлов: диалог культур*
* Цитаты из стихотворений Р. Бернса и их переводов, осуществленных И. И. Козловым, приведены по изд.: Burns R. Representative Poems of Robert Burns with Carlyle’s Essay on Burns. Boston, 1924. Р. 19-23, 45-47; Козлов И. И. Полное собрание стихотворений. Л., 1960. С. 164-171.
язык литературное произведение подвергается «своего рода изоляции от родной почвы и родственных произведений», приобретает «чужое, несвойственное ему ранее звучание, теряет какие-то из своих качеств», однако вместе с тем получает «новые функции», которых оно ранее не имело9. Шотландский оригинал преломляется через творческое восприятие переводчика, с его характерными чувствами, представлениями и убеждениями, индивидуальным мастерством. Так, например, посвящение Бернса Роберту Эйкину в начале стихотворения заменено посвящением Ал. Ан. В...ковой (к тому времени уже умершей Александре Андреевне Воейковой), ставшей Козлову другом, утешительницей и музой. Эта «изящная, задумчиво-нежная» женщина «с легкой походкой, с голубым, добрым взглядом и приятным звучным голо-сом»10, всесторонне образованная, занималась рисованием, увлекалась музыкой, знала языки, в том числе и английский, переводила статьи для газет, которые редактировал ее муж. А. А. Воейкова и И. И. Козлов иногда устраивали чтения, декламируя Шекспира, Вальтера Скотта, Мильтона, Шелли, Т. Мура и Байрона. В посвящении Козлова переживания, вызванные потерей близкого друга, сочетаются с горестью собственной судьбы: «Кругом гроза; но ты была со мной, // Моя судьба твоей душой светлела; // Мне заменил твой дружеский привет // Обман надежд и блеск веселых лет». И далее: «В моем уме ты мыслию высокой, // Ты в нежности и тайной и глубокой // Душевных чувств, и ты ж в моих очах // Как яркая звезда на темных небесах».
Другим отступлением от оригинала стало дополнение стихотворения строфой, содержащей обращение И. И. Козлова к России: «А я к тебе, к тебе взываю я, // Святая Русь,
о наша мать-земля! // Цвети, цвети, страна моя родная! // <...> // Страна сердец, и дум, и дел высоких!». Последними словами обращения автор выражал свои патриотические чувства, надежду на процветание страны при соблюдении законов веры и чести, верности искусству, причем форма выражения напо-
минала молитвенное обращение, что подчеркивало религиозность русского поэта: «Верна царям и верою хранима, // Врагу страшна, сама неустрашима, // Да будут честь и нравов простота // И совести народной чистота // Всегда твоей и славой, и отрадой, // И огненной кругом тебя оградой, // И пред тобой исчезнет тень веков// При звуке струн восторженных певцов!». Именно эта часть вольного подражания И. И. Козлова вызвала негодование В. Г. Белинского. Вместе с тем можно предположить, что автор намеренно использовал возвышенное обращение к «Святой Руси», стремясь приблизить шотландский оригинал к реалиям своей страны, вызвать эмоциональный подъем у российских читателей.
Введение русским поэтом-переводчиком новых, отсутствующих в исходном тексте слов и мыслей, в которых ощущается стремление сопоставить себя с Бернсом, убедительно свидетельствует о правоте слов
В. А. Жуковского: «Подражательный стихотворец может быть автором оригинальным, хотя бы он не написал ничего собственного. Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах — соперник»11. В обеих привнесенных русским романтиком частях стихотворения звучат мотивы, пронизывающие все его творчество: мотив страдания, очищающего и просветляющего человека, мотивы дружбы и любви к родине12. Во многих произведениях И. И. Козлова получила развитие идея смирения и покорности воле божьей, которая и определила выбор стихотворения шотландского поэта, изображающего тихую семейную жизнь обычного богобоязненного сельского труженика в атмосфере любви и дружбы. Эпиграф, взятый из «Элегии, написанной на сельском кладбище» английского поэта Томаса Грея, указывает на элегические мотивы и подражание сенти-менталистам13.
Вполне достоверно И. И. Козловым переданы основное содержание и тональность произведения Бернса. Поэт сохранил пятистопный ямб оригинала; увеличение количества стихов до 288 вместо 189, равно как
и увеличение числа строф до 19, не воспринималось отступлением от исходного текста.
Основополагающей идеей стихотворения Р. Бернса можно считать идею повиновения воле провидения и соблюдения религиознонравственных норм поведения. Это подтверждается сценами пения псалмов после ужина, чтения Евангелия и молитвы перед сном, сценой поучения родителями своих детей: «Their master’s and their mistress’s command, // The younkers a’ warned to obey; // And mind their labours wi’ an eydent hand, // And ne’er, tho’out o’sight, to jauk or play; // «And O! be sure to fear the Lord alway, // And mind your duty, duly, duly, morn and night; // Lest in temptation’s path ye gang astray, // Implore His counsel and assisting might: // They never sought in vain that sought the Lord aright» («Указ хозяина и хозяйки предупреждает детей о повиновении и очень аккуратном и тщательном выполнении своей работы, никогда, даже когда не видят родители, не дразниться и не играть в азартные игры. «Всегда бойтесь Бога и как следует молитесь утром и вечером, чтобы соблазн не свел вас с пути истинного. Просите Его дать вам сил и наставлений. Никогда не тщетны поиски тех, кто ищет Бога искренне»).
Перевод Козлова близок оригиналу: «Что мать с отцом велят повиноваться, // Радушно жить и помнить божий страх, // От нужд искать убежища в трудах,// И день и ночь порочных дум чуждаться, // Правдиву быть на деле и в речах — // Он вкоренял от детства в их умах; // Он говорил: «К прекрасному дорога // У всех одна — творца о всем молить, // Не делать зла, добро всегда творить; // С тем будет бог, кто сердцем ищет бога». Однако в русской поэтической интерпретации исчезло упоминание о родительском наставлении не дразниться и не играть в азартные игры, а просьба «правдивыми быть на деле и в речах», звучащая у И. И. Козлова, напротив, отсутствует в оригинале. Употребление Бернсом фразы «their master and mistress» («их хозяин и хозяйка») указывает на большую степень повиновения детей своим родителям, их зависимость от родителей.
Это вполне соответствует общему контексту стихотворения, — достаточно вспомнить, с каким благоговением и радостью дети встречали отца: «Уже детьми он шумно окружен — // Обнять отца бегут со всех сторон». У Козлова мы видим некое преуменьшение роли родителей в жизни детей появлением традиционного «мать с отцом» и, соответственно, усиление роли бога, божественного волеизъявления. Обращение к Библии в целом характерно для творчества И. И. Козлова. Известно, что тяжело больной поэт «знал наизусть все Евангелие и все молитвы»14; в религии он нашел умиротворение и возможность возвыситься над собственным несчастьем.
В другом стихотворении Роберта Бернса, переведенном И. И. Козловым на русский язык, — «To a Mountain Daisy, On turning one down with the Plough, in April, 1786» — был также заметно усилен традиционный для переводчика мотив религиозной резиньяции (в частности, строфы VIII: «Till, wrench’d of ev’ry stay but Heav’n, He, ruin’d, sink!» — «Приюта нет; он отдохнет на небесах!»). Оригинальное название стихотворения шотландского поэта было несколько изменено Козловым: вместо горной маргаритки («mountain daisy») в русской версии появилась маргаритка полевая, введено имя автора. В результате стихотворение стало называться «К полевой маргаритке, которую Роберт Бернс, обрабатывая свое поле, нечаянно срезал жезлом сохи в апреле 1786 года».
Стихотворный размер шотландского оригинала — четырехстопный ямб — был сохранен переводчиком, однако знаменитая «Бернсова строфа» (aaabab) преобразована посредством изменения схемы рифмовки — aabcbc.
Тема рока, неизбежности судьбы получила отчетливое развитие в произведении шотландского поэта. Прелестному цветку, привлекшему внимание труженика, стойко перенесшему все невзгоды и сохранившему свою красу, не избежать предсказуемой гибели: «Wee, modest crimson-tipped flow’r, //
Thou’s met me in an evil hour; // For I maun crush amang the stoure // Thy slender stem: // To spare thee now is past my pow’r, // Thou bonie gem» («Маленький, скромный цветок с малиновыми кончиками лепестков, ты встретился мне в зловещий час, ведь должен я вмять в пыль твой стройный стебель: уберечь тебя не в моей власти, прекрасная жемчужина»).
И здесь И. И. Козлов дает относительно точный перевод шотландского поэта. Употребляя лирические восклицания, русский поэт нарочито стремится подчеркнуть свое сожаление о неминуемости злой участи и раскаяние в происшедшем: «Цветок пунцовый, полевой! // Ты, бедный, встретился со мной // Не в добрый час: тебя в красе // Подрезал я. // Жемчуг долин, не можно мне // Спасти тебя!».
Размышления автора о красоте цветка метафоричны: цветок сравнивается с девушкой, о чем отчетливо свидетельствует оригинальное использование женского рода в переводе Козлова в III строфе («Ты нежно, тихо расцвела, // Цветок любви») и далее, в V строфе («Из-под травы едва видна, // Цвела ты, прелести полна»). Козлов дает девушке имя Мальвина, тогда как Бернс оставляет ее безымянной. Если Бернс рассказывает о себе, о разлуке со своей возлюбленной Джин Армор, то Козлов проводит параллель с Байроном, чью жену Аннабеллу Милбэнк (Annabella Milbanke) он называл Мальвиной в своем стихотворении «Бейрон».
Как видим, И. И. Козлов выбирал для своих переводов наиболее близкие по духу стихотворения Бернса15. Козлова привлекали патриотизм Бернса, воспевавшего простых людей, наделенных высокими моральными качествами («Субботний вечер в Шотландии»), а также стремление шотландского поэта показать силу любви и бессилие человека перед судьбой («К полевой маргаритке...»).
1 Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: В 14 т. Л., 1952. Т. 8. С. 422.
2 Козлов И. И. Дневник // Старина и новизна. 1906. Кн.11. С. 41.
3 Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1954. Т. 5. С. 75.
4 См. об этом: Григорьев Ап. А. Стихотворения Ивана Козлова // Sertum bibliologicum в честь проф. А. И. Малеина. Пг., 1922. С. 243.
5 Московский телеграф. 1829. Ч. 28. №14.
С. 195.
6 Там же. С.197.
7 Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. М., 1954. Т. 5. С. 73.
8 Там же.
9 Алексеев М. П. Русская классическая литература и ее мировое значение // Русская литература. 1976. №1. С. 7.
10 Афанасьев В. В. Жизнь и лира: Художественно-документальная книга о поэте Иване Козлове. М., 1977. С. 63.
11 Жуковский В. А. О переводах вообще, и в особенности, о переводах стихов // Жуковский — критик. М., 1985. С. 82.
12 Об основных мотивах переводных произведений И. И. Козлова см.: Левин Ю. Д. О русском романтическом переводе в эпоху романтизма // Ранние романтические веяния. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1972. С. 246-259; Веденяпи-на Э. А. Мастерство И. И. Козлова-переводчи-ка: особенности стиля // Метод, мировоззрение и стиль в русской литературе XIX в. М., 1988. С. 26-33.
13 О влиянии этого произведения на русскую литературу см.: Топоров В. Н. «Сельское кладбище» Жуковского: к истокам русской поэзии // Russian Literature, North-Holland Publishing Company. 1981. T.X. P.141-159; Ва-цуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». СПб., 1994. С. 17-23.
14 Данилов Н. М. Иван Иванович Козлов. Пг., 1914. С.33.
15 Об особенностях отражения авторского сознания в других переводных стихотворениях И. И. Козлова см.: Корман Б. О. Авторское сознание в лирической системе И. И. Козлова // Филологические науки. 1975. №4. С. 35-46.
