CC BY
14
Психологические аспекты напряженности и конфликтологии
Psychological aspects of tension and conflict resolution
Научно-практическая статья
УДК 159 © А. Карпава, 2022
doi: 10. 24412/1999-6241-2022-390-282-290
5.3.5 Социальная психология, политическая и экономическая психология
Белорусская иммиграция и влияние пережитых кризисов на процесс интеграции в Испании
Алена Карпава \ доктор в мире, конфликтах и демократии, кафедра педагогики, факультет образовательных наук и спорта; akarpava@ugr.es; https://orcid.org/0000-0003-4887-2361
1 Университет Гранады-Кампус Мелилья, ул. Сантандер, 1,52071, Мелилья (Испания)
Реферат
Введение. Процессы русификации, чернобыльская ядерная катастрофа, распад СССР оставили глубокий след в истории белорусского народа, подвергнув людей хронической миграции, представленной в самых разнообразных ее формах: «волоковой», внутренней экологической, «диванной», внешней. Рассматривается кризис множественной идентичности белорусских иммигрантов, выходцев постсоветского пространства, проживающих в Гранаде (Испания), который сравнивается с кризисом постсоветских мигрантов, проживающих в Российской Федерации. Материалы и методы. Использовался кейс-метод (метод ситуационного анализа). Метод сбора данных — полуструктурированное и глубинное интервью, которое было применено к выборке из восьми белорусских иммигрантов, проживающих в Гранаде. Проанализированы диссертации, опубликованные на русском языке в 2003-2016 гг., и научная литература. Результаты и обсуждение. Выявлена озабоченность по поводу развития конфузной идентичности у постсоветского населения, проявляющейся как кризис множественной идентичности у белорусских иммигрантов, проживающих в Гранаде. Развитие кризиса идентичности отличается у населения, оставшегося на территории бывшего СССР, и у людей, которые эмигрировали. Это результат внедрения разных государственных программ межкультурной интеграции. В России задействованы программы воспитания гражданственности и патриотизма, а в иммиграционной среде (Испания) — программы инкультурации. Постсоветское население, проживающее в СНГ, находится в процессе формирования своей новой идентичности в соответствии с иными социальными, культурными, этническими, национальными, территориальными стандартами. В России опасность замены локальной идентичности глобальной искореняется политикой патриотического воспитания. Выводы. Многократное воздействие кризисов, отсутствие чувства безопасности жизненного проекта приводят к конфузной идентичности, рассматриваемой как противостояние социокультурным ценностям и нормам постсоветской среды, что порождает аномию, отчуждение и маргинализацию. Кризис множественной идентичности у постсоветского населения проявляется в значительной степени в манифестации национальной, территориальной, культурной, социальной, языковой идентичности на когнитивном, эмоциональном, поведенческом и этнодифференциальном уровнях как в стране иммиграции, так и в стране происхождения.
Ключевые слова: экологическая миграция; «диванная миграция»; постсоветская миграция; кризис множественной
идентичности
Для цитирования: Карпава А. Белорусская иммиграция и влияние пережитых кризисов на процесс интеграции в Испании // Психопедагогика в правоохранительных органах. 2022. Т. 27, № 3(90). С. 282-290. http://doi.org/10. 24412/1999-6241-2022-390-282-290
Scientific and Practical Article
UDK 159 © A. Kárpava, 2022
doi: 10. 24412/1999-6241-2022-390-282-290
5.3.5 Social Psychology, Political and Economic Psychology
Belarusian Immigration and the Impact of Past Crises on the Process
of Integration in Spain
Alena Kárpava \ Doctor of Peace, Conflicts and Democracy, Chair of Pedagogy, Faculty of Educational Sciences and Sport; akarpava@ugr.es; https://orcid.org/0000-0003-4887-2361 1 University of Granada, Campus Melilla, 1 Via Santander, Melilla, 52071, Spain
Abstract
Introduction. Processes of Russification, Chernobyl nuclear disaster, dissolution of the Soviet Union left a deep mark on the history of the Belarusian people, subjecting them to chronic migration, presented in its most diverse forms: internal ecological migration, "armchair" migration, external migration. Under consideration is the crisis of multiple identities of Belarusian immigrants, expatriates from the post-Soviet space, living in Granada (Spain), which is compared with the crisis of post-Soviet migrants living in the Russian Federation. Materials and Methods. The author uses case-study method. The method of data collection, precisely, semi-structured and in-depth interview was employed for a sample of eight Belarusian immigrants living in Granada [1]. To reveal possible similarities and differences of manifestation of crisis of multiple identities among migrants from the post-Soviet space, who have not left the territory of the Russian Federation, a research was undertaken concerning the situation of studying the issue of crisis of multiple identities among post-Soviet immigrants who live in Russia. Scientific literature and dissertations published in Russian from 2003 to 2016 were analyzed. Results and Discussion. The author reveals the concern about the development of confused identity in post-Soviet population, which is manifested as the crisis of multiple identities among Belarusian immigrants living in Granada. The development of the crisis of identity is different among population who have not migrated from the territory of the former USSR and those who have. This resulted from the implementation of different state programmes for cross-cultural integration. In Russia, programmes for cultivating civic consciousness and patriotism are introduced, in immigrants' environment (Spain) — programmes for acculturation. Post-Soviet population who live in the Commonwealth of Independent States is in the process of formation of their new identity in accordance with new social, cultural, ethnical, national and territorial standards. In Russia, a dangerous substitution of local identity by the global one is eradicated via policy of patriotic education. Conclusions. Multiple influence of crises, lack of sense of security of the life project lead to confused identity considered as the confrontation with socio-cultural values and norms of the new post-Soviet environment, which gives rise to anomy, alienation and marginalization. The crisis of multiple identities among post-Soviet population is primarily revealed in manifestation of national, territorial, cultural, social and language identity at the cognitive, emotional, behavioural and ethno-differential levels both in the country of immigration and the country of origin.
Keywords: ecological migration; armchair migration; post-Soviet migration; crisis of multiple identities
Citation: Karpava A. Belarusian Immigration and the Impact of Past Crises on the Process of Integration in Spain. Psychopedagogy in Law Enforcement. 2022. Vol. 27, No. 3(90). Pp. 282-290. (In Russ.) http://doi.org/10. 24412/1999-6241-2022-390-282-290
Основные положения
1. Беккеновская эпоха «конца других», или бауманская «текучая современность», требует приспособляемости к головокружительным изменениям, индивидуализму, соперничеству, лишению стабильности и надежности. Мигранты постсоветского пространства являются одним из примеров приспособления к этой новой реальности.
2. Наблюдаются некоторые сходства и различия в развитии кризиса множественной идентичности у постсоветского населения, проживающего как вне [1], так и на территории бывшего СССР. Заметны общие черты конфузной идентичности. В то время как постсоветские иммигранты, проживающие на территории России, находятся в процессе формирования своей новой идентичности в соответствии с иными социокультурными, этническими, национальными, территориальными, политическими, экономическими стандартами. Иммигранты, покинувшие постсоветское пространство, являются консерваторами конфузной идентичности. У них замечено отсутствие заинтересованности в восстановлении какой-либо этнической, национальной или социокультурной идентификации со страной происхождения.
Введение
Актуальность, значимость и сущность проблемы. Постчернобыльская эпоха, по выражению Ульриха Бека [2], — это эпоха «конца других», отмеченная абсурдностью реальных и символических
границ. Это также эпоха общества риска [2], общества страха, устойчивость которого возможна только в рамках текущей современности [3]. Глобальность подвергает людей хронической миграции, которая выходит за рамки политических, экономических и экологических причин, проявляется во все более широком спектре миграционных форм, включая академическую миграцию или жизнь в движении фрилансеров. При этом больше всего страдают группы, не имеющие опыта рыночного предпринимательства. Между тем их стремление к устойчивому жизненному проекту вызывает страх у коренного населения, бессознательно воспринимающего угрозу со стороны глобальных сил, устанавливающих правила игры, часто абсурдные, нарушить которые оно не в состоянии [4].
Что касается хронической миграции, то она влечет за собой определенные последствия, такие как кризис идентичности [5], или конфузная идентичность [6]. О кризисе идентичности мы можем говорить не только как о проблеме формирования личности в подростковом возрасте, но и как об одной из фаз «миграционной скорби», наблюдаемой в процессе иммиграции [5; 7-9], или состоянии «диванной миграции» [1], затронувшей постсоветское население после распада Советского Союза. Население, отождествляемое с суперэтносом «Я из СССР», до сих пор ощущает потерю своих корней в результате социальных, культурных, политических, экономических и экологических изменений, происшедших после распада государства.
В нашем исследовании мы задались вопросом, сходно ли проявление конфузной идентичности у белорусских иммигрантов (восточных славян), проживающих на момент проведения исследования (2013-2016 гг.) в дальнем зарубежье (Гранада, Испания), и населения постсоветского пространства, эмигрировавшего из ближнего зарубежья в Россию.
Данная работа основана на предыдущем исследовании [1] качественного характера, центром которого была белорусская иммиграция в Гранаде (Испания), и изучении вопроса о кризисе множественной идентичности у постсоветских иммигрантов, проживающих на территории России, проведенного путем описательного анализа диссертаций, защищенных в период 2003-2016 гг. в России.
В ходе первого исследования мы заметили, что респонденты отдают предпочтение ассимиляции или «отрицательной реакции на желание сохранить культурную идентичность страны происхождения и положительной реакции на мультикультурный контакт» [10], проявляя признаки кризиса множественной идентичности (национальной, территориальной, культурной, социальной, языковой), выражающегося на когнитивном, эмоциональном, поведенческом и этнодифференцирующем уровнях [11]. Интервьюируемые демонстрируют частичный отказ от языка (русского и белорусского) в пользу испанского; от культурных практик страны происхождения; избегают контактов с русскоязычными иммигрантами; редко посещают страну происхождения; отвергают идею возврата; в их практике отсутствуют денежные переводы в Беларусь; респонденты, рожденные на территории РФ, отрицают белорусское гражданство, приобретенное по праву проживания в Белоруссии во время распада СССР, в пользу российского или испанского; наблюдается отказ от страны происхождения из-за экологического загрязнения после чернобыльской катастрофы [12].
Отречение от славянского начала, свойственное уже первому поколению иммигрантов, мы связываем не только с трудностями миграционного процесса, но и с проблемой кризиса идентичности постсоветского населения, порожденного исчезновением знакомой реальности. Это отречение препятствует процессу интеграции. Все опрошенные отдают предпочтение ассимиляции в принимающей культуре, дистанцируясь с каждым годом все больше от культуры страны происхождения. Предполагаем, что кризис идентичности мигрантов постсоветского пространства является реакцией на кризисы, унаследованные, с одной стороны, в стране происхождения, а с другой — приобретенные в принимающей стране. Эти хронические кризисы сказываются на личности и ее способности
интегрироваться в новом изменяющемся социальном пространстве.
Материалы и методы
Данное исследование проводилось в два этапа. На первом этапе исследование выполнялось в рамках качественной методологии и имело биографически-нарративный характер. Использовался кейс-метод (метод ситуационного анализа). В качестве метода сбора данных применялись полуструктурированное и глубинное интервью, в котором участвовали восемь белорусских иммигрантов, проживающих в Гранаде [1]. Первая часть работы была посвящена анализу влияния программ временного приема белорусских граждан, пострадавших от чернобыльской аварии, на образование белорусской диаспоры в Гранаде (Испания). В этих целях опрашивались восемь женщин в возрасте от 19 до 53 лет из тридцати девяти белорусских иммигрантов, зарегистрированных в провинции Гранада на момент исследования. В связи с феминизацией изучаемой миграции установить контакт с представителями мужского пола не удалось. Хотя все респонденты имели белорусское гражданство, только двое родились в Республике Беларусь. Все они участвовали в гуманитарных программах временного приема лиц, пострадавших от чернобыльской катастрофы. У всех наблюдались признаки кризиса идентичности.
На втором этапе было проведено исследование состояния изучения вопроса о кризисе множественной идентичности у постсоветских иммигрантов, проживающих на территории России. Для этого проанализированы докторские и кандидатские диссертации, опубликованные на русском языке в 2003-2016 гг. Библиографические источники были взяты из электронной библиотеки научных работ Российской Федерации '. Исследование структурировалось по следующим этапам: 1) постановка задачи; 2) поиск кандидатских и докторских работ по изучаемой теме; 3) кодирование данных; 4) анализ и обсуждение результатов. Сравнительный анализ показал существование некоторых совпадений в проявлении конфузной идентичности белорусских иммигрантов, проживающих в Гранаде, и населения постсоветского пространства, эмигрировавшего из ближнего зарубежья в Россию.
Результаты и обсуждение
1. Кризисы, унаследованные в стране происхождения
1.1. «Волоковая» миграция. Первый кризис бессознательного характера шесть из восьми опрошенных иммигрантов пережили во время «волоковой» миграции, будучи несовершеннолетними. Этот период связан с их переездом вместе с родителями в Республику Беларусь из России, Казахстана и Кубы. Родители троих респондентов состояли в смешанном браке:
1 DISSERS.RU (2015). Virtual Library of the Russian Federation of Scientific Production. http://www.dissers.ru/. 284 ISSN 1999-6241 Психопедагогика в правоохранительных органах. 2022. Том 27, № 3(90)
мать была родом из России или Белоруссии, а отец казахского (один) или кубинского (в двух семьях) происхождения. В остальных трех случаях оба родителя были русского происхождения. Во время развития СССР они были отправлены в Республику Беларусь по программе переселения государственных служащих.
1.2. Внутренняя миграция как результат чернобыльской аварии. Второй кризис связан с чернобыльской ядерной катастрофой [1]. Респонденты, которые во время аварии проживали в Гомельской и Могилев-ской областях, в местах наибольшего радиоактивного загрязнения, стали частью внутренней экологической миграции на территории Беларуси [13]. Причиной этого миграционного процесса был поиск экологической безопасности, хотя это перемещение не решило проблему длительной экспозиции воздействия низких доз радиации. А. В. Яблоков утверждал, что радиоактивное облако затронуло все северное полушарие, достигнув американского континента [13]. По оценкам автора, число людей, пострадавших от радиоактивного загрязнения, составляет более 400 млн человек во всем мире.
В научных работах проблемы перемещения людей по экологическим причинам связывают и с изменением климата (деградация земель, опустынивание и засуха; стихийные бедствия и экстремальные погодные явления; повышение уровня моря и наводнения). По мнению ООН, существуют и социоэкономические причины экологических миграций, такие как промышленные аварии и загрязнения окружающей среды антропогенными выбросами; урбанизация и возведение инфраструктуры или конфликты, связанные с борьбой за природные ресурсы. Группы людей, переселяющиеся в связи с указанными обстоятельствами, рассматриваются как экологические мигранты, экологические беженцы, вынужденные эмигранты по экологическим причинам, климатические беженцы, экологически перемещенные лица и т. д. [12]. Однако ни один из этих терминов не передает всех деталей положения тех, кто пострадал от ядерной аварии [1].
В первые годы после аварии этот вид миграционного процесса носил явно вынужденный характер. Понимая, что окружающая среда серьезно повреждена, население «бежало от худшего», чтобы спасти свои жизни, не имея времени ни на принятие решений, ни на обдумывание своей судьбы или места назначения будущей миграции. Сравнивая таких мигрантов с беженцами, можно провести следующую аналогию: это лицо, которое по экологическим соображениям покинуло страну происхождения без возможности вернуться, поскольку его жизни угрожает опасность из-за воздействия радиоактивных веществ, которые могут вызвать онкологические заболевания или другие проблемы как у самого человека, так и у его потомства. Кроме того, страна не может предоставить ресурсы для обеспечения надлежащей защиты, поэтому нет
и шансов на безопасное возвращение. Отсюда следует вывод о близости положения экологического мигранта, ставшего жертвой промышленной аварии, и беженца. Однако это утверждение не имеет прочного правового обоснования. Первые могли бы пользоваться защитой Конвенции 1951 г. только в том случае, если деградация окружающей среды была бы связана с каким-либо преследованием, например, если бы они были признаны жертвами неадекватного управления страной.
В данном случае уместно применение термина «экологическое выселение», под которым мы подразумеваем лишение человека всех надежд на достижение желаемого благосостояния в его обычной среде, находящейся под влиянием побочных эффектов атомной промышленности, оказывающей непоправимое воздействие на экологические, физические, социальные, экономические, культурные условия пострадавшего региона [1]. Эта форма миграции также включает осознание «быть отвергнутым в юридическом смысле; быть забытым — не быть отраженным в научных исследованиях или не заслуживать внимания государственной политики; быть изгнанным — в смысле лишенным безопасного пребывания на месте своего обычного проживания и безопасного использования своей земли; или быть изгнанным из-за неблагоприятных экологических условий, а также неадекватного политического управления» [1]. Чернобыльская катастрофа повернула вспять как частные жизни людей, так и курс всей страны.
1.3. «Диванная миграция». Третий кризис связан с распадом Советского Союза в 1991 г. Опрошенные, особенно русского происхождения, чувствовали себя иностранцами в собственном доме. Под термином «эмиграция на диване» мы подразумеваем события, которые выпали на долю жителей Республики Беларусь сразу после распада СССР. В очень ограниченном промежутке времени граждане, отождествляемые с советским суперэтносом, эмигрировали, не выходя из своих квартир, из Белоруссии (Советской Социалистической Республики) в незнакомую страну — Беларусь, имеющую новые символы: конституцию, флаг, режим правления, язык, традиции, верования, рыночные отношения и т. д. Годы распада СССР привели к дифференциации этнической и национальной идентичности. Так, в Беларуси происходит разделение между новой «беларусской» этнической идентичностью, происходящей от топонима «Беларусь», независимой страны с 1991 г., и «белорусской» этнической идентичностью, характерной для Белоруссии — республики, входящей в состав СССР. Замешательство бывших советских граждан по поводу собственной идентификации особенно стало заметно при оформлении документов в дальнем зарубежье.
2. Приобретенные кризисы в принимающей стране
В начале нового тысячелетия миграционная
история опрошенных привела их к новому проекту к
внешней миграции в Испанию. В принимающей стране к развитию конфузной идентичности добавляется «миграционная скорбь» [5], проявляющаяся в виде ситуаций психологических и социальных потерь, которые могут переживаться как «простая скорбь», когда принимающее общество способствует адаптации мигранта и развитию его жизненного проекта, или как «сложная скорбь», когда личные, социальные, политические, экономические обстоятельства затрудняют переживание потерь. Solano y Aubía [5], опираясь на теорию Brink y Saunders, описывает четыре этапа «сложной скорби»: 1) медовый месяц, 2) депрессивная стадия, 3) адаптация и 4) полный отказ от культуры происхождения.
Опрошенные женщины столкнулись с длительным и трудным «депрессивным этапом», который был усугублен предыдущими потерями и сопровождался разочарованием в том, что первоначальные ожидания нового миграционного процесса себя не оправдали. Испания не оказалась идиллическим местом проживания и собственного развития. Респонденты испытывали чувство утраты, сталкивались с конфликтами из-за проблем с жильем, с трудностями в связи с профессиональным развитием, подтверждением дипломов, несовершенным владением испанским языком, недостаточным признанием принимающего общества, подверженностью предрассудкам и т. д. Этот этап привел к сложностям процесса психологической адаптации к новой среде, вызвав чувство деперсонализации и деидентификации с новой реальностью.
В стадии адаптации респонденты смогли обдумать и взвесить преимущества иммиграционного процесса, сознательно принимая все эмоциональные и культурные потери. Однако интеграция тех, кто стремился к интеллектуальному и профессиональному признанию, была осложнена, в частности, из-за отсутствия сотрудничества со стороны принимающего общества, которое оценивает иммигранта через укоренившиеся стереотипы, а не через его способности и возможность внести свой вклад в развитие принимающей страны.
Стремясь быть принятыми, респонденты предпочли «отказаться от культуры страны происхождения» уже в первом поколении иммигрантов, хотя, по утверждению Solano y Aubía [5], этот этап больше свойственен второму поколению. Такое «отторжение» имеет форму кризиса множественной идентичности, который возникает в значительной степени на когнитивном, эмоциональном, поведенческом и этнодиф-ференсивном уровнях [11; 14]. При этом отвергаются все достижения страны происхождения, становится очевидным дискомфорт пребывания в стране происхождения; развивается сложная система ценностей и чувств к принимающей культуре, отрицающая всякую языковую, культурную, социальную, территориальную связь со страной эмиграции.
3. Развитие кризиса идентичности
Социальные, политические, экономические, экологические процессы, постоянная реконструкция жизненного проекта усилили у опрошенных проявление кризиса множественной идентичности. В соответствии с пятой фазой универсальной модели личностного развития человека формирование устойчивой конфузной идентичности происходит в подростковом возрасте [6]. В ее устойчивой форме должны присутствовать индивидуальность, или признание уникальности личности; идентификация и целостность, или ощущение соответствия между ролью, развитой в прошлом, будущими ожиданиями и осознанием смысла жизни; единство и синтез, или гармония между самовосприятием и восприятием себя другими; социальная солидарность, или внутренняя солидарность с идеалами общества, ощущение удовлетворения социальных ожиданий [15].
Многократные потери в миграционных процессах повлияли на фазы развития личности опрошенных, циклически возвращающиеся к предыдущим стадиям, которые должны были быть преодолены на ранних этапах развития. Предлагаем метафорическое сравнение естественного преодоления восьми фаз развития психосоциальной идентичности и отсутствия ее консолидации под воздействием постоянно меняющейся реальности [11].
1. Сенсорная фаза: первый контакт с новыми сенсорными и социолингвистическими переживаниями. Чувство возврата во владение коммуникативными компетенциями. Новые вкусы, запахи и тоска по знакомым ощущениям. Период развития доверия или недоверия приводит к надежде или отстранению. И это отстранение у некоторых может быть связано с идеализацией «потерянного рая» (СССР).
2. Фаза автономии: укрепление воли или в противном случае неуверенность и стыд. Иммигрант строит восприятие себя на базе того, как его видит принимающее общество. Ведет контроль над предрассудками, над внутренней и внешней критикой, деструктивными (изоляция) или конструктивными (сотрудничество) методами. Утрата автономии может вступить в противоречие с ранней эмансипацией в стране происхождения и восприятием неосуществимости миграционного проекта.
3. Инициативная фаза: проект жизни приобретает форму. Развивается более глубокое прагматическое и социолингвистическое осознание реальности. Появляется чувство свободы в принятии решений. В противном случае развивается чувство вины за то, что покинул родную страну, и выбирается отстранение. За пять лет в иммиграции усваиваются новые социальные роли, создается круг близких людей, с которыми можно отождествить себя. Вопрос о том, чтобы «вернуться» или «остаться», теряет интенсивность.
4. Фаза трудолюбия: развитие когнитивных, профессиональных, культурных навыков, связанных
с конкурентоспособностью или, наоборот, с некомпетентностью. Респонденты пережили кризис профессиональной реализации, связанный со сложностями подтверждения дипломов, отсутствием социального признания и невозможностью профессиональной интеграции, что привело к снижению самооценки и состоянию отчаяния.
5. Фаза стабилизации идентичности: осознание достигнутого; соотношение имевшегося знания и приобретенного; принятие потерь; гибкость по отношению к новым ценностям. После десяти лет иммиграции изучается возможность принятия нового гражданства (стоит вспомнить, что респонденты российского происхождения получили белорусское гражданство без учета их мнения, по месту проживания в момент распада СССР). Дети (второе поколение) ставят под сомнение недостаточную интеграцию своих родителей, которые воспринимаются коренным населением как «второсортные». Кризис идентичности принимает одно из двух направлений: положительное — формирование сильной идентичности; отрицательное — формирование конфузной идентичности, связанной с неуверенностью в себе, нестабильностью жизненной перспективы, проблемами интеграции, разочарованием в выбранном проекте, существенной пустотой личности.
6. Фаза сотрудничества, социального взаимодействия и аффективности. Необходимость создания аффективной связи требует баланса всех предыдущих этапов. Люди с конфузной идентичностью испытывают трудности в установлении межличностных отношений, что может привести к социальной изоляции.
7. Фаза заботы сопряжена с необходимостью закрепить те знания, ту практику, которые переживут самого человека в виде передачи опыта будущим поколениям. Успех связан с генеративностью и требует сильной идентичности, в то время как неудача и конфузная идентичность приводят к стагнации.
8. Фаза размышления: осознание результатов жизненного проекта. Человек обретает спокойствие, равновесие в результате целостности своей личности. В противном случае кризис идентичности порождает чувство потерянной жизни, отчаяния, неуверенности, одиночества, растерянности.
Что касается опрошенных, то уже у первого поколения иммигрантов мы замечаем маргинальное отношение к культуре происхождения, проявляющееся в отказе от языка, от культурной практики, от идеи возвращения и посещения родной страны, в отсутствии денежных переводов туда, в отказе от гражданства и в отказе от зараженной земли. В то же время наблюдаются трудности в связи с консолидацией жизненного проекта и обесцениванием социального статуса в принимающей стране.
Возникает вопрос: постсоветское население ближнего зарубежья, находящееся в настоящее время
в России, пережило такой же кризис множественной идентичности после распада СССР? Какие меры были предприняты для облегчения процесса адаптации к меняющейся реальности?
4. Повторяющиеся кризисы и способность интегрироваться в непрерывно меняющемся социальном пространстве
Изучение белорусской иммиграции в Гранаде (Испания) подняло вопросы о сходстве проявления кризиса идентичности у постсоветских мигрантов, проживающих в дальнем и в ближнем зарубежье. Для ответа на них мы обратились к докторским и кандидатским диссертациям, в которых рассматриваются эти проблемы. С 1992 г. тема кризиса множественной идентичности заняла третье место после изучения национальной, культурной или социокультурной идентичности. Максимальный пик интереса был в 2010-2012 гг. В основном тема изучалась в рамках философии (30,9%), общественных наук (15,5%) и психологии (15,5%). В области образования до 2015 г. этому вопросу уделялось мало внимания (4,1%).
Так, В. А. Ядов, Е. Н. Данилова акцентировали внимание на неопределенной идентичности постсоветского населения как причине социально-политической модификации российского общества, а также на приспособляемости индивида к новому социальному строю [16; 17]. В 2000-2001 гг. была проработана тема сохранения культурной самобытности у потомков смешанных браков. А. В. Лукина изучала формирование национальной идентичности как наследие распада социокультурной, экономической и политической модели государства [18]. А. Ф. Поломошнов рассматривал утрату идентичности и роль России в мировом пространстве [19]. В 2008 г. ученых беспокоили проблема территориальной идентичности и вопрос развития крупных городов как психосоциальное явление. В 2009 г. наблюдается интерес к исследованиям, посвященным кризису национального самосознания; кризису этнической идентификации с новой культурой; кризису лингокультурной идентичности на постсоветском пространстве. Ю. А. Шубин изучал потерю идентичности из-за отказа сохранения культурных практик и их передачи будущим поколениям [20]. Д. В. Сосновский исследовал процессы формирования региональной идентичности на Украине и влияние исторических процессов русификации на развитие конфузной идентичности населения бывших советских республик [21]. Н. А. Хвылю-Олинтер привлекала идентичность в процессе глобализации [22]. Поднимается и тема утраченной идентичности и социальной деградации северных регионов европейской России.
М. Е. Попов (2011) изучал конфликт идентично-стей в посттрадиционной России [23]. Автор углубился в изучение кризиса этнонациональной идентичности и отсутствия самопознания русского общества как
нации, а также отсутствия научного различия между локальной и региональной идентичностью. В исследовании И. А. Савченко о маргинальных тенденциях культурной идентичности постсоветского, русскоэтни-ческого и руссконационального населения говорится: «В то время как русскоэтническое население проявляет себя монокультурным (95%), население из ближнего зарубежья (СНГ) чувствует себя бикультурным (37%) или этническим маргиналом (13%) (что соответствует ответам наших респондентов. — А. К.). Степень маргинализации этнонациональной идентичности у населения СНГ очень высока. 65% иммигрантов из ближнего зарубежья (против 44% русскоэтнических) считают, что национальность — это театр, заблуждение, запись в паспорте, за пределами которой национальности не существует. После распада СССР население бывших советских республик, с доминантом русской культуры, подверглось кризису национальной и этнической идентичности, который до сих пор не разрешен (что также мы наблюдаем в изучаемой нами группе. — А. К.). Распад государства вызвал дезиденти-фикацию с национальной, социокультурной группой, что негативно сказалось на восприятии смысла жизни, неопределенности с будущим проектом. Недовольство жизненно важным проектом наблюдается у 77% опрошенных. Дезадаптация к новой социальной реальности способствовала у постсоветского населения ослаблению внутригрупповых связей, разрушению принципа общинной культуры, стиранию отождествления с происхождением, усилению ориентации на индивидуализацию и эмиграцию. Это утверждение может объяснить негативную ориентацию наших респондентов на соотечественников и культуру происхождения. Что касается эмоционального состояния, то 92% респондентов СНГ считают себя ответственными за свою жизнь. При этом 96% говорят, что их жизнь пуста и бессмысленна. Это очевидное несоответствие в ответах может означать, что опрошенные признают нестабильность исторического момента, вписанного в бауманскую „текущую современность" [3], и их бессилие перед ней. 92% респондентов (выходцы из СНГ) утверждают, что чувствуют себя хорошо в России. 50% из них отвергают идею возврата» [24].
После разрушения аксиологических, нормативных, социокультурных референтов постсоветское население все еще переживает последствия конфузной идентичности как ответ на рецидивные кризисы. И. А. Савченко утверждает, что постсоветское общество развивает маргинальное отношение, связанное с кризисом множественной идентичности, которое вызывает личный конфликт, кажущуюся адаптацию (ассимиляцию) и реальную дезадаптацию [24]. В ответ
на эту проблему в 2015 г. было принято Постановление о патриотическом воспитании граждан Российской Федерации на 2016-2020 годы 2, в котором патриотическое воспитание рассматривается как целенаправленная деятельность органов государственной власти, институтов гражданского общества и семьи. Главная цель — это воспитание граждан с высоким патриотическим сознанием, чувством верности Родине, готовностью выполнять гражданские и конституционные обязанности, направленные на защиту интересов Родины. В этой программе подчеркивается необходимость формирования гражданской идентичности российских граждан, а также обеспечения преемственности образовательного процесса, направленного на формирование российского патриотического сознания в условиях растущего экономического и геополитического соперничества.
Между тем Н. Кресова и А. Иванова изучают «ненадежную идентичность» русскоязычных эмигрантов в иммиграционном пространстве с помощью лингвистического анализа указательных местоимений, используемых в публикациях и блогах [8]. Исследование отражает, как все социокультурные ценности, приобретенные в стране происхождения (диплом, социальное положение, опыт работы, личные отношения), теряют свою значимость в стране иммиграции. В этих обстоятельствах человек страдает от неопределенности своей идентичности, которая порождает психические и физические проблемы, приводящие к потере самооценки.
Выводы
1. Кризис идентичности является причиной потери психосоциальной, этнокультурной, национальной, языковой ориентации, что вызвано воздействием многочисленных социально-политических, экономических, экологических, а также личных кризисов каждого человека.
2. Многократное воздействие кризисов, отсутствие чувства безопасности жизненного проекта приводят к конфузной идентичности, рассматриваемой как противостояние социокультурным ценностям и нормам новой постсоветской среды, чувство отвращения и враждебности к новым социальным реалиям, что порождает аномию, отчуждение и маргинализацию.
3. Кризис множественной идентичности у постсоветского населения проявляется в значительной степени в манифестации национальной, территориальной, культурной, социальной, языковой идентичности на когнитивном, эмоциональном, поведенческом и этно-дифференциальном уровнях как в стране иммиграции, так и в стране происхождения.
4. Анализ российской научной литературы выявляет озабоченность по поводу развития конфузной
2 Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2016-2020 года : постановление Правительства Российской Федерации от 30 декабря 2015 г. № 1493. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
идентичности у постсоветского населения, проявляющейся как кризис множественной идентичности, что мы также наблюдаем у белорусских иммигрантов, проживающих в Гранаде. Вместе с тем развитие кризиса идентичности отличается у населения, не эмигрировавшего с территории бывшего СССР, и переселившихся людей. Это может быть результатом внедрения разных государственных программ межкультурной интеграции. Так, в России были задействованы государственные программы воспитания гражданственности и патриотизма, а в иммиграционной среде (Испания) — программы инкультурации.
5. «Я знаю, кем я не являюсь, но я не понимаю, к каким группам и обществам я принадлежу», — эта фраза респондента иллюстрирует неопределенную идентичность лиц постсоветского пространства, отмеченную распадом иллюзии о сходстве интересов государства и личности, подчеркивая неравенство интересов социальных, этнонациональных, этнокультурных, региональных, территориальных, профессиональных классов. Постсоветское население, проживающее в СНГ, находится в процессе формирования своей новой идентичности в соответствии с новыми
социальными, культурными, этническими, национальными, территориальными стандартами. В России опасность замены локальной идентичности глобальной искореняется политикой патриотического воспитания. Между тем постсоветское население, эмигрировавшее в момент максимального политического, культурного, социального, национального, этнического кризиса, проявляет консервативность конфузной идентичности, не имея интереса к восстановлению какой-либо этнической, национальной или социокультурной идентификации со страной происхождения.
Перспективы. После начального когнитивного приближения к проблеме и в соответствии с основной идеей национального стратегического плана интеграции в Испании, направленной на развитие культурной идентичности, укрепление социальной сплоченности, сотрудничество между коренным населением и группами меньшинств, предлагаем проработать вместе с заинтересованной группой социально-образовательный интервенционный проект, направленный на создание атмосферы для осознания и раскрытия участниками своего личного, культурного и профессионального потенциала.
Список литературы
1. Kárpava A. Implicaciones de los programas de acogida temporal de los menores, víctimas de la catástrofe nuclear de Chernóbyl, en el desarrollo de la inmigración ambiental bielorrusa en la provincia de Granada. Integración en el espacio de la paz intercultural. (Tesis doctoral). 2013. https://digibug.ugr.es/handle/10481/31199?locale-attribute=en (.
2. Beck U. La sociedad de riesgo: hacia una nueva modernidad. Trad. Navarro J., Jiménez D, & Borrás, Ma R. Barcelosna: Paidós. 1998.
3. Bauman Z. Modernidad líquida. Trad. Rosenberg M., & Arrambide Squirru J., IV edición. Madrid, 2018.
4. Bauman Z. Miedo líquido: la sociedad contemporánea y sus temores. Trad. Santos Mosquera, A. Barcelona, 2006.
5. Solano Galvis C. A., & Aubía Hernández N. I. Una frontera de Europa en África: condiciones para acercarse a la inclusión social. IV Jornada académica da ADESA Direito Internacional e Rela^oes Internacionais. Realizado no Universidade Estácio de Sá, Río de Janeiro, 2019, mayo.
6. Erikson E. Identidad, juventud y crisis. Madrid, 1992.
7. Pujadas J. Etnicidad. Identidad cultural de los pueblos. Madrid, 1993.
8. Kresova N. & Ivanova A. Definir y defender la identidad en un debate político: El caso de los blogueros emigrantes rusos. Revista Signos. 2014. № 47(85). Pp. 245-266.
9. Eidheim H. Cuando la identidad étnica es un estigma. En Barth F. (comp.), Los grupos étnicos y sus fronteras. México, 1976. Рр. 50-74.
10. Basabe N., Zlobina A. & Páez D. Integración sociocultural y adaptación psicológica de los inmigrantes extranjeros en el País Vasco. Vitoria: Servicio Central de Publicaciones del Gobierno Vasco. 2004.
11. Kárpava A. In-e migrante e identidad confusa. En Hernández Prados, Ma Á. (coord.), Educación para la vida ciudadana en una sociedad plural. Murcia, 2017. Рр. 67-73.
12. Kárpava A. & Bedmar-Moreno M. Desahuciados medioambientales. Historias de vida. Convergencia. Revista de Ciencias Sociales. 2015. Vol. 22(69). Рр. 107-130.
13. Яблоков А. В., Нестеренко В. Б., Нестеренко А. В., Преображенская Н. Е. Чернобыль: последствия катастрофы для человека и природы. Киев, 2011. 592 с.
14. Kárpava A. La identidad cultual confusa, respuesta desde la educación social. En Soriano Díaz A. & Bedmar Moreno M. (coords.), Temas de Pedagogía Social / Educación Social, 197-236. Granada, 2015
15. Фрейджер Р. & Фейдимен Д. Личность. Теории, упражнения, эксперименты. М., 2004. 608 с.
16. Ядов В. А. Социальные и социально-психологические механизмы формирования социальной идентичности личности // Мир России. 2015. № 314. С. 40-60. http://www.isras.ru/files/File/Publication/Mir_Rossii_1995_no 3-4_Yadov.pdf.
17. Данилова Е. Н. Идентификационные стратегии: российский выбор // Социологический журнал. 1995. № 6. С. 56-65. http://ecsocman.hse.ru/data/398/786/1217/017Danilova.pdf.
18. Лукина А. В. Социокультурные технологии формирования национальной идентичности : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 2004. http://www.dissers.ru/1/9161-1-lukina-anastasiya-vladimirovna-sociokulturnie-tehnologii-formirovaniya-nacionalnoy-identichnosti-istor.php.
19. Поломошнов А. Ф. Культурная идентичность России: Н. Данилевский против В. Соловьева : автореф. дис. ... д-ра филос. наук. Ростов н/Д, 2007. 45 с.
20. Шубин Ю. А. Традиция как ресурс социально-культурной идентичности личности в современном обществе : дис. ... канд. культурол. СПб., 2009. 177 с.
21. Сосновский Д. В. Процессы формирования региональной идентичности на Украине (на примере Крыма) : дис. ... канд. полит. наук. М., 2009. 171 с. http://www.libed.ru/dissertatsiya/811721-1-processi-formirovaniya-regionalnoy-identichnosti-ukraine-na-primere-krima.php.
22. Хвыля-Олинтер Н. А. Национально-культурная идентичность современной российской молодежи в условиях глобализации: методология социологического анализа : дис. ... канд. социол. наук. М., 2011. 157 с.
23. Попов М. Е. Конфликты идентичностей в посттрадиционной России : автореф. дис. ... д-ра. филос. наук. Севастополь, 2011. 42 с.
24. Савченко И. А. Культурная идентичность как индикатор маргинальных тенденций // Известия Уральского государственного университета. Серия 2, Гуманитарные науки. 2011. № 2(90). С. 209-222.
Поступила 13.05.2022; одобрена после рецензирования 25.05.2022; принята к публикации 30.06.2022.
References
1. Kárpava A. Implicaciones de los programas de acogida temporal de los menores, víctimas de la catástrofe nuclear de Chernóbyl, en el desarrollo de la inmigración ambiental bielorrusa en la provincia de Granada. Integración en el espacio de la paz intercultural. (Tesis doctoral). 2013. https://digibug.ugr.es/handle/10481/31199?locale-attribute=en.
2. Beck U. La sociedad de riesgo: hacia una nueva modernidad. Trad. Navarro J., Jiménez D. & Borrás, Ma R. Barcelona, 1998.
3. Bauman Z. Modernidad líquida. Trad. Rosenberg M., & Arrambide Squirru J., IV edición. Madrid, 2018.
4. Bauman Z. Miedo líquido: la sociedad contemporánea y sus temores. Trad. Santos Mosquera, A. Barcelona, 2006.
5. Solano Galvis C. A., & Aubía Hernández N. I. Una frontera de Europa en África: condiciones para acercarse a la inclusión social. IV Jornada académica da ADESA Direito Internacional e Rela^oes Internacionais. Realizado no Universidade Estácio de Sá, Río de Janeiro, 2019, mayo.
6. Erikson E. Identidad, juventud y crisis. Madrid, 1992.
7. Pujadas J. Etnicidad. Identidad cultural de los pueblos. Madrid, 1993.
8. Kresova N. & Ivanova A. Definir y defender la identidad en un debate político: El caso de los blogueros emigrantes rusos. Revista Signos. 2014. No. 47(85). Pp. 245-266.
9. Eidheim H. Cuando la identidad étnica es un estigma. En Barth F. (comp.), Los grupos étnicos y sus fronteras. México, 1976. Рр. 50-74.
10. Basabe N., Zlobina A. & Páez D. Integración sociocultural y adaptación psicológica de los inmigrantes extranjeros en el País Vasco. Vitoria: Servicio Central de Publicaciones del Gobierno Vasco. 2004.
11. Kárpava A. In-e migrante e identidad confusa. En Hernández Prados, Ma Á. (coord.), Educación para la vida ciudadana en una sociedad plural. Murcia, 2017. Рр. 67-73.
12. Kárpava A. & Bedmar-Moreno M. Desahuciados medioambientales. Historias de vida. Convergencia. Revista de Ciencias Sociales. 2015. Vol. 22(69). Рр. 107-130.
13. Yablokov А. V., Nesterenko V. B., Nesterenko А. V., Preobrazhenskaya N. Е. Chernobyl: aftermath of the disaster for man and nature. Kyiv, 2011. 592 p.
14. Kárpava A. La identidad cultual confusa, respuesta desde la educación social. En Soriano Díaz A. & Bedmar Moreno M. (coords.), Temas de Pedagogía Social / Educación Social, 197-236. Granada, 2015.
15. Frager R., Fadiman J. Personality and Personal Growth. Moscow, 2004. 608 p.
16. Yadov V. А. Social and socio-pedagogical mechanisms of formation of personality social identity. Universe of Russia. 2015. No. 314. Pp. 40-60. http://www.isras.ru/files/File/Publication/Mir_Rossii_1995_no 3-4_Yadov.pdf.
17. Danilova Е. N. Identification strategies: Russian choice. Sociological Journal. 1995. No. 6. Pp. 56-65. http://ecsocman.hse.ru/ data/398/786/1217/017Danilova.pdf.
18. Lukina А. V. Socio-cultural techniques for formation of national identity. Extended abstract of Candidate of sciences dissertation (in History). Yekaterinburg, 2004. http://www.dissers.ru/1/9161-1-lukina-anastasiya-vladimirovna-sociokulturnie-tehnologii-formirovaniya-nacionalnoy-identichnosti-istor.php.
19. Polomoshnov А. F. Cultural identity of Russia: Danilevsky N. vs. Soloviev V. Extended abstract of Doctor of sciences dissertation (in Philosophy). Rostov-on-Don, 2007. 45 p.
20. Shubin Yu. А. Tradition as the resource of personality socio-cultural identity in the modern world. Candidate of sciences dissertation (in Cultural studies). St. Petersburg, 2009. 177 p.
21. Sosnovsky D. V. Processes of formation of regional identity in Ukraine (exemplified by Crimea). Candidate of sciences dissertation (in Political studies). Moscow, 2009. 171 p. http://www.libed.ru/dissertatsiya/811721-1-processi-formirovaniya-regionalnoy-identichnosti-ukraine-na-primere-krima.php.
22. Khvylya-Olinter N. А. National cultural identity of modern Russian youth under conditions of globalization: methodology of sociological analysis. Candidate of sciences dissertation (in Sociology). Moscow, 2011. 157 p.
23. Popov M. Е. Clash of identities in post-traditional Russia. Extended abstract of Doctor of sciences dissertation (in Philosophy). Sevastopol, 2011. 42 p.
24. Savchenko I. А. Cultural identity as the indicator of marginal tendencies. News of Ural State University. Series 2. Humanities. 2011. No. 2(90). Pp. 209-222.
Submitted 13.05.2022; approved after reviewing: 25.05.2022; accepted for publication: 30.06.2022.
