CC BY
64
УДК 577.214
Белки семейства p53 в ответе опухолевых клеток на ионизирующее излучение: развитие проблемы
О. А. Кучур1*, Д. О. Кузьмина1, М. С. Духинова1, А. А. Штиль1,2
'Национальный исследовательский университет ИТМО, Санкт-Петербург, 191002 Россия Национальный медицинский исследовательский центр онкологии им. Н.Н. Блохина, Москва, 115478 Россия
*E-mail: [email protected] Поступила в редакцию 27.10.2020 Принята к печати 24.12.2020 DOI: 10.32607/actanaturae.11247
РЕФЕРАТ В ответ на терапевтическое ионизирующее излучение в опухолевых клетках активируются механизмы выживания, что снижает эффективность лечения. В становлении радиорезистентности ключевую роль играют p53, p63 и p73, составляющие семейство белков-регуляторов многочисленных путей передачи внутриклеточных сигналов. В обзоре анализируются р53-зависимые и -независимые механизмы преодоления устойчивости опухолевых клеток к лучевому воздействию.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА белки семейства p53, гибель клеток, радиорезистентность, лучевая терапия, злокачественные опухоли.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ ЭМП - эпителиально-мезенхимальный переход; NF-kB - ядерный фактор каппа В; CDK - циклинзависимая киназа; TAp63/73 - изоформы p63/p73 с N-концевым доменом трансактивации (ТА); ANp63/73 - изоформы p63/p73 c делецией N-концевого домена трансактивации.
ВВЕДЕНИЕ
Ионизирующее излучение - от первоначального применения фотонов до современных источников частиц (протоны, электроны, нейтроны, атомы углерода) - важнейший метод терапии опухолей. Его эффективность подтверждается на протяжении более полувека. Вместе с тем, нерешенной остается проблема устойчивости опухолевых клеток к ионизирующему воздействию - первичная и приобретенная в процессе лечения. Как и лекарственная резистентность, устойчивость к лучевому воздействию является неблагоприятным прогностическим фактором для эффективности терапии. Причины устойчивости к лучевым воздействиям многообразны. В настоящем обзоре проанализированы молекулярные механизмы, формирующие комплексный ответ опухолевых клеток на терапевтическое облучение гамма-фотонами. Важно, чтобы ответ приводил к гибели клеток, а не к «ускользанию», результатом которого могут стать выживание клеток и формирование рецидивной радиоустойчивой опухоли.
Первичной причиной повреждения опухолевых клеток после ионизирующего излучения считают генотоксический эффект - нарушение структуры и функций ДНК. Этот эффект может вызываться прямым разрушением молекулярных связей вслед-
ствие ионизации атомов в ДНК или происходить опосредованно - в результате радиолиза воды. В последнем случае взаимодействие энергии излучения с молекулами воды формирует реакционноспособные радикалы, вызывающие одно- или двухцепочечные разрывы ДНК. При этом может изменяться экспрессия генов, продукты которых регулируют гомеостаз [1-3]. Таким образом, биологический результат облучения реализуется через регуляцию транскрипции генов. Именно пластичность - общее свойство живых систем, особенно выраженное в опухолевых клетках, - позволяет перестроить (перепрограммировать) транскрипционный аппарат для приспособления к стрессовому воздействию. Закономерно, что первичным и важнейшим сенсором, регулирующим ответ клетки на лучевое повреждение ДНК, оказывается транскрипционный белок р53 [4, 5] - прототип семейства, в которое входят р63 и р73. Белки этого семейства регулируют ответ клеток на облучение, определяя баланс выживаемости и гибели [6-8].
Исследования семейства р53 начинаются с 1979 года, когда независимыми группами был открыт белок, образующий комплекс с известным, ассоциированным с опухолями белком - большим Т-антигеном полиомавируса SV40 [9]. Новый белок рассматривали как вспомогательный для малигнизации кле-
ток вирусом SV40 и экспрессии t- (small) и T- (large) антигенов вируса в клетках хозяина. Тогда же была получена сыворотка, содержавшая неизученный фактор с молекулярной массой 53-54 кДа [10]. Наступила эра p53: открывались все новые и новые функции этого белка, среди которых были регуляция клеточного цикла и баланса выживания-гибели клеток, контроль возникновения и прогрессии опухолей. Из рядового регулятора клеточной трансформации p53 и опосредуемые им процессы стали одной из главных тем современной молекулярной онкобиологии [11]. Проблема не теряет актуальность и сейчас: новые механизмы ответа опухолевых клеток на ионизирующее излучение и, главным образом, механизмы радиорезистентности невозможно исследовать вне значимости семейства р53.
Решена ли проблема за десятилетия исследований? Что остается неясным в обширном круге вопросов о роли семейства р53 как главного молекулярного механизма в реакциях клеток на ионизирующее излучение? В настоящем обзоре проанализированы сведения о белках семейства р53 как регуляторах (сенсорах) терапевтических фотонов. Эти механизмы определяют судьбу облученной клетки - гибель или радиоустойчивость.
СТРУКТУРА И ФУНКЦИИ БЕЛКОВ СЕМЕЙСТВА p53
Белок p53 (393 а.о.) состоит из пяти доменов, главные из которых - домены активации, связывания ДНК и тетрамеризации [12, 13]. Экспрессия гена р53 и активность белка р53 регулируются различными стрессовыми сигналами, основным (но не единственным) из которых является повреждение ДНК. После одно-или двухцепочечных разрывов в ДНК, образовавшихся вследствие лучевого воздействия на клетки, протеинкиназы АТМ и ATR активируют транскрипционную компетентность р53 посредством фосфори-лирования по остатку серина в положении 15 [14, 15].
Два других белка семейства - p63 и p73 - имеют схожие с р53 домены. Все три белка регулируют транскрипцию в виде гомотетрамеров [16, 17]. Активация р73 происходит при ионизирующем излучении, воздействии ДНК-повреждающих лекарственных соединений и препаратов, нарушающих динамику микротрубочек через пути, регулируемые тирозинкиназой c-Abl [18]. Судя по всему, существует кооперация между c-Abl и активацией апоп-тоза белком p73 [19]. Об особенностях функций р63 известно гораздо меньше. Отмечено, что этот белок также может активироваться в ответ на УФ- и гамма-облучение и опосредует апоптоз даже при инак-тивированном р53 [20], а усиление экспрессии p63 в некоторых типах опухолей снижает чувствительность клеток к ионизирующему излучению [21].
Учитывая высокую степень структурного сходства белков семейства, полноразмерные р73 и р63 могут связываться и активировать транскрипцию большинства р53-зависимых промоторов [22].
МУТАЦИИ И ИЗОФОРМЫ БЕЛКОВ СЕМЕЙСТВА р53 В ОПУХОЛЕВЫХ КЛЕТКАХ
Нарушения функций белков семейства р53 могут возникать в результате мутаций генов ТР53, ТР63, ТР73 или генов, продукты которых участвуют в модификации этих белков, например, протеинкиназ, фосфорилирующих р53 (Cdc2, JNK1, протеинкиназа С) [23]. Ген р53 кодирует девять изоформ белка (р53, р53Р, р53у, Д133р53, Д133р53Р, Д133р53у, Д40р53, Д40р53Р и Д40р53у); это разнообразие определяется альтернативным сплайсингом мРНК, альтернативным использованием промотора или сайтов инициации трансляции [24]. Анализ биоптатов 29346 опухолей различной тканевой принадлежности показал, что большинство из них несут мутантный р53 (рис. 1). Большая часть нарушений функций р53 в опухолевых клетках происходит из-за миссенс- и/или точечных мутаций; встречаются также делеции и ошибки сплайсинга [25]. Около 15% мутаций р53 это мутации сдвига рамки считывания или нонсенс-мутации [26]. В большинстве опухолей мутации ТР53 приходятся на экзоны 5-8, кодирующие ДНК-связывающий домен. Вследствие этого 80% миссенс-мутаций р53 связано с проонкогенной функцией [27, 28].
Основное отличие большинства мутантных форм от р53 дикого типа, время полужизни которого в покоящихся клетках не превышает 5-10 мин, - повышенная стабильность из-за нарушения отрицательной обратной связи с ЕЗ-лигазой М^т2 и связывания с Шр90 и Шс70, что стабилизирует р53 и приводит к его накоплению в клетках [29, 30] Важно, что мутантный р53 способен образовывать олигомерные комплексы с р53 дикого типа. Это связывание может инактивировать нормальный белок и объясняет, почему мутантный р53 способен трансформировать клетки в присутствии белка дикого типа [31].
Известно широкое разнообразие изоформ двух других белков семейства: гены р63 и р73 имеют внутренний промотор в интроне 3 и, благодаря альтернативному сплайсингу, экспрессируют 6 и 35 вариантов мРНК соответственно. Ген р63 локализован в области Зq27-ter; с него экспрессируются три С-концевые изоформы - а, в, у, образующиеся в результате альтернативного сплайсинга. Ген р73 расположен в локусе 1р36; его альтернативно сплай-сированные транскрипты кодируют С-концевые изоформы а-п [32]. мРНК р63 и р73 могут транскрибироваться с дистального и внутреннего (в интроне 3) промоторов. Дистальный промотор регулирует
и л
о
х у
п о я
и ц
а з и л а к о
Кишечник (5666/13093) Голова и шея (2881/6777)
Пищевод (1849/4487)
Женская репродуктивная система (3017/7808)
Лёгкие (2999/8056)
Поджелудочная железа (397/1145)
Кожа (778/2240) Желудок (1287/3975)
Печень(1842/5904)
Нервная система (1839/6807)
Мочеиспускательный канал (1768/6580)
Молочная железа (3750/16446)
43.28% 42.51%
41.21% 38.64% 37.23%
34.67% 34.73% 32.38% 31.2%
Рис. 1. Распространенность мутантных форм p53 в опухолях на основании секвенирования ДНК (IARCTP53 Database, 2019). По оси X - количество биоптатов с выявленными мутациями, по оси Y - количество проанализированных биоптатов
27.02% 26.87%
22.8%
0
10 20 30
Мутантные формы р53, %
40
экспрессию TAp63 и TAp73 (трансактивационные домены имеют гомологию c p53), тогда как с внутреннего промотора транскрибируются изоформы ANp63 и ANp73 - укороченные по N-концу (AN) белки с свойствами, противоположными свойствам изоформ p63/TAp73 [33]. Эти результаты свидетельствуют о необычайном разнообразии семейства; не удивительно, что рассматриваемая проблема не только не теряет актуальность, но приобретает новые уровни сложности.
ОТВЕТЫ НА ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЕ ИОНИЗИРУЮЩЕЕ ИЗЛУЧЕНИЕ
Белок p53
Как сказано выше, p53 активируется в ответ на стрессовые воздействия, главным образом, на повреждения ДНК, вызванные окислительным стрессом, ионизирующим излучением и др. С участком повреждения молекулы ДНК связываются белки, активирующие протеинкиназы АТМ (мутирова-на при атаксии-телеангиэктазии) и ATR (ATM-и Rad3-связанная) [34]. Последние, в свою очередь, активируют протеинкиназы «контрольных точек» (checkpoints) Chkl и Chk2, фосфорилирующие p53 по остаткам Ser15. Активация p53 приводит к индукции его функционального антагониста Mdm2. Связывание Mdm2 с N-концом p53 способствует моноубиквитинированию p53 и ядерному экспорту
или полиубиквитинированию и гидролизу р53 в про-теасоме [35, 36]. На рис. 2 представлена обобщенная схема внутриклеточных ответов на ионизирующее излучение с участием белков семейства р53.
«Выбор» между выживанием или гибелью клетки регулируется посттрансляционными модификациями р53 и его изоформ, белками-партнерами и набором активируемых генов [37]. Белок р53 активирует транскрипцию р21ар1/№аП - блокатора фазы G1, инги-бирующего связывание циклинов А и В с протеинки-назами CDK1 и CDK2 [38, 39]. О роли р53 в регуляции S-фазы известно недостаточно. В S-фазе ^к2 фос-форилирует фосфатазу CDC25A, что приводит к ее деградации и остановке клеточного цикла [40]. р53 может задерживать прохождение G2/M благодаря репрессии промоторов генов CDC2 и циклина В [41].
В ответ на лучевое воздействие р53 может стимулировать апоптоз через индукцию проапоптотиче-ских (Вах) и репрессию антиапоптотических (Вс1-2) белков, а также активацию или ингибирование других таргетных генов, участвующих в регуляции клеточного цикла. Известно, что низкие дозы излучения индуцируют р21 и Hdm2 - гомолог Mdm2, а высокие дозы увеличивают соотношение Вах:Вс1-2, способствуя апоптозу [42]. Радиорезистентность обусловлена действием антиапоптотических белков (сверхэкспрессией семейства Вс1-2), потерей компонентов апоптотического сигналинга или ингибированием генов, кодирующих каспазы.
Гамма-излучение
Рис. 2. Механизмы ответа на ионизирующее излучение с участием белков семейства p53
ATM
Chk2
p53
семейство белков
ATR ATR
Chk1
CDC25
S/G2
Апоптоз
Эффективность репарации повреждений ДНК в ответ на облучение зависит от гистологического происхождения клеток и фазы клеточного цикла. Наиболее чувствительны фазы G2 и митоз. Важно, что р53 может играть двоякую роль в ответе на лучевое воздействие. В одних случаях повышение р53 увеличивает чувствительность к облучению, в других показана корреляция между повышением р53 и радиорезистентностью [43]. При слабых стрессовых воздействиях р53 может выступать фактором выживания, так как способствует репарации повреждений ДНК, поэтому нокаут р53 в клетках аденокарцино-мы кишечника (линия НСТ116) приводит к повышению чувствительности клеток к облучению и «ми-тотической катастрофе» - аберрантной сегрегации хромосом, завершающейся гибелью. Существенное увеличение количества клеток, подвергающихся ми-тотической катастрофе, наблюдали также в облученных клетках фибросаркомы человека HT1080 после инактивации p53 доминантно-негативным мутантом [44].
Транскрипционные факторы Slug и Snail регулируют эпителиально-мезенхимальный переход (ЭМП) и инвазию опухолевых клеток в подлежащие ткани [45]. Группа исследователей из Национального университета Сеула обнаружила, что p53 индуцирует деградацию Slug и Snail посредством Mdm2-опосредованного убиквитинирования [46]. Важно, что активность Snail зависит от статуса p53. Так, мутантные формы p53 вызывают сверхэкспрессию Snail и Slug, что имеет отношение к приобретению радиорезистентности клетками рака яичников: эти белки усиливают выживаемость клеток-предшественников за счет активации пути SCF/c-Kit [47].
Ро1о-подобная серин-треониновая протеинкиназа 3 (PLK3) - один из компонентов регуляторных сигналов, опосредуемых р53. PLK3 взаимодействует с р53, ^к2 и CDC25C в ответ на повреждения ДНК. р53 может связываться с промотором PLK3 и индуцировать экспрессию ее гена, после чего происходит задержка в фазе G2/M и остановка клеточного цикла. Другой ген, регулируемый р53 - GPX1, кодирует ан-тиоксидантный белок глутатионпероксидазу. После облучения клетки накапливают высокоактивные свободные радикалы кислорода. Благодаря индукции GPX1 и быстрому катаболизму Н202, р53 может защищать клетки от окислительного повреждения, сопровождающего лучевое воздействие [48, 49]. Здесь проявляется двойственность роли р53 при лучевых воздействиях: в одних случаях этот белок защищает клетки, в других - способствует их гибели.
На1асП и соавт. выявили, что в клетках адено-карциномы кишки с нефункционирующим р53 активность теломеразы после облучения снижена, а в исходной изогенной линии (р53+/+) повышена. Обратный эффект наблюдали у каталитической субъединицы теломеразы - TERT. После облучения активность TERT снижается при усилении индукции р53, при этом в клетках р53-/- активность TERT повышена. В то время как активность теломеразы не изменяется при облучении, в клетках с нормально функционирующим р53 наблюдается ускоренное старение. Таким образом, в облученных клетках активность теломеразы и остановка клеточного цикла в G1 регулируются в зависимости от статуса р53 [50].
Не менее важные особенности регуляции клеточного цикла показаны на клетках соединительной ткани. Так, эмбриональные фибробласты мыши (MEF
р53+/+) накапливались в фазе G1 после облучения (5 Гр) - в них активировался р53-зависимый промотор гена р21. Однако облученные клетки с нокаутом р53 не подвергались апоптозу, а останавливались в премитозе [51]. В клетках р53-/- р21 и Cdc25 регулировали р53-независимую остановку в G2 [52].
Белки р63 и р73
Роль р73 в ответе клеток на ионизирующее излучение исследована более детально, чем роль р63. Обнаружено, что экспрессия р73 при радиочувствительном раке шейки матки выше, чем при радиорезистентном. р73 является положительным регулятором транскрипции р21 при облучении и, вероятно, может выполнять роль белка р53 в регуляции контрольных точек клеточного цикла. Таким образом, р73 участвует в регуляции радиочувствительности [53].
Повышенная экспрессия р73, индуцированная облучением, активирует транскрипцию р53-зависимых генов Вах, Mdm2 и GADD45, способствуя апоптозу или остановке клеточного цикла и ингибируя пролиферацию. Предполагают, что р73 может индуцироваться при облучении и выполнять некоторые функции р53 в опухолевых клетках с нарушением экспрессии или активности р53. Кроме того, в облученных клетках рака молочной железы и легкого экспрессия р73 подавляется активацией р53 [54-56]. Недавно показано, что нутлин - низкомолекулярный разобщитель взаимодействия p53-Mdm2 - может вызывать апоптоз в р53-негативных клетках через активацию р73 при облучении. Эти результаты обосновывают использование нутлина в терапии опухолей с нефункционирующим р53 [57].
Противоопухолевый препарат цисплатин и ионизирующее излучение вызывают фосфорилирование Туг99 в р73 и накопление этого белка. Эта посттрансляционная модификация происходит благодаря взаимодействию р73 с тирозинкиназой АЫ и способствует апоптотической активности р73. Кроме того, показана возможность ацетилирования р73 белком р300 при действии цисплатина. Полученные данные указывают на важность р73 в ответе клеток на сочетание химио- и радиотерапии [58].
Полногеномный поиск ассоциаций (GWAS) в клетках с нокаутом р63 и р73 показал, что эти белки регулируют транскрипцию генов BRCA2, Rad51, Rad50 и Мге11, продукты которых принимают участие в репарации одно- и двухцепочечных разрывов ДНК. Этот механизм может определять выживание опухоли. Интересно, что изоформы ДNp63 и ДNp73 являются более сильными трансактиваторами перечисленных генов, чем изоформы ТА. Анализ мутаций генов р63/р73 может иметь важное значение для выбора стратегий лучевой терапии [59].
Таким образом, регуляция мутантных форм семейства p53 происходит через множество путей, в некоторых случаях неочевидных. Белки этого семейства опосредуют каскады, регулирующие становление радиоустойчивых фенотипов или гибель облученных клеток. Использование комбинаций препаратов платины и ингибиторов mTOR или иных блокаторов внутриклеточных сигналов открывает возможности модуляции белков семейства p53 и усиления ответа на ионизирующее излучение.
РАДИОРЕЗИСТЕНТНОСТЬ, ОПОСРЕДОВАННАЯ БЕЛКАМИ СЕМЕЙСТВА p53
Изучение роли p53 в радиорезистентности опухолевых клеток началось с работы Lee J.M. и Bernstein A., которые использовали трансгенных мышей с мутациями p53Pro193 и p53Va1135 и показали, что экспрессия обоих мутантных вариантов гена p53 значительно увеличивает устойчивость гемопоэтических клеток к гамма-излучению. Это выявило связь мутаций р53 с радиорезистентностью [60]. Позднее исследовали радиочувствительность линий фибробластов эмбриона крысы (REF), трансфицированных мутант-ной формой p53 (MTp53Proш) отдельно или в комбинации с онкогенами H-Ras и E7. Результаты опытов с трансфекцией p53Pro193 подтвердили полученные ранее данные о повышении радиоустойчивости клеток. Котрансфекция мутантных генов p53 и H-Ras или трансфекция p53Pro193, H-Ras и E7 приводила к появлению клонов с еще более высокой радиорезистентностью и сверхэкспрессией мутантного p53 [61].
Линии клеток аденокарциномы яичников SKOV-3 и CaOV-3 становились радиорезистентными при сверхэкспрессии мутантного p53; при этом облучение не приводило к активации и накоплению мутантной формы p53. Оказалось, что регулируемая p53 экспрессия Bcl-2 в этих линиях связана с устойчивостью к гамма-излучению, а также с чувствительностью к цисплатину. Вероятно, мутации p53, вызывающие повышение количества белка и радиорезистентность, связаны с большей стабильностью p53 и блокированием клеточного цикла; у клеток появляется время на репарацию повреждений ДНК [62].
На клетках меланомы показано, что Chk2/hCds1-независимый сигнальный путь повреждения ДНК, дефосфорилирующий Ser376 в C-концевой области р53, приводит к повышенной активности р53 при облучении. В клетках с функционирующим р53 фосфо-рилирование Ser376 не регулируется повреждением ДНК, и радиорезистентность не возникает. Напротив, дефекты вышележащих механизмов активации p53 в ответ на повреждение ДНК, например, мутации Chk2/hCds1, не позволяющие фосфорилировать Ser376 p53 при облучении, связаны со становлением
радиорезистентности меланомы. Это же свойство наблюдалось у мутанта p53, не способного взаимодействовать с белком 14-3-3 [43].
В кооперации с p53 ядерный белок Ki-67, экс-прессирующийся в пролиферирующих клетках и не функционирующий в покоящихся (G0) клетках, также служит предиктором радиорезистентности. В образцах плоскоклеточного рака головы и шеи уровень экспрессии p53 коррелирует с отсутствием ответа опухолей на лучевую терапию. Сочетание накопления р53 и низкого уровня Ki-67 связано с рецидивами опухолей у пациентов с ранними стадиями заболевания. Таким образом, p53 и Ki-67 могут играть ключевую роль в выборе стратегий радиотерапии пациентов с опухолями головы и шеи [63]. Множественные мутации, включающие изменения в р53-зависимых проапоптотических белках Bcl-2, PUMA и Bax, усиливают радио- и химиорезистентность [64].
Активность тирозинкиназы фокальных контактов FAK повышена при различных опухолях. В линии клеток плоскоклеточного рака кожи с нокаутом FAK облучение подавляет транскрипцию p21 и других генов-мишеней p53, опосредующих остановку клеточного цикла и репарацию повреждений. Подавление активации p53 и p21 способствовало радиосенсибилизации клеток; этого не наблюдалось при интакт-ной FAK [65]. Эксперименты по ингибированию FAK в р53-негативных клетках рака легкого показали обнадеживающие результаты: наблюдалось значительное снижение миграции и инвазии in vitro, а также тенденция к повышению выживаемости in vivo [66]. Вероятно, перспективной может оказаться модуляция активности FAK в комбинации с облучением.
Сверхэкспрессия и накопление р53 в клетках рака эндометрия обусловлены, в частности, тем, что му-тантный р53 рефрактерен к убиквитин-опосредован-ной протеасомной деградации. При одновременном накоплении p53 и фосфатазы PTEN клетки эндометрия становятся нечувствительными к лучевой терапии, что сопряжено с прогрессированием заболевания [67].
Поскольку ионизирующее излучение вызывает окислительный стресс [68], в лучевом повреждении митохондрий участвуют АФК. Активация митохон-дриального BNIP3 - проапоптотического белка семейства Bcl-2, регулирующего генерацию АФК в облученных клетках и митофагию, не происходила в клетках с нефункционирующим p53. Так, p53 выступает как ключевой механизм в регуляции BNIP3; отсутствие функционирующего p53 может влиять на выживаемость опухолевых клеток при облучении за счет поддержания целостности митохондрии [69]. Статус p53 оказывается важным биомаркером прогнозирования терапевтической ценности препаратов, мишенями которых служат митохондриальные белки.
О роли р63 и р73 в формировании фенотипов радиорезистентности известно недостаточно. Поскольку в определенных случаях белки этого семейства заменяют или дополняют друг друга, можно предположить, что р63 и р73 также могут регулировать устойчивость к облучению с использованием механизмов, схожих с р53. Действительно, группой Мое^е1 [21] исследован р63 в образцах плоскоклеточного рака слизистой оболочки полости рта. Экспрессия трансактивационной формы ТАр63 до лечения служит маркером радиорезистентности; высокие уровни ТАр63 ассоциированы с низкой эффективностью лечения и неблагоприятным прогнозом [70, 71]. Эти результаты подтверждаются исследованиями биоптатов плоскоклеточного рака головы и шеи, полученных от 33 пациентов, в опухолях которых экспрессия р63, повышенная до лечения, также рассматривается как предиктор радиорезистентности, но требует изучения на большей когорте пациентов [21].
Изучена также экспрессия изоформы ДNp63а при облучении линий плоскоклеточного рака гортани, головы и шеи (РС1-1-1, РС1-13, SCC-68 и SCC-4) и первичных кератиноцитов слизистой оболочки полости рта. Во всех линиях уровень экспрессии ДNp63а зависел от дозы облучения. Нокдаун ДNp63 с помощью малой интерферирующей РНК (siRNA) приводил к усилению чувствительности к облучению [72]. Однако отмечен и обратный эффект: экспрессия ТАр73 и каспазы 7 в клетках колоректального рака после облучения коррелировала с радиочувствительностью. Далее с помощью микроРНК miR-622 блокировали ген Rb1. Потеря Rb1 ингибировала образование комплекса Rb-E2F1-P/CAF, что приводило к снижению ТАр73 и каспазы 7; клетки приобретали радиорезистентность [73].
Известно также, что в некоторых случаях при облучении клеток р63/р73 связываются с мутантной формой р53 и не могут активировать проапопто-тические гены, вследствие чего клетки выживают. Для повышения активности р63/р73 используют ингибиторы мутантных форм р53, сверхэкспрессию р63/р73 или нарушение физического взаимодействия между белками семейства с помощью пепти-домиметиков или низкомолекулярных соединений (см. ниже) [74, 75].
ПУТИ ПРЕОДОЛЕНИЯ РАДИОРЕЗИСТЕНТНОСТИ ПРИ МОДУЛЯЦИИ БЕЛКОВ СЕМЕЙСТВА p53
Модуляция р53
Основные подходы к модуляции р53 для радиосенси-билизирующего эффекта включают (рис. 3):
1. Низкомолекулярные стабилизаторы р53 [76];
2. Модуляторы шаперонов/стабилизаторы дикого и мутантного р53 [77];
3. Регуляторы ЕЗ-убиквитинлигаз;
4. Модуляторы компонентов р53 сигнального пути (например, CDK, Bcl-2) [78].
Один из примеров низкомолекулярных стабилизаторов - стиктиновая кислота (stictic acid), которая восстанавливает функции р53, связываясь с мутант-ной формой [79]. Подобным действием обладают и соединения на основе карбазола. Так, PK083 связывается с мутантной формой р53^20С и восстанавливает его транскрипционную активность, приводя к апоп-тозу [36, 80, 81]. Аналоги хиназолина (2-стирил-4-аминохиназолин, CP-31398) [82-84] реактивируют р53. Алкилирующие агенты участвуют в восстановлении структуры белка р53, непосредственно связываясь и модифицируя мутантные формы [85]. В число таких р53-восстанавливающих агентов входят PRIMA-1 и его более эффективный аналог PRIMA-1Met (APR-246). В клетках эти соединения превращаются в активное соединение метиленхинуклидинон (MQ) - акцептор Михаэля, ковалентно связывающийся с остатками цистеина в ДНК-связывающем домене p53. Cys277 важен для MQ-опосредованной термостабилизации мутантов p53R273H, тогда как Cys124 необходим для APR-246-опосредованного функционального восстановления мутантного p53R175H в опухолевых клетках и нормализации активности белка дикого типа. Эти исследования особенно важны
для рационального дизайна молекул, действие которых направлено на p53 [86-88].
Активность р53 может регулироваться и опосредованно, через стабилизаторы нормальной или мутант-ных форм. Blanden и соавт. показали, что низкомолекулярное соединение ZMC1 (NSC319726) действует как металлошаперон и восстанавливает функции р53Н175И [89, 90]. В случае стабилизации мутантных проонкогенных форм p53 посредством Hsp90 для сенсибилизации клетки к химио- и радиотерапии необходимо подавить активность этого шаперона. С этой целью используют ингибиторы Hsp90 (Ganetespib и Geldanamycin), что позволяет подавлять пролиферацию опухолевых клеток с мутантным р53. AUY922 и другие «кандидаты» в лекарственные средства дестабилизируют мутантный белок путем подавления шаперона [91-94]. Один из представителей класса статинов - церивастатин - ин-гибирует мевалонатный путь. Это соединение через ингибирование HMG-CoA-редуктазы (фермент синтеза мевалоновой кислоты) уменьшает активность гистондеацетилазы HDAC6, что приводит к диссоциации комплекса Hsp90 с мутантным p53 [95]. Исходя из этого можно предположить, что дестабилизация мутантного р53 и восстановление функций р53 повысят чувствительность клеток к облучению.
Разрабатываются соединения, регулирующие взаимодействие ЕЗ-лигаз и р53. Среди многочисленных разобщителей взаимодействия Mdm2^53 обще-
А
Низкомолекулярные стабилизаторы
Прямая tp53
Шапероны TAp73 mutp53 TAp63
т т
Регуляция p53
Опосредованная
wtp53 MDM2
utp53 HSP90
ч
Chk 1 CDK1
Chk2 CDK2
J_
MDM2
Регуляторы активности p73
■Snail
siRNA-1 ITCH
Np73
L f \ Соединения на основе Pt i j j
Г f
Np63
TAp63
CDK2/4 CDK9
FBXW7 Низкомолекулярные стабилизаторы
MDM2
T
Рис. 3. Способы повышения чувствительности опухолевых клеток к ионизирующему излучению при модуляции белков семейства p53. A - модуляция p53 посредством низкомолекулярных стабилизирующих молекул и ша-перонов. Б - регуляция p73 при действии на белки семейства Snail и Е3-убиквитинлигазы (MDM2, ITCH). В - воздействие на изоформы p63 через Pt-содержащие соединения, низкомолекулярные стабилизаторы и активность убиквитинлигаз (MDM2, FBXW7). Объяснения в тексте
Б
В
признанным является семейство ^ис-имидазолинов (нутлинов). AMG-232 проходит клинические испытания [96]. Высокий терапевтический потенциал имеют и антрахиноны, активирующие р53 через подавление Mdm2 [97, 98]. Разнообразие ингибиторов Mdm2 велико и включает генистеины, куркумины, гинзенозиды, SP141 и двойные ингибиторы NFAT1-Mdm2. Так, куркумин - природное соединение с антиоксидантными свойствами - может стабилизировать р53 через формирование стабильного комплекса p53 с (NAD(P)H:хинон-оксидоредуктазой 1 [99], а генистеин способен усиливать гибель клеток через р53-зависимый апоптоз [100-102]. В качестве привлекательной мишени для терапии рассматривают USP14 - активатор сигналосомы COPS5, который усиливает активность ЕЗ-лигазы, и подбирают для нее ингибиторы, например IU1 и AP15 [103].
Модуляция р53 может происходить косвенно, посредством регуляции компонентов сигнального пути р53. Одной из многообещающих стратегий может стать воздействие на циклинзависимые киназы -регуляторы клеточного цикла и транскрипции [104]. При использовании росковитина - ингибитора CDK1 и CDK2 - удалось вызвать апоптоз клеток с мутант-ным р53 [105, 106]. Химические ингибиторы mTOR (mammalian target of rapamycin), циклинзависимых протеинкиназ CDK1, CDK7, CDK9 и поли(АDP-рибозо)полимеразы (PARP) также влияют на функции p53. Росковитин и флавопиридол увеличивают уровень p53 в клетках, снижая транскрипцию Mdm2, вероятно, за счет ингибирования CDK7 или CDK9 - компонентов общего транскрипционного аппарата [107]. Влияние ингибиторов CDK флавопиридо-ла, THZ1 или YKL-1-116, на транскрипцию Mdm2 и индукцию p53 исследовали с использованием репортера Mdm2:T2A-GFP и оценили его трансактивацию в клетках рака молочной железы (линия MCF-7). Флавопиридол и росковитин увеличивали трансактивацию p53 вследствие истощения Mdm2. Хотя в этих ситуациях p53, вероятно, неактивен (поскольку транскрипция в присутствии ингибитора транскрипционных протеинкиназ нарушена или отсутствует), при удалении ингибиторов CDK7 и CDK9 (THZ1 и YKL-1-116 соответственно) p53 активирует мишени DR5, Fas, p21 и усиливает противоопухолевый эффект облучения [108, 109].
Действие динациклиба (ингибитор CDK1, CDK2, CDK5, CDK9 и CDK12) также приводило к переключению на р53-зависимый апоптоз [110, 111]. Кроме того, AT7519 (ингибитор CDK1, CDK2, CDK4, CDK6 и CDK9) и SNS-032 (ингибитор CDK2, CDK7 и CDK9) повышают чувствительность к облучению через активацию р53 и подавление Chk1 [112]. Соединение YM155 влияет на регуляцию клеточного цикла че-
рез Chk1 с Chk2, стабилизируя р53 и р21 [113]. Тиазольное производное хинона R0-3306 - ингибитор CCNB1/Cdk1 - вызывает р53-опосредованный апоптоз клеток нейробластомы при интактном p53 [114]. Лютеолин, который приводит к деградации Mdm2, способен ингибировать циклин D1 и CDK2/4, тем самым повышая уровень р53 в клетке [115]. Таким образом, перспективна комбинация ингибиторов CDK с лучевой терапией. На рис. 4 представлены формулы перечисленных ингибиторов CDK.
Наряду с химиотерапевтическими препаратами в терапии опухолей используют также генно-тера-певтические средства и комплексное воздействие на клеточный метаболизм, что может восстанавливать или обходить нарушения функций мутантно-го р53 через регуляцию метаболизма опухолевых клеток. В клетках с неизмененным р53 АТР синтезируется путем окислительного фосфорилирова-ния. Потеря же нормальных функций р53 приводит к зависимости клетки от гликолиза; клетки получают возможность выживать в условиях гипоксии. Недавние результаты свидетельствуют о том, что с помощью ингибитора гликолиза можно повысить чувствительность опухоли к радиотерапии [116].
Изменение активности р73 и р63
Повысить чувствительность к химио- и радиотерапии можно посредством р53 и воздействием на другие белки семейства. Так, при некоторых режимах химиотерапии наблюдается увеличение экспрессии р73 [117]. Соединения на основе платины (цисплатин, оксалиплатин и др.) помогают преодолеть лекарственную устойчивость, повышая активность белка TAp73 и индуцируя апоптоз опухолевых клеток [118]. В дополнение к этому цисплатин подавляет проонко-генную форму ANp63a, что может приводить к подавлению роста опухоли [119, 120], и, предположительно, повышать ее радиочувствительность.
р53-подобные стратегии можно применить и к р73, и р63 (регулировать активность Е3-лигаз). Е3-лигаза ITCH негативно регулирует р73, ее нокаут с помощью сочетания наночастиц и siRNA повышал стабилизацию р73 в клетках, мутантных по р53 [121]. Соединения, которые регулируют непосредственно активность р53, могут оказаться эффективными в случае р63 и р73. Куркумин - стабилизатор р53 -активирует экспрессию р73 [99, 122].
Посредством активации АМР-активируемой про-теинкиназы AMPK метформин влияет на все три белка семейства р53: повышает количество р53 и р73, при этом снижает уровень проонкогенной формы р63 (ANp63a) [123, 124]. Продигиозин положительно влияет на экспрессию р53, активируя его репортер путем индукции р73 и снижения онкогенного ANp73, супрес-
Рис. 4.
сора гена p53 [125], а соединение NSC59984 приводит к дестабилизации мутантного р53 и его деградации, при этом вызывается р73-зависимый апоптоз [126].
Помимо регуляторов, действующих на все белки семейства, предложены агенты, селективные в отношении отдельных белков. Abrus agglutinin (AGG) - растительный лектин, ингибирующий трансляцию, - приводит к индукции р73 [127]. Индуцированный лектином p73 подавляет экспрессию Snail и ингибирует ЭМП в клетках плоскоклеточного рака гортани. Примечательно, что AGG способствует перемещению Snail из ядра в цитоплазму и запускает его деградацию посредством убиквитинирования. Таким образом, AGG стимулирует p73 и супрессирует EGF-индуцированный ЭМП и инвазивность, ингиби-руя путь ERK/Snail [128]. Протопорфирин IX (PpIX), метаболит аминолевулиновой кислоты, применяемый в фотодинамической терапии рака, стабилизирует TAp73 и активирует ТАр73-зависимый апоптоз в опухолевых клетках, лишенных p53. Активация TAp73 осуществляется через нарушение взаимодействий TAp73/MDM2, TAp73/MDMX и ингиби-рование деградации TAp73 с помощью убиквитин-лигазы ITCH [129]. Подобными свойствами обладает и 1-карбальдегид-3,4-диметоксиксантон, который стабилизирует TAp73, ингибируя его связывания с Mdm2 [130]. Диаллилдисульфид (DADS) увеличивает чувствительность к ионизирующему излучению, повышая уровень TAp73 и понижая уровень изоформы ANp73. Опосредованный DADS баланс TAp73/ANp73 связан с радиочувствительностью клеток рака шейки матки [131].
Опубликованы результаты использования ми-кроРНК для модуляции р63 [132]. miR-130b акти-
вирует противоопухолевую изоформу р63 (ТАр63), связываясь непосредственно с белком [133]. Важно уделить особое внимание изучению ответа р63 на облучение и приобретение р63-опосредованной радиорезистентности, а также подбору таргетных препаратов к соответствующему гену/белку для создания новых методов терапии, особенно для пациентов с кросс-резистентностью к химиопрепаратам.
Важной и малоизученной представляется проблема разработки способов таргетной доставки на основе липосом и наночастиц. Мезопористые наночастицы UCNPs(BTZ)@ mSiO2-H2A/p53, которые, помимо кДНК р53, содержат ингибитор протеасом борте-зомиб, повышали чувствительность клеток к этому препарату и вызывали более выраженный апоптоз в сравнении с контрольными клетками без наноча-стиц [134]. В клетки могут быть доставлены не только фрагменты генов, но и антагонисты Е3-лигаз р53 Mdm2 и MdmX в составе наночастиц золота [135]. Также низкомолекулярные соединения VIP116 и PM2, ингибирующие взаимодействия p53-Mdm2 и р53-Mdm4, доставленные в липодисках - на-норазмерных двухслойных структурах, стабилизированных в плоские круглые формы липидами, связанными с полиэтиленгликолем, значительно снижали жизнеспособность опухолевых клеток [136]. Подобный подход может быть применен для усиления гибели опухолевых клеток при ионизирующем излучении.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. НОВЫЕ ПОДХОДЫ К ИЗВЕСТНОЙ ПРОБЛЕМЕ
Несмотря на десятилетия исследований, значение р53 как молекулярной мишени и прогностического
маркера в лучевой терапии остается противоречивым. Ситуация осложняется вариабельностью р53-зависимых ответов при облучении разных опухолей, даже линий клеток одной тканевой принадлежности [137]. Тем не менее, р53 отмечен как информативный генетический маркер прогноза острой токсичности или ответа на лучевую терапию нативных опухолей [138]. С помощью анализа экспрессии р53 и ряда других генов удалось предсказать величину поглощенной дозы, при которой развивается тот ли иной ответ опухоли [139, 140]. Успехом применения терапии с воздействием на р53 может считаться гендицин (Ad-p53) - рекомбинантный аденовирус, сконструированный для экспрессии р53 дикого типа в опухоли, где этот белок мутирован. Ad-p53 применяется в клинике и хорошо сочетается с радиотерапией, особенно при раке молочной и поджелудочной желез, шейки матки и яичников [141].
Информация о применении р63 и р73 в радиоонкологии в настоящее время ограничена эксперимен-
тальными данными и гипотезами о практическом использовании [142]. Этот пробел необходимо восполнить, поскольку анализ семейства р53 в целом дает более детальную - и более сложную - картину регуляции ответа на облучение.
Остается нерешенной проблема р53-негативных опухолей. Одним из путей, позволяющих обойти не-функционирующие р53-зависимые механизмы, является использование наноструктурированных частиц серебра, способных вызвать митохондриальный стресс и апоптоз независимо от р53 [143]; предстоит установить, можно ли комбинировать такие материалы с облучением [144]. Наконец, обоснованными следует считать воздействия на р63 и р73, если их функции сохранены в р53-негативных опухолях [145].
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-34-90046.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Seidlitz A., Combs S.E., Debus J., Baumann M. // Oxford Textbook of Oncology. 2016. P. 173.
2. Snyder A.R., Morgan W.F. // Cancer Metastasis Rev. 2004. V. 23. № 3-4. P. 259-268.
3. Finnberg N., Wambi C., Ware J.H., Kennedy A.R. // Cancer Biol. Ther. 2008. V. 7. № 12. P. 2023-2033.
4. McIlwrath A.J., Vasey P.A., Ross G.M., Brown R. // Cancer Res. 1994. V. 54. № 14. P. 3718-3722.
5. Mallya S.M., Sikpi M.O. // Mutat. Res. 1999. V. 434. № 2. P. 119-132.
6. Moergel M., Abt E., Stockinger M., Kunkel M. // Oral Oncol. 2010. V. 46. № 9. P. 667-671.
7. Akervall J., Nandalur S., Zhang J., Qian C.N., Goldstein N., Gyllerup P., Resau J. // Eur. J. Cancer. 2014. V. 50. № 3. P. 570-581.
8. Dietz S., Rother K., Bamberger C., Schmale H., Mössner J., Engeland K. // FEBS Lett. 2002. V. 525. № 1-3. P. 93-99.
9. Lane D.P., Crawford L.V. // Nature. 1979. V. 278. № 5701. P. 261-263.
10. Linzer D.I., Levine A.J. // Cell. 1979. V. 17. № 1. P. 43-52.
11. Ryan K.M., Phillips A.C., Vousden K.H. // Curr. Opin. Cell Biol. 2001. V. 13. № 3. P. 332-337.
12. Joerger A.C., Fersht A.R. // CSH Perspect. Biol. 2010. V. 2. № 6. Р. a000919.
13. Sullivan K.D., Galbraith M.D., Andrysik Z., Espinosa J.M. // Cell Death Differ. 2018. V. 25. № 1. P. 133-143.
14. May P., May E. // Oncogene. 1999. V. 18. № 53. P. 7621-7636.
15. Tibbetts R.S., Brumbaugh K.M., Williams J.M., Sarkaria J.N., Cliby W.A., Shieh S.Y., Abraham R.T. // Genes Dev. 1999. V. 13. № 2. P. 152-157.
16. Harms K.L., Chen X. // Cell Death Differ. 2006. V. 13. № 6. P. 890-897.
17. Joerger A.C., Rajagopalan S., Natan E., Veprintsev D.B., Robinson C.V., Fersht A.R. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2009. V. 106. № 42. P. 17705-17710.
18. Yang A., McKeon F. // Nat. Rev. Mol. 2000. V. 1. № 3. P. 199-207.
19. Wang X., Zeng L., Wang J., Chau J.F.L., Lai K.P., Jia D., He L.
// Cell Death Differ. 2011. V. 18. № 1. P. 5-15.
20. Johnson J., Liu Y., Lawson S., Kulesz-Martin M. // Proc. Am. Assoc. Cancer Res. 2005. V. 46. P. 5691.
21. Thurfjell N., Coates P. J., Vojtesek B., Benham-Motlagh P., Eisold M., Nylander K. // Int. J. Mol. Med. 2005. V. 16. № 6. P. 1065-1070.
22. Dötsch V., Bernassola F., Coutandin D., Candi E., Melino G. // CSH Perspect. Biol. 2010. V. 2. № 9. a004887.
23. Harris C.C. // J. Natl. Cancer Inst. 1996. V. 88. № 20. P. 14421455.
24. Bourdon J.C. // Br. J. Cancer. 2007. V. 97. № 3. P. 277-282.
25. Allred D.C., Clark G.M., Elledge R., Fuqua S.A., Brown R.W., Chamness G.C., McGuire W.L. // J. Natl. Cancer Inst. 1993.
V. 85. № 3. P. 200-206.
26. Freed-Pastor W.A., Prives C. // Genes Dev. 2012. V. 26. № 12. P. 1268-1286.
27. Garcia C.A., Ahmadian A., Gharizadeh B., Lundeberg J., Ronaghi M., Nyrén P. // Gene. 2000. V. 253. № 2. P. 249-257.
28. Hartmann A., Blaszyk H., McGovern R.M., Schroeder J.J., Cunningham J., De Vries E.M., Sommer S.S. // Oncogene. 1995. V. 10. № 4. P. 681-688.
29. Quinlan D.C., Davidson A.G., Summers C.L., Warden H.E., Doshi H.M. // Cancer Res. 1992. V. 52. № 17. P. 4828-4831.
30. Yue X., Zhao Y., Xu Y., Zheng M., Feng Z., Hu W. // J. Mol. Biol. 2017. V. 429. № 11. P. 1595-1606.
31. Davidoff A.M., Humphrey P.A., Iglehart J.D., Marks J.R. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1991. V. 88. № 11. P. 5006-5010.
32. Inoue K., Fry E.A. Mutant p53 and MDM2 in Cancer. Dordrecht, Heidelberg, New York, London: Springer, 2014. P. 17-40.
33. Bénard J., Douc-Rasy S., Ahomadegbe J.C. // Hum. Mutat. 2003. V. 21. № 3. P. 182-191.
34. Maréchal A., Zou L. // CSH Perspect. Biol. 2013. V. 5. № 9. P. 012716.
35. Gajjar M., Candeias M.M., Malbert-Colas L., Mazars A., Fujita J., Olivares-Illana V., Fahraeus R. // Cancer Cell. 2012. V. 21. № 1. P. 25-35.
36. Joerger A.C., Fersht A.R. // Annu. Rev. Biochem. 2016. V. 85. P. 375-404.
37. Saito S.I., Goodarzi A.A., Higashimoto Y., Noda Y., Lees-Miller S.P., Appella E., Anderson C.W. // J. Biol. Chem. 2002. V. 277. № 15. P. 12491-12494.
38. Cmielova J., Rezacova M. // J. Cell. Biochem. 2011. V. 112. № 12. P. 3502.
39. Kreis N.N., Sanhaji M., Rieger M.A., Louwen F., Yuan J. // Oncogene. 2014. V. 33. № 50. P. 5716-5728.
40. Jinno S., Suto K., Nagata A., Igarashi M., Kanaoka Y., Nojima H., Okayama H. // EMBO J. 1994. V. 13. № 7. P. 1549-1556.
41. Fei P., El-Deiry W.S. // Oncogene. 2003. V. 22. № 37. P. 57745783.
42. Latonen L., Yoichi T., Marikki L. // Oncogene. 2001. V. 20. № 46. P. 6784-6793.
43. Palazzo J.P., Kafka N.J., Grasso L., Chakrani F., Hanau C., Cuesta K.H., Mercer W.E. // Hum. Pathol. 1997. V. 28. № 10. P. 1189-1195.
44. Gudkov A.V., Komarova E.A. // Nat. Rev. Cancer. 2003. V. 3. № 2. P. 117-129.
45. Muller P.A., Vousden K.H., Norman J.C. // J. Cell. Biol. 2011. V. 192. № 2. P. 209-218.
46. Lim S.O., Kim H., Jung G. // FEBS Lett. 2010. V. 584. № 11. P. 2231-2236.
47. Kurrey N.K., Jalgaonkar S.P., Joglekar A.V., Ghanate A.D., Chaskar P.D., Doiphode R.Y., Bapat S.A. // Stem Cells. 2009. V. 27. № 9. P. 2059-2068.
48. Jen K.Y., Cheung V.G. // Cancer Res. 2005. V. 65. № 17. P. 7666-7673.
49. Budanov A.V. Mutant p53 and MDM2 in Cancer. Dordrecht, Heidelberg, New York, London: Springer, 2014. P. 337-358.
50. Halacli S.O., Canpinar H., Cimen E., Sunguroglu A. // Oncol. Lett. 2013. V. 6. № 3. P. 807-810.
51. Pohl F., Grosse J., Grimm D., Brockhoff G., Westphal K., Moosbauer J., Schoenberger J. // Thyroid. 2010. V. 20. № 2. P. 159-166.
52. Attardi L.D. // Mutat. Res. 2005. V. 569. № 1-2. P. 145-157.
53. Liu S.S., Leung R.C.Y., Chan K.Y.K., Chiu P.M., Cheung A.N.Y., Tam K.F., Ngan H.Y.S. // Clin. Cancer Res. 2004. V. 10. № 10. P. 3309-3316.
54. Wakatsuki M., Ohno T., Iwakawa M., Ishikawa H., Noda S., Ohta T., Nakano T. // Int. J. Radiat. Oncol. Biol. Phys. 2008. V. 70. № 4. P. 1189-1194.
55. Lin K.W., Nam S.Y., Toh W.H., Dulloo I., Sabapathy K. // Neoplasia. 2004. V. 6. № 5. P. 546-557.
56. Ramadan S., Terrinoni A., Catani M.V., Sayan A.E., Knight R.A., Mueller M., Candi E. // Biochem. Biophys. Res. Commun. 2005. V. 331. № 3. P. 713-717.
57. Impicciatore G., Sancilio S., Miscia S., Di Pietro R. // Curr. Pharm. Des. 2010. V. 16. № 12. P. 1427-1442.
58. Adamovich Y., Adler J., Meltser V., Reuven N., Shaul Y. // Cell Death Differ. 2014. V. 21. № 9. P. 1451-1459.
59. Lin Y.L., Sengupta S., Gurdziel K., Bell G.W., Jacks T., Flores E.R. // PLoS Genet. 2009. V. 5. № 10. e1000680.
60. Lee J.M., Bernstein A. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1993. V. 90. № 12. P. 5742-5746.
61. Bristow R.G., Jang A., Peacock J., Chung S., Benchimol S., Hill R.P. // Oncogene. 1994. V. 9. № 6. P. 1527-1536.
62. Concin N., Zeillinger C., Stimpfel M., Schiebel I., Tong D., Wolff U., Zeillinger R. // Cancer Lett. 2000. V. 150. № 2. P. 191-199.
63. Couture C., Raybaud-Diogène H., Têtu B., Bairati I., Murry D., Allard J., Fortin A. // Cancer. 2002. V. 94. № 3. P. 713-722.
64. Perri F., Pacelli R., Della Vittoria Scarpati G., Cella L., Gi-uliano M., Caponigro F., Pepe S. // Head. Neck. 2015. V. 37. № 5. P. 763-770.
65. Graham K., Moran-Jones K., Sansom O.J., Brunton V.G.,
Frame M.C. // PLoS One. 2011. V. 6. № 12. e27806
66. Dragoj M., Bankovic J., Sereti E., Stojanov S.J., Dimas K., Pesic M., Stankovic T. // Invest. New Drugs. 2017. V. 35. № 6. P. 718-732.
67. Akiyama A., Minaguchi T., Fujieda K., Hosokawa Y., Nishida K., Shikama A., Satoh T. // Oncol. Lett. 2019. V. 18. № 6.
P. 5952-5958.
68. Yoshida T., Goto S., Kawakatsu M., Urata Y., Li T.S. // Free Radic. Res. 2012. V. 46. № 2. P. 147-153.
69. Chang H.W., Kim M.R., Lee H.J., Lee H.M., Kim G.C., Lee Y.S., Lee J.C. // Oncogene. 2019. V. 38. № 19. P. 3729-3742.
70. Somerville T.D., Xu Y., Miyabayashi K., Tiriac H., Cleary C.R., Maia-Silva D., Vakoc C.R. // Cell Rep. 2018. V. 25. № 7. P. 1741-1755.
71. Ding R., Cai X., Xu F., Wang H., Zhang B. // Die Pharmazie. 2017. V. 72. № 7. P. 414-418.
72. Moergel M., Goldschmitt J., Stockinger M., Kunkel M. // Clin. Oral Investig. 2014. V. 18. № 4. P. 1259-1268.
73. Ma W., Yu J., Qi X., Liang L., Zhang Y., Ding Y., Ding Y. // Oncotarget. 2015. V. 6. № 18. P. 15984.
74. Li Y., Prives C. // Oncogene. 2007. V. 26. № 15. P. 2220-2225.
75. Johnson J.L., Lagowski J.P., Sundberg A., Lawson S., Liu Y., Kulesz-Martin M. // Proc. Amer. Assoc. Cancer Res. 2006. V. 47. P. 5183.
76. Doveston R.G., Kuusk A., Andrei S.A., Leysen S., Cao Q., Castaldi M.P., Ottmann C. // FEBS Lett. 2017. V. 591. № 16. P. 2449-2457.
77. Li C., Xiao Z.X. // BioMed Res. Int. 2014. V. 14. P. 1-9.
78. Chen B., Wen P., Hu G., Gao Y., Qi X., Zhu K., Zhao G. // Front. Cell Dev. Biol. 2020. V. 8. P. 408.
79. Wassman C.D., Baronio R., Demir Ö., Wallentine B.D., Chen C.K., Hall L.V., Chamberlin A.R. // Nat. Commun. 2013. V. 4. № 1. P. 1-9.
80. Bauer M.R., Krämer A., Settanni G., Jones R.N., Ni X., Khan T.R., Joerger A.C. // ACS Chem. Biol. 2020. V. 15. № 3. P. 657-668.
81. Synnott N.C., O'Connell D., Crown J., Duffy M.J. // Breast Cancer Res. Treat. 2020. V. 179. № 1. P. 47-56.
82. Wang H., Liao P., Zeng S.X., Lu H. // Cancer Biol. Ther. 2020. V. 21. № 3. P. 269-277.
83. Liu L., Yu Z.Y., Yu T.T., Cui S.H., Yang L., Chang H., Ren C.C. // J. Cell. Physiol. 2020. V. 235. № 11. P. 8768-8778.
84. Wei X.W., Yuan J.M., Huang W.Y., Chen N.Y., Li X.J., Pan C.X., Su G.F. // Eur. J. Med. Chem. 2020. V. 186. P. 111851.
85. Loh S.N. // Biomolecules. 2020. V. 10. № 2. P. 303.
86. Zhang Q., Bykov V.J., Wiman K.G., Zawacka-Pankau J. // Cell Death Dis. 2018. V. 9. № 5. P. 1-12.
87. Duffy M.J., Synnott N.C., McGowan P.M., Crown J., O'Connor D., Gallagher W.M. // Cancer Treat. Rev. 2014. V. 40. № 10. P. 1153-1160.
88. Ramraj S.K., Elayapillai S.P., Pelikan R.C., Zhao Y.D., Isin-gizwe Z.R., Kennedy A.L., Benbrook D.M. // Int. J. Cancer. 2020. V. 147. № 4. P. 1086-1097.
89. Blanden A.R., Yu X., Wolfe A.J., Gilleran J.A., Augeri D.J., O'Dell R.S., Carpizo D.R. // Mol. Pharmacol. 2015. V. 87. № 5. P. 825-831.
90. Garufi A., D'Orazi V., Crispini A., D'Orazi G. // Int. J. Oncol. 2015. V. 47. № 4. P. 1241-1248.
91. Li D., Yallowitz A., Ozog L., Marchenko N. // Cell Death Dis. 2014. V. 5. № 4. P. e1194-e1194.
92. Alexandrova E.M., Yallowitz A.R., Li D., Xu S., Schulz R., Proia D.A., Moll U.M. // Nature. 2015. V. 523. № 7560. P. 352-356.
93. McLaughlin M., Barker H.E., Khan A.A., Pedersen M., Dillon M., Mansfield D.C., Nutting C.M. // BMC Cancer. 2017. V. 17.
№ 1. P. 86.
94. Mantovani F., Collavin L., Del Sal G. // Cell Death Differ. 2019. V. 26. № 2. P. 199-212.
95. Ingallina E., Sorrentino G., Bertolio R., Lisek K., Zannini A., Azzolin L., Rosato A. // Nat. Cell Biol. 2018. V. 20. № 1. P. 28-35.
96. Gluck W.L., Gounder M.M., Frank R., Eskens F., Blay J.Y., Cassier P.A., Siegel D. // Invest. New Drugs. 2020. V. 38. № 3. P. 831-843.
97. Anifowose A., Yuan Z., Yang X., Pan Z., Zheng Y., Zhang Z., Wang B. // Bioorganic Med. Chem. Lett. 2020. V. 30. № 2. P. 126786.
98. Anifowose A., Agbowuro A.A., Tripathi R., Lu W., Tan C., Yang X., Wang B. // Med. Chem. Res. 2020. V. 29. P. 1199-1210.
99. Patino-Morales C.C., Soto-Reyes E., Arechaga-Ocampo E., Ortiz-Sanchez E., Antonio-Vejar V., Pedraza-Chaverri J., Garcla-Carranca A. // Redox Biol. 2020. V. 28. P. 101320.
100. Morris S.M., Chen J.J., Domon O.E., McGarrity L.J., Bishop M.E., Manjanatha M.G., Casciano D.A. // Mutation Res./Fund. Mol. Mech. Mutagenesis. 1998. V. 405. № 1. P. 41-56.
101. Wang W., Zafar A., Rajaei M., Zhang R. // Cells. 2020. V. 9. № 5. P. 1176.
102. Rasafar N., Barzegar A., Aghdam E.M. // Life Sci. 2020. V. 245. P. 117358.
103. Ma Y.S., Wang X.F., Zhang Y.J., Luo P., Long H.D., Li L., Chang Z.Y. // Mol. Ther. Oncolytics. 2020. V. 16. P. 147-157.
104. Lee B., Sandhu S., McArthur G. // Curr. Opin. Oncol. 2015. V. 27. № 2. P. 141-150.
105. Jabbour-Leung N.A., Chen X., Bui T., Jiang Y., Yang D., Vijayaraghavan S., Keyomarsi K. // Mol. Cancer Ther. 2016. V. 15. № 4. P. 593-607.
106. Gary C., Hajek M., Biktasova A., Bellinger G., Yarbrough W.G., Issaeva N. // Oncotarget. 2016. V. 7. № 25. P. 38598.
107. Stewart-Ornstein J., Lahav G. // Sci. Signal. 2017. V. 10. № 476. P. 1-10.
108. Bagashev A., Fan S., Mukerjee R., Paolo Claudio P., Chab-rashvili T., Leng R.P., Sawaya B.E. // Cell Cycle. 2013. V. 12. № 10. P. 1569-1577.
109. Kalan S., Amat R., Schachter M.M., Kwiatkowski N., Abraham B.J., Liang Y., Gray N.S. // Cell Rep. 2017. V. 21. № 2. P. 467-481.
110. Mita M.M., Mita A.C., Moseley J.L., Poon J., Small K.A., Jou Y.M., Sankhala K.K. // Br. J. Cancer. 2017. V. 117. № 9. P. 1258-1268.
111. Desai B.M., Villanueva J., Nguyen T.T.K., Lioni M., Xiao M., Kong J., Smalley K.S. // PLoS One. 2013. V. 8. № 3. P. e59588.
112. Kang M., Kim W., Jo H.R., Shin Y.J., Kim M.H., Jeong J.H. // Int. J. Oncol. 2018. V. 53. № 2. P. 703-712.
113. Sim M.Y., Go M.L., Yuen J.S.P. // Life Sci. 2018. V. 203. P. 282-290.
114. Schwermer M., Lee S., Köster J., van Maerken T., Stephan H., Eggert A., Schramm A. // Oncotarget. 2015. V. 6. № 17.
P. 15425.
115. Ambasta R.K., Gupta R., Kumar D., Bhattacharya S., Sarkar A., Kumar P. // Brief. Funct. Genom. 2019. V. 18. № 4. P. 230-239.
116. Wilkie M.D., Anaam E.A., Lau A.S., Rubbi C.P., Jones T.M., Boyd M.T., Vlatkovic N. // Cancer Lett. 2020. V. 478. P. 107-121.
117. Naseer F., Saleem M. // Oncol. Rev. 2019. V. 13(2). № 421. P. 83-87.
118. Tonino S.H., Mulkens C.E., van Laar J., Derks I.A., Suo G., Croon-de Boer F., Kater A.P. // Leuk. Lymphoma. 2015. V. 56. № 8. P. 2439-2447.
119. Fomenkov A., Zangen R., Huang Y.P., Osada M., Guo Z., Fomenkov T., Ratovitski E.A. // Cell Cycle. 2004. V. 3. № 10.
P. 1285-1295.
120. Deyoung M.P., Ellisen L.W. // Oncogene. 2017. V. 26. № 36. P. 5169-5183.
121. Meng J., Tagalakis A.D., Hart S.L. // Sci. Rep. 2020. V. 10. № 1. P. 1-12.
122. Huang L., Li A., Liao G., Yang F., Yang J., Chen X., Jiang X. // Oncol. Lett. 2020. V. 14. № 1. P. 1080-1088.
123. Yudhani R.D., Astuti I., Mustofa M., Indarto D., Muthmai-nah M. // APJCP. 2019. V. 20. № 6. P. 1667.
124. Yi Y., Zhang W., Yi J., Xiao Z.X. // J. Cancer. 2019. V. 10. № 11. P. 2434.
125. Prabhu V.V., Hong B., Allen J.E., Zhang S., Lulla A.R., Dicker D.T., El-Deiry W.S. // Cancer Res. 2016. V. 76. № 7. P. 1989-1999.
126. Zhang S., Zhou L., Hong B., van den Heuvel A.P.J., Prabhu V.V., Warfel N.A., El-Deiry W.S. // Cancer Res. 2015. V. 75.
№ 18. P. 3842-3852.
127. Sinha N., Panda P.K., Naik P.P., Das D.N., Mukhopadhyay S., Maiti T.K., Sethi G. // Mol. Carcinog. 2017. V. 56. № 11.
P. 2400-2413.
128. Sinha N., Meher B.R., Naik P.P., Panda P.K., Mukhapad-hyay S., Maiti T.K., Bhutia S.K. // Phytomedicine. 2019. V. 55. P. 179-190.
129. Sznarkowska A., Kostecka A., Kawiak A., Acedo P., Lion M., Inga A., Zawacka-Pankau J. // Cell Div. 2018. V. 13. № 1. P. 1-12.
130. Gomes S., Raimundo L., Soares J., Loureiro J.B., Leao M., Ramos H., Chlapek P. // Cancer Lett. 2019. V. 446. P. 90-102.
131. Di C., Sun C., Li H., Si J., Zhang H., Han L., Gan L. // Cell Cycle. 2015. V. 14. № 23. P. 3725-3733.
132. Novelli F., Lena A.M., Panatta E., Nasser W., Shalom-Feuer-stein R., Candi E., Melino G. // Cell Death Dis. 2016. V. 7. № 5. P. e2227.
133. Gunaratne P.H., Pan Y., Rao A.K., Lin C., Hernandez-Herrera A., Liang K., Kim S.S. // Cancer. 2019. V. 125. № 14.
P. 2409-2422.
134. Rong J., Li P., Ge Y., Chen H., Wu J., Zhang R., Zhang Y. // Colloids Surf. B. 2020. V. 186. P. 110674.
135. He W., Yan J., Li Y., Yan S., Wang S., Hou P., Lu W. // J. Control. Release. 2020. V. 325. P. 293-303.
136. Lundsten S., Hernández V.A., Gedda L., Sarén T., Brown C J., Lane D.P., Nestor M. // Nanomaterials. 2020. V. 10. № 4. P. 783.
137. Viktorsson K., De Petris L., Lewensohn R. // Biochem. Bio-phys. Res. Commun. 2005. V. 331. № 3. P. 868-880.
138. Mayer C., Popanda O., Greve B., Fritz E., Illig T., Eckardt-Schupp F., Schmezer P. // Cancer Lett. 2011. V. 302. № 1.
P. 20-28.
139. Paul S., Barker C.A., Turner H.C., McLane A., Wolden S.L., Amundson S.A. // Radiat. Res. 2011. V. 175. № 3. P. 257-265.
140. Akiyoshi T., Kobunai T., Watanabe T. // Surg. Today. 2011. V. 42. № 8. P. 713-719.
141. Zhang W.W., Li L., Li D., Liu J., Li X., Li W., Hu A. // Hum. Gene Ther. 2018. V. 29. № 2. P. 160-179.
142. Orth M., Lauber K., Niyazi M., Friedl A.A., Li M., Maihöfer C., Belka C. // Radiat. Environ. Biophys. 2014. V. 53. № 1.
P. 1-29.
143. Kovács D., Igaz N., Keskeny C., Bélteky P., Tóth T., Gáspár R., Kiricsi M. // Sci. Rep. 2016. V. 6. P. 27902.
144. Swanner J., Mims J., Carroll D.L., Akman S.A., Furdui C.M., Torti S.V., Singh R.N. // Int. J. Nanomedicine. 2016. V. 10. P. 3937.
145. Merkel O., Taylor N., Prutsch N., Staber P.B., Moriggl R., Turner S.D., Kenner L. // Mutat. Res. Rev. Mutat. Res. 2017. V. 773. P. 1-13.
