CC BY
0УДК 94(47)
DOI: 10.24412/2070-9773-2024-2-80-89
Дата поступления (Submitted) 12.01.2024
Дата принятия к печати (Accepted) 29.01.2024
Бекизация политической системы Дагестана: история и современность (Часть 1: история)
Во всяком случаи лучше знать куда плывешь, чем предаваться течению воды с закрытыми глазами
Р. Фадеев
АЛЕКСАНДР ВЛАДИМИРОВИЧ БАКАНОВ
историк, независимый исследователь 367030, Россия, Махачкала e-mail: mr.bakanov85@mail.ru
Аннотация: На момент начала процесса интеграции в общероссийское пространство Дагестан имел устойчивые и весьма оригинальные формы общественно-политической организации, которые формировались не одно столетие. К XIX в. территориально-административная мозаика этого региона собиралась 10 феодальными владениями, где власть их правителей была ограниченна народной волей и 60 вольными обществами, имевшими республиканское устройство. Подавляющее большинство народонаселения Дагестана оставалось лично свободным, а число зависимых являлось крайне незначительным. Однако, как это выявило исследование, в период первой половины XIX столетия в общественно-политическом укладе региона произошли существенные изменения. В те годы российская администрация целенаправленно усиливала власть дагестанских владетелей и их ближайших родственников - беков над подвластным им населением. При этом обозначим то, что в конечном счете это действие властей детерминировало в Дагестане целый ряд деструкций.
Ключевые слова: Дагестан, Российская империя, Кавказ, система управления, государственные образования, интеграция, изменения
Bekization of the political system of Dagestan: history and
modernity (Part 1: history)
ALEXANDER V. BAKANOV
Historian independent researcher 367030, Russia, Makhachkala, e-mail: mr.bakanov85@mail.ru
Abstract. At the time of the beginning of the process of integration into the all-Russian space, Dagestan had stable and very original forms of socio-political organization that had been formed for more than one century. By the 19th century, the territorial and administrative mosaic of this region consisted of 10 feudal estates, where the power of their rulers was limited by the will of the people and 60 free societies that had a republican structure. The overwhelming majority of the population of Dagestan remained personally free, and the number of dependents was extremely small. However, as the study revealed, during the first half of the 19th century, significant changes occurred in the socio-political structure of this region. During this period of time, the Russian administration purposefully strengthened the power of the Dagestan rulers and their closest relatives - the beks - over the population subject to them. At the same time, let us indicate that, ultimately, this action of the authorities determined a whole series of destructions in Dagestan.
Keywords: Dagestan, Russian Empire, Caucasus, management system, state formations, integration, changes
К концу XVIII в. Дагестан имел весьма четкую территориально-административную и общественно-политическую организацию, которую определяло множество устоев. Следует отметить, что на том отрезке времени в регионе было 10 феодальных владений и порядка 60-ти союзов вольных обществ [1]. «До конца XVII и начала XVIII столетий (а в некоторых
районах и позднее) во всех образовавшихся в Дагестане владениях» феодального уклада «народ упорно удерживал за собой право избрания достойнейшего из числа всех наличных членов владетельного рода, и само собой разумеется, что при таких условиях предел власти» абсолютно всех владетельных особ данного периметра в их природных владениях «был очень ограни-
чен» [2, с. 102]. На данном отрезке времени и в самом конце XVIII в. дагестанские владетели практически не могли вмешиваться во внутренний уклад, тех джамаатов - обществ, из которых складывались и формировались их природные владения [3-8]. Сохраняя свое внутреннее самоуправление и судопроизводство, где, заметим, в первом случае оно осуществлялось выборными старшинами, а во втором выборными судьями, эти величины признавали власть того или иного владельца лишь только как блюстителя верховного порядка [2-8]. Во всем же прочем они тогда, как правило, функционировали автономно.
Продолжая говорить о ракурсах внутреннего устройства дагестанских феодальных владений в конце XVIII в. отметим, что в них исторически отсутствовало крепостное право. Подавляющая часть населения этих владений была представлена лично свободными и равными между собой по политическим правам узденями, а процент зависимых сословий был минимален [2, с. 91-108; 3; 8]. Следует отметить, что к числу последних в Дагестане относились райяты и ча-гары, а также находившиеся в бесправном положении рабы [2, с. 91-108]. Как и уздени Дагестана, райяты и чагары оставались лично свободными, но они были обязаны отбывать феодалу те или иные натуральные или же денежные повинности. Как правило повинности были необременительны, и определялись адатами того владения, в котором располагались сельские общины данных групп. Заметим, что периодически определенные натуральные или же денежные обязанности по отношению владетеля имели и уздени. Среди последних в Дагестане «существовало впрочем, несколько переходных ступеней и если напр., узденские общества горного Кайтага (владение уцмия Кайтагского) или горной Табасара-ни, входившей в состав владения майсума», да как собственно и всех других государственных образований феодального уклада данного периметра сумели «отстоять себя от обложения разными обязательными повинностями и сохранить, свой суд и самоуправление, то, наряду с ними уздени некоторых частей шамхальства Тарковского, ханства Казикумухского и других владений в северном и среднем Дагестане, несли <...> в пользу привилегированных классов повинности, хотя и отличавшиеся существенно по объему от тех, которыми были обложены райяты» [2, с. 96] и чагары. При этом нужно констатировать, что повинности носили «не земельный, а публично-правовой характер» [9, л. 61]. Добавим, что «исключительно административный, а не земельный характер», в пределах дагестанских рубежей носили и повинности всех остальных зависимых сословий [2, с. 112].
Тогда, когда абсолютно все дагестанские феодальные владения на момент окончания XVIII в. не знали института крепостничества, то, скажем, это подтверждает то, что за исключением
рабов их жители владели землями без всякого на то ограничения. «Глубокие горные ущелья и котловины, в которых по преимуществу гнездится население Дагестана, обуславливая более или менее замкнутое, изолированное, положение каждой общины, заключают в себе обыкновенно весьма мало земель, способных к обработке и то, по большей части, способных только при чрезвычайных усилиях населения и при обильном искусственном удобрении». В связи с этим «весьма естественно, что при таких условиях» в регионе «должно было неизбежно образоваться право частной собственности на все такие обрабатываемые земли и что в порядке пользования этими землями и границах их должна была само собою образоваться строгая определенность. Равным образом, и в границах необработанных пространств, по преимуществу служащих пастбищами и составляющих обыкновенно общественное достояние целых селений, не может быть и не бывает частных недоразумений - благодаря характеру местности, при котором владение общин почти всегда стоит в зависимости от топографических условий данного района. Таким образом, в большей части Дагестана поземельное право резко и ясно обозначено [10, л. 1], а «местное обычное право не дает ни каких указаний на то, чтобы земельные права сельских земельных обществ или отдельных земельных владельцев» в данном регионе «носили производный характер владений на чужое имя и исходили бы от стоящего над ними высшего вотчинника». Наоборот, «все местные жители, как отдельные лица, так и сельские общества» имели и «имеют на занятые ими земли ничем не ограниченные права владения, пользования и распоряжения.». Личные наделы -«мюльки всюду образовались путем обращения никому не принадлежащих или общественных неудобных земель в плодородные расчисткой их из под леса, камня, болота и камыша», где для «увеличения площади удобных земель» дагестанским этносам исторически «приходилось прилагать упорный труд, нередко доставляя на малейшие каменистые выступы плодородную землю и удобрение на вьюках и на собственных плечах. Такие же полные права, как и частным владельцам всех разрядов» - в Дагестане - принадлежали и «сельским обществам» на их общественные земли [9, л. 60].
Следует отметить, что такая обстановка складывалась и в феодальных государственных образованиях масштабов Страны гор и в вольных обществах все этого же региона. «Упомянутые союзы вольных обществ, не признававших фактически над собой никакой единодержавной власти, группировались преимущественно в наиболее трудно доступных западной и средней», а от части и южной «частях нагорного Дагестана» [2, с. 94], и на момент окончания XVIII столетия занимали половину территорий данного
пространства [1; 3; 11-13]. По замечанию М.-С.К. Умаханова и ряда других историков, на том отрезке времени в масштабах Страны гор «союзы сельских обществ» в плане своего внутреннего развития «мало чем уступали» образованиям феодального уклада [6, с. 11; 3; 5; 7; 13; 14; 15]. По мнению все того же автора, они «имели все атрибуты власти, свойственные государствам демократического или гражданского» разряда [6, с. 11]. Численный состав населения за исключением незначительного количества рабов, как и в дагестанских феодальных владениях, был представлен лично свободными и не несущими никаких повинностей узденями [3; 5-7; 13; 14; 15]. Имея конфедеративное или же федеративное устройство [7; 13] и как на то прямо указывают источники весьма отлаженное самоуправление [16, л. 35; 17], эти политические образования проводили полностью независимую внутреннюю политику [17, л. 401; 18; 19]. Как правило, и внешняя политика последних тождественно являлась суверенной.
Тогда, когда абсолютно все вольные общества Дагестана на момент окончания XVIII в. выступали независимыми государственными образованиями, то феодальные владения масштабов Страны гор тождественно имели суверенный статус [17, л. 401; 11, с. 320; 18; 19; 20, с. 3]. Как и союзы вольных обществ, эти последние были сформированы из разноименных джамаа-тов, имевших отлаженное самоуправление [3-8; 11; 12]. Следует заметить, что ни один из дагестанских феодальных владетелей не имел права вмешиваться во внутренний уклад и распорядок подвластных ему узденских обществ, а все те повинности и обязанности, которые их жители имели по отношению того или иного феодала, были обусловлены его верховным арбитражем [2, с. 91-108; 3; 8]. Имея внутренние и внешние тяжбы и противоречия, эти общества прибегали к посредничеству владетельных особ в их урегулировании и за то обязывались производить определенные работы или же выплаты в их пользу. Периодически для разрешения споров они просили того или иного правителя или же сам правитель в целях разрешения спорных ситуаций и конфликтов мог отправить к ним на время одного из своих сородичей - беков. В таких случаях «беки пользовались той или другой степенью административной власти, но во внутреннее управление сельских обществ не вмешивались. Не имели они и права суда, который отправлялся выборными судьями, и беки, по желанию сторон, выступали лишь в роли посредников, но их приговоры не имели обязательного значения» [2, с. 100]. За свои услуги они, как и владетели получали строго определенные выплаты, где последние «не могли изменяться произвольно и во всяком случае не могли быть больше тех, какие отбывались жителями других селений данного владения, находившихся в непосредственном
управлении владетеля» [2, с. 100]. Отметим, что защита от внешней экспансии, так же служила одной из причин возникновения обязанностей и повинностей узденей Дагестана.
Говоря же о райятах и чагарах Дагестана, скажем, что в отличие от узденей, представители этих социальных групп, к концу XVIII в. были обязаны отбывать повинности в пользу того или иного условного дагестанского владетеля не на временной, а на постоянной и обязательной основе и не только по праву арбитража, но и по праву управления [2, с. 91-108; 11; 12]. Хотя сельские общества и первых, и последних в тот отрезок времени и имели свое собственное внутреннее, и основанное на демократических началах самоуправление, но, однако, периодически, а в некоторых случаях и на постоянной основе управление их общинами осуществляли беки [2, с. 91-108]. Это могло произойти в том случае, когда доходы с райятских и чагарских селений в виде своеобразного кормления жаловались правителем того или иного дагестанского владения одному из своих ближайших родственников. Заметим, что при таком раскладе дел административные и судебные решения беков приобретали не рекомендательный, а обязательный характер. Тем не менее, эти решения не могли быть произвольны, и даже более того все они должны были быть согласованны с народонаселением управляемого общества. Заметим, что периодически кормления жаловались и без права управления. И тут же констатируем то, что в северном Дагестане и, в частности, «в шам-хальстве Тарковском, и в ханствах - Казикумух-ском, Мехтулинском и Аварском обязательные отношения далеко не получили такого развития как на юге» региона [2, с. 96].
Если в конце XVIII столетия, да как собственно и многим ранее, политические права дагестанских владетельных особ в их природных владениях были ограниченны, то с наступлением XIX в. ситуация изменилась. Как на то указывает В. Линдер, «по отзыву одного из начальствовавших в Дагестане в сороковых годах лиц, до русского владычества», к примеру, власть шамхала Тарковского над его «подвластными была очень ограничена». Хотя данный правитель и «имел право на жизнь и смерть, но обычай и вольности жителей делали шамхала умеренным. С прибытием же в Дагестан русских, права шамхала значительно увеличились.» Тоже самое «можно сказать и о других владетелях Дагестана, а также и о беках» [2, с. 107]. «Влияние форм русской жизни создали среди беков» и владетельных особ «взгляды на земли»» зависимых от них поселян «как на собственные, а подати и повинности», получаемые с них «стали пониматься в смысле платы не за управление, а за пользование бекской» и владельческой «землей» [21, с. 40]. В первой половине XIX в. в Дагестане «сложился целый ряд повинностей, которые, по ада-
там, должны уплачиваться раятами» и чагарами «беку, в виде, напр., отбывания во время жатвы, молотьбы, сенокоса определенного числа дней в бекских имениях, рытья и очистки в них канав, исполнения отдельных работ по возведению бекских хозяйственных построек, поставки лошадей и арб для домашних надобностей беков, несения нукерских обязанностей, уделения в пользу бека части скота, ульев, соломы, сена и прочих продуктов хозяйства, дохода от торговли, уступки беку вымороченных имуществ и т.п.» [21, с. 40], где многих из них просто не существовало прежде. Если же некоторые из них и существовали прежде, то в представленный отрезок времени они были непомерно увеличены. Заметим, что увеличением и введением новых повинностей в представленный отрезок времени занимались не только беки, но и владетели масштабов Дагестана.
Подтверждая только что представленные явления, отметим, что на всем протяжении первой, а в особенности второй половины XIX и в самом начале XX столетия имперская администрация имела пред собою целый ворох жалоб от райят-ских и чагарских обществ, где все они подчеркивали эти факты. Так, сообщая военному губернатору Дагестанской области о не выполнении бекских повинностей райятами Кайтаго-Табаса-ранского округа, начальник этого структурного подразделения замечал: «неоднократно допрашиваемые мной в подобных случаях поверенные представители раятских сельских обществ о причине неисполнения бекских повинностей, изыскивая способ оправдания, давали и поныне дают такие объяснения: одни что повинности, значащиеся в инструкции вымышленные таких обременительных повинностей, они никогда не отбывали, а потому и не считают себя обязанными их отбывать, другие - что земли, на которых они живут не бекские, а их собственные силою захваченные беками, а потому им не за что отбывать повинностей, третьи - что беки отобрали от них большинство земель бывших в их пользовании и лишенные таким образом способа существования на счет земли они не в состоянии платить бекам податей, четвертые - что, не отрицая всего значащегося в инструкции, они не в состоянии платить бекам податей по бедности и наконец пятые - что хотя прежде они и отбывали все значащиеся в инструкции повинности, но ныне они выбились из сил служа бекам и предъявляемые к ним требования со стороны беков и начальства признаются насилием...» [22, л. 132]. Заметим, что подобных жалоб в Дагестане приносилось крайне много. И это все при том, что «местные беки» исторически не имели «ни права владения, ни пользования, ни распоряжения состоящими у поселян землями, т.е. им не принадлежало на эти земли ни одно из правомочий, характеризующих вотчинное обладание» [9, л. 60].
Тогда, когда с первых же лет «водворения рус-
ского владычества» на Кавказе местные беки, и владетели «пользуясь покровительством местных властей, воспитанных на крепостном праве, стали доходить сплошь и рядом до полного произвола в отношении» реально «подвластных им «поселян» то скажем, данный произвол осуществлялся и по отношению узденей [2, с. 100]. Следует отметить, что с приходом России в Дагестан, где, заметим, что процесс интеграции данного региона в состав общероссийского пространства начал проистекать с началом XIX столетия [18; 19], узденские общества данного периметра стали шаг за шагом утрачивать свои былые вольности, а их обязанности и повинности по отношению владетелей, как и в случаи с райятами и чагарами были непомерно увеличены [7, с. 36; 20, с. 101]. В отдельных случаях из периодических они превратились в постоянные, а некоторые узденские общества и вовсе их увидели впервые [23]. Помимо этого, в первой половине XIX в. некоторые из них по наущению того или иного местного владетеля или бека были переведены имперскими властями из разряда узденских в разряд райятских или же чагарских. На ряду с этим все на том же отрезке времени подавляющее большинство узденских обществ, входивших в состав того или иного дагестанского феодального владения, будучи поставлены имперскими властями на Кавказе под строгий контроль местных владетельных особ, утратили свою былую автономность [23]. Заметим, что где-то с 20-х гг. XIX столетия их население утратило право избирать сельских старост и судей. Отныне общества и их администрации должны были согласовывать все свои действия с мнением стоявшего над ними владетеля или же бека, а их решения имели обязательный характер. Говоря же о вольных обществах Дагестана, отметим, что те из них, которые тогда оставались подконтрольны Санкт-Петербургскому правительству, обязывались согласовывать все свои действия и решения с российскими властями на Кавказе [23]. На них так же возлагались определенные земские повинности, которые они отбывали в пользу государственной казны. В первой половине XIX столетия самоуправление райятских и чагарских обществ в масштабах дагестанских рубежей было подконтрольным.
Хотя на всем протяжении первой половины XIX столетия в кругах имперского правительства и присутствовало мнение о том, что с чрезмерным укреплением политических прав местных - дагестанских владетелей и беков над подвластным им народонаселением «быт сих поселян изменится совершенно и хотя они в строгом смысле не сделаются крепостными но тем не менее лишатся прав на земли <...> и должны будут отбывать <...> такие повинности каких теперь не отбывают вовсе и потеряют право свободного и беспрепятственного перехода из одного селения в другое.», где «все это без сомнения
стеснит поселян и не может быть принято ими без сильного ропота и неудовольствия» [24, л. 22; 25; 26], однако, несмотря на это все Санкт-Петербургское правительство возвысило и беков и владельцев. К началу XIX в. Российская империя являлась сословно-классовым государством, с монархическим принципом управления, и, естественно, что в процессе интеграции дагестанских, да как собственно и общекавказских периметров, подавляющее большинство имперских чиновников как в центре, так и на Кавказе психологической закономерностью (по принципу того, что каждый обыватель и цивилизация тождественно понимают и воспринимают иных на основе своей собственной рефлексии) рассматривали эти территории сквозь призму русской политической культуры. В связи с этим, «не имев в то время возможности уяснить истинное значение их среди своих племен», местные владельцы представлялись имперскому командованию на Кавказе правителями имеющими полное право распоряжаться местным народонаселением по собственному усмотрению, а беки чем-то подобным великоросским помещикам [27, л. 98]. В сознании многих имперских чиновников просто не укладывалось, что уздени могут быть лично свободными и никому и ничем не обязанными. По великоросским понятиям того времени любой работающий на земле или же прикрепленный к земле человек являлся или государственным, или частновладельческим крестьянином, практически не имеющим ни каких политических прав, и тем более не имеющим ни каких оснований на ограничение воли стоящего над ним владельца. Демократический уклад и дух свободолюбия местных вольных обществ, да как собственно и обществ, формирующих то или иное дагестанское феодальное владение, так же не вписывались в сознание многих имперских чиновников, как в центре, так и на Кавказе. Объективно, что последние были просто-напросто заложниками тех устоев и понятий, на которых зиждилось Великоросское общество и при принятии тех или иных административных решений относительно данного региона во многом действовали на рефлексе. «Вследствие той же теории, распространив на мусульманские области» Восточного Кавказа «русские формы власти и управления», Санкт-Петербург и «создал там» несносное - «невыносимое дворянство» [28, с. 253].
Тогда, когда интеграция Дагестана в лоно общероссийского пространства происходила весьма болезненно и в процессе военных действий [19; 20; 28], то скажем, это обстоятельство являлось фактором возвышения местных беков и владельцев. «Все эти действия местной администрации <...> истекали чисто из военных соображений» и когда «дело шло о возможно больших успехах в замирении горцев и меры поощрения и вознаграждения вызывались военными со-
бытиями» [27, л. 99]. По мнению многих видных чиновников Российской империи в первой половине XIX в. «весьма полезным и даже необходимым» считалось «показать уважение полное к влиятельным сим лицам в крае сопредельном с непокорными лезгинскими обществами, привязать их к нам собственными их выгодами» и этим способом «приобрести надежных приверженцев <...>, которые сами охранять будут тишину и покорность в деревнях своих и в крае сопредельном с непокорными обществами избавляя нас тем от беспрерывных дорогостоящих и не всегда возможных передвижений войск» [24, л. 1, л. 9; 25; 26]. И действительно, не по праву обласканные и возвышенные над подвластным им населением, местные беки и владетельные особы на всем протяжении Кавказской войны усиленно помогали имперским войскам в деле покорения Дагестана. На всем протяжении 30-х и 40-х, да как собственно и 50-х гг. XIX столетия, эти последние, возглавляя иррегулярные дагестанские милиции, участвовали во всех военных компаниях имперской армии в регионе [23; 29]. Заметим, что во многих знаковых сражениях и, в частности, в сражении за Аргвани (1839 г.) и Ахульго (1839 г.), Гергебиль (1848 г.) и Китури (1858 г.) и многих прочих численный состав данных милиций, не уступал численности задействованных в деле российских войск, а в некоторых и превосходил последних. Отрабатывая пенсионы и прерогативы они без зазрения совести убивали своих же соплеменников и единоверцев, громили и сжигали непокорные аулы, учиняли бесчинства и мародерства, а по степени своей жестокости и коварства превосходили регулярные имперские войска. Так, при подавлении Кубинского восстания (1837 г.) за свою свирепость иррегулярные милиции удостоились сравнения с «белыми гуннами», громившими средневековую Европу [29]. Подобное поведение озлобляло как непокорных, так и покорных горцев, и отторгало их от России. Подполковник В.И. Мочульский говорил, что местные иррегулярные подразделения лишь только портят репутацию Петербурга, так как, глядя на их поведение, местные жители естественной закономерностью относят все их прегрешения на имперскую власть, которой они служат [30]. Однако это и тому подобные суждения не остановили военное руководство империи, и она и далее продолжила использовать дагестанцев в деле усмирения непокорных горцев. Цинично, но таким способом Петербург берег кровь русского солдата.
Как на то прямо указывает источник «унизить горских владетелей и дворян, ограничивая во всем их обычные права, заменяя их по возможности офицерами» в деле управления, «значило» тогда «сокрушить единственную пружину, посредством которой правительство могло повелевать горскими» народами в масштабах Да-
гестана [31, л. 4]. Это обстоятельство было продиктовано тем, что беки и владетельные особы одноименного периметра в противоположность кадровым военным прекрасно знали и понимали все специфику и жизненный уклад, дагестанского общества, а также и менталитет коренных народов. В отличие от них офицеры армии еще только набирались опыта, и как показала практика, не зная ни местных языков, ни местной политической и правовой конкретики, представляли собой мало пригодный элемент для низового управления [28-30; 32]. В связи с этим на всем протяжении первой половины XIX столетия, в покоренных пределах Дагестана Санкт-Петербург использовал метод косвенного управления [32]. Оставляя за собой право верховного контроля, и делегируя низовое управление местным выходцам, империя старалась направлять и корректировать, но все-таки не вмешиваться в действия и решения своих марионеток. Тем не менее, на том отрезке времени абсолютно все дагестанские беки и владетельные особы, оставленные Россией у власти в их природных владениях, были ей подотчетны, и если имперское командование на Кавказе видело, что кто-либо из них отклоняется от заданного курса, или же совсем перегибает палку, то их очень быстро ставили на место [2, с. 100; 33]. Их в виде наказания лишали благ и прав [25, л. 15; 24], и с этим все они, как правило, вновь становились лояльны и послушны.
Тогда, когда на всем протяжении первой половины XIX столетия Санкт-Петербургское правительство шаг за шагом усилило права местных беков и владетельных особ по отношению подвластного им населения, то тут же обозначим, то, что все в этот же канун оно усилило и бекский элемент по отношению владельцев [20; 23; 28; 34]. Закрепив за беками те или иные территории, да к тому же и даровав им право самолично управлять этими последними Санкт-Петербург тем самым создал из них полностью независимых правителей, а, значит, вывел их из-под владельческой опеки. Их благосостояние и положение стали зависеть не от старших и вышестоящих родственников, а только от России. Заметим, что этим действием имперское командование на Кавказе целенаправленно ослабляло дагестанские государственные образования феодального уклада и тем самым лишало их возможности к сопротивлению. Правители данных владений были практически парализованы в своей воле, и даже если бы они вдруг решили не подчиниться имперскому командованию на Кавказе, то у них не было бы к тому ни сил, ни ресурсов. Зависящие от России, а не от них, и действующие по принципу рад стараться, беки просто-напросто не поддержали бы их устремления, а то и вовсе по приказу командования выступили против оных. Заметим, что вышеприведенным действием властей и так
весьма немонолитные, и не централизованные дагестанские владения становились разделены на отдельные участки и в случаи надобности могли быть разобраны властями как самый настоящий конструктор. Однако отметим, что подобного в Дагестане Санкт-Петербург достиг не сразу, а только в 20-х гг. XIX столетия. К тому времени одни дагестанские феодальные владения и, в частности, такие как Шамхальство Тарков-ское и Засулакские Кумыкские владения да как собственно и Елисуйский султанат и Кюринское и Казикумухское ханства, пребывали в только что представленном состоянии, а все другие после подавления так называемого феодального выступления (1815-1820 гг.) были упразднены и разделены на отдельные участки [32, с. 178-179, с. 182; 20]. Управление этими участками было доверено родственникам смещенных правителей. Играя их амбициями и самолюбием, имперское командование на Кавказе ловко противопоставляло одних беков другим, сталкивало их лбами и тем самым не давало им объединится. То укрупняя, то разделяя эти участки, смещая неугодных и приводя к власти угодных, сковывая инициативу одних другими, подогревая зависть и тщеславие и не скупясь на обещания и посулы, Санкт-Петербург на всем протяжении 20-х и 30-х, да как, собственно, и 40-х и 50-х гг. XIX в. тасовал дагестанских беков, как колоду карт, и тем самым держал их под контролем [23]. Заметим, что все в этот же период времени в целом тоже самое происходило и в тех дагестанских владениях, которые не были тогда расформированы [23]. Оставляя в них природных владетелей, но, тем не менее, сковывая их по рукам и ногам их же ближайшими родственниками, и беков беками, Санкт-Петербург по сути повсеместно превратил последних в самых настоящих маленьких царьков. При этом обозначим то, что в представленный рубеж в масштабах Дагестана «в выборе правителей» и управленцев имперское «начальство» руководствовалось «не адатом и желаниями беков, а своими видами на пользу службы.» и избирало «людей» единственно по собственному «усмотрению» [35, л. 2].
Важно подчеркнуть, что, хотя все вышеприведенные действия властей и в частности возвышение беков и владетельных особ, над подвластным им народонаселением в одной стороны, и укрепление беков по отношению владетельных особ с другой в логиках имперского командования на Кавказе в первой половине XIX в. и являлись обоснованными, и даже более того крайне необходимыми мерами, однако обозначим то, что все эти действия властей тождественно являлись и ошибкой. Да действительно, путем возвышения беков и владетельных особ, да как собственно и некоторых старшин вольных обществ, сверх централизованная и монархическая Российская империя, на том отрезке времени сумела так или иначе централизовать, а значит и
сделать для себя понятными мозаичные и по большей части обладающие демократической политической культурой периметры Восточного Кавказа. Да, действительно, этими действиями Петербург поставил беков и владетельных особ в прямую и непосредственную зависимость от своей воли и благоволения и где-то в 20-х гг. XIX столетия создал из них пусть если и не полностью, но, по крайней мере, во многом лояльный и по сути безвольный контингент местных правителей, которых он мог блокировать такими же правителями, а также и использовать для подчинения непокорных вольных обществ [32; 34]. Произведя данную бекизацию (где заметим, что данный впервые вводимый в научный оборот термин не обозначает ни чего другого, кроме чрезмерного возвышения роли, беков и владетельных особ в политической жизни дагестанских периметров в первой половине XIX в., и придание им функций и полномочий, которыми они не обладали ранее), Санкт-Петербург, не имея возможности, а где-то и желания вести последовательный диалог со всеми политическими силами Дагестана одновременно рассчитывал сделать их (т.е. беков и владетельных особ, да как собственно и обласканных старшин) выразителями народных чаяний, но, к сожалению, просчитался. Из благодетелей и выразителей народной воли они стали его притеснителями, а их бесчинства только озлобляли горцев. Во многом это было продиктовано тем, что, начиная с 20-х гг. XIX столетия, на подконтрольных Российской Империи дагестанских территориях в силу верховного главенства Петербурга к власти стали приводится не харизматичные и волевые лидеры, а лишь только угодные и податливые, а, следовательно, самые слабые и неспособные к управлению беки, а то и вовсе полукровки - чанки [23; 33; 36], где и первые и последние в прежние времена (будучи ограниченны волей народа и адатом), просто не имели бы к тому ни малейшего шанса. Пользуясь случаем и поддерживаемые российскими штыками, эти последние быстро брали с места в карьер и, вымещая зло, начинали заниматься произволом. Будучи униженными и ущемленными, они как слабые и безвольные личности, пытаясь самоутвердится, отыгрывались на народе, а, оный видя пред собой чуть ли не вчерашнего «односельца равного им до того дня и вдруг ставшего их помещиком» [28, с. 253], да к тому же фактически лишенный всех политических прав и своих же собственных земель, естественно, не принимал заявленный порядок. Заметим, что не принимали данный порядок и вольные общества дагестанского периметра, прекрасно видевшие все то, что происходит в феодальных владениях и примерявшие все эти действия властей к себе [23; 28; 32; 34]. Таким образом, пища для фанатизма и сопротивления в Дагестане была готова. А бекизизация, хоть и несла определенные выгоды и преимущества для Санкт-Петербургского
правительства, но все-таки наравне с другими факторами и просчетами российского командования на Кавказе являлась одной из главнейших причин крайне долгой и дорогостоящей для России Кавказской войны.
Тогда, когда выше обозначенный прецедент бекизации дагестанских периметров, где, заметим, что этот последний лишил многих дагестанских горцев главного императива их сознания -личной свободы и политического равноправия, а также и права быть полновесными хозяевами и распорядителями своих коренных джамаатов, стал одним из главных факторов проистечения Кавказской войны, то обозначим то, что и после окончания войны представленный процесс инерцией детерминировал лишь только негативные явления. Хотя, начиная где-то с середины 50-х гг. XIX в., понимая свою же собственную ошибку, имперское командование на Кавказе и стало должно контролировать местных беков и владетельных особ, а с окончанием Кавказской войны, и созданием Дагестанской области (5 апреля 1860 г.), расформировав их владения и вовсе пошагово вывело этих лиц из политической системы данного региона, однако оное не пресекло зависимые отношения. В связи с этим в «Темир-Хан-Шуринском, Кази-Кумухском, Аварском и Кайтаго-Табасаранском, Кюринском и Самурском округах Дагестанской области» стали существовать «селения государственных поселян, находящихся в зависимых отношениях к потомкам ханских и бекских фамилий как к владельцам и бывшим правителям. Зависимость эта, основанная частью на местных обычаях, частью же на соглашениях поселян с владельцами земли, утвержденных в прежние время местным начальством заключалась в обязанности поселян вносить бекам известную, довольно значительную часть доходов от сельского хозяйства, исполнять разного рода работы для беков, доставлять им подводы, давать почетную стражу (нукеров) содержать бекских гостей и т.п.». Как на то прямо указывает источник, «установленные еще в то время, когда беки управляли населением, означенные повинности в общей совокупности своей соединяли в себе арендную плату за землю и вознаграждение за управление и хотя беки давно освобождены от обязанностей правителей тем не менее» вплоть до самого 1913 г. «они продолжали взыскивать с населения эти повинности в прежнем размере <...>, а столь не нормальное мало отличающееся от крепостного положение поселян в названных шести округах Дагестанской области, усугубляемое иногда чрезмерным притязанием беков, приводило к открытому неповиновению населения» [37, л. 8] и перенесению «вражды против помещиков на административных властей и недовольство государственным строем» [21, с. 41]. На рубеже XIX и XX столетия это неповиновение стало перерастать в масштабное вооруженное
сопротивление [20, с. 320; 38, с. 203, с. 219, с. 235, с. 248, с. 259]. И лишь только после этого «в 1913 г. 70 тыс.» поселян «95 селений» Дагестанской области «были освобождены от податей и повинностей в пользу беков» [38, с. 271].
Если на всем протяжении последних четырех десятилетий XIX и первых 13 лет XX столетии дагестанские беки и наследники владетельных особ по-прежнему продолжали выступать притеснителями дагестанского народонаселения, то тут же скажем то, что на том отрезке времени за ними были и другие прегрешения. Тогда, когда еще в первой половине XIX столетия «независимо от земель пожалованных ханам, бекам, меликам и другим лицам за особые подвиги и отличия» в деле покорения Кавказа Санкт-Петербургским правительством между прочим повелевалось «утвердить в их потомственном владении и все те земли коими роды их обладали во время присоединения мусульманских провинций» Восточного Кавказа к России, то «исполнение этой высочайшей воли <...> имело последствием выдачу владельцам таких свидетельств, которые не всегда» имели ясное значение [39, л. 237]. «Между тем» по замечанию первого главноначальствующего гражданской частью на Кавказе и участника Кавказской войны кн. А.М. Дондукова-Корсакова, «мера эта
Литература и источники
привела к самым неожиданным и печальным результатам» так как пользуясь данной неопределенностью и основываясь «на отсутствии» правильно составленных «документов, лжеприсягах, принудительных свидетельских показаниях, подложных дознаниях и т.п.» беки и прочие владетельные лица кавказского периметра помимо притеснения поселян приступили и к расхищению земель государственного фонда, где это расхищение, как в первой, так и во второй половине XIX столетия имело колоссальные размеры [40, с. 17; 39, л. 237]. Помимо этого, на всем протяжении второй половины XIX и самого начала XX столетия «лица высшего сословия» пусть и «весьма редко» принимая «непосредственное участие в разбоях», начали «с особой осторожностью» но весьма широким образом оказывать содействие и «покровительство» разбойничьим «шайкам» на Кавказе, за что, по замечанию кн. С.А. Щереметева, все они получали «известное имущественное вознаграждение из добытого разбойниками грабежом» [41, л. 3; 40, с. 17]. Таким образом, все вышеприведенное указывает на то, что бекизация масштабов Страны гор не может быть воспринята как позитивный опыт. Однако, к глубокому сожалению автора, данный опыт в Дагестане был реанимирован в последние десятилетия XX столетия.
1. Баканов А.В. К вопросу о территориально-административном устройстве Дагестана в период XVI-XIX вв. // Клио. 2022. № 2. С. 82-96.
2. Линдер В. Высшие классы коренного населения Кавказского края и правительственные мероприятия по определению их сословных прав. Исторический очерк. Тифлис, Издание канцелярии Наместника Е.И.В. на Кавказе, 1917. - 202 с.
3. Броневский С. Новейшие географические и исторические сведения о Кавказе. Часть вторая. М.: Типография С. Селивановского, 1823. - 485 с.
4. Гаджиева С.Ш. Кумыки: Историко-этнографическое исследование. М.: Издательство АН СССР, 1961. - 385 с.
5. Исламмагомедов А. Аварцы. Махачкала, ИИАЭ ДНЦ РАН, 2002. - 431 с.
6. Умаханов М.-С.К. Дагестан во второй половине XVIII - нач. XIX веков: проблемы политического положения, социально-экономического и государственного устройства. Махачкала, ИИАЭ ДНЦ РАН, 2011. - 299 с.
7. Хашаев Х.-М.О. Общественный строй Дагестана в XIX в. М.: АН СССР, 1961. - 260 с.
8. История, география и этнография Дагестана XVIII-XIX вв. / под. ред. М.О. Косвена и Х-М.О. Хашаева. М.: Издательство восточной литературы, 1958. - 371 с.
9. Российский Государственный исторический архив (РГИА) Ф. 1291. Оп. 84. раздел 1911 г. Д. 357.
10. Центральный Государственный архив Республики Дагестан (ЦГА РД) Ф. 126. Оп. 2. Д. 9-а.
11. История Дагестана. Том I. М.: Наука, 1967. - 422 с.
12. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. / под. ред. А.Л. Нарочницкого. М.: Наука, 1988. - 554 с.
13. Союзы сельских общин Дагестана. Сборник статей. / под. ред. В.Г. Гаджиева. Махачкала, 1981. - 166 с.
14. Агларов М.А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII - начале XIX в. Махачкала, ИИАЭ ДНЦ РАН, 2014. - 290 с.
15. Петрушевский П.П. Джаро-Белоканские вольные общества в первой трети XIX столетия. Внутренний строй и борьба с российским колониальным наступлением. Тифлис, Заря Востока, 1934. - 159 с.
16. РГИА. Ф. 1287. Оп. 46. Д. 2755.
17. РГИА. Ф. 1405. Оп. 532. Д. 190.
18. Баканов А.В., Сидненко Т.И. К вопросу об интеграции дагестанских периметров в лоно Российской Империи (причины и этапы) (Часть 1: причины) // Клио. 2023. № 6. С. 134-142.
19. Баканов А.В., Сидненко Т.И. К вопросу об интеграции дагестанских периметров в лоно Российской Империи (причины и этапы) (Часть 2: этапы) // Клио. 2023. № 8. С. 82-90.
20. История народов Северного Кавказа: конец XVIII в. - 1917 г. / под. ред. А.Л. Нарочницкого. М.: Наука, 1988. - 659 с.
21. Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем. Генерал-адъютанта Графа Воронцова-Дашкова. СПб.: Государственная типография, 1907. - 164 с.
22. ЦГА РД. Ф. 2. Оп. 5. Д. 31.
23. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Тифлис, Типография главного управления наместника кавказского, 1866-1904. Т. I -X11.
24. ЦГА РД. Ф. 3. Оп. 1. Д. 9.
25. РГИА. Ф. 384. Оп. 4. Д. 71.
26. РГИА. Ф. 384. Оп. 4. Д. 1298.
27. РГИА. Ф. 1626. Оп. 1. Д. 84.
28. Фадеев Р.А. Письма с Кавказа к редактору московских ведомостей. СПб.: Тип. Безобразова и К., 1865. - 259
с.
29. Материалы по истории Дагестана и Чечни (первая половина XIX века) / под. ред. С. Бушуева и Р. Магомедо-ва. Махачкала, Дагестанское государственное издательство, 1940. - 470 с.
30. Российский Государственный военно-исторический архив (РГВИА) Ф. 846. Оп. 16. Д. 6528.
31. РГВИА. Ф. 14719. Оп. 1. Д. 260.
32. Эсадзе С.С. Историческая записка об управлении Кавказом. Т. I. Тифлис, типография Гутенберг, 1907. - 616
с.
33. Магомедханов, М.М., Баканов, А.В., Гарунова, С.М. К истории Российского управления Северо-Восточным Кавказом // Клио. 2019. № 6. С. 65-75.
34. Покровский, Н.И. Кавказские войны и Имамат Шамиля. М.: РОССПЭН, 2000. - 511 с.
35. ЦГА РД. Ф. 3. Оп. 1. Д. 47.
36. РГВИА. Ф. 14719. Оп. 1. Д. 264.
37. РГИА. Ф. 1291. Оп. 79. раздел 1900 г. Д. 1.
38. История Дагестана Т. II. М.: Наука, 1968. - 369 с.
39. РГИА. Ф. 381. Оп. 21. Д. 13393.
40. Всеподданнейшие записки Главноначальствующих гражданской частью на Кавказе за 1882-1890, 1890, 1897 и 1897-1902 гг. Тифлис, типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1903. - 561 с.
41. РГИА. Ф. 1405. Оп. 80. Д. 8757. References
1. Bakanov A.V. K voprosu o territorial'no-administrativnom ustrojstve Dagestana vperiodXVI-XIX vv. [On the issue of the territorial-administrative structure of Dagestan in the period of 16th-early 19th centuries]. Klio [KLIO]. 2022. vol. 2. pp. 8296.
2. Linder V. Vy'sshie klassy korennogo naseleniya Kavkazskogo kraya i pravitel'stvenny'e meropriyatiya po opredeleniyu ix soslovny'x prav. Istoricheskij ocherk [The upper classes of the indigenous population of the Caucasus region and government measures to determine their class rights. Historical sketch]. Tiflis, Izdanie kancelyarii Namestnika E.I.V. na Kavkaze Publ., 1917. 202 p.
3. Bronevskij S. Novejshie geograficheskie i istoricheskie svedeniya o Kavkaze. Chast' vtoraya [The latest geographical and historical information about the Caucasus. Part two]. Moscow, Tipografiya S. Selivanovskogo Publ., 1823. 485 p.
4. Gadzhieva S.Sh. Kumy'ki: Istoriko-e'tnograficheskoe issledovanie [Kumyks: Historical and ethnographic research]. Moscow, Izdatel'stvo AN SSSR Publ., 1961. 385 p.
5. Islammagomedov A. Avarcy [Avars]. Maxachkala, IIAE' DNCz RAN Publ., 2002. 431 p.
6. Umaxanov M.-S.K. Dagestan vo vtorojpolovineXVIII - nach. XIX vekov:problemy'politicheskogo polozheniya, social'no-e'konomicheskogo i gosudarstvennogo ustrojstva [Dagestan in the second half of the XVIII - beginning. XIX centuries: problems of political situation, socio-economic and state structure]. Maxachkala, IIAE' DNCz RAN Publ., 2011. 299 p.
7. Xashaev X.-M.O. Obshhestvenny'j strojDagestana vXIXv. [Social system of Dagestan in the 19th century]. Moscow, AN SSSR Publ., 1961. 260 p.
8. Istoriya, geografiya i e'tnografiya Dagestana XVIII-XIX vv. [History, geography and ethnography of Dagestan XVIII-XIX centuries]. Moscow, Izdatel'stvo vostochnoj literatury Publ., 1958. 371 p.
9. Rossijskij Gosudarstvenny'j istoricheskij arxiv (RGIA) [Russian State Historical Archive (RGIA)] F. 1291. Op. 84. razdel 1911 g. D. 357.
10. Central'ny'j Gosudarstvenny'j arxiv Respubliki Dagestan (CGA RD) [Central State Archive of the Republic of Dagestan (CGA RD)]. F. 126. Op. 2. D. 9-a.
11. Istoriya Dagestana [History of Dagestan]. Vol I. Moscow, Nauka Publ., 1967. 422 p.
12. Istoriya narodov Severnogo Kavkaza s drevnejshix vremen do koncza XVIII v. [History of the peoples of the North Caucasus from ancient times to the end of the XVIII century]. Moscow, Nauka Publ., 1988. 554 p.
13. Soyuzy' sel'skix obshhin Dagestana [Unions of rural communities of Dagestan]. Maxachkala, 1981. 166 p.
14. Aglarov M.A. Sel'skaya obshhina vNagornom Dagestane vXVII - nachaleXIXv. [Rural community in Nagorny Dagestan in the 17th - early 19th centuries]. Maxachkala, IIAE' DNCz RAN Publ., 2014. 290 p.
15. Petrushevskij P.P. Dzharo-Belokanskie vol'ny'e obshhestva v pervoj treti XIX stoletiya. Vnutrennij stroj i bor'ba s rossijskim kolonial'ny'm nastupleniem [Dzharo-Belokan free societies in the first third of the 19th century. Internal order and the fight against the Russian colonial offensive]. Tiflis, Zarya Vostoka Publ., 1934. 159 p.
16. RGIA. F. 1287. Op. 46. D. 2755.
17. RGIA. F. 1405. Op. 532. D. 190.
18. Bakanov A.V., Sidnenko T.I. K voprosu ob integracii dagestanskix perimetrov v lono Rossijskoj Imperii (prichiny' i e'tapy') (Chast' 1:prichiny') [On the question of the Dagestan perimeters into the boss of the Russian Empire (reasons and stages) (Part 1: reasons)]. Klio [KLIO]. 2023. vol. 6. pp. 134-142.
19. Bakanov A.V., Sidnenko T.I. K voprosu ob integracii dagestanskix perimetrov v lono Rossijskoj Imperii (prichiny' i e'tapy') (Chast' 2: e'tapy') [On the question of the Dagestan perimeters into the boss of the Russian Empire (reasons and stages) (Part 2: stages)]. Klio [KLIO]. 2023. vol. 8. pp. 82-90.
20. Istoriya narodov Severnogo Kavkaza: konecz XVIII v. - 1917 g. [History of the peoples of the North Caucasus: the end of the 18th century. - 1917]. Moscow, Nauka Publ., 1988. 659 p.
21. Vsepoddannejshaya zapiska po upravleniyu Kavkazskim kraem. General-ad"yutanta Grafa Voronczova-Dashkova [The humblest note on the management of the Caucasus region. Adjutant General Count Vorontsov-Dashkov]. St. Petersburg, Gosudarstvennaya tipografiya, 1907. 164 p.
22. CGA RD. F. 2. Op. 5. D. 31.
23. Akty', sobranny'e Kavkazskoj arxeograficheskoj komissiej [Acts collected by the Caucasian Archaeographic Commission]. Tiflis, Tipografiya glavnogo upravleniya namestnika kavkazskogo Publ., 1866-1904. Vol. I-XII.
24. CGA RD. F. 3. Op. 1. D. 9.
25. RGIA. F. 384. Op. 4. D. 71.
26. RGIA. F. 384. Op. 4. D. 1298.
27. RGIA. F. 1626. Op. 1. D. 84.
28. Fadeev R.A. Pis'ma s Kavkaza kredaktorumoskovskix vedomostej [Letters from the Caucasus to the editor of Moscow Vedomosti]. St. Petersburg, Tip. Bezobrazova i K. Publ., 1865. 259 p.
29. Materialy' po istorii Dagestana i Chechni (pervaya polovina XIX veka) [Materials on the history of Dagestan and Chechnya (first half of the 19th century)]. Maxachkala, Dagestanskoe gosudarstvennoe izdatel'stvo Publ., 1940. 470 p.
30. Rossijskij Gosudarstvenny'j voenno-istoricheskij arxiv (RGVIA) [Russian State Military Historical Archive (RGVIA)]. F. 846. Op. 16. D. 6528.
31. RGVIA. F. 14719. Op. 1. D. 260.
32. E'sadze S.S. Istoricheskaya zapiska ob upravlenii Kavkazom [Historical note on the management of the Caucasus]. Vol. I. Tiflis, tipografiya Gu"enberg Publ., 1907. 616 p.
33. Magomedxanov M.M., Bakanov A.V., Garunova S.M. K istorii Rossijskogo upravleniya Severo-Vostochnym Kavkazom [On the history of the Russian administration of the North-Eastern Caucasus]. Klio [KLlO]. 2019. vol. 6. pp. 65-75.
34. Pokrovskij, N.I. Kavkazskie vojny i Imamat Shamilya [Caucasian wars and Shamil's Imamat]. Moscow, ROSSPEN Publ., 2000. 511 p.
35. CGA RD. F. 3. Op. 1. D. 47.
36. RGVIA. F. 14719. Op. 1. D. 264.
37. RGIA. F. 1291. Op. 79. razdel 1900 g. D. 1.
38. Istoriya Dagestana [History of Dagestan]. Vol. II. Moscow, Nauka Publ., 1968. 369 p.
39. RGIA. F. 381. Op. 21. D. 13393.
40. Vsepoddannejshie zapiski Glavnonachal'stvuyushhix grazhdanskoj chast'yu na Kavkaze za 1882-1890, 1890, 1897 i 1897-1902 gg. [Most loyal notes of the Commanders-in-Chief of the civil unit in the Caucasus for 1882-1890, 1890, 1897 and 1897-1902]. Tiflis, tipografiya kancelyarii glavnonachal'stvuyushhego grazhdanskoj chast'yu na Kavkaze Publ., 1903. 561 p.
41. RGIA.F. 1405. Op. 80. D. 8757.
© «Клио», 2024 © Баканов А.В., 2024
