CC BY-NC-ND
37
БАЗАР КРАСОТЫ: ОПИСАНИЕ СОБРАНИЯ ПОЭТОВ В «УДИВИТЕЛЬНЫХ СОБЫТИЯХ» ЗАЙНАДДИНА ВАСИФИ
Статья посвящена отображению традиции описания возлюбленного друга в «Удивительных событиях» Зайнаддина Васифи (XVI в.), первом образце мемуарного жанра в персидской литературе. Статья включает комментированный перевод отрывка из главы 7 «Удивительных событий» (описания красоты Максуда-виноторговца). Ему предпослано введение, содержащее краткий экскурс в эпоху написания произведения, сведения о его авторе, а также анализ стратегий описания красоты друга, применённых автором при создании нового жанра.
Ключевые слова: персидская поэзия, XVI в., Хорасан и Средняя Азия, мемуары, становление жанра, феномены красоты.
Основной задачей статьи является публикация фрагмента «Удивительных событиий» (Бадайи' ал-вакайи') Зайнаддина Васифи (1485, Герат - 1551-56, Ташкент), посвященного рассказу о собрании самаркандских поэтов и представляющего интерес в контексте истории становления жанра шахрашуб .
«Удивительные события» - первый образец мемуарного жанра в персидской литературе. Они были написаны в нач. XVI в., в эпоху, которую принято считать закатом персидской классической литературы. Васифи, выходец из среднего слоя населения Герата, культурного центра Хорасана, умело использует сложившийся к тому времени классический жанровый репертуар для создания новой манеры письма. Центральная роль автора-повествователя, в судьбе которого отражается эпоха, позволяет называть «Удивительные события» мемуарами, однако в действительности это сочинение объединяет в себе произведения различных жанров: проповедь, историческую хронику, рассказ о поэтических собраниях, биографию, плутовскую новеллу; оно содержит письма, различные правовые документы и, конечно же, многочисленные поэтические произведения. Наряду со стихами прославленных поэтов прошлого и современников Васифи обильно цитирует собственные произведения, поэтому его «Удивительные события» можно рассматривать и как
© Никитенко Е.Л., 2011
авторское «собрание сочинений». Не заботясь о соблюдении хронологического порядка, Васифи представляет вниманию читателя эпизоды из своей частной жизни, анекдоты, связанные с различными представителями власти и известными людьми, описания исторических событий, свидетелем которых он стал, рассказы о встречах со знаменитыми современниками (например, с Алишером Навои). При этом он стремится подчеркнуть свою собственную роль в культурной жизни эпохи и преподнести себя как талантливого литератора.
Несмотря на историческую и художественную ценность памятника, он нечасто удостаивался внимания исследователей. Над изучением «Удивительных событий» работали в основном российские и таджикские учёные, такие как А.Н. Болдырев, С. Айни, А. Мирзоев. А.Н. Болдыреву принадлежит ведущая роль в этих исследованиях: он написал монографию, посвящённую «Мемуарам» Васифи и содержащую переводы ряда фрагментов2, а также подготовил и издал критический текст «Удивительных событий»3. Полного перевода труда Васифи на европейские языки до сих пор не существует.
Появление такого многогранного памятника, как «Удивительные события», обусловлено не только литературной, но во многом - и исторической обстановкой, сложившейся в Средней Азии и Иране к концу XV- нач. XVI вв. Молодость Зайнаддина Васифи пришлась на эпоху угасания могущества Тимуридов и распада их державы, ослабленной войнами и междоусобицами. На западе возникло новое государство Сефевидов, опорой которого служили тюркские племена кызылбашей, шиитов по религиозной принадлежности. С 1502 г. Сефевиды претендовали на господство уже над всем Ираном. После смерти тимуридского султана Хусейна и завоевания Хорасана Шейбанидами, узбеками, Сефевидам пришлось столкнуться с этой новой силой, претендовавшей на господство над «богатым Хорасаном, с его развитой ирригацией, плодородными оазисами и большими торгово-ремесленными городами (Мешхед, Герат и др.)»4. После того как в 1510 г. в битве при Мерве кызылбаши захватили Хорасан, узбеки не оставили попыток отвоевать этот регион. Войны за Хорасан продолжались и во время правления Тахмаспа I Сефевида (1524-1576). Идеологическим обоснованием этих войн служило противостояние суннитов (государство Шейбанидов) и шиитов (государство Сефевидов). Васифи, будучи суннитом, связывает свою жизнь и карьеру сначала с
Тимуридами, а затем с противниками Сефевидов - Шейбанидами. В условиях крайней политической нестабильности им движет стремление сохранить определённое положение в обществе и, более того, укрепить свой авторитет, чему призвано способствовать его главное детище, мемуары, в которых «удивительные события» бурной эпохи искусно вплетены в ткань биографии автора.
После захвата Сефевидами Герата Васифи вынужден был покинуть Хорасан и обосноваться в Мавераннахре. Здесь, в Шахрухийе и Ташкенте, в последние годы жизни Васифи его насильно удерживали при дворе малообразованных узбекских ханов (сначала Кельди-Мухаммада, а после его смерти - его брата Науруза) в качестве поставщика развлекательных рассказов (которые и составили вторую часть мемуаров) и воспитателя царевичей. А.Н. Болдырев отмечает, что за установлением шейбанидского господства в Мавераннахре последовало возрождение культурной жизни при дворе, пришедшей в упадок во время тимуридских междоусобиц и узбекского завоевания. Получили новую жизнь придворная историография, поэзия, деятельность придворных литературных кружков. Таких кружков было два: в Бухаре и Ташкенте. «Первый -наиболее значительный - связан с деятельностью фактического главы шейбанидов 'Убайдуллы, второй - с деятельностью ташкентского удельного наследника, а затем правителя - Кельди-Мухаммада. Последний кружок, весьма слабый, замечателен тем, что к нему был насильственно приобщён Васифи»5. Будучи носителем старых культурных традиций времени Тимуридов, наш автор выступает в роли своеобразного «окна в культурную жизнь уходящей эпохи» для новых властителей Средней Азии и Хорасана. Мемуары, охватывающие период с 1499 по 1538-39 гг., были преподнесены малолетнему шейбанидскому царевичу Хасан-Султану в 1538-39 гг., однако дополнялись отдельными текстами и позже.
В мемуарах Васифи события описаны с точки зрения человека из среднего слоя, одинаково вхожего и на маджлисы высокопоставленных аристократов, и в литературные кружки торгового люда на базаре. А.Н. Болдырев отмечает, что среда торговцев и ремесленников, «людей базара» в Герате, родном городе Васифи, ещё в XV в. являлась активным поставщиком деятелей различных областей культурной жизни. Надо сказать, что качество литературной продукции и в придворной среде, и в торгово-
ремесленной среде «базара» было одинаково высоким, и система литературно-критических требований к поэзии и художественной прозе была единой. После прихода к власти в Средней Азии кочевых узбеков и расправы над многими Тимуридами именно среда «людей базара» оставалась единственным носителем старых культурных традиций.
Кем же был автор «Удивительных событий»? Из его мемуаров мы можем почерпнуть следующие сведения: Зайнаддин Махмуд ибн 'Абдалджалил Васифи «по своему происхождению и воспитанию принадлежал. к среднему городскому слою, то есть к слою лавочников-ремесленников, торговцев, мелких чиновников-грамотеев, мулл и проч.»6, отец его 'Абдалджалил имел в Герате свой дом, где и родился Зайнаддин. Скорее всего, по роду занятий 'Абдалджалил был чиновником, писцом-мунши. Васифи за свою жизнь сменил множество профессий: он был домашним учителем, имамом мечети, воспитателем тимуридских и шейбанидских царевичей, придворным литератором. На одном из этапов своей жизни Васифи также служил писцом (видимо, наследуя профессию отца, как считает А.Н. Болдырев7). Ему приходилось много путешествовать: Герат, Самарканд, Бухара, Шахрухийя, Ташкент - вот неполный список городов, в которых жил и работал Васифи. Книга Васифи оказалась столь интересной именно потому, что в ней отражён «взгляд на эпоху» простого горожанина, который много повидал на своем веку. «Мемуары» дают нам картины повседневной жизни, живые бытовые сцены и зарисовки, в них содержится личное отношение автора ко многим историческим персонажам и событиям, чего нельзя найти ни у политически ангажированных профессиональных историков, таких как Хондемир (1475 - ок. 1536), ни в «Бабур-наме» правителя, полководца и литератора Захираддина Мухаммада Бабура (14831530). «Удивительные события» можно считать энциклопедией культурной жизни эпохи, составленной ее активным участником.
Однако «Удивительные события» представляют большой интерес и еще в одном, чисто литературном измерении. Будучи основоположником мемуарного жанра, автор создает новые, неизвестные дотоле повествовательные стратегии. В частности, в ряде случаев он использует в построении прозаического рассказа виртуозную поэтическую технику вмещения одного текста в другой, а также прибегает к разнообразным игровым приемам, характерным как
8 гл
для его стихов, как и для тимуридской поэзии в целом . О пристрастии Васифи к сложным словесным приемам свидетельствует хвалебная по духу автохарактеристика, вложенная им в уста своего именитого современника, поэта Бинаи9: «Мавлана Васифи тот, кто является автором "Удивительной пятерицы"10, о которой вам уже докладывали. Им же написан ответ на касыду "Верблюд - келья" Катиби с прибавлением в каждом бейте четырёх элементов; [кроме того], он написал газель в четырёх размерах и лугз, который одновременно является и муамма . Он составил "ответ" на "четверичную" касыду 'Абдалваси Джабали... таким образом, что из него приёмом "иштикак" выводится газель, а из этой газели тем же приёмом выводятся четверостишие и двустишие, каждая строчка которых является муамма; а это двустишие содержит в себе другое двустишие, являющееся муамма; газель же представляет собой акростих на имя "Абулгази Султан Мухаммад"» . Эта характеристика дает представление о том, сколь изощренная поэзия ценилась в конце XV- нач. XVI вв. По наблюдению М. Субтилни, в оценках литературной жизни и творчества отдельных поэтов того периода со стороны современников (таких как Джами, Навои, Даулатшах) преобладал термин такаллуф, «вычурность», дающий представление о самой сути литературы того периода, её «нарочитой изысканности и сложности форм (иногда даже вычурности)»13.
Фрагмент седьмой главы «Удивительных событий», перевод которой приведен далее, показателен прежде всего именно с точки зрения повествовательной техники, выбранной автором, сумевшим вместить в рамки эпизода одновременно два рассказа, один из которых адресован любому читателю/слушателю, а другой - лишь знатокам поэзии14. Васифи описывает собрание знатоков изящной словесности на одном из самаркандских базаров. При появлении на базаре красивого юноши-виноторговца по имени Максуд15 начинается поэтическое состязание, собравшиеся цитируют свои стихи и бейты знаменитых поэтов, наилучшим образом подходящие для описания его красоты, губительной для сердец и благочестия. Юноша идет по базару, затем присаживается в одной из лавок (у Тахира Кондитера, которого рассказчик именует своим соперником), а вскоре «скрывается от людских глаз», из-за чего волнение поэтов еще усиливается. Перед нами разворачивается сцена поэтического состязания, одного из любимейших развлечений образованных людей того времени. В конце
эпизода приводятся «реалистические» детали - юноша приехал в Самарканд из города Шахрисабз, имеет конкретный адрес (живет у Белого моста), открыл там питейный дом.
На первый взгляд Васифи ведет рассказ как мемуарист, повествуя о событии, участником которого был он сам. Однако при детальном анализе (см. примечания к переводу) оказывается, что он строит описание как искусный рассказчик и знаток лирической традиции, а «состязание поэтов» разворачивается под его пером как остроумное «воплощение в жизнь» метасценария, детально разработанного в любовной поэзии16.
По этому сценарию (явление прекрасного «друга», волнение влюбленных, описания разрушительной силы красоты, разрывание оков разума и потеря влюбленным доброго имени) к XVI в. уже сложены тысячи стихотворений. Описание собрания влюбленных, на котором появляется возлюбленный друг, озаряющий собой собрание, как луна или свеча, входило в число ключевых в разных жанровых формах персидской любовной лирики (газелях, руба'и, кыт'а) уже в XI в., а к XVI в. сформировался богатый репертуар конвенциональных образов для выражения каждого мотива. Васифи «остраняет» и оживляет эти образы, погружая их в «реальность» конкретной жизненной ситуации, но в сущности предлагает читателю под видом автобиографического рассказа сцену канонического «волнения в городе», описания которого составляют основу особой жанровой разновидности любовной поэзии - шахрангиз (букв. «возмутитель спокойствия в городе», также шахрашуб «будоражащий город»). Стихи этого жанра были тесно связаны с жизнью среднего слоя горожан и в большинстве случаев посвящались описанию красоты юных ремесленников из среды «людей базара» какого-то определенного города.
Мотивы шахрашуб разрабатывались в персидской лирике первоначально в формах кыт'а и руба'и. Первые образцы жанра отмечены уже у ранних поэтов (Рудаки, Кисаи, Лабиби). На рубеже XI-XII вв. Мас'уд Са'д Салман (ум. 1121 или 1130) создает самостоятельный цикл шахрашуб из 93 поэтических фрагментов (мукатта'ат), а на протяжении XII в. воспевание красоты отроков-ремесленников становится популярным и в форме руба'и, и в сформировавшейся к тому времени классической форме газели17. Такие бейты проникают в трактаты по нормативной поэтике, но лишь
в качестве иллюстрации конкретной поэтической фигуры, о шахрашуб как обособленном лирическом жанре еще не упоминается. Так, Рашид Ватват (ум. ок. 1180) в трактате «Сады волшебства в тонкостях поэзии» включает в описание приема ихам, обыгрывающего разные значения слова, рассказ о своем современнике, поэте 'Анбари: «Однажды он сидел на базаре, а мимо прошел подручный пекаря. Мальчик пришелся ему по душе, и он сложил об этом бейт: "Этот юный подручный пекаря при обилии хлеба // не одаряет нас ни единым поцелуем (ломтем, лаб-и)". [...] А дело здесь в слове лаб-и.
Услышав его, думают, что это ломоть хлеба, а подразумеваются губы
18
мальчика» .
Ведущие поэты XIII - XIV вв. посвящают теме шахрашуб как отдельные бейты, так и нередко - газели целиком19. Но лишь в XV в., когда среда «людей базара» превращается в равноправного с придворной средой поставщика литературной продукции, поэзия шахрашуб становится по-настоящему популярной. Постепенно она оформляется в отдельный жанр, представленный преимущественно в газели и получивший у филологов и критиков свое специальное название. Алишер Навои, старший современник Васифи, первым из составителей поэтических антологий поместил в своё сочинение «Собрания утончённых» (ЫщаШ а1-па.1аЪ) образец поэзии шахрашуб20. Следовательно, стихи шахрашуб осознаются как самостоятельный род поэзии и приобретают особую популярность в поздней тимуридской и ранней сефевидской поэзии, как раз в то время, когда жил и писал свои «Мемуары» Зайнаддин Васифи.
Формула жанра в его зрелом виде состоит, по определению исследователей, из сочетания трех обязательных элементов: 1) присутствует мотив появления в городе (часто - конкретно названном) или на городском базаре прекрасного юноши, что приводит в волнение «весь город», то есть некое сообщество поэтов-влюбленнных; 2) описания юноши нередко включают наряду с профессиональной характеристикой (он может предстать как ученик пекаря, мясника, подручного у торговца вином и т.д.) также упоминания о его этническом типе (тюрок, цыганенок) или иноконфессиональной принадлежности (юный маг, христианин); 3) сообщество влюбленных характеризуется обычно как группа людей, связанных с определенным местом (городом, двором, базаром)21. Добавим, что центральной содержательной частью газели-шахрашуб
(в отличие от руба'и) является развернутое описание примет красоты юноши - ведь именно красота является той силой, что вызывает переполох в городе и волнение в сердцах влюбленных.
Собрание поэтов в описании Васифи включает все перечисленные обязательные элементы жанра. Эпизод начинается с появления на самаркандском базаре юноши, красота которого заставляет устыдиться солнце и луну. Из-за этого вокруг поднимается «шум, гвалт и суматоха». Юноша имеет профессию - виноторговец, что содержит намек и на его иноконфессиональность (маг, то есть зороастриец, или христианин, поскольку мусульманам запрещалось торговать вином). Сообщество влюбленных охарактеризовано как «компания поэтов и ученых» Самарканда, собравшихся в книжной лавке муллазаде (сына муллы) Муджаллида (то есть «переплетчика»). Придя в волнение при появлении (и скором «уходе с глаз») пленительного отрока, поэты начинают соперничать в воспевании его прелестей. Эпизод завершается прямой отсылкой к жанру - юноша назван «плутом, будоражащим город» (shükh-i shahrashub) 22.
При этом поэты используют систему образов, отточенную средневековой персидской литературой за почти семь веков её существования, что, казалось бы, свидетельствует лишь о том, как глубоко в сознании образованных людей XVI в. укоренились мотивы и образы, ставшие классическими несколькими столетиями ранее. Однако, оказывается, что, цитируя многочисленные бейты, подходящие для описания непревзойденной красоты Максуда-виноторговца, Васифи следует плану знаменитого прозаического трактата «Собеседник влюблённых» (Anís al- 'ushshaq), принадлежащего перу Шараф-ад-Дина Рами.
Сочинение Хасана б. Мухаммада Шараф ад-Дина Рами, содержащее списки метафорических имён для описания каждой части тела и лица, было составлено в середине XIV в. и посвящено джалайиридскому правителю Шайху Увайсу. Оно «предоставило современникам и потомкам краткое руководство по иносказательным выражениям, применяемым персидской любовной поэзией в описании атрибутов красоты возлюбленной персоны с головы до ног - от волос до голени»23, и было высоко оценено литераторами последующих столетий, в частности, тимуридским биографом поэтов Даулатшахом Самарканди. Рами в своём трактате выделяет 19 частей тела, которые описывают поэты, в частности, авторы стихотворений в жанре
шахрашуб, восхваляя красоту возлюбленного. Это волосы, чело, брови, очи, ресницы, лицо (и нос), пушок, родинка, уста, зубы, рот, подбородок, шея, грудь, предплечье, палец, стан, талия, голень. В каждой главе, посвященной описанию определенного феномена красоты, цитируются многочисленные бейты-примеры.
Во вступлении к трактату Рами рассказывает о том, как он прибыл в город Марагу, встретил компанию тамошних поэтов и убедился в том, что они не умеют отличать подлинные стихи от поддельных и не умеют правильно строить описания феноменов красоты. Рами предложил поэтам разгадать смысл руба'и, в котором иносказательно изображалось обривание головы прекрасного юноши, те признали свое неведение, и автор решил сочинить письменное наставление для поэтов-влюбленных.
Зайнаддин Васифи искусно вводит намек на трактат Рами в самое начало сцены. Рассказ о том, как солнце при виде красоты Максуда заболевает от зависти и заходит, он завершает упоминанием о ложе солнца «из пыли», выбрав при этом для «пыли» редкое слово marаgha, поскольку оно призвано напомнить искушенному читателю о прославленном «Собеседнике влюбленных», созданном в Мараге. Далее, в комментарии к переводу фрагмента будет показано, что Васифи активно использует наставления Шарафа Рами о правилах иносказательного описания красоты.
При этом мастерство Васифи-рассказчика состоит в умении оживить используемые литературные сценарии, привнести в них ощущение реальности происходящего. Так, у Рами намечен определенный порядок перечисления красот - сверху вниз, от головы к ногам, от волос до голени. Васифи меняет этот порядок, в его рассказе присутствует, говоря современным языком, определённая кинематографичность: читатель как бы видит, как приближается прекрасный Максуд: сначала описывается его стан, затем лицо, потом автор «замечает» родинку между бровей, а уже потом переходит к описанию других, обычно первенствующих элементов красоты -пушка, локонов, губ. Кроме того, как уже отмечалось, повествование «конкретизировано» за счет упоминания имен собственных, географических и биографических деталей.
Итак, можно с уверенностью утверждать, что прозаическое описание собрания поэтов в «Удивительных событиях» выполнено Зайнаддином Васифи в той же стилистике, которая характерна для его
собственных стихов и шире - поэзии эпохи. Автор строит рассказ на совмещении нескольких смысловых планов, внешнего и внутренних. Во-первых, рассказывая о произошедшем, он предлагает «мемуарное» описание события из собственной богатой литературными впечатлениями жизни. Во-вторых, выстраивая композицию эпизода в строгом соответствии с каноном поэзии шахрашуб, лишь недавно включенной в жанровую номенклатуру лирики, он письменно фиксирует «формулу жанра». В третьих, следуя в описаниях красоты за автором «Собеседника влюбленных», Васифи, в свою очередь, выступает как наставник поэтов, в рамках эпизода попутно обучающий любознательного читателя правилам иносказательного восхваления отроческой красоты.
Зайнаддин Васифи
«Удивительные события»
Глава 7, рассказывающая о том, как этот ничтожный скорбящий влюблённый лишился сознания благодаря вину любви
24
Максуда Виноторговца
Однажды на базаре торговцев благовониями в Самарканде сидели мы в лавке муллазаде Переплетчика25 в компании поэтов и учёных, соединённые тесьмой согласия подобно листам переплетённой книги, и вели беседу об экспромтах поэтов и о поэтических состязаниях, поднимая знамя шутки над ристалищем увеселения. Вдруг в одном конце базара поднялись шум, гвалт и суматоха26. Муллазаде изволили сказать, что это, вероятно, Максуд Виноторговец шествует по базару, а этот юноша таков, что, когда солнце его красоты восходит на небе прелести и небосводе изящества, то у светила на лазурном небосводе от зависти к его ланитам случается горячка, и оно склоняет голову на круглую голубую подушку небесного свода и, подобно больным,
27
опустившись ввечеру на ложе пыли , не поднимает головы. И поскольку у небесной луны от тоски по нему поднялся легкий жар, [какой бывает при] недуге истощения, Гален небесного свода, дабы
излечить её, каждую ночь располагает [на небе] камфорные шарики
28
звёзд . Он - ходячая пальма, и кипарис, внимая наставлениям его стана, удалился в уголок сада и уподобился отшельникам, усердствующим в укрощении плоти, бросив на воду молитвенный коврик своего отражения29. Роза от любви к его щекам, подобным
цветам граната, вонзила в грудь окровавленные ногти , и сосна от тоски по его стану обломала ногти, [раздирая своё] израненное сердце31, и благоуханный мускусный мешочек из Хотана32 просит подаяния у его амбровых кудрей, обернувшись нищим влюблённым
33
попрошайкой , и чёрный гиацинт, увидев чёрную вьющуюся прядь на его щеке, подобно змее свернулся в клубок34.
Один из товарищей сказал, что сверкающие перлы смыслов, выносимые на берег изложения из моря мысли друзей, заслуживают того, чтобы быть брошенными к ногам этой несравненной жемчужины. Маулана Малали, из числа выдающихся поэтов Самарканда, пустил в ход красноречие и в описание стана того прекрасного [произнёс] следующий матла'35:
и- 36
Из-за твоего стана началось в мире столпотворение,
Твой стан - чудо, если чудеса бывают в действительности3.
Сему ничтожному пришло на ум, что к этому бейту хорошо подходит по смыслу [отрывок], принадлежащий автору:
Дивен стан твой, ведь солнце твоего лика
[Стоит] на высоте копья38, а это указывает на День восстания [из мёртвых]39.
Маулана Амани Хорасани одарил тот прелестный кипарис следующим матла' их превосходительства Махдуми Маулави40, да освятит Господь его могилу:
Стан твой - копьё, и лицо твоё, о избравший кокетство,-
Солнце, поднявшееся [над землёй] на одно копьё 4
Вдруг этот ходячий кипарис достиг дверей лавки Маулана Тахира Кондитера (а между ним и сим ничтожным одно время было соперничество) и сел . И пришёл [мне] на ум этот бейт Маулана Нахви:
Твой стан - долгая жизнь43, ах, у соперника
Сидишь ты, и срок моей жизни вдвое сократился.
Когда глаза сего ничтожного обратились к совершенной красоте того юноши, меж двух бровей заметил он родинку, и этот подобающий случаю бейт был извлечён из сборника44 памяти:
Посмотри на его глаза и на родинку меж двух бровей:
Словно бы над головой газели ястреб в полёте.
Маулана Надири Самарканди напел следующий бейт Диване Нишабури:
Его прекрасные брови - чернотелые вороны,
Слетевшиеся на влажный миндаль45.
Маулана Шахуди Самарканди, чей матла' по поводу гололёда в Самарканде, действительно просверливший жемчужину изящества, весьма знаменит (а этот матла' таков:
Из-за льда поверхность земли стала подобной китайскому
46
зеркалу :
Куда бы ты ни ступил - видишь себя перевёрнутым),
изволил заметить: «О друзья, вы оставили без внимания пушок, и мускусную родинку, и амбровые локоны, и волосы47 этого красавца» и прочёл следующий матла' маулана Дихаки48:
Всё говорил я, что родинка его обернулась бедствием для людей,
Из-за пушка [его] началась такая распря, что и сам он в ней сгинул.
А также произнёс матла' Махдуми Маулави49:
Что такое эти локоны возле твоего пламенеющего лика? -
Маховые перья Джибраила, опаленные сиянием явления [Истины]50.
Сей ничтожный помнил несколько бейтов собственного сочинения, касающихся этой темы. Было оглашено:
Эти губы цвета вина, что обессилили у тебя без Хизра пушка,
[Теперь] стали смесью райского вина с живой водой51.
Бейты:
Гиацинт твоего локона, что направляется к твоему подбородку, Идёт потихоньку, словно бы увязая в грязи. Ведь перо творения завершает опись красоты -
Поэтому, чтобы [написать букву] мим в слове «хатм», кладет
52
чёрную тину .
Маулана Сафа, описывая его рот, прочёл этот бейт Камала Исма'ила Исфахани:
Ротик твой - кончик волоска, и в то время, когда ты говоришь,
о 53
В нем является знак твоей проницательности .
Принадлежит автору:
Твой ротик походит на точку в дорожной пыли, Но на такую точку, что бывает в почерке губар5А.
Бейты:
Никто не ведает о тайне твоего ротика, Никто, кроме твоего языка, не имеет представления о нём55. Твой узкий ротик - мим на странице твоего лица, А белизна в кружке того мима - ряд зубов56.
Бейт:
О Хизр, зачем ты требуешь от его ротика [обнаружить свои] приметы?
Разве я требую от тебя [указать, где находится] источник живой [воды]?57
Маулана Нури Нишапури прочёл следующий бейт его превосходительства Махдуми58, наложив на уста присутствующих печать молчания:
Жизнь - время для [прочтения] книги твоего лика, а тот ротик
Из-за необходимости остановиться - выписанный красным мим9.
Маулана Амали описал его нос таким бейтом:
Твой очаровательный нос на лике, подобном серебру, -
Палец Избранника, разделивший луну на две половинки60'.
Из [глубин] памяти этого ничтожного бедняка поднялся бейт, содержащий составное уподобление. Принадлежит автору:
На листе твоего лица твои брови, нос и уста
Сделали очевидными твою привлекательность и доброе имя61.
После этого тот юноша, подобный пери62, скрылся от людских глаз, и с этим бедняком приключилось нечто странное: одежды терпения и стойкости на теле разума увидел я разорванными и отказался от общества своей хорошей репутации, доброй славы, выдержки и покоя, и всем товарищам, к которым обращался, я
63
говорил, просверливая жемчужину тайны :
Дорогие мои, есть ли известия, где находится этот друг?
Где стоянка того лукавого идола, губящего влюблённых?64
И в ответ слышал (бейт):
О ты, который спрашивает у меня, где стоянка той луны!
Стоянка её - в сердце, но где сердце - я не ведаю.
Один человек сказал мне: «Этого юношу зовут Максудом Виноторговцем, на днях он приехал из Шахрисабза и сейчас [живёт] на Белом мосту65. Он открыл там питейный дом, в который устремился народ. Если этот плут, будоражащий город, не свернёт с этого пути, отшельники и благочестивые люди заложат свои хирки и молитвенные коврики, чтобы купить вина, а выдающиеся учёные пустят книги наук о шариате по ветру забвения.
Если таковы глаза и брови, если таково кокетство, если
прельщенье таково, -
Расстаюсь с вами, наука и знания, прощайте, разум и религия!
И ежеминутно от праведников и учёных будут слышать крики и
стоны (бейт):
Во всей обители магов нет такого влюблённого, как я.
Он поставил вино на место хирки и на место тетради66.
Примечания
1. Статья написана по материалам курсовой работы (IV курс, ИВКА РГГУ), выполненной под руководством Н. Ю. Чалисовой. Пользуюсь случаем выразить благодарность своему научному руководителю за помощь в подготовке публикации.
2. Болдырев А.Н. Зайнаддин Васифи, таджикский писатель XVI в. (Опыт творческой биографии). Сталинабад, 1957. 356 с. 2-е изд.: Душанбе, 1989.
3. Зайн ад-дин Васифи. Бадаи' ал-вакаи' («Удивительные события») / Критич. текст, введ. и указатели А. Н. Болдырева. Отв. ред. Е. Э. Бертельс. Т. 1 (М.: ИВЛ, 1961), Т. 2 (М.: ИВЛ, 1962).
4. Пигулевская И.В., Якубовский А.Ю., Петрушевский И.П. и др. История Ирана с древнейших времён до конца XVIII века. Л., 1958. С. 258.
5. Болдырев А.Н. Указ. соч. С. 152.
6. Там же. С. 10-11.
7. Там же. С. 18.
8. О виртуозной технике тимуридских поэтов см. Yarshater E. She'r-e farsi dar 'ahd-e Shahrokh. Tehran: the Tehran University Press, 1955.
9. Камал ад-Дин Мир Али Бинаи (1456-1518), литератор и поэт, автор сочинения «Шейбани-наме», трактата о музыке, а также дивана стихов, в котором большое место занимали ответы на газели Са'ди и Хафиза.
10. К числу произведений, прославивших Васифи среди современников, принадлежит цикл из пяти газелей, в каждом бейте которых приводится оригинальный образ, включающий слова «вода» и «меч».
11. «С прибавлением четырех элементов» - в ответе Васифи на касыду Катиби поэтическая идея каждого бейта вмещает слова «земля», «воздух», «огонь» и «вода». «Газель в четырёх размерах» - газель, написанная по такой метрической схеме, которую, в зависимости от способа деления на стопы, можно
подвести под четыре различных метра 'аруза, арабской системы стихосложения. Лугз - стихотворная загадка, му'амма - стихотворная шарада.
12. Перевод А.Н. Болдырева (Болдырев А.Н. Указ. соч. С. 69).
13. Subtelny M.E. A Taste for the Intricate: The Persian Poetry of the Late Timurid Period // Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaft. Halle (Saale), 1986. № 1. С. 59.
14. Стоит отметить, что поэтика «введения в заблуждение» была в то время очень популярна, разные виды приема ихам («введение в заблуждение», «принуждение к размышлению»), позволяющие вместить в строку два смысла - «близкий», то есть очевидный, и «далекий», то есть тот, до которого следует додуматься, активно использовались поэтами эпохи; описание приема см. в Ватват Рашид ад-Дин. Сады волшебства в тонкостях поэзии / Пер. с персидского, исследование и коммент. Н.Ю. Чалисовой. М., 1985. С. 127-129.
15. Максуд (maqsüd) - букв. «цель», «искомое», то, к чему устремлено желание.
16. Ср. анализ повествовательных стратегий Васифи в [Стологорова И.Н. «Чудеса происходящего» гератского автора XVI в. Васифи (к проблеме зарождения дари (фарси)-язычной художественной прозы). Автореферат диссертации. М., 1986], где автор приходит к выводу о преобладании в «Удивительных событиях» художественного элемента над исторической достоверностью, а также о доминировании в этом «историко-биографическом» сочинении иллюстративного материала, причем преимущественно - собственного творчества Васифи [СтологороваИ.Н. Указ. соч. С. 12-13].
17. См. образцы газелей, включающих бейты-шахрашуб, у Санаи [Санаи. Dlvan-i ash'ar, газель № 79 // Дордж 3: Электронная библиотека персидской поэзии. Тегеран, 2006] и Анвари [Анвари. Dlvan-i ash'ar, газель № 175 // Дордж 3].
18. Ватват Рашид ад-Дин. Указ. соч. С. 129.
19. См., например, диваны Фахр ад-Дина 'Ираки, Амира Хусрава, Аухади Марагаи, Хафиза ['Ираки. Dlvan-i ash'ar, газели 17; 137; АмирХусрав. Dlvan-i ash'ar, ч. 1, газель № 722; Аухади. Dlvan-i ash'ar, газели № 118, 142, 706; Хафиз. Dlvan-i ghazaliyyat, № 3, б. 3 // Дордж 3].
20. Dehkhoda, Ali Akbar. Loghatname-ye Dehkhoda, CD, revayat-e sevvom, Tehran, Entesharat-e Daneshgah-e Tehran. Сл. ст. Shahräshüb.
21. См. наблюдения J.T.P. de Bruijn в [de Bruijn. Shahrangiz // Encyclopedia of Islam. 2nd Edition. Vol. X. Leiden: E. J. Brill, 2000. P. 212].
22. Ср. определение юных цыган в знаменитой газели Хафиза: shükh-i shirinkär-i shahrashüb «изящные плуты, будоражащие город» [Дордж, Хафиз, Divän-i ghazaliyyät, № 3, б. 3].
23. Чалисова Н.Ю. Персидская классическая поэтика о конвенциях описания красоты // Памятники литературной мысли Востока. М.: ИМЛИ РАН. С. 166.
24. Перевод осуществлен по изданию [Зайн ад-дин Васифи. Бадаи' ал-вакаи'. М., 1961], C. 189-196. «Вину любви Максуда Виноторговца» - bäda-i 'ishq-i Maqsüd-i Khammär, во втором значении «вина любви к Максуду Виноторговцу». Имя отрока (maqsüd - букв. «цель») подчеркивает, что красавец - цель устремлений поэтов-влюбленных.
25. В оригинале mujallid - «переплётчик». По замечанию Е.Э. Бертельса, книжные лавки на базарах Герата являлись «излюбленным местом сборищ поэтов и остроумцев... Там можно было узнать все последние новости литературной жизни, там читались новые газели, разгадывались стихотворные шарады (му'амма)» [Бертельс Е.Э. Навои. Опыт творческой биографии. Литературная жизнь эпохи Тимуридов. М.; Л., 1948. С. 28]. Между Самаркандом и Гератом при Тимуридах существовали тесные экономические и культурные связи, справедливо поэтому распространить описание и на самаркандский базар.
26. Прямое указание на шахрашуб, см. вступительную часть статьи.
27. Marägha - букв. «место, где валяются, купаются (обычно в пыли) животные или птицы», здесь - метафора земли. Также Марага - город в Иранском Азербайджане, к западу от Хорасана и Средней Азии, в котором был написан трактат Шараф ад-Дина Рами «Собеседник влюблённых» (Anis al-'ushshäq); о связи трактата с содержанием данной главы сказано во вступлении к переводу.
28. Имеется в виду, что луна пошла на убыль в результате истощения, вызванного любовной тоской и страстью; камфара, согласно представлениям традиционной медицины, снижает половое влечение [Dehkhoda, сл. ст. Käfür], возможно, поэтому она и предлагается в качестве целительного средства. Автор, прибегнув к приему «красота обоснования» (husn al-ta'lil), находит причину захода солнца и появления на небе серпа луны и звезд: солнце закатилось от зависти к лику юноши («солнце» - традиционная метафора прекрасного лица), луна стала тонким серпом от несчастной любви к нему, и небосвод рассыпал звезды для излечения луны. С утверждения, что у солнца случается горячка от зависти к красоте юноши, начинает обыгрываться популярная в поэзии тема «образы сравнения посрамлены или пристыжены предметом сравнения», см. далее, примеч. 29, 30.
29. Кипарис - стандартная метафора прямоты и стройности стана. Кроме того, кипарис традиционно определяется как äzäd «свободный», одиноко растущий среди цветов. Здесь автор обыгрывает поэтические представления и находит «причину» одиночества и стройности дерева: оно, отчаявшись сравниться по
красоте со станом Максуда, становится отшельником и предаётся укрощению плоти.
30. Как и в предыдущем случае, роза (основная метафора для щёк), не может сравниться со щеками Максуда, подобными красным цветам граната. Цветок, из середины которого растут алые лепестки, описывается как сердце с вонзёнными в него окровавленными ногтями.
31. Имеются в виду иглы сосны и её шишка, имеющая форму сердца. Сосна (sanawbar) также является метафорой для описания стройности и прямоты стана.
32. Хотан - область и город на территории современного Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая, откуда в те времена привозили мускус лучшего качества.
33. То есть запах мускуса - ничто по сравнению с запахом кудрей Максуда.
34. Гиацинт - одна из наиболее распространённых метафор для кудрей (признаки, по которым сравниваются эти два объекта - аромат и наличие завитков). Значение фразы таково: гиацинт обретает завитки, подражая локону Максуда. Гиацинт и локон также сравниваются со свернувшейся змеёй (manand-i mar bar khvishtan pichida - «свернувшись в клубок подобно змее»). Сравнение волос возлюбленного со змеёй (mar) и применение к ним эпитета «скрученный, вьющийся кольцами» (pichpich) также характерно для персидской поэзии, о чём рассказывает Шараф Рами в первой главе «Собеседника влюблённых».
35. Matla' - начальный бейт стихотворения.
36. Zi qamat-i tu ba 'alam qiyamat-i bar-khast, обыгрывается арабское выражение qamat ul-qiyama - «началось столпотворение».
37. «Чудо» - qiyamat, основное значение слова - «восстание из мёртвых», отсюда дополнительный смысл полустишия: «Твой стан - чудо, если Восстание из мёртвых - это правда», то есть «Твой стан - чудо, клянусь днём восстания из мёртвых».
38. «[Стоит] на высоте копья» - ba qadd-i nayza, также «[стоит] на стане-копье».
39. Qiyamat - «восстание из мёртвых, День воскресения». По мусульманским представлениям, в День воскресения солнце очень сильно приблизится к земле. Так, существует хадис: «[...] (Пророк, да благословит его Аллах и приветствует), также сказал: «Поистине, в День воскресения солнце приблизится (к земле) настолько, что пот (зальёт людей) до середины ушей, и, оказавшись в таком положении, они обратятся за помощью (сначала) к Адаму, потом — к Мусе, а потом — к Мухаммаду» [Сахих аль-Бухари. Мухтасар. Полный вариант / Пер. с арабского, прим. и указ. В.А. Нирша. М., 2003. С. 283-
284, № 711 (1474, 1475)]. Возможно также, что данный образ основан на представлении о том, что Страшный суд начнётся с первым лучом солнца (nayza-i ätashin «огненные копья» - распространённая метафора для солнечных лучей). Это представление значительно позднее, уже в XIX в., обыгрывает Каани в касыде, посвящённой губернатору провинции Фарс: «Güyand rüz-i mahshar yak nayza-i äftäb / täbad firäz-i khäk-u sahih-ast in khabar. 8. Yak nayza hast qadd-i vay-u rü-yash äftäb / z-än rüfitäda ghulghula-i hashar dar bashür», «Говорят, что в День столпотворения одно копьё солнца / засияет над землёй, и верно это известие. 8. Стан его - в одно копьё, а лицо его - солнце, / потому и поднялся в народе гам столпотворения» [Каани. Dlvan-i ash'ar // Дордж 3].
40. Имеется в виду 'Абдуррахман Джами; Makhdümi Mawlavi - почётный титул, который можно перевести как «[Их] величество, мой господин».
41. Образ бейта, как и предыдущий, построен на атрибутах Судного Дня: влюбленные замечают солнце лица возлюбленного, стоящее на высоте копья его стана; такое описание содержит в себе намек на «светопреставление», подобное утру Судного дня, то есть волнение, в которое приходят влюбленные при виде возлюбленного.
42. Описания того, что происходит с влюбленными, «когда друг встает» и «когда друг садится», входят в число устойчивых мотивов любовной газели, связанных с шахрашуб. Так, Хакани пишет: «Сто пиршеств ты украшаешь в любом месте, где садишься, // Сто городов приводишь в волнение в любом месте, где встаешь» [Хакани. Dlvan-i ash'ar // Дордж 3. Газель 378, б. 2]; еще более отчетливо этот мотив представлен в поэме Фарид ад-Дина 'Аттара «Хусрав-нама» ['Аттар. Dlvan-i ash'ar // Дордж 3. Хусрав-нама], в главе «Общение розы и Хусрава», построенной на газельных мотивах (б. 19): «Когда ты поднимаешься, уходит (букв. «садится») здравомыслие, // когда ты садишься, поднимается светопреставление (qiyämat)».
43. «Долгая жизнь» -'umr-i diräz. Рами рекомендует эту метафору для волос [Чалисова Н.Ю. «Собеседник влюблённых» о глазах и ресницах возлюбленных // У времени в плену: (Памяти Сергея Сергеевича Цельникера). М.: Вост. лит. РАН. С. 97], для стана же предлагает ärizü-i diräz «долгая мечта» (глава 17 «Об описании стана»). Данная метафора нередко использовалась, чтобы сопоставить длину волос или высоту стана возлюбленного с укорачивающейся от страданий жизнью влюбленного.
44. «Сборник» - safina (букв. «корабль»), также «свиток», поэтическая антология, тетрадь, в которую записывались понравившиеся стихотворения.
45. Bädäm-i tar, «влажный миндаль», стёртая метафора для глаз.
46. «Китайское зеркало» - металлическое зеркало, отличается ярким блеском.
47. «Волосы» - kakul, «волосы на темени», в отличие от височных локонов.
48. Дарвиш-и Дихаки, поэт из Казвина, упоминается в «Собрании редкостей» Навои [Dehkhoda. Сл. ст. Darvish-i Dihakt].
49. Имеется в виду 'Абдуррахман Джами, данный бейт можно найти в его диване в газели № 127 (см. Дордж 3).
50. Намёк на историю ми'раджа, восхождения Мухаммада к Престолу Бога. Согласно околокораническим преданиям, Джибраил не смог сопровождать Пророка далее шестого неба, объяснив это тем, что на седьмом небе он опалит свои крылья.
51. Хизр - персонаж мусульманских преданий, пророк или вали («близкий [к Богу]», нашедший источник живой воды и обретший вечную жизнь. Хизр -вечный странник и помощник путников, там, где он ступил, вырастают травы и зеленеет земля. В метафоре «Хизр пушка» общим признаком для объектов является зелёный цвет (имя Хизра восходит к арабскому корню «становиться зелёным», пушок на щеках юношей также считался зелёным, подобным свежей травке). Согласно Рами, Хизр входит в список из четырнадцати определений для пушка [Персидская классическая поэтика. С. 187]. В бейте воспеваются алые «винные» уста красавца, которые с появлением первого пушка (Хизра пушка) обретают животворную силу.
52. Khatm - «завершение». Игра слов: «чёрная тина», kakil, лишь последней огласовкой отличается от слова kakul, «волосы (на темени и затылке)». Намёк на смысл: «Поэтому, чтобы [написать] мим в слове "хатм", накладывает [поверх твоего лика прядь] волос». Прядь волос напоминает «хвостик» буквы «мим» в конечной позиции.
53. Камал Исма'ил Исфахани (ум. 1237) - поэт исфаханской школы, прославившийся касыдами-панегириками, носил почетный титул «творец образов». В бейте - игра слов: asar-i mü-shikaft-i tu можно перевести и как «знак твоей проницательности», и как «следы рассечения тобой волоска». Бейт также приводится в трактате «Собеседник влюблённых» в главе, посвящённой описанию рта.
54. Игра слов: «дорожная пыль» - ghubar-i khatt; «почерк губар» - khatt-i ghubar, один из классических видов почерка, состоит из мелких, с трудом различимых элементов; khatt-i ghubar - также «пушок, который только-только начинает пробиваться на щеках юноши» [Dehkhoda. Сл. ст. Ghubar]. Точка - nuqta. В примерах, приведенных в трактате Рами, рот сравнивается с пылинкой (zarra) и с воображаемой точкой (nuqta-i mawhüm) [Персидская классическая поэтика. С. 201-202], автор также использует сравнение пушка с почерком губар [Там же, с. 190]. Таким образом, помимо того что рот сравнивается с
пылинкой, он также уподобляется точке в «пылевидной» вязи пушка, он настолько мал, что его почти нельзя заметить в пушке вокруг уст красавца.
55. В персидской классической поэзии воспевается маленький ротик, воображаемая точка (nuqta-i mawhüm) в центре сомкнутых губ, не имеющая измерений и не доступная взгляду. Метафорами ротика также служат ничто (hich) и небытие ('adam). Возлюбленный являет влюблённому свой ротик и то, что в нём сокрыто (самоцветы речений, жемчуга зубов), лишь тогда, когда говорит или улыбается [Персидская классическая поэтика... Прим. 257, с. 238-239].
56. Буква «мим» арабского алфавита входит в список из семи арабских метафор для ротика, который приводит Рами в своём трактате [Персидская классическая поэтика. С. 203].
57. Согласно мусульманским преданиям, пророку Хизру единственному из всех живущих удалось найти источник живой воды, испив из которого, он обрёл вечную жизнь. В данном бейте автор намекает на то, что обнаружить маленький ротик красавца так же трудно, как и найти источник живой воды.
58. Почетное имя 'Абдуррахмана Джами.
59. Мим - последняя буква слова khatm «завершение», см. ранее бейт о «гиацинте локона».
60. Раскол луны - одно из чудес Мухаммада, совершённое в доказательство его правдивости и в подтверждение его пророческой миссии. «Палец Пророка» -известная метафора для носа; Рами приводит в своём трактате следующее стихотворение «именитого поэта»: «Меж двух 'айнов друга от нуна до мима/ Нос - алиф, начертанный на серебряной странице./ Нет-нет, я ошибся, то в полноте чудотворства/ Палец Пророка разделил луну на две половинки» [Персидская классическая поэтика. С. 185]. Тот же образ встречается у Джами: «Sürat-i bini-i simin-i tu angusht-i nabi-st,/ ki rukh-at gashta du nim-ast az ü mah-misal» («Облик твоего серебряного носа - палец Пророка,/ Из-за которого твой лик [раскололся] на две половины подобно луне») [Джами. Dlvan-i ash'ar // Дордж 3. Газель № 215].
61. «Доброе имя» - husn-i nam (букв. «красота имени»), также - красота бровей, носа и рта, поскольку слово nam «имя» состоит из букв нун, алиф и мим, каждая из которых, согласно трактату Рами, является устойчивой метафорой для бровей, носа и рта соответственно. «Сделали очевидными» - karda 'ayan. Употребление слова 'ayan (образовано от того же корня, что и слово 'ayn, «глаз») позволяет автору ввести в свой бейт намёк на ещё один феномен красоты.
62. «Подобный пери» - прекрасный, как пери, и скрывающийся от людей, как пери, ср. у Асади Туси в Гаршасп-нама: «Gurizan hami shud Jam andar jahan/
parivar gashta zi mardum nihan», «Джам стал беглецом в [этом] мире, // Стал прятаться от людей, подобно пери», цит. по [Dehkhoda. Сл. ст. Pari].
63. Потеря выдержки и постыдное для влюбленного разглашение тайны любви входят в число канонических мотивов любовной газели.
64. Второе полустишие является искажённой цитатой из 19-ой газели Хафиза: «Ay nasim-i sahar, aramgah-i yar kuja-st?/Manzil-i an mah-i ashiqkush-i 'ayyar kuja-st?» («О утренний ветерок, где приют друга?/ Где стоянка той лукавой луны, губящей влюблённых?») [Хафиз, Шамс ад-Дин Мухаммад. Диван-и газалиййат / Изд. и коммент. Х.Х. Рахбара. Тегеран, 1373/1994 (13-ое изд.). С. 29].
65. Возможен вариант «в районе Белого моста», «неподалёку от Белого моста».
66. «Обитель магов» - dayr-i mughan, питейный дом; хирка - дервишеское рубище. Два завершающих бейта включают мотивы расставания влюбленного с благочестием и его «ухода из мечети в кабак», широко представленные как в любовной (светской и суфийской) газели, так и в разных жанровых формах стихов-шахрашуб.
