CC BY
24
надеясь только на стихию рынка. В этом контексте крайне важно решить многолетнюю проблему арабской задолженности. Если у арабских стран—должников России нет средств для ее погашения, то необходимо приступить к переговорам о реструктуризации этих долгов на взаимоприемлемой основе. В целом же, при определении наиболее перспективных сфер взаимодействия российской и арабских экономик следует исходить из реально складывающейся ныне ситуации и учитывать специфику современного этапа развития взаимных связей. Например, многие обозреватели отмечают, что при нынешнем президенте России ее политика на Ближнем Востоке стала более сбалансированной. Отличие заключается в активизации отношений России с Израилем, Турцией, Ираном, ОАЭ, Кувейтом и Саудовской Аравией. При этом отличительной чертой современной внешнеэкономической политики России является понимание того факта, что защита национальных интересов в арабском регионе необязательно должна сводиться к политической конфронтации с местными режимами или с другими активными игроками мировой сцены, действующими в этом районе мира, в первую очередь с США и Европейским союзом.
“Мир Востока ”, М., 2003 г., № 1, с.16—19.
Георгий Мирский,
главный научный сотрудник ИМЭМО РАН БАГДАДСКАЯ ГОЛОВОЛОМКА.
(Устранение нынешней власти в Ираке чревато серьезными катаклизмами в стране)
Надо признать, что, несмотря на две войны и десятилетие международной изоляции, позиции Саддама Хусейна и его партии БААС остаются крепкими. Поколения иракцев воспитаны на культе личности вождя, которого именуют рыцарем и отцом арабской нации, героем национального освобождения, непобедимым полководцем и т.п. Как при любом тоталитарном режиме, истинное отношение населения к лидеру едва ли полностью совпадает с утверждениями пропаганды. Однако, как отмечал недавно багдадский корреспондент британского еженедельника “The Economist”, страх перед переменами среди населения Ирака сильнее, чем неприязнь к баасистскому режиму, — ведь “государство, при всем его жестоком и угнетательском характере, все же обеспечивает безопасность”. Парадоксальным об-
разом сохранение власти Саддама выгодно даже его заклятым врагам. «Курды, обеспечившие себе относительную свободу под защитой ООН на своих северных землях, опасаются реинтеграции в арабское большинство населения, — продолжает “The Economist”. — Небольшое христианское меньшинство, достаточно процветающее, но обескровленное эмиграцией, обеспокоено тем, что когда оно лишится зашиты со стороны светской баасистской власти, то на него обрушится растущее по всей стране движение мусульманского религиозного возрождения. Мусульмане -сунниты, доминирующие в органах государственного управления, но находящиеся в явном меньшинстве по сравнению с шиитами, боятся утратить традиционную гегемонию. Приверженцы режима в партии БААС и в десятках арабских племен, включая как шиитские, так и суннитские кланы, опасаются расплаты, сведения счетов».
Действительно, многие, побывавшие в последнее время в Ираке, отмечают, что почва готова для кровавой бани, которая чаще всего и случается, когда рушится репрессивный, но обеспечивавший стабильность режим, державший “под колпаком” все недовольные, но подспудно кипящие силы. Крышка с котла снимается — и пар с огромной силой вырывается наружу, обжигая все вокруг...
Все, кто знаком с Ираком, отмечают жестокость, присущую местному менталитету. Иногда это объясняют свирепостью правителей, господствовавших в Месопотамии с давних времен. Знаменитый аль-Хаджадж, управлявший страной во времена Дамасского халифата, выставив на публичный показ отрубленные головы недовольных, обратился к народу с такими словами (их знает каждый иракский школьник): “О люди Ирака, люди, склонные к раздорам, лицемерию и злонравию! Клянусь Аллахом, я сдеру с вас кожу, как кору с деревьев, я буду трясти вас, как кучу веток, я буду бить вас, как сбежавших верблюдов...”. После достижения независимости в Ираке, как и, например, в соседней Сирии, было совершено немало военных переворотов. Но если свергнутых сирийских офицеров их более удачливые коллеги могли, допустим, отправить военными атташе куда-нибудь в Южную Америку, то в Ираке разговор всегда был один: к стенке.
И все же, есть ли шанс на то, что без тоталитарного режима национальным и религиозным группам, населяющим Ирак, удастся сохранить согласие? Около 60% населения Ирака составляют шииты. Они лишь себя полагают настоящими правоверными, сунниты для них немногим лучше неверных, кафиров. (По мнению шиитов, един-
ственный законный преемник Пророка Мухаммеда — его двоюродный брат и зять Али, и только потомки Али могут быть названы наследниками пророка. Еще трех халифов-наследников, которых почитают сунниты, шииты считают узурпаторами.) В мире на девять суннитов приходится лишь один шиит. Правда, в Иране они составляют подавляющее большинство, и в Ираке их больше, чем суннитов, но в целом в мире ислама они всегда были дискриминированным меньшинством.
В течение столетий турецкого господства багдадские властители, будь то турки или арабы, неизменно назначались из числа суннитов, так как суннизм господствовал в Османской империи (Ирак был ее частью). И в независимом Ираке, как при монархии, так и при республиканском строе, правящая элита неизменно состояла из суннитов. Чем дальше, тем больше шииты ощущали свою “второсортность” в рамках иракского государства, чувствовали себя жертвами суннитского засилья. Такое самоощущение вполне в духе традиционного шиитского менталитета, неотъемлемой частью которого является идея жертвенности. Халиф Али, в глазах шиитов равный самому Пророку Мухаммеду, пал от кинжала убийцы, а его сын Хусейн был заколот в бою и обезглавлен; их могилы в иракских городах Неджеф и Кербела почитаются как святыни. И впоследствии ни один из шиитских имамов не умер своей смертью. Отсюда ведут свое начало традиция шиитского мученичества, необычайная эмоциональная острота и драматизм, жертвенность шиитского мироощущения, доходящая до исступления и экстаза. Не случайно первыми арабскими камикадзе были ливанские шииты, протаранившие своими нагруженными взрывчаткой грузовиками ворота американских и французских казарм в Бейруте в 1983 г., во время гражданской войны и иностранной интервенции.
В Ираке шииты создали свою организацию “Ад-Дауа аль-Исла-мийа”. Однако после того, как в 1980 г. был казнен ее духовный лидер Мухаммед Бакир ас-Садр, его последователи подверглись расправе. В 1983 г. были репрессированы члены семьи другого лидера шиитской оппозиции — Мухаммеда Бакира аль-Хакима, скрывавшегося в Иране. Сам он возглавляет базирующуюся в Тегеране организацию “Высший совет исламской революции в Ираке” и готовится выйти на авансцену после падения багдадского режима. В положении шиитов в Ираке существует некая двойственность. С одной стороны, будучи членами ущемленной конфессиональной “семьи”, шииты осознают
себя как отдельная общность избранных и потому гонимых. Историческая память о пережитых гонениях и страданиях, мифы и символы, общие духовные ценности — все это порождает самоощущение общинной солидарности, придает конфессиональной группе статус чуть ли не отдельной нации.
С другой стороны, иракские шииты чувствуют себя иракцами в не меньшей мере, чем сунниты. Когда во время ирано-иракской войны в 80-х годах иранские войска, отразив наступление иракской армии, вступили на землю Ирака, аятолла Хомейни надеялся, что иракские шииты будут приветствовать персидских единоверцев и поднимутся против режима Саддама. Ничего подобного не произошло: иракские шииты в своем большинстве воевали плечом к плечу с суннитами в рядах саддамовской армии. Государственный национализм оказался сильнее чувства конфессиональной общности. Вообще Саддам Хусейн немало потрудился для воспитания в народе чувства общеиракского патриотизма, начиная с того, что объявил себя потомком шиитского имама Али. Историки и археологи принялись искать некую “месопотамскую исламскую идентичность” как основу иракского национализма, “иракизма”. Немало сделано для улучшения материального положения шиитских масс.
Предположения, что в случае падения нынешнего режима иракские шииты отделятся от Ирака и образуют собственное государство, малообоснованны. Тем более нет оснований говорить о включении населенных шиитами южных районов Ирака в состав Ирана. Шииты Ирака считают землю отцов своей родиной, здесь похоронены святые люди их конфессии, жива память об Али и Хусейне, не забыты времена расцвета страны под властью шиитских халифов — Аб-басидов. Нельзя забывать и о внешнем факторе: Саудовская Аравия и страны Залива категорически воспротивились бы образованию в их регионе еще одного помимо Ирана шиитского государства. В странах Залива живет много шиитов, для которых шиитский Южный Ирак мог бы стать центром притяжения. Для суннитских и ваххабитских властей в государствах Аравийского полуострова подобный вариант недопустим. Не более реален и еще один иногда обсуждаемый сценарий — восстановление монархии, приход к власти короля из династии Хашимитов, которая правит Иорданией. Юридические основания для этого найти можно — ведь после Первой мировой войны именно хашимитских королей англичане посадили на троны в Багдаде и Аммане, и убитый во время переворота 1958 г. последний ирак-
ский король Фейсал был двоюродным братом Хусейна, отца нынешнего короля Иордании. Смысл этой затеи мог бы состоять в том, чтобы вообще ликвидировать Ирак как государство, объединив его с Иорданией. Но шииты ни в коем случае не согласились бы вновь попасть под власть суннитского короля, а для курдов это означало бы резкое уменьшение их удельного веса в объединенном государстве по сравнению с арабами. Да и весь арабский мир крайне болезненно реагировал бы на попытку устранения с карты мира одного из наиболее значительных арабских государств. Поэтому всерьез рассматривать данный вариант не приходится.
Курды, населяющие север Ирака, составляют примерно пятую часть его населения — свыше 4 млн. человек. В Турции проживает около 14 млн. курдов, в Иране — 7 млн., в Сирии — 1,5 млн. Это самый многочисленный народ в мире из тех, которые не имеют своего государства. Турецкие и сирийские курды, равно как и большинство иракских, — мусульмане-сунниты. Курды Ирака, как и арабы, до Первой мировой войны жили под властью турок. По Севрскому мирному договору 1920 г., после распада Османской империи предполагалось образование государства Курдистан, но это решение осталось на бумаге. Проекту независимого курдского государства категорически воспротивились и Турция, и Иран, и Великобритания. Для англичан определяющим фактором была нефть района Киркука, так что Киркук и Мосул были включены в арабское королевство Ирак, находившееся под полным контролем Лондона. Курды, веками терпевшие турецкое господство, не пожелали жить под властью арабского короля. Начались восстания. Менялись режимы в Багдаде, монархию сменила республика, и каждая новая власть проводила против курдов политику все более жестоких репрессий. Но вновь и вновь поднимались на борьбу повстанцы, называвшие себя “пешмарга” (идущие на смерть. Ничто, однако, не могло сравниться с геноцидом, устроенным в Курдистане в 1988 г., когда Саддам Хусейн попытался “окончательно решить” курдский вопрос. В результате операции “Аль-Анфаль” (“Военные трофеи”, название восьмой суры Корана) было уничтожено 4 тыс. курдских деревень, погибло минимум 100 тыс. человек. 5 тыс. жителей города Халабджа стали жертвами применения отравляющих веществ — иприта и нервно-паралитического газа.
После операции “Буря в пустыне” 1991 г., в ходе которой американские войска разгромили иракскую армию, в Курдистане подня-
лось восстание, но у Саддама хватило сил его подавить, при этом погибло еще 30 тыс. курдов. Вскоре, однако, на севере и юге Ирака были установлены бесполетные зоны, в которых запрещалось появление иракских ВВС. Лишившись возможности применять вертолеты — главное оружие в борьбе против партизан, — багдадское правительство поняло, что не способно контролировать курдские районы, и вывело оттуда войска (кроме района Киркука). Так, с 1991 г. Иракский Курдистан обрел самостоятельность. Официально страна курдов является автономной провинцией Ирака, но никаких отношений с багдадскими властями не имеет, на границе напротив иракских солдат стоят курдские пешмарга, де-факто это уже вполне самостоятельная территория.
Сейчас Иракский Курдистан разделен на два региона: один с центром в городе Сулеймания — там осуществляет контроль “Патриотический союз Курдистана” (ПСК) во главе с Джалялем Талабани, а другой — с центром в Эрбиле, где властвует Демократическая партия Курдистана (ДПК), лидером которой является Масуд Барзани, сын легендарного вождя Мустафы Барзани. Причина разделения — в начавшихся десятилетия назад разногласиях по вопросам тактики борьбы, альянсов с внешними силами и т.д. Осенью 2002 г. было решено созвать объединенный парламент, принявший проект Основного закона Федеративной Республики Ирак, в состав которой в качестве региона должен входить Иракский Курдистан. В проекте говорится, что столицей региона является Киркук, в данный момент находящийся под властью Саддама. О выходе из состава Ирака и создании нового государства речи не идет. Лейтмотив заявлений таков: “Иракские курды — такие же иракцы, как и арабы. Мы хотим жить в общем государстве, но при новом режиме и на принципах федерализма”. Стоит добавить, что Турция, имеющая серьезные проблемы с собственным курдским населением, уже заявила о категорическом несогласии с идеей независимого курдского государства. Иракский Курдистан может существовать и в нынешнем виде квазигосударства, но это ситуация в общем-то аномальная. В постсаддамовском Ираке крепкий Курдистан безусловно может найти себе достойное место как составная часть федерации.
На вопрос о том, могут ли курды в случае начала американцами военных действий стать чем-то вроде Северного альянса по афганскому сценарию, Джаляль Талабани отвечает туманно: курды “за изменение режима путем всесторонних демократических изменений,
произведенных силами иракского народа при международной поддержке... курды будут приветствовать присутствие американских военных”, курды “против вторжения”, но поддерживают “принцип демократических преобразований, пусть и с американской помощью”.
Как бы то ни было, афганский сценарий не подлежит воспроизведению в Ираке по нескольким причинам. Во-первых, к моменту начала американской операции в Афганистане там уже шла многолетняя гражданская война и Северный альянс находился в состоянии открытой вооруженной борьбы с режимом талибов. Между курдами и багдадским режимом войны давно нет, и для реализации “афганской модели” пришлось бы ее спровоцировать. На это курды не пойдут, понимая, что несравненно лучше вооруженная иракская армия успеет нанести им тяжелое поражение еще до того, как вмешаются американцы. Во-вторых, согласившись стать спичкой, от которой загорается большой пожар, курды рискуют непоправимо подорвать отношения как с арабским населением Ирака, так и с арабским миром в целом. В его глазах они станут прямыми пособниками ненавистной многим арабам Америки. То же самое произойдет и в случае, если американский воздушный удар будет синхронизирован с началом военных действий между курдами и Багдадом. За выполнение такой роли курдам пришлось бы дорого заплатить при послевоенном урегулировании, которое и так обещает быть исключительно трудным.
Среди арабской части оппозиции желающих отобрать власть у Саддама немало. Это и базирующийся в Лондоне Иракский национальный конгресс, и Иракский национальный союз, и действующий с иранской территории шиитский Высший совет исламской революции в Ираке, и Движение конституционной монархии, и группа бежавших за границу генералов саддамовской армии. Ахмед Чалаби — лидер Иракского национального конгресса, наиболее влиятельной эмигрантской организации, — сильный и серьезный человек. Однако сомнительно, что он пользуется заметной поддержкой в самом Ираке, — даже если там и есть внутренняя оппозиция, она скорее всего недолюбливает тех, кто “отсиживается за границей”.
Что касается бывших иракских генералов, живущих сейчас в ряде стран Европы и Ближнего Востока, то почти все они участвовали в операциях в Курдистане, и курды с ними за один стол не сядут. Шиитские лидеры во главе с аль-Хакимом пользуются поддержкой среди своих единоверцев, но есть опасность вспышки шиитскосун-нитской междоусобицы. Вообще, как уже указано выше, отношения
между различными этническими и религиозными группами в Ираке имеют сложную историю. Для шиитов сунниты — это, во-первых, люди, исповедующие искаженное, еретическое толкование ислама, и, во-вторых, узурпаторы, унаследовавшие от турок власть в Багдаде и навязавшие ее шиитскому большинству. Немало шиитов захотят свести счеты с суннитскими чиновниками, присланными Багдадом для управления населяемыми ими территориями.
Крайне непростые отношения всегда существовали между арабами и курдами. Непосредственно курдский регион граничит с той частью территории арабского Ирака, которая населена преимущественно суннитами. Вера у них одна, но вряд ли суннитские “арабы-демократы”, если таковые появятся, с готовностью отдадут Киркук курдам. Кстати, в результате саддамовской политики арабизации севера в регионе Киркука обосновалось множество переброшенных с юга арабов, а если прибавить к ним туркоманов (народ тюркского корня), численность которых растет и которые тоже, несомненно, предъявят свои требования, то получится, что курды уже не составляют там большинство населения. Сейчас курды объективно являются союзниками арабов-шиитов в борьбе против багдадского режима, но если ему на смену придет новая власть, в которой шииты будут достойно представлены, то у них может возобладать чувство арабского национализма с его традиционно неприязненным отношением к курдам. Дело в том, что в гипотетической коалиции, приходящей на смену баасистскому режиму, наиболее сильным компонентом станут скорее всего именно курды, уверенные в собственной правоте и успешно боровшиеся за нее.
А вот в арабском обществе Ирака картина будет иная. Диктатура оставляет после себя “выжженное поле” — деморализованный, запуганный, сбитый с толку народ. Ожидать быстрого появления здоровых и жизнеспособных политических сил, которые бы имели опыт, программу действий, уверенность в себе и широкую поддержку населения, не приходится, разве что на поверхность вырвутся исламисты. (Такая опасность, кстати, существует: возможен подъем в Ираке “политического ислама”, фундаменталистского экстремизма, терроризма.) В любом случае доминирующая роль курдов в победившей коалиции вызовет противодействие арабской части общества. Исторический опыт говорит о том, что партнеры по любой коалиции, временно объединенные общей целью, после победы обращают оружие
друг против друга, особенно когда речь идет о межнациональных отошениях.
Не случайно в мировой прессе появились сообщения о том, что у США есть план установления своего рода международного протектората над Ираком, включая пребывание там многонациональных сил, цель которых — не допустить хаоса и кровопролития. Существует вроде бы даже намерение сделать Ирак “витриной демократии” в арабском мире; проводятся аналогии с тем, что было проделано в Германии и в Японии после Второй мировой войны, когда иностранная оккупация способствовала искоренению фашистских и милитаристских традиций, произошли демократизация и модернизация общества.
Но у иракцев нет того рационализма, той самодисциплины, которые позволили немцам в 1945 г. осознать, что, раз война проиграна, необходимо перевернуть страницу истории и сжечь все, чему поклонялись. Нет у них и уникального, впитавшего в себя древние традиции лояльности, менталитета, позволившего японцам мгновенно перейти от готовности умереть за императора к столь же абсолютной готовности выполнить приказ императора о капитуляции и подчинению победителям. А самое главное, иракцы не воспримут поражение как кару за грехи и преступления; все неизбежные неурядицы и междоусобицы, кровопролитие и пр. — все будет поставлено в вину американцам точно так же, как сейчас в нищете и страданиях обвиняют не Саддама, а Америку.
Недавняя история многих стран показала, что конец стабильности, наступление эпохи перемен и неуверенности побуждают людей забыть прегрешения свергнутой диктатуры и предаться ностальгическим воспоминаниям о прежней стабильности.
Сегодняшний Афганистан показывает, что недостаточно свергнуть тоталитарный и террористический режим, ввести в страну иностранные войска. Менталитет, традиции не меняются под воздействием военных и политических перемен, особенно в мусульманском обществе.
“Время новостей”, М., 2003 г., № 19, февраль.
