CC BY
700УДК 398.21:393:398.4
Соляник Ольга Евгеньевна
Доцент кафедры «Русский язык» Московский государственный технический университет имени Н. Э. Баумана (Национальный исследовательский университет): Российская Федерация, Москва, e-mail: s_helga@inbox.ru
БАБА-ЯГА В РУССКОЙ НАРОДНОЙ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКЕ. ЭТИМОЛОГИЯ СЛОВА «ЯГА»
В статье рассматривается образ Бабы-яги как духа смерти. Приводятся отличительные черты персонажа. Даётся понятие обряда инициации. Также анализируется понятие «яга» и раскрывается этимология данного слова.
Ключевые слова: русская народная волшебная сказка, инициация, Баба-яга, смерть, жертва, иной мир.
Olga E. Solianik
Docent at the Department of Russian Language The Bauman Moscow State Technical University;
Russian Federation, Moscow
BABA-YAGA IN THE RUSSIAN FOLK FAIRY TALE. ETYMOLOGY
OF THE WORD "YAGA"
Abstract. The article considers the image of Baba-yaga as the spirit of death. The distinctive features of the character are given. The concept of initiation rite is given. The concept of «<yaga» is also analyzed and the etymology of the word is revealed.
Key words: Russian folk fairy tale, initiation, Baba-yaga, death, sacrifice, another world.
Для цитирования:
Соляник, О. Е. Баба-яга в русской народной волшебной сказке. Этимология слова «яга» // Гуманитарная парадигма. 2018. № 3. С. 103-107.
Цель данной статьи — проанализировать образ наиболее распространённого персонажа русской народной волшебной сказки — Бабы-яги и обратить особое внимание на само имя этого персонажа, поговорить об этимологии слова «яга». Данная тема исследуется многими учеными, и
103
интерес к изучению русской народной сказки не ослабевает. В статье автором предложено посмотреть на давно известного персонажа русской сказки в свете прямой связи его с посвятительным обрядом, так называемым обрядом инициации, и акцентировать внимание на слове «яга» также с точки зрения обряда. Именно здесь можно отметить некоторую новизну взгляда на данный вопрос.
Любой фольклорный текст является отражением сознательного и (чаще) подсознательного уровней миропонимания. В фольклорных текстах (мифе, сказке и т. п.) мы встречаем следы общечеловеческих воззрений и верований, идущих из глубокой древности. Одной из определяющих языческого мировоззрения была тайна смерти и загробного существования. «Многочисленные образцы этого первобытного предания (мифы и сказки) распространены по всему миру. Уже из самого их числа, а также из разнообразия фабулы и деталей, в которых находит выражение основная мысль, следует, что на заре истории представление о пребывающей вне тела душе обладало непоколебимой властью над умами людей. Ведь народные сказки являются слепком с мира в том виде, в каком он существовал в сознании первобытных людей», — писал Дж. Фрэзер в своем труде «Золотая ветвь» [9, с. 741]. Уже в первобытном обществе существовало мнение, что смерть — это всего лишь разлука души с телом. С темой смерти тесно связана система посвятительных обрядов (так называемых обрядов инициации). «Посвящение, или инициация (от лат. initio — «начинать, посвящать, вводить в культовые таинства», или initiatio — «совершение таинств, мистерий») представляет собой переход индивида из одного статуса в другой» [4, с. 543]. Обряд инициации включает в себя символическую временную смерть, в продолжение которой посвящаемый переходит в иной мир и вступает в контакт с духами. Этот контакт открывает человеку путь для возвращения, «воскрешения» уже в новом качестве. Иномирие представляется как посещение героем «иного царства», добывание там ритуальных предметов, познания тайн и т. п.; временную смерть может символизировать пожирание (проглатывание и последующее выплёвывание чудовищем) героя и др. В. Я. Пропп в монографии «Исторические корни волшебной сказки», исследуя структуру обряда инициации, накладывает её на тексты русских народных сказок, вернее, на их общую сюжетную схему, доказывает сходство между сказкой и обрядом и делает вывод о том, что сказка есть позднейшая интерпретация обряда.
Поскольку центральным моментом обряда инициации являлась «смерть» посвящаемого и контакт с властелином ирреального мира (что чётко отражено в волшебной сказке), рассмотрим один из наиболее часто встречающихся образов божеств смерти. Олицетворением смерти и
одновременно её властительницей выступает Баба-яга — очень древний персонаж, уходящий своими корнями в эпоху матриархата и поклонения людей женскому предку-тотему. В. Я. Пропп выделяет три образа Яги, или три типа данного персонажа [6, с. 36]: 1) Ягу-дарительницу, лежащую в тесной избушке: «На печке лежит баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос» («Иван меньшой-разумом большой») [5]; 2) Ягу-пожирательницу (или похитительницу): «... Баба-яга, костяная нога, ноги из угла в угол, губы на полке, а нос к потолку прирос. Сама чёрная, а во рту один клык торчит» («Финист-ясный сокол») [Там же] и 3) Ягу-воительницу, летающую в ступе: «Бросилась баба-яга в погоню; во весь дух на железной ступе скачет, пестом погоняет, помелом след заметает» («Марья Моревна») [Там же].
Ю. С. Степанов подробно исследует этимологию слова «яга» и относит это понятие к праславянскому «яга — персонифицированное удушье, кошмар». Сходные по звучанию слова в других славянских языках, сербохорватском, чешском и некоторых других, означают также «злые» понятия, а именно «ужас, страх, злая баба, ведьма» и т. п. [8, с. 87].
Нахождение Бабы-яги, избушка которой обычно располагается на опушке дремучего леса или в чаще дремучего леса, свидетельство пограничья двух миров, специфично отражённых в хронотопе сказки. Дремучий лес выявляется границей между «нашим» реальным миром (т. е. миром живых) и потусторонним миром ирреальности (миром мёртвых). К этому же выводу приходит и Ю. С. Степанов: «Избушка Бабы-яги — о двух входах, она — переход из одного пространства в другое» [там же, с. 90]. Тесноту же «дома» Бабы-яги можно объяснить тем, что он есть гроб. Из этого следует, что Баба-яга — мертвец, труп в тесном гробу (= последнем, вечном доме). Портретные чрезвычайно специфичные отличительные черты данного персонажа (костяная нога, сама чёрная, вросший в потолок нос) напрямую отсылают к образу мертвеца, трупа. Образ «избушки на курьих ножках» также соотносим с обрядом инициации, так как подобным образом выглядели ритуальные жилища, в которых проводили время молодые люди в период совершения обряда. Пройдя через все испытания, они перерождались в новом качестве. Их возвращение после инициации означало второе рождение, «воскрешение» человека (в данном случае — взрослого, полноправного члена коллектива) [7].
«Некоторые исследователи ведут родословную Бабы-яги от древнеславянской богини смерти, которая состояла в тесном родстве со змеей — символом смерти у некоторых племен. Возможно, и костяная нога происходит оттуда — предполагают, что Яга была первоначально одноногой, а потом уже преобразовалась в костеногую. И даже имя ее выводят из общих арийских корней древних славян — от древнеиндийского санскритского Ахи —
105
Гуманитарная парадигма
www.humparadigma.ru № 3 (6) — сентябрь 2018
змей» [10]. На соположении славянских и индоарийских религиозных и магических терминов постороено исследование Н. Р. Гусевой «Арьи, славяне: соседство или родство» сопоставляет. В результате сопоставления мы видим следующее:
- в восточнославянских языках «яга» — ведьма, жаждущая смерти жертвы, стремящаяся сожрать кого-либо, живущая в древнем погребальном сооружении - домике на столбах (= «избушке на курьих ножках»). В славянском варианте «яга» — это ведьма, чаще всего жаждущая смерти жертвы; на санскрите данное понятие расшифровывается просто — «жертва»;
- на санскрите «яга»-«яджа» — жертва; ступа — погребальное сооружение, гроб [2, с. 85]. Что полностью подтверждает мнение В. Я. Проппа о том, что Яга — это мертвец. И образ Яги-похитительницы, которая перемещается в ступе и похищает детей, напрямую связан с образом смерти. Яга и есть смерть, забирающая в потусторонний мир души умерших. И если вспомнить суть обряда инициации, то Яга — тот самый дух, властелин иного мира, с которым должен встретиться посвящаемый (= временно «умерший»): «В лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила баба-яга; никого она к себе не подпускала и ела людей как цыплят» («Василиса Прекрасная») [1].
Яга в русской народной сказке является своего рода и хозяйкой леса и матерью животных; она наделяется ярко выраженными материнскими, женскими чертами, а такие её атрибуты, как ступа, пест, помело, печь, говорят о сущности хозяйки. Н. А. Криничная, рассматривая образ ведьмы, также особо подчеркивает у неё наличие «женских атрибутов» — помела, метлы, кочерги — и способность летать [3, с. 429]. Такой облик этого персонажа продиктован архаичной его связью с женским началом и древнейшим его восприятием.
Итак, народная сказка является отражением мировосприятия народа, его воззрений, страхов, размышлений об окружающем мире. Сказочные сюжеты, персонажи и поведение героев помогают пролить свет на образ жизни людей давно ушедших времён и лучше понять смысл обрядов, верований и картины мира в целом. Образ Бабы-яги в русском фольклоре сложен и несёт следы разных мифо-смысловых напластований. Яга, в первую очередь, сама является жертвой — «пражертвой». Лучше понять роль данного персонажа помогает «расшифровка обрядов инициации. Хозяйка, мать леса, лесной дух, ведьма, жаждущая смерти, пражертва — она требует себе все новых душ (жертв) для удовлетворения своей жертвенной сущности: «Забор вокруг избы из человечьих костей. На заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей у ворот — ноги человеческие, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами» («Василиса Прекрасная») [1].
Литература
1. Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки. М. : Правда, 1982. 584 с.
2. Гусева, Н. Р. Арьи, славяне: соседство или родство // Древность: арьи, славяне. М. : Палея, 1996. 178 с.
3. Криничная, Н. А. Русская мифология: Мир образов фольклора. М.: Академический проспект; Гаудеамус, 2004. 1008 с.
4. Мифы народов мира: в 2 т. / Под ред. С. А. Токарева. - М. : Советская энциклопедия, 1991. Т. 1 : А-К. 673 с.
5. Нечаев, А. Н, Рыбакова Н. В. Русские народные сказки. М. : Московский рабочий, 1957. 400 с.
6. Пропп, В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М. : Лабиринт, 2000. 336 с.
7. Соколова, М. В. Феномен гостеприимства в русских народных сказках [Электронный ресурс] // Сервис в России и за рубежом. 2013. № 8. URL: http://service-rusjournal.ru/index.php?do=cat&category=2013_8
8. Степанов, Ю. С. Баба-Яга // Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М. : Языки русской культуры, 1997. 824 с.
9. Фрэзер, Дж. Золотая ветвь: исследование магии и религии. М. : Политиздат,1980. 831 с.
10. Штемберг, А. С. Герои русских народных сказок: кто они и почему ведут себя так, а не иначе? / / Пространство и время. 2011. № 4 (6). С. 218-229.
