CC BY
21
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2009. № 1
В.С. Савельев
АВТОРСКИЕ ПРИНЦИПЫ ОРГАНИЗАЦИИ ПРЯМОЙ РЕЧИ ПЕРСОНАЖЕЙ «ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»
Одним из основных источников сведений об устной речи Древней Руси является «Повесть временных лет» (далее - ПВЛ1), персонажи которой вступают в диалоги на самые разнообразные темы. Для того чтобы определить природу «устной» речи в ПВЛ, важно понять, до какой степени речь, зафиксированная в летописи, соответствует речи-первоисточнику - тем словам, которые произносились в действительности и послужили основой составления летописного текста.
Исследователи находят множество подтверждений тому, что в основе зафиксированной ПВЛ прямой речи лежит «настоящая» речь исторических деятелей. В частности, как признак достоверности отмечается лаконичность «воинских» и «вечевых» речей [ Лихачев, 1947: 123-129], тесно связанная с использованием топосов - устойчивых речений, которые не производятся, но воспроизводятся говорящим для выражения известного «стандартного» содержания2 [Конявская, 2000: 28-36; Пауткин, 2002: 153, 154].
«Воинские» и «вечевые» речи должны быть краткими - такова их жанровая природа. Однако следует заметить, что в ПВЛ лаконичными являются не только реплики, произносившиеся в официальной обстановке, но и те, что связаны с бытовым общением (например, в повести об ослеплении Василька). Необходимо учитывать, что включенные в летопись реплики представляют собой вторичный текст, т.е. текст, составленный на основе другого текста, а создание вторичного текста по определению предполагает переработку исходного материала. Таким образом, летопись передает представление древнерусского книжника о том, как должна выглядеть устная речь в письменном тексте (или, вернее, устная речь как таковая в различ-
1 Примеры из ПВЛ даются по изд: Повесть временных лет // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. XI-XII вв. СПб., 2000.
2 Так, в речи персонажей ПВЛ часто используется топос «такого еще не бывало»: Вълодимеръ же слышавъ, яко ятъ есть Василко и осл^пленъ, ужасася и въсплакася вельми и рече: «Сего не выло есть у Русьской земли ни при д^дехъ наших, ни при отцихъ нашихъ сякого зла» (6605 / 1097), Се слышавъ, Давыдъ и Олегъ печална выста вельми и начаста плакатися, рекуща, яко: «Сего не выло в род^ нашемь» (6605 / 1097), Послании же придоша къ Давыдови и рекоша ему: «Се ти молвять вратья: «Не хощем ти вдати стола Володимерьскаго, зане увергъ еси ножь в ны, егоже не выло в Русьской земли ...»(6607 / 1099).
ных коммуникативных ситуациях). Нам кажется, что лаконичность летописных высказываний связана с тем, что включались они в ПВЛ автором, который строго следовал постулатам информативности и релевантности: текст должен быть в высокой степени информативным, при этом из уст летописных персонажей читатель должен узнать только то, что ему, читателю летописи, должно узнать. Таким образом, важнейшим фактором в этом случае является фактор авторского отбора материала, базирующийся на авторском осознании жанровой принадлежности создаваемого текста, понимании законов, которым он должен следовать: руководствуясь принципом информативности, он использует ряд «механизмов», позволяющих выразить максимум информации с помощью минимума средств выражения. Ниже пойдет речь о некоторых из этих «механизмов», позволяющих «свертывать» информацию.
Прецедентные тексты. Стремление летописца отыскать первоначала, «прообразы» русской истории отражает общий принцип его отношения к устройству мира: мир есть воплощение божественного замысла, и задача книжника состоит в раскрытии этого замысла, в том числе и через обращение к авторитетным прецедентным текстам, в которых божественный замысел уже воплощен. Таким образом, летописец осознавал свой текст не как новое речевое произведение, а как текст «реконструируемый», ориентированный на некий идеальный божественный предтекст. Неудивительно, что, перерабатывая речи исторических деятелей, летописец включает в них прецедентные тексты. Так, А.А. Пауткин установил, что топос «нам некуда деться - примем здесь свою смерть с достоинством», неоднократно встречающийся в речи русских князей в ПВЛ в тех случаях, когда они попадают в безвыходную ситуацию, восходит к «авторитетным книжным источникам» - Ветхому Завету и древнерусскому переводу «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия [Пауткин, 2002: 153, 154].
Афористические высказывания. Зачастую персонажи ПВЛ произносят яркие, запоминающиеся реплики, однако эти их черты не связаны с использованием тропов: автора интересуют не языковые «красивости»3, а способность говорящего быть информативным (максимум информации - минимум средств выражения). Иначе говоря, в поле его зрения попадают высказывания, в которых нетривиальные суждения находят гармоничное воплощение в афористичной языковой форме. Существенно, что эти формальные средства свойственны именно устной речи; так, автор фиксирует высказывания, в которых встречаются:
3 Оценочная лексика, эпитеты, обстоятельства места и времени появляются в речи персонажей ПВЛ только тогда, когда это необходимо для выражения содержания пропозиции: если упоминание какой-либо детали не является существенным, коммуникативно актуальным, то она и не упоминается.
- рифмы, требующие восприятия на слух (Володимиръ же ... о питьи отинудь рекъ: «Руси веселье питье, не можемъ кез того кыти» (6493 / 985) - рифмуются те части высказывания, которые в коммуникативном плане оказываются наиболее значимыми; И р'кша колгаре: «Толи не куди мира межи нами, оли же камень начнеть плавати, а хмель гря^нути» (6493 / 985) - клятва болгар также представляет собой рифмованную и ритмизованную формулу);
- средства языковой игры (И ср^те радимичи на р^ц^ Пи-щан^, и покади Волчий Хвостъ радимичи. Т^мъ и русь корятся радимичемъ, глаголюще: «П^щаньци волъчья хвоста к^гають» (6492 / 984) - основой шутки является двусмысленность словосочетания Волчий Хвостъ, возникающая при восприятии произносимого текста; Ркоша же древляне: «Что хощеши у насъ? Ради даемъ и медомъ и скорою». Она же рече имъ: «Нын'Ъ у вас н^ту меду, ни скоры, но мала у васъ прошю: дайте ми от двора по три голуки и по три ворокьи. А^ъ ко не хощю тяжькы дани възложити на васъ, якоже мужь мой, но сего у вас прошю мала. Изнемогли ко ся есте въ осад^. Да вдайте ми се малое» (6454 / 946) - этому фрагменту можно дать следующее небесспорное толкование: коварная княгиня Ольга, в качестве речевой стратегии избравшая введение собеседника в заблуждение, и на этот раз якобы смилостившись, настойчиво, трижды, просит у древлян мала, т.е. употребляет слово, омофоничное имени князя древлян - Мала. Подобная интерпретация эпизода встречается, в частности, у А.С. Демина [Демин, 2005: 562];
- инверсия (И р'кша кояре и старци: «В^си, княже, яко своего никтоже не хулить, но хвалить» (6495 / 987) - инверсия, характерная для устной речи, позволяет противопоставить наиболее значимые части высказывания);
- логическое следствие (Они же рекоша ему: «Ты еси отець намъ вс^мъ: да егоже изволиши самъ, то намъ кудеть отець и игуменъ, и послушаемь его, яко и токе» (6582 / 1074) - первая часть реплики объясняет причину решения, выраженного во второй части, но эту связь можно вывести только исходя из принципа релевантности: союзные средства не используются, основанием же произнесения фразы Ты еси отець намъ вс^мъ может быть только ее причинно-следственная связь с последующей частью реплики);
- косвенный речевой акт (И рекоша новгородци Святополку: «Се мы, княже, прислани к ток^, и рекли намъ тако: «Не хощемъ Святополка, ни сына его. Аще ли дв^ голов^ им^еть сынъ твой, то посли и. Сего ны далъ Всеволодъ, ускормили есмы сок^ князя, а ты еси шелъ от насъ» (6610 / 1102) - просьба новгородцев заведомо неосуществима, а потому можно сделать вывод, что они хотят выразить смысл, противоположный тому, который «озвучивают»: у твоего сына не две головы, поэтому ты не можешь послать его к нам).
Таким образом, в афористических репликах ПВЛ используются средства, позволяющие достичь компрессии текста, его информативной насыщенности. Реплики эти являются короткими, синтаксически элементарными, тем самым значительно отличаясь от реплик персонажей синтетической прозы XIX в., «приближаясь» к канонам аналитической прозы XX в., ориентированной на устную, а не письменную речь.
Отсутствие «лишних» деталей. Следование принципу информативности подразумевает помимо прочего еще и «избавление от деталей»: как уже говорилось, лапидарность изречений персонажей ПВЛ объясняется тем, что автор летописи помещает в текст только то, что представляется ему (или древнему «редактору» летописи) существенным как с точки зрения целых сюжетов, так и отдельных реплик и слов. Именно поэтому автор не дает возможности своим персонажам «отвлекаться» на побочные темы, что свойственно реальной коммуникации: обычно в диалогах коммуниканты, развивая какую-либо основную тему, могут одновременно говорить о чем-то еще, на время «отходя» от основного «направления» разговора и возвращаясь к нему впоследствии [Борисова, 2005: 116-131]4.
Однако встречаются в летописи и такие диалоги, в которых есть «что-то лишнее». Касается это как некоторых реплик, так и отдельных слов. Так, в эпизоде о поставлении игумена в Печерском монастыре встречаем: Они же рекоша ему: «Ты еси отець намъ вс^мъ: да егоже и^волиши самъ, то намъ кудеть отець и игу-менъ, и послушаемь его, яко и токе». Отець же нлшь Федосий рече: «Шедше кром^ мене, наречете, егоже хощете, кром^ двою крату, Николы и Игната. Вь прочихъ кого хощете, от стар^йшихъ даже и до меншихъ» (6582 / 1074).
Упоминание двух «нежелательных» для игуменства братьев является информативно избыточным для читателя (в тексте ПВЛ они упоминаются всего один раз, и остается непонятным, почему ни одного из них нельзя поставить игуменом). Но именно это упоминание делает реплику Феодосия в максимальной степени достоверной: то, что несущественно для нас, существенно для говорящего (Феодосия) и его собеседников (братии): есть какая-то причина, по которой Никола и Игнат не должны стать игуменами, и она известна коммуникантам, это их общее, скрытое от непосвященных знание (то, что в современной семантике называется прагматической пресуппозицией).
Характерно, что «лишние» подробности появляются в тех частях ПВЛ, которые, предположительно, написаны очевидцами событий:
4 В ПВЛ представлены диалоги, связанные с прагматически ориентированной коммуникацией: важно достижение поставленных говорящим целей, а не «описание мира», свойственное фатически ориентированной коммуникации [Борисова, 2005; Янко, 2003].
монахом Печерского монастыря Нестором (рассказы о кончине и перенесении мощей Феодосия), Василием, мужем Давыда Игоревича (рассказ об ослеплении Василька Теребовльского). В последнем, например, появляется описание такого события: Мн^ же рече: «Иди къ Давыдови и рци ему: «Пришли ми Кулм^я. Азъ его пошьлю к Володимеру». И не послуша его Давыдъ и посла мя, река пакы: «Н^ ту Кулъм^я». И рече ми Василко: «Посади мало». И повел^ слузи своему ити вонъ, и с^де со мною, и нача глаголати: «Се азъ слышю, оже мя хочеть Давыдъ давати ляхомъ...» (6605 / 1097). В большинстве случаев посол-«посредник», передающий речи одного князя другому, в летописи лишь упоминается (в предложениях типа призва послы и рече), однако здесь князь Василько предлагает «посреднику» Василию присесть. Упоминание этого этикетного жеста, совершенного князем, не «продвигает» сюжет, является отступлением от «канона» (в других случаях «посредники» лишь призываются и отсылаются). Однако Василий вводит этот микроэпизод в текст, так как, с его точки зрения, он не только положительно характеризует князя Василька, не только «подготавливает» его пространный монолог, но и в максимальной степени отражает имевшее место событие: рассказчик вспоминает все бывшее, стараясь не упустить ни малейшей детали. Таким образом, в данном случае «посредник» перестает быть безликим, а эпизод приобретает черты индивидуа-лизированности: высокая степень подробности описания указывает на его подлинность.
Таким образом, возникает парадоксальная ситуация: автор ПВЛ следует принципам информативности и достоверности. Следуя первому из них, он должен исключить из текста все несущественное; однако именно включение «лишних» деталей позволяет ему достичь эффекта достоверности изложения. Тот факт, что «лишних» деталей в ПВЛ оказывается крайне мало, доказывает, что при создании текста принцип информативности имеет для автора ПВЛ первостепенное значение. Но такое положение дел не свидетельствует о том, что автор «забывает» о принципе достоверности, а лишь проясняет авторскую презумпцию: то, что написано в летописи, не может быть неправдой. Кажется, этот принцип может быть распространен на древнерусский текст в целом: написанный текст не может быть неправдой5.
Следует заметить, что в ПВЛ обнаруживается один тип контекста, в котором на первый взгляд принцип информативности регулярно нарушается: речь идет о «дублировании» уже ранее произнесенных речей. Так, во фрагменте И пов'кдаша Олз^, яко деревляни придо-
5 В данном случае мы не задаемся целью разграничить два культурных концепта - правду и истину, которым посвящены работы многих современных исследователей, см., например: [Арутюнова, 1999: 543-642; Колесов, 2004: 522-537].
ша, и възва Ольга к сок^ и рече имъ: «Докр^, гостье, приидоша?» И ркоша древляне: «Придохомъ, княгини». И рече имъ Ольга: «Да глаголите, что ради приидосте с^мо?» И ркоша деревляни: «Посла ны Деревьская земля, ркущи сице: «Мужа твоего укихомъ, кяшеть ко мужь твой, яко волкъ, въсхыщая и гракя, а наши князи докри суть, иже роспасли суть Деревьскую землю. Да иди за нашь князь За Малъ!» - к^ ко ему имя Малъ, князю деревьскому (6453 / 945) древляне произносят слова, уже упоминавшиеся в той же статье летописи (Ркоша же деревлян^: «Се князя рускаго укихомъ. Поимемъ княгиню его Олгу за князь свой Малъ, и Святослава, и створимъ ему, якоже хощемъ» (6453 / 945). Однако даже в этом случае происходит «наращение» информации: очевидно различие озвученного намерения древлян (в том числе в отношении Святослава) и высказанного Ольге предложения (ни слова о судьбе Святослава, зато упоминаются «добрые князи» древлян) - импликатурой является логическое следствие, к которому должен прийти читатель: древляне коварны. Не менее важно то, что информация, уже известная читателю из предтекста, неизвестна Ольге: о намерениях древлян она узнает непосредственно от них. Таким образом, летописец подтверждает достоверность описываемого и использует «дублирование» речей как текстообразующее средство: изъяв из диалога его начальную часть, он не смог бы «организовать» его последующие части - собеседники не имели бы темы для обсуждения.
Итак, в норме прямую речь персонажей ПВЛ характеризует отсутствие «лишних» деталей. В нарративных же частях летописи степень подробности описания возрастает. При этом нельзя не отметить, насколько тонко летописец чувствует, когда именно ему следует насытить повествование подробностями6.
Так, рассказывая об ослеплении Василька Теребовльского, летописец мог бы ограничиться простым упоминанием события, однако он замедляет ход описания, насыщая его многочисленными деталями. Подробное, пошаговое описание случившегося повышает степень драматизма изображаемого, делает его наглядным, достоверным. Кульминацией фрагмента является описание самого процесса ослепления: это именно длящийся почти бесконечно процесс - такое ощущение рождает сухое, «протокольное» изложение повторяющихся действий торчина (И приступи търчинъ, именемь Береньди, овчюхъ Святополчь, держа ножь, хотя уверьт^ти ножь в око, и гр^ши ока, и перереза ему лице, и кяше знати рану ту на лици ему. По семь же уверт^ ему ножь в з^ницю, изя з^ницю, по семь у другое око уверт^ ножь, изя другую зиницю. И томъ час^
6 Одно и то же событие говорящий может описать более или менее подробно - это зависит от его коммуникативных целей (см. о «дроблении ситуации на составные эпизоды» в [Григорьян, 2005: 587-592]).
кысть яко мертвъ (6605 / 1097). Обращает на себя внимание то, насколько автор мастерски использовал прием редупликации: изъятие каждой из зениц описывается тождественными синтаксически и лексически конструкциями, вводимыми в текст «монотонными» по семь же. Рассказывая же о мести Василька, которую кяше не л^по створити, летописец ограничивается словами Давыдъ же, пославъ, приведе Василья и Лазаря и вдасть я. И створися миръ в неделю, и завътра в понед^лникъ по зорямъ пов'ксиша Лазоря и Василя и растр^ляша стрелами Василковичи, и идоша от града (6605 / 1097). Симпатия, испытываемая летописцем к Васильку Теребовльскому, «заставляет» автора подробно описать мучения князя и, по сути, лишь упомянуть его злодеяние.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что в нарративных частях летописец использует две «техники» - сжатое и подробное описание, причем последнее используется в тех случаях, когда нужно дать понять читателю, что описывается нечто крайне важное. Вводя же в текст прямую речь, автор стремится избавиться от «лишних» деталей, но когда все же упоминает их, ему удается достичь высокой степени достоверности изображаемого.
Список литературы
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999.
Борисова И.Н. Русский разговорный диалог. Структура и динамика. М., 2005.
Григорьян Е.Л. О возможностях квантификации ситуаций // Логический
анализ языка. Квантификативный аспект языка. М., 2005. Демин А. С. «Подразумевательное» повествование в «Повести временных
лет» // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 12. М., 2005. Колесов В.В. Слово и Дело. Из истории русских слов. СПб., 2004. Конявская Е.Л. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI - середина XV в.). М., 2000. Лихачев Д.С. Русские летописи. Л., 1947.
Пауткин А.А. Беседы с летописцем. Поэтика раннего русского летописания. М., 2002.
Повесть временных лет / Подгот. текста, пер. и коммент. О.В. Творогова) //
Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. Х1-Х11 в. СПб., 2000. Янко Т.Е. Описания мира и речевые действия: о способах выражения иллокутивных целей говорящего // Логический анализ языка. Избранное. 1988-1995. М., 2003.
