CC BY
276
УДК 82...А/Я 7
АВТОР В НАРРАТИВНОЙ СТРУКТУРЕ «ДРАМЫ НА ОХОТЕ» А. П. ЧЕХОВА
ИВ. Алехина
В статье рассматривается структура повествования, жанровые, стилевые особенности «Драмы на охоте» А.П. Чехова. Определяется роль приема «рассказ в рассказе», выявляется тип повествования, своеобразие авторского присутствия в тексте. «Драма на охоте» анализируется как экспериментальное беллетристическое произведение романного типа, в котором А.П. Чехов ищет способы неявного присутствия автора в тексте, делает расчет на активность читательского восприятия.
Ключевые слова: газетный роман, «рассказ в рассказе», рассказчик, «ненадежный» нарратор, активность читателя, автор.
«Драму на охоте» А.П. Чехов написал для московской газеты «Новости дня», где она выходила с августа 1884 по апрель 1885 г. под псевдонимом А. Чехонте, в некоторых номерах - Антоша Че-хонте, Чехонте. Авторские комментарии к «Драме на охоте» неизвестны, имеется лишь свидетельство С.Н. Алексеева, редактора-издателя газеты «Театр», что в «Новости дня» Чехов свою «повесть» «запродал “оптом”» [1, с.589], а также воспоминания М.П. Чехова о том, что в молодости А.П. Чехов называл газету А.Я. Липскерова «Пакости дня» [2, с.74].
«Новости дня», в которых Чехов стал публиковаться с 1883 года, большое внимание уделяли криминальной тематике. В газете помещались отчеты о судебных процессах, уголовная тема прослеживалась в хронике повседневной жизни, информационных сообщениях, в беллетристическом отделе выходили детективные, авантюрные повести и романы, привлекательные для невзыскательного читателя. «”Драма на охоте” адресована именно этой газете с ее страстным увлечением уголовной темой», «сама идея «Драмы на охоте» - записки человека, совершившего убийство, могла быть навеяна Чехову одной из газетных заметок», а именно «Убийца-романист» в № 49 за 1884 г. [3, с.17,19].
В числе печатавшихся в «Новостях дня» в 1883-1885 г. романов были такие, как «Отцеубийца» за подписью «Злой дух» (В.А. Прохоров), «Черная банда» Лабурье, «Кровь за кровь» А. Чумака, «Братоубийца» Маркиза Тужур-Парту (А.Л. Гиллин), «Современная драма» Синего Домино (А.У. Соколова) [1, с. 590]. Выходили они, как правило, под броскими псевдонимами (Маркиз Тужур-Парту, Синее Домино, Черное Домино, Злой дух), интригующими названиями («Капля крови», «Пропавшая невеста», «Восковая женщина» и др.). Шаблонными приемами были также мелодраматические эффекты, форма записок следователя, амплуа героев («женщины вампирического темперамента», главный злодей, добропорядочная жертва, проницательный сыщик) [3, с.20]. Известная чеховская оценка газетного криминального романа, данная в «Осколках московской жизни» 24 ноября 1884 года, когда уже печаталась «Драма на охоте», свидетельствует о критическом к нему отношении Чехова: «...таких страшилищ (я говорю о романах, какими угощают теперь публику наши московские бумагопожиратели вроде Злых духов, Домино всех цветов и проч.) еще никогда не было. Читаешь, и оторопь берет. Страшно делается, что есть такие страшные мозги, из которых могут выползать такие страшные „Отцеубийцы“, „Драмы“ и проч. Убийства, людоедства, миллионные проигрыши, привидения, лжеграфы, развалины замков, совы, скелеты, сомнамбулы и. чёрт знает, чего только нет в этих раздражениях пленной и хмельной мысли! <...> Страшна фабула, страшны лица, страшны логика и синтаксис, но знание жизни всего страшней.» [4, с. 131-132].
Факт написания «Драмы на охоте» для газеты, а также подзаголовок повести персонажа-рассказчика: «Драма на охоте. Из записок судебного следователя» - привязывают это произведение к жанрам романа-фельетона и уголовного романа. «Драма на охоте» внешне настолько соответствовала канонам газетного романа, что и была принята за юношеские, еще незрелые, по словам Батюшкова Ф.Д., попытки «писать большие романы и даже в несколько сантиментальном духе», которые «мало соответствуют имени Антона Чехова» [5, с.190]. «Серьезным литературным произведением», единственным романом писателя назвал «Драму на охоте» А.А. Измайлов, объяснявший чуждость ее стилистики чеховскому пониманию литературы и литературности давлением редакторской воли: «Так и хочется думать, что в уши молодого Чехова кто-то напевал, что бульварной газете нужно больше таинственных убийств, нарастающих одно на другое, больше внешней эффектности» [6, с.181, 190]. Однако еще современники почувствовали в «Драме на охоте» пародию.
А.В. Амфитеатров указывал, что Чехов пародирует «тогдашнее увлечение детективными рома-на<ми> Габорио и, в частности, русского его подражателя Шкляревского» [1, с.592]. Позже было высказано предположение, что замысел «Драмы на охоте» не исчерпывается пародированием определенного жанра или стиля, включает серьезные романные задачи [7].
Современные исследователи пытаются понять специфику пародийного стиля Чехова, оценить стилистическую неоднородность «Драмы на охоте». Высказаны суждения о пародийности и паро-дичности чеховского текста [8], принадлежности «Драмы.» к «текстам второй степени», не ограничивающимся техникой пародии-травестии, основанным на принципе «интертекстуального повтора (имитации) и полуиронической комбинации известных литературных сюжетов» [9, с.366]. Единодушно утверждается интертекстуальность, экспериментальный, игровой характер произведения. Большие повести и «уголовный» роман раннего Чехова называют «лабораторными» работами: они, «имеющие внешние признаки пародий, не являются чисто пародийными, содержат начатки психологизма, жанровых и пейзажных описаний» [10, с. 38].
А.П. Чехов, к 1884 г. имевший опыт писания как «мелочишек», так и крупных произведений, действительно, решал в «Драме на охоте» и чисто литературные задачи, актуальные для него в то время. Он обобщал и оценивал имеющиеся в его писательском багаже приемы, отказывался от штампов, искал выразительные средства, соответствующие содержанию своего творчества.
А.П. Чехов дистанцировался от шаблонов массовой беллетристики, передав право авторства в «Драме на охоте» персонажу - новичку в литературе, бывшему судебному следователю Ивану Петровичу Камышеву. Роль посредника между автором и читателем отведена в «Драме.» еще одному персонажу-рассказчику - редактору «А.Ч.»: он описывает два визита Камышева в редакцию, комментирует рукопись, сокращает текст, ведет беседу с читателем. Для А.П. Чехова в 1884 г. уже не представляет интереса пародирование жанра газетного романа. Возможно, литературный эксперимент состоял в разработке проблемы объективности повествования, в усложнении способов авторского проявления в тексте.
В «Драме на охоте» авторское слово редуцировано. Чехов задействует рассказчиков-заместителей, скрывает собственно авторское «я», вводит в текст, организованный по принципу «рассказ в рассказе», голоса двух повествователей. При этом рассказчики - редактор А.Ч. и следователь Камышев - наделены отчетливо проявляющимися нарративными установками: каждый из них преследует свою цель по отношению к читателю, у них различные «авторские» интенции, каждый настаивает на праве всеобъединяющего авторского видения и суждения.
В начинающем «Драму на охоте» «редакторском» предисловии к повести Камышева Чехов создает образ редактора «А.Ч.». Жалея публику, которая «давно уже набила оскомину на Габорио и Шкляревском», А.Ч. справедливо предполагает шаблонный сюжет следовательских «записок», разочаровывает его название: «Гм. Несерьезно, знаете ли.» [1, с.244]. Редактор указывает читателю на недостатки рукописи «красавца Камышева»: «В ней много длиннот, немало шероховатостей. Автор питает слабость к эффектам и сильным фразам. Видно, что он пишет первый раз в жизни, рукой непривычной, невоспитанной.» [1, с.246]. Повесть он, тем не менее, публикует, признав ее непохожесть на сочинения Габорио и Шкляревского: «она оригинальна, очень характерна», «есть в ней и кое-какие литературные достоинства» [1, с.246]. А.Ч. признается в мучительном ощущении, вызванном повестью: «Мне казалось, что я, не судебный следователь и еще того менее не присяжный психолог, открыл страшную тайну одного человека, тайну, до которой мне не было никакого дела.» [1, с. 245-246]. В редакторском обрамлении Чеховым выстраивается следующая повествовательная стратегия: А.Ч. интересна личность Камышева, мотивы публикации им своего сочинения. А.Ч., рассказывая о первой встрече с Камышевым, отмечает его многословие, неискренность, комментирует форму повествования от первого лица: «Вы, стало быть, под судебным следователем разумеете здесь себя?» [1, с.245]. А.Ч. советует прочесть повесть - первоначальное редакторское определение жанра такое - и создает уже свой текст, в котором Камышев - персонаж, а редактор А.Ч. - автор-повествователь, ведущий диалог со следователем-убийцей, приглашающий читателя к размышлению. А.Ч. формирует в сознании читателей тему преступления без наказания, указывает на характерность повести, разоблачает в послесловии расчетливость исповеди Камышева («пожелали ошибиться», «в романе проврались»), испытывает чувство «ужаса и страха» «за человека» [1, с.410]. В комментариях-ссылках к рукописи А.Ч. называет ее «повесть несчастного Камышева» [1, с.248]. У Чехова редактор А.Ч. - человек чувствительный, неравнодушный, мыслящий, находящийся под воздействием идей Достоевского и столкнувшийся с «не-достоевским» преступником.
Вспомним о полемическом характере «Драмы на охоте» по отношению к «страшным» романам «бумагопожирателей». Ее общий подзаголовок «Истинное происшествие» относится не только к главному эпизоду следовательских записок - убийству Ольги Скворцовой, но и к сюжету обрамления: столкновение А.Ч. с Камышевым, мотивы авторства следователя-убийцы, дальнейшие взаимоотношения Камышева с графом, самооценка героя, озвученная во время второй встречи с редактором. Чехов подчеркивает жизненность событий и лиц. Так как факты виновности Камышева очевид-
ны для внимательного читателя («что ни страница, то ключ к разгадке. ») [1, с.414], интерес сосредотачивается на личности героя, на диалоге Камышева и редактора. Чудовищны и гадки (заключительная фраза А.Ч.: «Мне было душно») мотивы, побудившие Камышева опубликовать повесть, его «задор» «начхать всем на головы, выпалить во всех своей тайной. сделать что-нибудь этакое. особенное.» [1, с.414]. При этом Камышев, оказывается, «брал в соображение уровень среднего читателя», которого несложно обмануть. Чеховский Камышев наделен теми же свойствами индивидуалистического сознания, что Парадоксалист в «Записках из подполья», Ставрогин, Раскольников, но, в отличие от героев Достоевского, совершенно лишен потребности в покаянии, прощении и воскресении. Камышев в своих записках «проговаривается» в отдельных циничных замечаниях, в постоянном самолюбовании и высокомерном отношении к участникам драматических событий, к читателю. Через 8 лет после преступления, а на 8лет осужден Раскольников, убийца Камышев не испытывает раскаяния. Он фамильярен в разговоре с редактором, признается в эпилоге своей повести, что Ольга ему по-прежнему «отвратительна». Рассказывая А.Ч. об убийстве, он называет Ольгу «маленькое, гаденькое существо», говорит: «Ну.и добил ее. Взял и добил.»; «без борьбы я не отдамся»; «я не виноват, что они.глупы» [1, с.415]. В сюжете обрамления звучат отсылки к Достоевскому («ощутительный намек» на «Преступление и наказание» в финале «Драмы на охоте» отметил Бялый Г.А.) [11, с.262-263], мотивы из Достоевского присутствуют и в дискурсе Камышева, в его повести [3, с.36-38].
«Драма на охоте. Из записок судебного следователя» становится вставной частью «Драмы на охоте. Истинного происшествия», а читатель вовлекается не столько в процесс поиска убийцы, сколько в литературную лабораторию произведения. Так как оба повествователя являются действующими лицами, находящимися «внутри» изображаемого мира, хотя и выступают авторами своего текста, их точки зрения лишены всеведения, по-своему ограничены. Задачей читателя становится разобраться в соотношении слова Камышева и слова редактора А.Ч., увидеть, прежде всего, недостоверность слова Камышева.
Во-первых, читателю необходимо понять роль рассказчика, участника событий, следователя Зиновьева - именно такое имя использует Камышев в своей повести. Традиционно присутствие рассказчика призвано указать на достоверность изображаемого. Но в «Драме на охоте» слово Зиновьева запутывает читателя, маскирует истинную картину происшествия, навязывает ложную версию («муж убил свою жену») и в то же время разоблачает героя, так как им движет двойственный мотив: отвести от себя подозрения и намекнуть на «тайну», свою необыкновенность. Камышев воспользовался фамилией Зиновьев не случайно. В качестве литературного «я» он берет имя Сергея Зиновьева, ге-роя-следователя рассказа А.А. Шкляревского «Убийство без следов». Шкляревский разработал канон детективного рассказа, в котором задействованы проницательный следователь-писатель, живущий среди участников будущего преступления, убийца-интеллигент, жертва-женщина [3, с.32]. Чеховский Камышев, таким образом, заимствует у Шкляревского структуру детектива, функцию рассказчика-сыщика, его имя. Камышев также соотносит себя с Лекоком, убеждая тем самым читателя, что рассказчик - следователь, но не убийца. Лекоком называет Зиновьева в повести граф Карнеев, а Лекок -герой популярного романа Э. Габорио «Лекок, агент сыскной полиции». Подобно Лекоку, Зиновьев -автобиографический герой Камышева - прибегает к методу дедукции, не полагается на первые впечатления, которые могут быть обманчивыми и т.д. Вновь можно в отсылке к Лекоку увидеть и маскировку Камышева и одновременно подсказку-демаскировку, совет не доверять первому впечатлению. Читателю необходимо разобраться в слитности Зиновьева с Камышевым, в субъективизме повествователя, руководствуется же читатель «редакторскими» подсказками, примечаниями-ссылками и своими наблюдениями.
Текст «Драмы на охоте» как «истинного происшествия», объединяющего записки Камышева и редакторское обрамление, организован, таким образом, диегетическими нарраторами (терминология В. Шмида) [12, с.80-81], причем в сюжете преступления нарратор оказывается «ненадежным» [12, с.70]. Чехов предлагает читателю включиться в литературную игру: уяснить роли персонажа-рассказчика (следователя Зиновьева), «автора» рукописи Камышева, редактора А.Ч. и стратегию собственно автора, А. Чехонте. А.П. Чехов в 1884-85 годах скрыт за псевдонимом. Сложная структура повествования, наличие «ненадежного» нарратора, неявные способы авторского присутствия в тексте стимулируют читательскую активность. Игра повествовательными дискурсами - прием, конечно, не новый, если вспомнить «Повести Белкина», в которых жанровые, повествовательные, стилистические клише (рассказ «девицы К.И.Т») преодолеваются бесконечной глубиной содержания. Ориентация Чехова на Пушкина вполне возможна, чеховский Камышев, как отмечает Ж. де Пруайар, тоже Иван Петрович, но у Чехова «пушкинский прием введения рассказчика-заместителя» «осложняется и расширяется» [13, с.113].
В «Драме на охоте» стратегия авторского замысла шире нарративных задач персонажей-
рассказчиков и включает не только преодоление канонов массовой беллетристики и поиск новых выразительных форм или «диалог» с Достоевским. В «Драме на охоте» получает дальнейшее развитие проблема взаимодействия с читателем. Чеховское повествование все более предполагает диалог с читательским сознанием, способным «достраивать» текст, подключать собственный жизненный и литературный опыт. Чехов делает расчет на вдумчивого читателя, воспитывает его, литературно образовывает, приглашает к разговору о жанровой форме романа и его содержании, способах повествования, героях, сюжете, стиле. Редактор А.Ч. , к примеру, сообщает о вырезывании из рукописи наиболее «бульварных» страниц, длиннот, мест с небрежностью в литературной отделке; в повести Камышева обсуждается круг чтения участников событий, «романность» их жизни. А.П. Чехов расширяет литературный фон, водит в текст литературные ассоциации персонажей и повествователей-рассказчиков. Герои цитируют стихи и прозу, награждают друг друга литературными именами (Ле-порелло, Отелло, Лекок, Рислер-старший и др.), уподобляют героям романов, что усложняет образную структуру, активизирует литературные познания читателей. Чехов прибегает к технике недосказанности, объясняя пропуски в повествовании многочисленными вымарываниями рукой Камышева строк и даже страниц, сокращает повесть при публикации А.Ч. по требованию нового издателя. Как видим, читателю, как и А.П. Чехову, еще необходимы такие разъяснения.
«Драма на охоте» написана для неискушенного потребителя беллетристики «Новостей дня», но как бы «на вырост». Для такого читателя сохранены приемы романа-фельетона, поддерживающие интерес к сюжету (дробление на эпизоды, яркое начало и интригующее завершение эпизода, система повторений-напоминаний, намеков и др.), атрибуты мелодрамы и детектива, щедро наполняющие повесть Камышева. Его повесть, созданная по образцу «сильно действующих» уголовных и светских романов, отличается нарочитой «литературностью», метафоричностью и экспрессивностью слога, поэтическими «находками»: мотивы озера, «девушки в красном», духоты, хронотоп графской усадьбы, зооморфный код (Ольга - «змея», «кошка»). В записках Камышева при этом «общие» места, «трескучие» фразы, сентенции порой намеренно граничат с описаниями, созданными в новой чеховской манере простоты, конкретности изображения, со строками, отличающимися искренностью и подлинным лиризмом, с «островками» «типично чеховских» [14, с.72] сравнений.
Для проницательного читателя узнаваемыми и значимыми являются литературные ассоциации, преодоление навязываемой рассказчиком версии событий. Заявка на достоверность записок, оказавшихся ложью, осталась у Камышева нереализованной. Не стала его повесть и романом, кстати, Камышев и А.Ч. называют «Драму.» то повестью, то романом. Для Камышева, пишущего в «легком жанре», остается незамеченным снижение, опошление не только жанра романа до уровня мелодрамы, но и содержательности его сочинения. В его записках нет романного героя, нет романной ситуации, налицо «измельчание» романных сюжетов, смыслов. Но А.П. Чехов демонстрирует также «книжность» мышления редактора А.Ч., привычку воспринимать жизнь сквозь «магический кристалл» литературы. Редактор изначально видит Камышева героем романа или повести, так, его наружность А.Ч. комментирует как психологический портрет литературного персонажа: «.хорошие голубые глаза, в которых светятся доброта и еще что-то, чему трудно подобрать подходящее название»; «от всего лица так и веет простотой, широкой, простецкой натурой, правдой.»; «каштановые волосы и борода густы и мягки, как шелк. Говорят, что мягкие волосы служат признаком мягкой, нежной, «шелковой» души.» [1, с.242]. А.Ч. находится под магией положительного впечатления от внешности красивого и сильного Камышева, но Чехов указывает здесь и на условность психологического портрета как художественного приема, на стереотипы литературные, которых у редактора А.Ч немало. А.Ч. ищет современные типы, анализирует нравы, предлагает читателям версию «преступления без наказания», «исповеди без раскаяния». Хотя А.Ч. отведена в структуре повествования роль оценивающей инстанции, его точка зрения по-своему ограничена профессиональными стереотипами, книжным подходом к жизни.
Стилистическая небрежность, псевдолитературность повести Камышева и серьезность, классическая отточенность «редакторского» обрамления воссозданы в «Драме на охоте» ее подлинным автором, А.П. Чеховым. Отталкиваясь от форм массовой литературы, образов и тем литературных предшественников, Чехов ставит свои литературные задачи: выбор типа повествования, построение образа нарратора, осмысление жанровой специфики объемного произведения о современности, проблемы авторской субъективности, доверия читателя.
The article deals with the structure of the narration as well as with the genre and stylistic peculiarities of “A Hunting Drama” by A.P. Chekhov. The significance of the “story inside the story” method is defined, the type of narration and special features of the author’s presence in it are revealed. “A Hunting Drama” is analysed as an experimental fiction
work of the novel type, in which A.P. Chekhov is seeking for ways of the author’s hidden presence in the text, counting on the reader’s active perception of it.
The key words: a journalese novel, “a story inside the story”, a narrator, an “unreliable” narrator, a reader’s activity, the author.
Список литературы
1. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. М.: Наука, 1974-1983. Сочинения. Т.3. М., 1975. 623 с.
2. М.П. Чехов. Вокруг Чехова: встречи и впечатления. М., 1981. 355 с.
3. Ильюхина Т.Ю. Антоша Чехонте, Макар Балдастов и другие: Учеб. пособие. Кемерово, 2002. 83 с.
4. Чехов А.П. Сочинения. Т.16. М., 1979. 623 с.
5. Батюшков Ф.Д. Антон Павлович Чехов // История русской литературы XIX в. / Под ред. Д.Н. Овсянико-Куликовского. М., 1910. T.V. С. 187-215.
6. Измайлов А.А. Чехов. 1860-1904: Биография набросок. М., 1916. 592 с.
7. Вуколов Л.И. Чехов и газетный роман («Драма на охоте») // В творческой лаборатории Чехова: Сб. статей. М., 1974. С. 208-217; Секачева Е.В. Проблема личности в «пародийных» произведениях А.П. Чехова 80-х годов // Творческий метод Чехова. Ростов н/Д., 1983. С. 16-19.
8. Виноградова Е.Ю. «Драма на охоте»: Пародийность и пародичность аллюзий // Чеховиана: Из века XX в век XXI: итоги и ожидания. М., 2007. С. 296-308.
9. Смола К.О. К типологии «текстов второй степени» в ранней прозе А.П. Чехова // Чеховиана: Из века XX в век XXI: итоги и ожидания. М., 2007. С. 364-374.
10. А.П. Чехов: энциклопедия / сост. и науч. ред. В.Б. Катаев. М., 2011. 695 с.
11. Бялый Г.А. Русский реализм. От Тургенева к Чехову. Л. 1990. 638 с.
12.Шмид В. Нарратология. М., 2003. 312 с.
13.Пруайар Ж. де. Гордый человек и дикая девушка: Размышления над повестью «Драма на охоте» // Чеховиана: Чехов и Пушкин. М., 1998. С. 113-116.
14. Гвоздей В.Н. Секреты чеховского художественного текста. Астрахань, 1999. 127 с.
Об авторе
Алехина И.В., кандидат филологических наук, доцент кафедры истории русской литературы XI-XIX вв. Орловский государственный университет.
302038, г. Орел, ул. Металлургов, д.48, кв. 37. [email protected], (4862)361243; 89038828741
I.V. Alekhina. The author in the narrative structure of “A Hunting Drama” by A.P. Chekhov
