CC BY
106
Автономия архитектуры: быть или не быть? К проблеме переосмысления теоретических оснований профессии
И.А.Добрицына
В наши дни остро встала проблема удержания автономного статуса архитектурной профессии и, соответственно, жизнеспособности теории архитектуры. Неминуемый выход за пределы профессии обсуждается едва ли не как катастрофическое явление. Но возникает вопрос, действительно ли это катастрофа или только очередная бифуркация?
Сама идея архитектурной автономии состоит в том, что архитектура, как и всякое другое искусство, постоянно и органично связана с исследованием глубинной смысловой подоплеки жизни своего языка, его мутаций, формальных трансформаций. Эта связь эмоциональна, рефлексивна и теоретична. К тому же всегда подтверждала необходимость существования Большой теории архитектуры.
Междутем жизненностьтермина «автономия» и его смысловое наполнение подвергались пересмотру в течение всего XX века - взлет авангарда, ломка 1960-х. В начале XXI века вопрос вызывала сама идея автономии, ставшая проблемой информационной эпохи, когда технологическое ускорение (термин Поля Вирилио) подвергает сомнению незыблемость границ дисциплинарного пространства архитектуры. Мы попытаемся раскрыть смысл этой коллизии и проследить имеющиеся рефлексивные акции и теоретические интерпретации данного события. Для прояснения смысла коллизии необходимо держать в поле внимания сразу несколько линий развития архитектурной и философско-культурологической мысли, косвенно или впрямую связанных с проблемой автономии.
Первое - следует составить представление о характере обсуждения ценностей двух противопоставляемых ныне мега-культур- модерна и постмодерна (от Теодора Адорно до Бруно Латура, Пола Фейерабенда, Кена Уилбера). Второе - прояснить в общих чертах, как архитектурная и философская мысль трактуют идею автономии последние лет пятьдесят-семьдесят (Эмиль Кауфман, Колин Роу,Ле Корбюзье, Райнер Бэнем, Ман-фредоТафури,ЖакДеррида,Энтони Видлер, Сэнфорд Квинтер, Питер Слотердайк, Имре Лакатос, архитекторы - Витторио Греготти, Этторе Соттсас, Роберт Вентури, Чарлз Дженкс, Питер Эйзенман). Третье -уловить связь проблематики автономии с горячо обсуждаемой в архитектурной периодике проблемой «кризиса» и даже «гибели»теории архитектуры рубежа столетий (Кристиан Хайт, Луиджи Престиненца Пуглизи, Ив Мишо, Оле Бауман, Пьетро Балле). Четвертое - показать характер связи архитектуры с неолиберальной политикой (высказывания и действия архитекторов Чуми, Вентури, Эйзенмана, Кулхааса и представителей новой плеяды - голландца Якоба Ван Рийса, датчанина Бьярке Ингельса, бразильца Карлоса
Сантаны и др.). Наконец, пятое - проследить самооценку архитекторов в ситуации их погружения в новые стратегические общественно значимые программы.
Понятно, что практически каждая тематическая линия требует если не фундаментального, то достаточно основательного исследования. Однако классический принцип придется оставить на будущее и пока довериться интуиции в выборе соответствующих концепций, уже предложенных философами, критиками или инициативными стратегами-архитекторами. Сегодня ни одна из названных тематических линий не может быть рассмотрена изолированно от других. В этом, собственно, и состоит методологическая особенность нашего подхода, построенного скорее по принципу «рекогносцировки на местности».
К пониманию автономии архитектуры
Известно, что автономия архитектуры как специфический феномен утвердилась в век Просвещения, когда архитектор постоянно исследовал глубинные смыслы своего языка, его стилевой основы, периодически подвергая пересмотру основания профессии как бы изнутри, с помощью имманентной критики (в терминологии Канта)1.
Имманентная критика не совпадает с художественной критикой извне, как и с историческими исследованиями искусства или архитектуры. Искусство и архитектура обращаются к ней в периоды пересмотра своих оснований2. Согласно мнению американского критика Климента Гринберга, «скорее можно сказать, что оно (искусство) произвольно переводит теоретические возможности в эмпирические и, делая это, испытывает многие теории искусства на предмет их соответствия реальной практике и реальному опыту искусства»3.
В свое время Просвещение отказало искусству в праве заниматься серьезными задачами. Представлялось, что ис-
! Имманентным является метод, который определяется самим предметом исследования. Имманентная критика, по Канту, обсуждает идею или систему идей, исходя из ее собственных предпосылок. У Канта имманентное противоположено трансцендентному.
•^Значительная часть проблематики автономии искусства и архитектуры может обсуждаться как общая для обеих сфер. Но далеко не вся область обсуждения нагружена тождественными смыслами. Особенности архитектуры открывают специфическое проблемное поле, требующее отдельного обсуждения (тем более что XXI век снова поднимает проблему общественной и даже политической функции архитектуры).
'Гринберг К. Модернистская живопись// Искусствознание, 2007, №3-4. С.552. Заметим, что для Гринберга, описывающего модернизм главным образом как явление живописи, собственно модернизм начался много раньше, а именно с импрессионистского движения в живописи.
кусство будет целиком поглощено развлечением, простым и чистым.«Отподобного принижения,-пишетГринберг, - искусство могло спастись при одном условии: продемонстрировав, что доставляемое им переживание обладало самостоятельной ценностью... Каждый вид искусства должен был продемонстрировать эффекты, присущие данному конкретному виду. Делая это, каждый из видов искусства, конечно, сужал сферу своей компетенции, но одновременно обеспечивал более уверенное распоряжение своей сферой... Каждый вид искусства мог оказаться "чистым" и в самой этой "чистоте" найти не только гарантии своих собственных стандартов качества, но и независимость»4.
Имманентная критика, таким образом, становилась движущей силой и гарантией автономии дисциплины, а также гарантией сцепленности настоящего с историей: «Ничто не может быть дальше от подлинного искусства нашего времени, чем идея разрыва, нарушения последовательности. Искусство и есть - помимо всего прочего - эта последовательность, без нее оно немыслимо. Лишившись прошлого искусства, лишившись потребности и необходимости поддерживать стандарты и качества, модернистское творчество потеряло бы и сущность, и оправдание»5.
Авангард как манифестация дисциплинарного раскрытия
Проблема автономии архитектуры, как и автономии искусства, интенсивно обсуждалась на опыте модернизма. Сущность модернизма, согласно теоретической концепции Климента Гринберга, высказанной в 1960 году, заключается в «использовании методов, характеризующих ту или иную дисциплину, для критики самой этой дисциплины, причем не для того, чтобы подорвать ее, но чтобы еще более глубоко укоренить в собственной сфере компетенции»6.
Философия архитектурной профессии в первой половине XX века, в период модернизма, строилась на традициях «мо-дернити». Проблема автономии профессии была постоянным предметом обсуждения самих модернистов. В частности, она исследовалась Эмилем Кауфманом в 1930-е годы, позже Колином Роу, Райнером Бэнемом, Кеннетом Фремптоном, Манфредо Тафури.
Однако авангард начала XX века, как мы знаем, выступил против приоритета стиля и выдвинул на первый план радикально иные, чем формально-стилевые, скрепы дисциплины -мыслительный механизм зодчего, его интуитивный способ познания, его моральный и философский выбор. Опыт XX века показал, что: 1) реальность может принимать разные обличья, но 2) архитектор способен управлять реальностью. Более того, появилась уверенность, что архитектор первой
4 Гринберг К. Модернистская живопись // Искусствознание. 2007. № 3-4. С.547.
5 Там же. С. 553.
6 Там же. С.547.
половины XX века, помимо внутренней критики, нашел еще один источник силы: позволил себе сознательный выход за пределы профессии. Так, в свое время Ле Корбюзье, чтобы создать новый архитектурный язык для идеального города, сделался социологом и политиком, знатоком проблем общественной гигиены и этики.
Культурное напряжение постмодернизма
В 1960-е годы постмодернизм, если видеть в нем интеллектуальное движение, снова усилил имманентную критику, сознательно используя в поэтике формы непозволительные прежде приемы парадокса, иронии. Казалось бы, и сама тема автономии,если судить по внешним формальным проявлениям, здесь подверглась атаке. Однако инициированная Этторе Соттсасом, Витторе Греготти и Паоло Портогезе интеллектуальная волна радикального протеста против модернизма, вылившаяся в парадоксальные приемы 1960-х, по сути была квинтэссенцией имманентной критики, создавшей небывалое культурное напряжение. Как отмечает исследователь Галина Курьерова,«культурное напряжение возникаеттогда, когда человек осознает свои действия совершенно особым образом, когда он их сублимирует, когда они обретают своеобразную риторичность, когда он мыслит свои действия и себя как проецирующиеся в среду более широкую, чем его непосредственное окружение»7.
Тема автономии архитектуры активно дискутировалась примерно с 1970-х годов, когда философия профессии подвергалась идеологическому пересмотру под влиянием постструктуралистской, точнее, деконструктивистской философии. В целом же свободное общение архитекторов-теоретиков 1960-1990-х с философами, отражение в архитектурных теоретических концепциях новейших открытий науки, в частности кибернетики, на наш взгляд, говорит о тенденции, достойной сопоставления с поворотными эпохами истории. К концу XX века источником энергии признается еще и интеллектуальная внешняя, типа дерридеанской, критика профессии, развернувшая архитектуру в сторону новейшихтечений. В целом же опытXX века подтвердил, что выход за пределы дисциплины, возможно, и драматичен, но не катастрофичен, более того - может стать источником ее обновления и укрепления.
Коллизию модернизм-постмодернизм исследовал Энтони Видлер8. Введя в теорию архитектуры собственную концепцию постистории, он поставил в один ряд этапы развития модернизма (признающего автономию дисциплины движущей силой) и его дерридеанскую критику (стремящуюся доказать ложность такой позиции). Таким образом, критика, даже столь уничижительная, пришедшая как бы извне, была
7 Курьерова Г.Г. Итальянская модель дизайна. Проектно-поисковые концепции второй половины XX века, M.,1993. С.70. Электр, ресурс: http:// prometa.ru/colleague/8/1/0/4.
8 См.: VidLer A. Histories of the Immediate Present. Inventing Architectural Modernism. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 2008.
принята как собственный метод архитектуры (например, критика, предпринятая Эйзенманом) и сопоставлена с критикой имманентной, фактически приравнена к ней, поскольку оказалась поистине освежающей и заново просветляющей основу дисциплины.
Мы можем также предположить, что тем самым был усилен естественный для архитектуры пафос радикального обновления приудержании глубинных оснований профессии, связанный не только с органикой формально-пространственных трансформаций, но и с живым сцеплением с философской и социальной сферой.
Итак, несмотря на радикальные изменения критического метода, отстаивание автономии профессии продолжалось практически в течение всего XX столетия. В нем концентри-ровалось желание удержать статус дисциплины как высокого искусства, ресурса ценностей гуманизма.
Здесьеще раз отметим, что главным принципом автономии является способность дисциплины к имманентной критике, какой бы революционной она ни была. Эта способность укрепляет и последовательность развития архитектуры, обеспечивая неразрывность. Но нашим главным вопросом остается - в какой степени и при каких условиях другой тип критики - внешняя критика - может выступать в роли катализатора процесса и тем самым способствовать выполнению задачи критики имманентной.
Нельзя не сказать также и о том, что наряду с рассмотренной логикой исторического движения автономии, базирующегося на механизме имманентной критики, существует и другая исследовательская логика - логика сомнения в необходимости автономизации искусства вообще.
Логика сомнения
Чтобы уяснить обозначенную противоположную позицию, обратимся к разрушительной риторике Теодора Адорно. По его мнению, эмансипированное искусство,отринув культовую функцию, двигалось в сторону функции общественной. Но сколько бы оно ни держалось в этой области за счет идеи гуманности, оно все же утрачивало прежнюю силу. Однако сам Адорно все же верит в возможность и трагичного,т.е. этически адекватного драме эпохальных перемен, содержания современного искусства, какую бы форму оно ни принимало.
Обсуждая и осуждая автономию, Адорно отмечает, что идея гуманности приходила в упадок по мере того, как общество становилось все менее гуманным. В искусстве, в силу его собственного закона развития, все больше угасали и бледнели принципы, которые оно черпало из идеала гуманности. Похоже, его автономия осталась необратимой.
Все попытки вернуть посредством общественной функции искусства все его сомнения и все выражения этих сомнений потерпели крах. Но автономия начинает усиленно подчеркивать момент слепоты, присущий искусству издавна. В эпоху же своей эмансипации искусство выдвигает этот момент на первый план, оттесняя все остальные вопреки, если не благо-
даря, своей ненаивности — качеству, которое, как заметил уже Гегель, станет для него неотъемлемым. Эта ненаивность соединяется с наивностью второго порядка, непониманием эстетического «зачем?».
Неясно, возможно ли еще искусство вообще, не утратило ли оно после своей полной эмансипации предпосылки собственного существования? Вопрос этот возникает при сравнении современного искусства с тем, каким оно было когда-то. Художественные произведения порождаются эмпирическим миром и, выходя из него, противопоставляют ему собственную сущность, как если бы она была тоже реальной. Тем самым они априори стремятся к аффирмации, утверждению, сколь бы трагичным ни было при этом их содержание".
Пронзительным укором звучит утверждение Адорно, что искусство выполняло две функции, т.е. позволяло себе нападать на существующий порядок вещей и одновременно ассимилировало, поглощало чудовищные явления действительности, меняя при этом собственную стратегию.
«Искусство вынуждено обратиться против того, что составляет самую суть его понятия, почему и становится таким неопределенным и неясным до самой мельчайшей своей клеточки. Однако оно не пользуется оружием абстрактного отрицания. Нападая (что, казалось бы, гарантировало всю линию этой традиции в качестве основополагающей черты искусства), оно само претерпевает качественные изменения, само становится другим. Оно способно на это, поскольку на протяжении многих лет в силу своей формы в такой же степени выступало против существующего... в какой помогало формированию... этого самого существующего. Таким образом, искусство нельзя свести ни к общей формуле утешения, ни к ее противоположности»10.
Наш вопрос о соотношении имманентной и внешней критики теперь значительно усложняется, так как мы видим и другую возможность - подвергнуть сомнению сам принцип автономии. Однако данная «посткритическая» позиция практически была сразу же отвергнута как несостоятельная. «"Посткритическая" позиция ведет многих проектировщиков к сдаче собственной территории, к отступлению от собственного политического сознания - и лишь для того, чтобы полностью отдаться хитросплетениям экономической власти как условию своего времени»
Ослабление критической энергии
К началу XXI столетия автономия, долго удерживавшаяся благодаря критической позиции, стала ослабевать. «Если дисциплина как-то управляется, - отмечает современный теоретик архитектуры Луиджи Престиненца Пуглизи, - то за новой
9 См.: Адорно Т. Эстетическая теория / Пер. с нем. А.В.Дранова. М.: Республика, 2001.С. 5.
10Там же. С. 6.
11 Picon A. Digital Culture in Architecture. An Introduction for The Design
Professions. Basel: Birkhauzer, 2010. P. 14.
логикой управления стоит логика гипертекста: то есть логика быстрых смещений от одной упорядоченности к другой»12.
Назову некоторые очевидные феномены, характерные для 2000-х: глобальная экономическая трансформация мира, перестроившая социокосмос; давление техномира, реализующегося сверхбыстро, где-то уже за пределами человеческого сознания; ускорение интеллектуального развития кактакового; перекосы и несовпадения в скорости при воплощении архитектуры как информационного и кактехни-ческого продукта. Все это создает непосильное напряжение внутри дисциплины.
Названные феномены, помноженные на активность массовой культуры, воздействуют на сознание архитектора, приглушают импульс сильного социального конструирования, столь характерный для архитекторов высокого модернизма, стирают поисковый, игровой, неустойчивый диалогический дискурс архитекторов-интеллектуалов 1960-1980-х - постмодернистов и деконструктивистов. С 2000-х годов архитекторы, похоже, и не пытаются создать дееспособные объединения интеллектуалов. Напротив, они неосознанно подстраиваются к новым и, безусловно, не от них исходящим формам социальной инженерии.
За всем этим стоит: во-первых,утрата органичного архитектору чувства реальности, всегда основанного на глубочайшей интуиции момента, метафорически схваченном представлении запроса на качество жизни; во-вторых, вмешательство непосредственно в архитектурный процесс «конструкторов» современного общества, настроенных на кратковременные эффекты (взамен долговременной социальной ответственности). Очевидно, что вышедшая на первое место глобальная экономическая власть располагает самой современной изощренной техникой коммуникаций, она и в архитектуре видит специфический тип медиума.
На фоне перемен, затронувших сущность дисциплины и ее границы, естественным выглядит смятение в теории архитектуры начала 2000-х. Рождается множество предположений по поводу форм ее дальнейшего воплощения, ее судьбы. Назову три заметные тенденции. Первая - интерпретация традиционной теории, т.е. пересмотр фундаментальных категорий, в которых архитектор продолжает видеть амплификацию - накопление определений, постоянно обновляющее смысл духовной сущности творчества. Вторая-трансгрессия всего теоретического поля архитектуры и построение некоей метатеории. Однако обе эти тенденции академичны по духу и не быстро наращивают потенциал устойчивости. Наконец, самая заметная, а главное, стремительно реализующаяся тенденция - это тенденция отрицания традиционной теории. Каковы же ее истоки? В 2000-е годы наметились два рискованных пути развития дисциплины, ведущие к исчезновению ее теории. Первый - некритическое отношение к происходящему на наших глазах растворению в
1г Puglisi L. P. Anything Goes// Architectural Design, 2009. №1. P, 11.
BIM - технологически выверенном сверхбыстром дигиталь-ном процессе информационного моделирования сооружений. Процесс основан на программировании, или, говоря условно, - на формуле. Второй - крушение теории под напором всесильной неолиберальной политики и экономики, видящей в архитектуре лишь медийное средство коммерции - едва ли не торговый знак, информирующий о товаре или услуге. И реальность такова: архитектурная теория поставлена перед отчаянным выбором - между Формулой и Знаком, как между Сциллой и Харибдой.
Итак,первый путь, ведущий кослаблениютеории,- примат формулы над образом. Иными словами, растворение архитектуры в BIM - весьма вероятный вариант, теория остается за пределами процесса. Архитектор здесь работает с программой (и примат формулы над образом очевиден). Расщепляется само ядро профессии. Главная обеспокоенность связана с выпадением новых электронных технологий из собственно архитектурных возможностей архитектора,так кактехнологиитипа BIM отменяюттрадиционно выверенные статические качества перспективно выстроенного пространства. Предполагается, однако, что и на этом пути может помочь сама технология, но только если будет направлена на поддержку художественной интуиции и образного мышления профессионала.
Второй четко прочерченный путь к крушению теории -примат знака над материальностью и функциональностью, превращение архитектуры в знак. Перевес информационной сущности в сравнении с материально-функциональной сегодня приобретает политическое звучание. Архитектор создает «знаки», тем самым его деятельность как бы отождествляется с деятельностью рекламиста. Архитектура превращается в знак, нагруженный не свойственным ей дополнительным содержанием,т.е. в медийное средство. Такой путь и означает крушение автономии профессии, неконтролируемый распад ее границ. Перевес знаковой функции в современных условиях влиятельности массовой культуры особо опасен. В XX столетии архитектура действительно оказалась способной перенять черты, близкие массовой культуре. Например, Вальтер Беньямин считал, что архитектура всегда былатаким искусством, которое потребляется коллективно и бездумно, служа мерилом отношения масс к искусству: «Зодчество никогда не прерывалось. Его история продолжительнее любого другого искусства, и осознание его воздействия значимо для каждой попытки понять отношение масс к произведению искусства... Однако это выработанное архитектурой восприятие в определенныхусловиях приобретает каноническое значение. Ибо задачи, которые ставят перед человеческим восприятием переломные исторические эпохи, вообще не могут быть решены на пути чистой оптики,то есть созерцания. С ними можно справиться постепенно, опираясь натактильное восприятие, через привыкание»13. Впрочем, на наш взгляд,
13 Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // http://www.out-Line.ru/ben.htmL.
здесь слишком заметно предубеждение. Со своей стороны, семиотик Умберто Эко подчеркивает другое свойство архитектуры - то, что она постоянно держит в поле зрения общество, в котором живет, но при этом она же способна подвергать это общество сокрушительной критике. «Самим фактом своего существования архитектура ставит общество, способы проживания и обосновывающую их идеологию под вопрос»14.
В условиях глобализации знаковая функция архитектуры усиленно затребована. Ценится как раз уникальное образное мышление архитектора, способное создать небывалый прежде образ, легко выполняющий ту или иную знаковую функцию. Проблема в том, что, будучи ментальным образом, архитектура легко становится объектом произвольного манипулирования. Она может стать частью широкой системы знаков, работающих как бы в едином культурном пространстве с коммерческой рекламой. Именно так архитектуру принуждают говорить от имени нового, глобального класса.
Действительно, современная нам архитектура довольно свободно превращается, например, в инсталляцию: легко вовлекает зрителя в свое пространство и при этом может содержать добавленные коммерческие смыслы. Ценности знаковой функции здесь могут иметь перевес над функцией утилитарной. В пространстве инсталляции знаки сменяют друг друга непрерывно. Возникает эффект«возвратного движения образов», их наложения, даже порождения. Безостановочные перемены демонстрируют постройку в различных модусах ее воплощения, а поведение людей подстраивается к знакомым повторяющимся моделям. Такого рода процесс самогенерации знаков усиливается в последние лет двадцать из-за моды на использование в архитектуре бесплотных образов, стирающих границы между «реальностью живой» и «реальностью манипулируемой».
Казалось бы, что здесь может настораживать? Ведь архитектура и прежде умела завлекать человека в пластическую игру форм. Вызывает опасение стремительное убывание критического импульса профессионала, умаление его способности ставить господствующую идеологию под вопрос, в частности, и прежде всего, отсутствие альтернативных неолиберализму программ. Объясняется это, по-видимому, тем, что неолиберализм как система господства экономической выгоды долго был не распознан, скрыт за завесой либерального дискурса.
Система Звездных архитекторов (Старсистема) уже два десятка лет способствует заполнению глобальных и глобализирующихся городов так называемыми иконическими постройками, своего рода «иконами» культа скрытой, невидимой, почти виртуальной власти новыхэлит. Для иконической
14 Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб: ТОО ТК «Петрополис», 1998. С.21.
архитектуры характерны и сюрреалистические образы, и образы поп-культуры, и подобия реди-мейда.
Усиливающийся запрос на иконические постройки способствует перекройке городского пейзажа глобальных городов. Являясь главным образом корпоративными штаб-квартирами или культурно-развлекательными центрами, они служат внутреннему диалогу представителей крупного капитала, часто игнорируя исторический контекст и не считаясь с инфраструктурой территории. Осуществлению неолиберальной политики в немалой степени способствовали и некоторые архитектурные программы и идеи (концепция наркотического пространства, изобретение глобальных городов, а также предложения новых типов урбанистики для азиатских регионов, развитие которых основано на законах рынка недвижимости, где используются экзо-тизированные образы построек - как знаки рекламной раскрутки места).
Действительно, если сам архитектор допускает, что архитектура - знак,то и от архитектурной теории теперь могут быть затребованы весьма специфические исследования, сопоставимые с «неолиберальной моделью мира», согласно которой сфера архитектурного проектирования может стать всего лишь агентом, рекламирующим тот или иной стиль жизни. Вот этот последний шаг в логике событий, к которому столь навязчиво подталкивалась архитектурная мысль, и привел к наивысшей драматической точке напряжения в сознании профессионала, к драматической амехании, к гамлетовскому вопрошанию. Далее возможно лишь трагическое по сути, решительное действие, ведущее к развязке с неизбежными потерями.
Итак, можно сказать, что шок, роковая остановка в профессиональном мышлении, точка предельно напряженного состояния, требующего выхода любым путем, выпали примерно на 2000 год. На страницах одного из ведущих профессиональных журналов «Ассамбляж» была объявлена метафорическая гибель теории архитектуры, дословно-«под колесами черного лимузина с затемненными стеклами». И в этом смысле, на наш взгляд, главный момент, означающий точку драматической амехании, остановку, «конец теории», но и одновременно отчаянную попытку изобрести способ «открытия сознания» ради выхода из тупика, - это пробуждение этической проблематики в архитектуре.
От амехании к действию. Выход за пределы профессии
Этический императив сегодня - это призыв к тому, чтобы архитектор узаконивал себя именно как архитектор, т.е. человек, действующий «архитектурно». Далеко не случайно часть профессионального архитектурного мира восстала против такой формы самоуничтожения архитектуры, как растворение ее в коммуникациях. Не случайно и то, что уже с 1970-х годов профессионалы начали заново исследовать идентичность, подлинность архитектуры ради нового подтверждения ее автономии.
Последние несколько лет критическая волна в архитектуре имеет некий эпицентр в Голландии как месте выпуска журналов «Арчи» и «Волиум», а также проведения 3-й Роттердамской архитектурной биеннале 2007 года. Призыв к архитекторам, сформулированный голландским архитектурным критиком Оле Бауманом, звучиттак: «Перейти границы дисциплины или пропасть!» Согласно этому призыву архитектура должна стать инициативной, не ждать заказа от транснационального капитала, создавать свои программы и стратегии. Архитектор сегодня, как и в эпоху модернизма и постмодернизма, должен смело переходить границы профессии с целью ее обновления.
Что для этого потребуется? В наши дни архитектор продолжает остро нуждаться в осмыслении того, что Мишель Фуко называл «историей настоящего», т.е. в выявлении сложнейших сплетений внутри социальной практики. Есть особая, возможно главная, черта современного окружения, производная оттехнологического информационного ускорения, - ускоренная динамика его перемен. Наше окружение испытывает сверхинтенсивную и непрерывнуютрансформа-цию. В этом контексте естественно для начала сделать одно предположение: если бы архитектура могла преуспевать в мобильности своих стратегических программ за стремительно рождающимися смыслами реальности, возможно, ей бы удалось снова занять достойное место действенного и гуманного искусства и тем самым сохранить свою дисциплинарную автономию. Уловить смыслы переменчивой реальности, прояснить их в теоретической рефлексии архитектора - вот важнейшая проблема.
Возникшая драматическая амехания, остановка, «конец теории», ведущие к утрате автономии, требуют выхода на некую площадку наблюдения сегодняшней ситуации в дисциплине как бы со стороны. В неминуемо предстоящей процедуре интерпретации явления возможно построение новых моделей мира и новой сущности архитектурного творчества. Необходимо подняться на новый уровень понимания усложнившейся системы как целого. И здесь потребуются сознательный выход за пределы профессии и усилия по преодолению перевеса технологической составляющей проектного мышления.
Вопрос теоретика архитектуры Кристофера Хайта о том, что следует делать после«конца теории», поразительно похож на поставленный Мартином Хайдеггером почти 50 лет назад в статье «Конец философии и задачи мышления», где он заявил, что исторические проблемы философии завершены. Вопрос был таким: «Какие задачи отложены для мышления в момент конца философии?» Согласно Хайдеггеру, социально-психо-логические и биологические науки вытесняют историческую функцию метафизики, потому что они рассыпают ее проблемы и распределяют их в то, что сам Хайдеггер условно называл «кибернетикой». Понятно, что «конец» здесь звучит не столько как некое завершение, сколько совершенно иначе - как телеологический сдвиг. Вот и сегодня мы, архитекторы, задаемся
вопросом: «Что же отложено для архитектурного размышления после растворения Большой Теории?»15
Прояснив новейшие смыслы реальности, вытесняющие исторически уходящие модели, архитектура могла бы подойти к переосмыслениютеоретических оснований, пережить своего рода телеологический сдвиг ментальных построений, чтобы снова стать требовательной, критической и политической силой, оказывающей властное влияние на реальность, вместо того чтобы подчиняться ей.
Primechania
1.Grinberg К. Modernistskaja zhivopis // Iskusstvoznanie. 2007. № 3-4.
2. Kurjerova G.G. Italjanskaja model dizajna. Proektno-poiskovye kontseptsii vtoroj poloviny XX veka. M., 1993.
3. Adorno T. Esteticheskaja teorija / Per. s nem. A.V.Dranoa. M.: Respublika, 2001.
4.Benjamin V. Proizvedenije iskusstva v epohu ego tehnicheskoj vosproizvodimosti // http://www.out-l.irTe.
5. Eko U. Otsutstvujushaja struktura. Vvedenie vsemiologiju. SPb: TOO TK «Petropolis», 1998.
Autonomy of Architecture: To Be or not to Be?
To the Problem of Reconsideration of the Theoretical
Foundation of the Profession. By I.A.Dobritsyna
The author discusses the problem of maintaining the status of architecture and promoting the theoretical thought in the situation of a radical technological acceleration questioning the traditional boundaries of the disciplinary space. If architecture could catch up with the constantly appearing new ideas of reality in the mobility of its strategic programs, it could reclaim the status of a really effective and humane field of art, thus preserving its disciplinary autonomy.
Ключевые слова: автономия, теория, имманентная критика, внешняя критика,телеологический сдвиг,трансформация дисциплинарного пространства.
Key words: autonomy, theory, immanent criticism, external criticism, teleological shift, disciplinary space transformation.
: Might Ch. Meeting the New Boss. Afterthe Death Theory//Architectural Design. 2009. №1. P.40-45.
