CC BY
31
УДК 316.72:81'37 АССОЦИАТИВНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ РУССКИХ ЛАКУН
Палкин Алексей Дмитриевич
доцент Московского педагогического государственного университета Россия, Москва, проспект Вернадского, д. 88 e-mail: p-alexis@yandex.ru
В статье на материале ассоциативных экспериментов рассматриваются три русских безэквивалентных единицы по отношению к японскому языку. Прослеживается эволюция взглядов русских респондентов за период с начала 1990-х гг. по середину 2000-х гг. Особое внимание уделяется нравственному содержанию реакций, предложенных респондентами.
Ключевые слова: ассоциативный эксперимент, лакуны, смысловые компоненты, воля, выпивка, дать.
В одной из наших предыдущих статей мы рассматривали японские лакуны по отношению к русскому языку [Палкин 2008]. В данной статье мы обратим внимание на некоторые русские лакуны по отношению к японскому языку. Эта статья готовилась для очередного сборника о лакунах под редакцией Ю.А. Сорокина. Публикации сборника помешала смерть ученого. Тема лакун, изучение которых благодаря трудам Ю.А. Сорокина [Марковина, Сорокин 2008; Сорокин 1977; 2003] вышло на новую высоту, заслуживает пристального внимания, поэтому проведенное нами исследование нисколько не утратило актуальности. Настоящая статья, таким образом, является своего рода продолжением проблематики, начатой в указанной выше статье 2008 г.
Количество научных работ, посвященных лакунам, огромно. Мы не будем приводить здесь соответствующую литературу, так как в предыдущих номерах журнала «Вопросы психолингвистики», посвященных проблеме лакун, можно найти обширную библиографию на данную тему. Поэтому просто отошлем читателей к соответствующим номерам журнала [Вопросы психолингвистики 2006; 2010].
В свете нашего исследования необходимо подчеркнуть, что встречаются как межъязыковые, так и внутриязыковые лакуны. Для вычленения лакуны достаточно и одного языка, когда рассматриваются отдельные его аспекты. В частности, внутриязыковые лакуны «обнаруживаются внутри парадигм одного языка - например, отсутствие слова с противоположным значением, отсутствие единицы с определенной синтаксической отнесенностью, отсутствие какой-либо морфологической формы слова и др.»; как в случае межъязыковых, так и в случае внутриязыковых лакун можно говорить о лакунах номинативных, стилистических и частеречных. В равной степени можно выделить лакуны предметные и абстрактные, родовые и видовые, мотивированные и немотивированные [Стернин и др. 2003: 207-210].
Если рассматривать межъязыковые лакуны, то необходимо сопоставление конкретных языков. Дело в том, что некоторое отдельно взятое слово может оказаться лакуной по отношению к одному языку, но в то же время иметь эквиваленты
в ряде других языков. В связи с этим мы сразу оговариваемся, что те образы, которые подлежат нашему рассмотрению, являются лакунарными по отношению к японскому языку, не являясь таковыми по отношению ко многим другим языкам.
В основу нашего исследования лег ассоциативный эксперимент, проведенный преимущественно среди студентов вузов Москвы и Московской области, в результате которого в нашем распоряжении оказалось по 140 реакций русскоязычных респондентов (из них 70 мужчин и 70 женщин) на интересующие нас стимулы. Для сравнения мы пользовались данными «Русского ассоциативного словаря» [Русский ассоциативный... 2002], которые содержат реакции русскоязычных респондентов начала 1990-х гг., то есть, условно говоря, постперестроечного периода. Итак, мы не просто рассмотрим безэквивалентные для японского языка русские лексемы, но и проследим динамику изменения представлений русских респондентов о затронутых нами образах.
Описывая соответствующие ассоциативные поля, мы разбиваем их на четыре смысловых компонента, основываясь на идее, высказанной в коллективной монографии «Ментальность россиян» [Ментальность... 1997: 268-277]. Несколько преобразовав схему, предложенную на страницах этой книги, мы будем разделять ассоциативные поля на следующие компоненты: логико-понятийный (знания, основанные на понятийной обработке чувственных данных), телесно-перцептивный (знания, опирающиеся непосредственно на представления о чувственно-телесной реальности), ценностно-смысловой (знания, связанные с духовными идеалами) и эмоционально-аффективный (знания, возникшие на основе субъективных переживаний). Все реакции, набравшие в нашей выборке не менее 1,25% (то есть не менее 1,5% в округленном значении), вошли в сводную таблицу реакций. Все вошедшие в таблицу реакции (или - при необходимости - группы реакций, выделенные по принципу семантической близости) пронумерованы. Эти цифры получают расшифровку в приводимой после таблицы легенде. Для каждого компонента и для каждой выборки в конце каждой строки таблицы в скобках приводится суммарный удельный вес всех членов данной строки.
В общей сложности мы рассмотрим три лакуны русского языка по отношению к японскому языку.
В первую очередь обратимся к стимулу «воля». Если быть предельно точными, то следует отметить, что лексеме «воля» соответствуют два омонима. Первый имеет семемы «способность осуществлять поставленные перед собой цели», «сознательное стремление к осуществлению чего-либо», «пожелание, требование», «власть, возможность распоряжаться», а также употребляется в ряде выражений в качестве вводного слова. Второй омоним означает «свободу в проявлении чего-либо», а также «свободное состояние». Разумеется, эти семемы на японский язык должны переводиться при помощи различных лексем, тогда как в русском языке все они выражаются при помощи одной лексемы «воля». Самое интересное заключается в том, что предъявленный вне контекста стимул «воля» никоим образом не конкретизирует, какой из двух омонимов имеется в виду. Респонденты вольны трактовать предложенное им слово так или иначе. Хотя лексикографы и говорят о существовании двух разных слов «воля», в языковом сознании русских воля пред-
* * *
стает как сплав свободы и внутренней силы. По этой причине рассмотрение данного стимула вне контекста способно в наиболее точной форме выявить структуру образа воли в этической картине мира русских.
Рассмотрим смысловые компоненты ассоциативного поля «воля» в двух русских выборках.
Сводная таблица 1.
Разбиение ассоциативного поля «воля» по смысловым компонентам.
Логико-понятийный компонент
Р1 5; 6; 8; 9; 10; 13; 14; 15 (26,5%)
Р2 3; 4; 5; 6; 9; 10 (22%)
Телесно-перцептивный компонент
Р1 7 (4%)
Р2 8; 13 (3,5%)
Эмоционально-аффективный компонент
Р1 2; 4 (14%)
Р2 7 (2%)
Ценностно-смысловой компонент
Р1 1; 3; 11; 12 (27,5%)
Р2 1; 2; 11; 12 (43%)
Легенда
Р1 (реакции русских из РАС) Р2 (реакции русских 2006 г.)
1: сила + сильная + сильнющая (7% + + 7% + 0,5% = 14,5%) 2: вольная + вольному (8% + 0,5% = 8,5%) 3: свобода + к свободе (7% + 0,5% = 7,5%) 4: ваша + твоя (3,5% + 2% = 5,5%) 5: неволя (5,5%) 6: железная (4,5%) 7: простор + просторы + степная + степь (1% + 1% + 1% + 1% = 4%) 8: к победе + победа (2,5% + 1% = 3,5%) 9: за замком + нары + тюрьма (1% + 1% + + 1% = 3%) 10: земля + и земля (2% + 1% = 3%) 11: к жизни + жизнь (2% + 1% = 3%) 12: Божья (2,5%) 13: доля (2,5%) 14: моя (2,5%) 15: и разум + разум (1% + 1% = 2%) 1: сила + сильная + сильна + сильный (17% + 4% + 0,5% + 0,5% = 22%) 2: свобода (18%) 3: разум + и разум (6% + 5% = 11%) 4: стремление + желание (2% + 1,5% = = 3,5%) 5: моя (2%) 6: неволя (2%) 7: Павел (2%) 8: путь + дорога (1,5% + 0,5% = 2%) 9: тюрьма (2%) 10: власть (1,5%) 11: выдержка + упорство + усердие (0,5% + 0,5% + 0,5% = 1,5%) 12: жизнь + жить + к жизни (0,5% + 0,5% + + 0,5% = 1,5%) 13: поле (1,5%)
Группировка реакций в ходе разбиения на смысловые компоненты четко продемонстрировала, что образ силы несколько опередил образ свободы в обеих выборках, однако опережение это не столь существенное, чтобы его можно было
назвать значимым. Можно считать, что бинарность семантемы «воля» проявилась в ответах наших испытуемых в полной мере. Так, если судить по ценностно-смысловому компоненту, то для одних воля - это в первую очередь стремление, для других - свободное состояние. Обе группы респондентов указывают и на связь образов воли и жизни, подчеркивая значимость образа воли. О реакции «Божья» уже было сказано выше, а вот пункт 11 из легенды к выборке 2006 г. свидетельствует о некотором повышении уверенности в себе у русских начала XXI в.
В процентном отношении реакции из второй русской выборки несколько опережают реакции из первой, однако разрыв этот не настолько велик, чтобы говорить о существенных расхождениях. Наличие небольшого разрыва можно объяснить тем, что «в русском языке свобода представляет собою более центральный компонент, чем воля (в соответствующем смысле). Частотность этих двух слов нельзя подвергнуть непосредственному сравнению вследствие многозначности слова воля (1. желание, 2. свобода), но частотность однокоренных прилагательных свободный и вольный (198 против 25) говорит сама за себя» [Вежбицкая 1999: 461].
Обратимся к логико-понятийному компоненту. Здесь бросается в глаза значимая разница в удельном весе реакции «неволя» между двумя выборками. Выше, рассматривая стимул «свободный», мы уже констатировали, что русские начала XXI в. более положительно относятся к свободе, то есть ощущают себя несколько более свободными, чем в начале 1990-х гг. Это суждение подтверждается и в данном случае: русские начала XXI в. вспоминают о неволе заметно реже.
Вместе с тем высокоранговую реакцию «свобода» можно рассматривать не как синоним стимула «воля», а как своего рода противопоставление. Как указывает А.Д. Шмелев, «свобода означает мое право делать то, что мне представляется желательным, но это мое право ограничивается правами других людей; а воля вообще никак не связана с понятием права» [Шмелев 2005: 61]. В связи с этим бросается в глаза реакция «власть» (из второй русской выборки), хотя она и является низкочастотной. Респонденты, предложившие данную реакцию, по всей видимости, считают, что власть обладает свободой, не ограниченной правом. Это, по-видимому, свидетельствует о повышении коррумпированности в российских властных структурах по сравнению с началом 1990-х гг.
Возможности пенитенциарной системы, способной ограничить волю-свободу человека, описаны в пунктах 9 из легенды к обоим ассоциативным полям. В данном случае перед нами реалистичная оценка предложенного стимула. Другим примером такой реалистичной оценки является высокоранговая реакция «разум» из русской выборки начала XXI в. Данная реакция указывает на связь образов воли и разума, присущую русскому языковому сознанию. В выборке РАС аналогичная реакция находится на периферии рассматриваемого ассоциативного поля. Можно предположить, что рационалистический подход, выраженный реакцией «разум», вытеснил идеалистические призывы, характерные для советской эпохи (такие как «железная» и «к победе»). Что касается реакции «железная» из первой русской выборки, то ее было достаточно сложно атрибутировать к одному из компонентов: здесь и телесно-перцептивная, и ценностно-смысловая составляющие. Но мы посчитали, что основную смысловую нагрузку в данном случае несет указание на необходимость упорства и целеустремленности, что в большей степени соответствует логико-понятийному компоненту.
В телесно-перцептивный компонент вошли реакции, указывающие на особенности российского ландшафта. О влиянии бескрайних просторов страны на менталитет ее жителей было сказано уже неоднократно и не только нами.
В части эмоционально-аффективного компонента реакции из выборки РАС заметно опережают реакции 2006 г. по удельному весу. Следует, однако, иметь в виду, что речь здесь идет о реакциях, свидетельствующих о неготовности респондентов к серьезному размышлению над стимулом. Обычно такая неготовность связана с повышенной эмоциональной напряженностью. Бурные изменения условий жизни, происходившие в начале 1990-х гг., не могли иметь иного результата, кроме как смятения и дезориентации в системе ценностей. Отсюда и обилие ничего не значащих реакций в выборке РАС. В выборке 2006 г., как несложно заметить, таких реакций значительно меньше. О сути пункта 7 из легенды ко второй русской выборке мы уже говорили выше.
Таким образом, восприятие образа воли в русской культуре не отличается большими сдвигами в ту или иную сторону. И в XX в., и в XXI воля рассматривается как олицетворение свободы и как выражение духовной силы человека.
Абсолютно права А. Вежбицкая, указывающая на комплементарность значений «желание» и «свобода» в семантеме «воля». Слово «воля» предполагает, что человек может жить «по желанию, по своей воле, делать все, что захочется». Кроме того, А. Вежбицкая отмечает следующий интересный момент: тогда как образ свободы может иметь и «положительную», и «отрицательную» направленность («свобода для» и «свобода от»), никакой *воли от в значении «свобода» никогда не существовало. Образ воли в этом значении имеет исключительно «положительную» направленность [Вежбицкая 1999: 462].
Воля, подчеркнем, - знаковый образ для русской культуры. Ломка устоявшихся стереотипов и обилие стрессогенных ситуаций и удручающих новостей в начале 1990-х гг. привели к тому, что заметный пласт русских респондентов предпочел уйти от прямого размышления над предъявленным стимулом. В РАС в изобилии обнаруживаются реакции, несущие минимальную смысловую нагрузку. Это, однако, не умаляет достоинств респондентов начала 1990-х, которые демонстрируют свою любовь к русской литературе, что весьма информативно постольку, поскольку выражает их эстетические пристрастия. Того же нельзя сказать о респондентах 2006 г.
Во второй русской выборке также прослеживается некоторое нежелание задумываться над предложенным образом, но гораздо громче звучит осознание тесной связи воли и разума - их нерасторжимости и взаимозависимости.
Объединяет обе выборки, помимо отмеченных уже моментов, образ бескрайних просторов родной земли, который непосредственно увязывается респондентами с образом воли. «Смысловое ядро русской культуры, проанализированной Г. Федотовым на примере творчества А. Блока, - самосознание оседлой, но сохранившей тягу к духовному кочевничеству цивилизации, сознание, обремененное мучительным беспокойством, неразрешимой раздвоенностью, тоской по утраченной и, быть может, никогда более не достижимой воле... Бесконечность равнины и пролегающего по ней пути с неведомой целью - это и есть характерный и специфический для русской культуры хронотоп - смысловое единство специфических для нее
времени и пространства» [Кондаков 2007: 48]. Если сравнить отношение к природе в русской и японской культурах, то становится очевидным, что японцы, живущие на сравнительно небольшой территории, привыкли относиться к природе с восхищением и по возможности бережно, а русские, живущие на беспримерно большей по протяженности территории, привыкли относиться к природе с пиететом, но высокомерно. О «непредусмотрительности» русского человека в отношении окружающей среды удачно отозвался тот же И.В. Кондаков: «Подобное же - небрежное и беспечное - отношение к природе (к лесу и полезным ископаемым, к рекам и водоемам, к охране среды и радиационной опасности) стало характерной особенностью национального природопользования в России. и запечатлелось не только в менталитете русской культуры, противоречивом и драматичном, но и в самом типе российской цивилизации, с одной стороны, почти не дистанцирующейся от природы (ни в хозяйственном, ни в смысловом отношении), гордящейся своей ничем не замутненной естественностью, отталкивающейся от технического прогресса и западной «машинной цивилизации», а с другой - не оберегающей свою природу, не считающей ее ценностью, стремящейся ее «одолеть» любыми, в том числе самыми варварскими средствами, а потому как бы «не знающей» экологии (вплоть до самого последнего времени, да и то относящейся к ней во многом формально, легкомысленно, по принуждению)» [Там же]. Лучше, пожалуй, и не скажешь.
Наконец, отметим тот факт, что в обеих выборках констатируется существование ограничений, которые способны так или иначе стеснить волю человека, что снова подчеркивает отсутствие существенных расхождений во взглядах на образ
воли у русских начала 1990-х гг. и начала XXI в.
* * *
Вторая лакуна, которую мы рассмотрим, - «выпивка». Выпивка - это не просто прием напитков, а прием спиртных напитков. Одновременно это собирательный термин для спиртных напитков. В японском языке прямых аналогов нет, поэтому для японского языка слово «выпивка» - типичная лакуна.
Злободневность проблемы алкоголизма в советской, постсоветской и современной России не нуждается в дополнительных комментариях. Эту проблему мы и затронем, анализируя стимул «выпивка». Важно здесь то, что рассмотрение образа выпивки позволит нам проследить тенденции, существующие у русских в отношении употребления спиртного. В толковом словаре это слово эксплицируется достаточно тривиально: «то же, что попойка»; «спиртные напитки». В какой степени русские осознавали и осознают опасность, которую несет в себе алкоголь? Для ответа на этот вопрос обратимся с смысловым компонентам.
Сводная таблица 2.
Разбиение ассоциативного поля «выпивка» по смысловым компонентам.
Логико-понятийный компонент
Р1 1; 4; 5; 6; 8; 9; 12; 13; 14; 16 (43,5%)
Р2 1; 3; 4; 7; 9; 12; 15; 16; 17; 18; 19 (51,5%)
Телесно-перцептивный компонент
Р1 2; 3; 17 (21,5%)
Р2 6; 8; 14 (8%)
Эмоционально-аффективный компонент
Р1 11 (2%)
Р2 10 (2%)
Ценностно-смысловой компонент
Р1 7; 10; 15 (8%)
Р2 2; 5; 11; 13 (20%)
Легенда
Р1 (реакции русских из РАС) Р2 (реакции русских 2006 г.)
1: водка (12,5%) 2: закуска (10,5%) 3: бутылка + в бутылках (8% + 1% = 9%) 4: вечеринка + гулянка + праздник (2% + + 2% + 2% = 6%) 5: похмелье + жуткое утро, похмелье (5% + + 1% = 6%) 6: алкаш + алкоголик + пьяный + пьянь (2% + 1% + 1% + 1% = 5%) 7: вредная + гадость + грязь (1% + 1% + + 1% = 3%) 8: пиво (3%) 9: пьянка (3%) 10: хорошая (3%) 11: веселье (2%) 12: дармовая + на халяву (1% + 1% = 2%) 13: друзей + друзья (1% + 1% = 2%) 14: крепкая (2%) 15: нельзя + нехорошее занятие (1% + 1% = = 2%) 16: не состоялась + нету (1% + 1% = 2%) 17: стакан (2%) 1: пиво + возня с пивом + пивко (10% + + 0,5% + 0,5% = 11%) 2: зло (10%) 3: водка (9%) 4: алкоголь + спирт + спиртное (5,5% + + 0,5% + 0,5% = 6,5%) 5: гадость + вред + дрянь + отрава + яд (2% + 1,5% + 1,5% + 0,5% + 0,5% = 6%) 6: закуска + еда + запивка (2% + 1,5% + + 0,5% = 4%) 7: вино (3,5%) 8: стакан + бокал + кружка (1,5% + 0,5% + + 0,5% = 2,5%) 9: алкаш + пьяный (1,5% + 0,5% = 2%) 10: веселье (2%) 11: нельзя + не нужна + нет + нет, спасибо (0,5% + 0,5% + 0,5% + 0,5% = 2%) 12: пятница (2%) 13: хорошо + приятно (1,5% + 0,5% = 2%) 14: бутылка (1,5%) 15: бухло (1,5%) 16: выходной + выходные + праздник (0,5% + 0,5% + 0,5% = 1,5%) 17: компания (1,5%) 18: пить (1,5%) 19: пьянство (1,5%)
В обеих русских выборках большую половину ассоциативного поля «выпивка» занимает логико-понятийный компонент. Совпадают и входящие в него реакции, о процентных расхождениях которых мы уже говорили в преамбуле к таблице. Еще раз подчеркнем смещение приоритетов в пользу пива: безусловное лидерство популярности водки в начале 1990-х гг. сменилось небольшим лидерством пива.
Предложенные респондентами реакции свидетельствуют о том, что, в целом, русские начала XXI в. стали пить несколько меньше: реже, чем в начале 1990-х, упоминаются такие сопровождающие выпивку факты, как «праздник», «похмелье», «пьянка», а также такие личности, как «алкаш» и «алкоголик». Русские и в начале XXI в. заслуженно «прославились» чрезмерным употреблением спиртного, однако наши данные показывают, что в начале 1990-х гг. ситуация была заметно хуже.
Из логико-понятийного компонента отметим также реакцию «вино». Эта реакция набирает достаточно высокий процент, причем только во второй русской выборке. Интересна она еще и тем, что все 3,5%, приходящиеся на данную реакцию, обеспечены ответами испытуемых женского пола. Русские женщины, следовательно, демонстрируют положительную тенденцию: предпочтение более «благородным» спиртным напиткам, подавая хороший пример мужчинам, которые в 2006 г. не проявили солидарности с представительницами слабого пола. Также следует подчеркнуть, что и реакция «гадость» из ценностно-смыслового компонента (выборки того же 2006 г.) была упомянута исключительно женщинами. Следовательно, именно женщины в России XXI в. оказывают решающее влияние на эволюцию этических норм. Мы делаем этот вывод, основываясь только на стимуле «выпивка», так как явно негативный образ выпивки получает большее количество критики именно со стороны русских респонденток. В то же время о ведущей роли женщины в российском обществе говорят и психологи. Вот что пишет Т.В. Андреева, рассматривающая отношения внутри российской семьи: «В России явно преобладание женского начала в семьях, которое проявляется часто и в самой структуре семьи, и в психологическом плане как принятие всех основных решений за семью женщиной (женой или матерью). Вследствие этого и в воспитании детей, и в их личностном становлении происходят определенные искажения - такие, как феминизация мальчиков и юношей. К примеру, появление такого феномена, как комитет солдатских матерей (матери - в защиту своих сыновей, служащих в армии), является, хотя и справедливым, но весьма своеобразным знамением времени и культуры. Если исторически обычным явлением была защита отцами, братьями и сыновьями - матерей, жен и сестер, то в настоящее время молодой человек (призывник или солдат) воспринимается как существо беззащитное, а защищать его может не кто иной, как женщина-мать» [Андреева 2005: 82].
Продолжим рассмотрение ценностно-смыслового компонента. Несложный подсчет показывает, что в первой русской выборке насчитывается 5% реакций, отражающих отрицательное отношение респондентов к выпивке, и 3% реакций, отражающих положительное отношение респондентов к выпивке, то есть, разрыв между одобрением и осуждением довольно небольшой. В выборке начала XXI в. уже 18% русских высказываются о выпивке неодобрительно, и только 2% имеют противоположное мнение. Очевидно, что вне зависимости от пола представители русской культуры в большинстве своем пришли к четкому осознанию пагубности злоупотребления спиртными напитками. Логическим продолжением такого осознания должен стать отказ от вредной привычки. И здесь необходим толчок - грамотная просветительская работа и обеспечение постоянной занятости населения. В начале 1990-х гг. толчок был сделан в другую сторону: резкое увеличение рекламы алкогольных напитков (в том числе крепких) и разрушение привычных социально-экономических
связей. В начале XXI в. произошла определенная «работа над ошибками», но толчка в обратную сторону не наблюдается: пропаганда здорового образа жизни явно недостаточна, а уровень безработицы сложно назвать низким (особенно в сельской местности). В связи с этим необходимо подчеркнуть, что следует различать употребление алкоголя как таковое и чрезмерное употребление алкоголя. Как справедливо заметил В.В. Владимиров, «проблемой является не употребление алкоголя вообще, а неумеренное его употребление». Образ выпивки как раз и подразумевает прежде всего неумеренное употребление спиртного. Главную причину пьянства в России В.В. Владимиров видит в дезорганизации духовной и эмоциональной сферы, в отсутствии понимания смысла жизни [Владимиров 2006: 399].
О снижении потребления спиртного в России свидетельствует телесно-перцептивный компонент. Необходимые атрибуты выпивки - «закуска», «стакан» и «бутылка» в начале XXI в. набрали почти втрое меньше процентов, чем в начале 1990-х гг. Очевидно, что количество ситуаций (обычно совместного) распития спиртных напитков за 15 лет, прошедшие с распада СССР, уменьшилось.
Тем не менее сохранилось представление о том, что выпивка доставляет человеку удовольствие и веселье. Об этом можно судить по реакции «веселье», вошедшей в эмоционально-аффективный компонент, - реакции пусть и низкочастотной, но представленной в обеих выборках.
Итак, к началу XXI в. русские стали относиться к образу выпивки более негативно, чем раньше. Более того, они в гораздо большей степени, чем 15 лет назад, осознают вред чрезмерного употребления спиртного. Правда, общий удельный вес реакций, отсылающих к тому или иному крепкому напитку, оказывается даже несколько выше, чем в первой русской выборке. Однако если вспомнить о ситуации с реакцией «похмелье», напрашивается вывод о том, что в XXI в. русские стали пить менее интенсивно, при этом ассортимент потребляемых ими спиртных напитков расширился. Можно также предположить, что русские стали пить осторожнее, приоритеты сместились в сторону не очень крепких напитков. Состояние похмелья - уже не столь обыденное явление, как в начале 1990-х гг. Если тогда прием спиртных напитков в хорошей компании рассматривался как привычное и чуть ли не обязательное явление, то теперь этот «ритуал» начал утрачивать свои позиции. Однако, несмотря на все это, проблема алкоголизма в России по-прежнему остается крайне острой. Даже в выборке 2006 г. четыре разных наименования спиртных напитков вошли в ядро ассоциативного поля «выпивка», оставив реакцию «зло» в гордом одиночестве.
Чего не хватает для дальнейшего улучшения ситуации? Не хватает должных разъяснений о вреде алкоголя. Объем открытой и скрытой рекламы спиртных напитков превышает объем информации об их вреде. Пока что интересы коммерческой выгоды оказываются выше интересов органов здравоохранения. Но и этого мало. Необходимо комплексное улучшение бытовых и материальных условий жизни в России, снятие социальной напряженности, но тут мы в очередной раз вынуждены остановить поток наших рассуждений, так как вплотную приблизились к границе лингвистической науки, за которую мы не считаем возможным выходить.
Заканчивая рассмотрение стимула «выпивка», подчеркнем переход россиян на употребление менее крепких спиртных напитков и уменьшение числа людей,
страдающих от похмельного синдрома. В то же время обе русские выборки объединяет осуждение людей, страдающих алкоголизмом. Пьют русские примерно те же спиртные напитки, что и раньше (правда, разнообразился их ассортимент), и пьют теперь чаще по выходным. Да, русские стали пить осторожнее, но это относится в большей степени к женщинам, чем к мужчинам.
Мы выяснили, что у многих русских появилось осознание пагубности спиртного. Не хватает целеполагающих внешних стимулов, которые способствовали бы
дальнейшему улучшению ситуации.
* * *
Третья лакуна, которую мы рассмотрим, - «дать». Это может показаться парадоксальным, но на японский язык слово «дать» невозможно перевести однозначно. Если быть предельно точным, то «дать» - это относительная (а не абсолютная) лакуна по отношению к японскому тезаурусу. Перечень эквивалентов, которые уместно было бы употребить при переводе русского глагола на японский язык, получится очень длинным. Не будем его здесь приводить, а обратимся к дефинициям.
В толковом словаре русского языка первой указана семема «отдать в руки, непосредственно». По сути, она и является основной. Так вот в японском языке для передачи этой семемы необходимо учитывать, кто, кому и в каких обстоятельствах (социальное положение участников общения, их возраст, текущий стиль общения и т. п.) совершает акт передачи. В зависимости от комбинации этих факторов следует употреблять различные глаголы, то есть только первой семеме глагола «дать» соответствуют японские глаголы ageru, kureru, kudasaru, sashiageru, yaru. При переводе других семем лексемы «дать» на каждую приходятся менее внушительные списки, но глаголы все равно разные. По удачному замечанию В.М. Алпатова, который рассматривал глагол несовершенного вида «давать», «мы не можем однозначно сказать, как будет по-английски рука: сначала надо уточнить, о какой части руки (hand или arm) идет речь. Но так же нельзя и сказать, как будет по-японски давать: глаголов там пять, и они не синонимичны» [Алпатов 2008: 81]. Таким образом, стимул «дать» включает в себя большое количество семем, выражаемых в японском языке при помощи намного большего числа глаголов. Укажем остальные семемы русского глагола «дать»: «то же, что предоставить»; «доставить, принести как результат чего-либо»; «устроить, осуществить»; «определить возраст»; «в сочетании с существительным выражает действие по значению данного существительного»; «осуществить то, что приводит к значительному результату»; «ударить»; «то же, что задать». Конечно, первая семема стимула «дать» нашла наибольшее отражение в реакциях русских респондентов, но и другие семемы не остались без внимания.
Обратимся к разбору смысловых компонентов данного образа.
Сводная таблица 3.
Разбиение ассоциативного поля «дать» по смысловым компонентам.
Логико-понятийный компонент
Р1 2; 4; 5; 6; 7; 8; 9 (37,5%)
Р2 2; 4; 7; 9; 13 (19,5%)
Телесно-перцептивный компонент
Р1 1; 3; 10 (27,5%)
Р2 1; 3; 10; 11; 12 (45,5%)
Эмоционально-аффективный компонент
Р1
Р2
Ценностно-смысловой компонент
Р1
Р2 5; 6; 8 (11%)
Легенда
Р1 (реакции русских из РАС) Р2 (реакции русских 2006 г.)
1: взять + бери + брать (16,5% + 0,5% + + 0,5% = 17,5%) 2: взаймы + в долг (10% + 1% = 11%) 3: по морде + по шее + пощечину + в глаз + в зубы + в морду + в рожу + по лбу + по лицу (1,5% + 1,5% + 1,5% + 1% + + 1% + 0,5% + 0,5% + 0,5% + 0,5% = 8,5%) 4: взятку + взятка (7% + 1% = 8%) 5: сдачи + сдачу + сдача (5,5% + 2% + + 0,5% = 8%) 6: деньги + денег (2,5% + 0,5% = 3%) 7: ответ (3%) 8: время (1,5%) 9: подарить (1,5%) 10: руку + рука (1% + 0,5% = 1,5%) 1: взять + брать (32% + 3,5% = 35,5%) 2: денег + деньги (6,5% + 2% = 8,5%) 3: в глаз + в морду + по морде + по роже + + по ушам + пощечину (2% + 1,5% + + 0,5% + 0,5% + 0,5% + 0,5% = 5,5%) 4: взаймы + в долг (3,5% + 2% = 5,5%) 5: помочь + помощь (4,5% + 0,5% = 5%) 6: жизнь (4,5%) 7: подарить + дарить (2% + 0,5% = 2,5%) 8: бескорыстно (1,5%) 9: взятка + взятки + взятку (0,5% + 0,5% + + 0,5% = 1,5%) 10: отдать (1,5%) 11: отнять (1,5%) 12: руку (1,5%) 13: совет (1,5%)
Изучение логико-понятийного и телесно-перцептивного компонентов показывает отсутствие существенных различий между двумя русскими выборками. Хотя и наблюдается некоторый разрыв между выборками с точки зрения совокупного удельного веса соответствующих реакций, этот разрыв не столь велик, чтобы признать его существенным. Совпадают и реакции-лидеры: русские обоих временных периодов в первую очередь актуализируют семему «отдать в руки, непосредственно». Реакция «взять» является антонимичной стимулу, поэтому несет в себе
немалый логико-понятийный заряд, однако мы учли, что данный ответ подразумевает передачу чего-либо из рук в руки, поэтому предпочли отнести наиболее частотную реакцию к телесно-перцептивному компоненту, равно как и реакции «отдать», «руку» и им подобные.
К телесно-перцептивному компоненту мы отнесли и реакции, относящиеся к семеме «ударить», группа которых (в обеих выборках - пункт 3 легенды) имеет достаточно высокий ранг в соответствующих ассоциативных полях. У русских, таким образом, сохраняется латентная* агрессивность, которая при условии стечения определенных обстоятельств готова выплеснуться наружу. Показательно, что все гипотетические удары респонденты предложили нанести в область головы, видимо, имея в виду, что тем самым достигается весьма эффективное воздействие на объект нападения.
Любопытным образом распределились реакции в логико-понятийном компоненте. В первой русской выборке несколько большее число респондентов указали на возможность дать «взаймы», несколько меньшее - на возможность передачи «денег». Во второй русской выборке, напротив, сначала вспоминают о возможности дать «денег», а потом уже о деньгах «в долг». Выше, анализируя стимул «деньги», мы отметили, что из двух русских выборок только представители первой активно жалуются на нехватку денег. Денег в начале 1990-х в России действительно многим не хватало. Думается, именно по этой причине умы россиян постперестроечного периода были озабочены преимущественно вопросами займа либо одалживания денег. Так как к началу XXI в. благосостояние россиян улучшилось, необходимость занимать деньги у них уменьшилась; при этом у них появились деньги, которые можно было бы отдавать (давать) для покупки необходимых товаров или для каких-либо других нужд. Стала редкостью и привычка считать сдачу при расчетах. Если в начале 1990-х гг. большая часть населения России считала, образно выражаясь, каждую копейку семейного бюджета, то в начале XXI в. многие люди не видят необходимости в том, чтобы забирать сдачу при расчетах в магазине либо ресторане, так как они не считают необходимым экономить небольшие суммы денег. В связи с этим вполне естественна заметно большая популярность реакции «сдачу» в выборке РАС.
Камнем преткновения выступает реакция «взятку», которая входит в ядро ассоциативного поля «дать» в случае с первой русской выборкой, оставаясь лишь на периферии в случае со второй выборкой. Известно, что уровень коррумпированности в России за исследуемый 15-летний период не снизился. Тема дачи взяток активно муссируется и в средствах массовой информации, и в уличных разговорах. Откуда такой разрыв цифровых значений? Нам представляется разумным следующее объяснение: к началу XXI в. произошла смена приоритетов, русские открыли для себя новые, точнее, на время забытые ценности и перестали мыслить «приземленными» категориями. Вместо многочисленных реакций, указывающих на возможность дачи взятки, появились такие, которые непосредственно указывают
* О латентной агрессивности мы говорим по той причине, что удельный вес каждой отдельно взятой реакции из данной группы сравнительно невелик, поэтому и обнаруженная агрессивность пребывает в скрытом виде, а реальное ее проявление/непроявление находится в зависимости от случая.
на высшие моральные ценности. В результате во второй русской выборке в связи со стимулом «дать» не раз упоминались образы жизни и бескорыстия, что не характерно для выборки начала 1990-х гг. Показательно, что в ценностно-смысловой компонент вошли только реакции из второй русской выборки. В особенности отметим реакцию «помочь», выделяющуюся исключительно во второй русской выборке. Она свидетельствует о повышении готовности русских к взаимной поддержке.
Коррумпированность - характерная черта российского государства. С ней временами с переменным успехом боролись, но до конца искоренить не удавалось никогда. А. Я. Флиер, анализируя причины укоренения коррупции в современных властных структурах, выделяет четыре фактора, способствовавших развитию коррупции в России: 1) государственная практика отказа от оплаты труда чиновников (или осуществление ее в символических размерах) и ориентация их на ограбление населения; 2) нарушение принципа отбора по способностям, образованию и уровню профессионализма и приход к власти профессионально неподготовленных людей;
3) ослабление властного и общественного контроля за деятельностью чиновников;
4) приток в чиновничью среду лиц с криминальным прошлым и размывание традиционной корпоративной культуры людьми «из ниоткуда» (в постсоветские годы корпоративная солидарность чиновников строилась преимущественно на «воровском законе», т. е. была чисто криминальной)» [Флиер 2007: 37-38]. Можно допустить, что к началу XXI века коррупционеры стали в меньшей степени выделяться в обществе: взятки уже не принято давать открыто; в языковой узус прочно вошел жаргонный термин «откат», или, попросту говоря, скрытая форма взятки; несколько снизилась криминализированность властных структур. Это, по всей видимости, и повлияло на снижение удельного веса реакции «взятку» к началу XXI в. Важно отметить, что коррупция в России процветает не только во властных структурах. Подчиненные (по давней традиции) берут пример со своих начальников и тоже не гнушаются брать «легкие деньги» (различаются только размеры взяток, «откатов» и пр.). Вместе с тем хорошо известно, что берут взятки потому, что их дают. Простые (как и не совсем простые) граждане во взятке видят способ решения многочисленных своих проблем, поэтому считают вполне допустимым «договариваться полюбовно», когда возникает такая необходимость. Фактически низшие слои населения копируют поведение, характерное для слоев более высокого уровня.
Наконец, заканчивая рассмотрение стимула «дать», заметим, что особых эмоций он не вызвал ни у русских постперестроечного периода, ни у русских начала XXI в.: нами не было зарегистрировано повторяющихся реакций, которые можно было бы отнести к эмоционально-аффективному компоненту.
В заключение подчеркнем, что отношение русских испытуемых обоих временных срезов к глаголу «дать» во многом совпадает. Различия касаются изменения удельного веса реакций, выражающих ряд ценностных факторов. К началу XXI в. мы можем наблюдать у русских рост ценности человеческой жизни. Русские стали проявлять готовность к взаимопомощи, чего практически не наблюдалось в начале 1990-х гг. Между тем было бы неверно говорить об утрате русскими агрессивных настроений: некоторое снижение соответствующих показателей не означает исчезновения. Начало 1990-х гг. характеризовалось серьезными экономическими проблемами в стране, что отразилось и на обычных людях. Уровень коррупции к началу XXI в. не снизился, но приобрел новые формы, не столь заметные простым
обывателям. При этом респонденты начала 2006 г. испытывают меньше финансовых затруднений, чем 15 годами ранее; это прослеживается как среди высокочастотных реакций, так и на периферии ассоциативного поля «дать». * * *
Итак, мы рассмотрели три лакуны русского языка по отношению к японскому - «дать», «воля» и «выпивка». Все они обладают своими особенностями. Все они достаточно разнолики. Между ними сложно, да и не стоит проводить параллелей. Упомянем лишь о том, что восприятие всех трех упомянутых образов не претерпело кардинальных изменений в этической картине мира русских, но ряд важных изменений все же произошел. Отрадно, что к началу XXI в. наметились положительные сдвиги, связанные с ростом нравственной сознательности представителей русской культуры.
Литература
Алпатов В.М. Япония: язык и культура. - М., 2008. - 208 с. Андреева Т.В. Психология современной семьи. - СПб., 2005. - 434 с. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. - М., 1999.
- 776 с.
Владимиров В.В. Смысл русской жизни. - М., 2006. - 542 с. Вопросы психолингвистики. - 2006. - №3. - 278 с. Вопросы психолингвистики. - 2010. - №11. - 157 с.
Кондаков И.В. Культура России: краткий очерк истории и теории. - М., 2007.
- 360 с.
Марковина И.Ю., Сорокин Ю.А. Культура и текст. Введение в лакунологию.
- М., 2008. - 144 с.
Ментальность россиян (Специфика сознания больших групп населения России) / Под ред. И.Г. Дубова. - М., 1997. - 474 с.
Палкин А.Д. Лакуна как межкультурное явление // Лакуны в языке и речи. -Благовещенск, 2008. - Вып. 4. - С. 73-83.
Русский ассоциативный словарь. В 2 т. Т. 1. От стимула к реакции / Под ред. Ю.Н. Караулова, Г.А. Черкасовой, Н.В. Уфимцевой, Ю.А. Сорокина, Е.Ф. Тарасова.
- М., 2002. - 784 с.
Сорокин Ю.А. Лакуны: еще один ракурс рассмотрения // Лакуны в языке и речи. - Благовещенск, 2003. - С. 3-11.
Сорокин Ю.А. Метод установления лакун как один из способов выявления специфики культур (художественная литература в культурологическом аспекте) // Национально-культурная специфика речевого поведения. - М., 1977. - С. 120-136.
Стернин И.А., Попова З.Д., Стернина М.А. Лакуны и концепты // Лакуны в языке и речи. - Благовещенск, 2003. - С. 206-225.
Флиер А.Я. Коррупция - как элемент культуры власти // Обсерватория культуры. - 2007. - №1. - С. 34-38.
Шмелев А.Д. Широта русской души // Зализняк Анна А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. - М., 2005. - С. 51-63.
ASSOCIATION RESEARCH OF RUSSIAN LACUNAE
Alexey D. Palkin
associate professor of Moscow State Pedagogical University;
Russia, Moscow, Prospekt Vernadskogo, 88;
e-mail: p-alexis@yandex.ru
The article - on the basis of associative experiments - dwells on three Russian non-equivalent units as related to the Japanese language. Russian respondents' views evolution is examined for the period from early 1990s to mid 2000s. Special attention is attributed to the moral content of reactions offered by the respondents.
Keywords: associative experiment, lacunae, sense components, will/freedom.
References
Alpatov, V.M. Yaponiya: Yazyk i kultura [Language and Culture]. M., 2008. 208 s.
Andreeva, T. V. Psikhologiya sovremennoy semyi [Psychology of Modern Family]. SPb., 2005. 434 p.
Vezhbitskaya, A. Semanticheskiye universalii i opisaniye yazykov [Semantic Universals and Languages Description]. M., 1999. 776 p.
Vladimirov, V. V. Smysl russkoy zhizni [Sense of Russian Life]. M., 2006. 542 p.
Voprosy psikholingvistiki [Problems of Psycholinguistics]. 2006. - №3. 278 p.
Voprosy psikholingvistiki [Problems of Psycholinguistics]. 2010. - №11. 157 p.
Kondakov, I.V Kultura Rossii: kratkiy ocherk teorii i istorii [Russia's Culture: Brief Outline of Theory and History]. M., 2007. 360 p.
Markovina, I.Yu., Sorokin Yu.A. Kultura i tekst. Vvedeniye v lakunologiyu [Culture and Text. Introduction into Lacunology]. M., 2008. 144 p.
Mentalnost rossiyan (Spetsifika soznaniya bolshikh grupp naseleniya Rossii) [Russians' Mentality (Specificity of Russia's Population Large Groups' Consciousness)] / Pod red. I.G. Dubova. M., 1997. 474 p.
Palkin, A.D. Lakuna kak mezhkulturnoye yavleniye [Lacuna as intercultural phenomenon] // Lakuny v yazyke i rechi. [Lacuna in language and speech]. -Blagoveshchensk, 2008. - Vyp. 4. pp. 73-83.
Russkiy assotsiativniy slovar [Russian Association Dictionary]. V 2 t. T. 1. Ot stimula k reaktsii / Pod red. Yu.N. Karaulova, G.A. Cherkasovoy, N.V. Ufimtsevoy, Yu.A. Sorokina, Ye.F. Tarasova. M., 2002. 784 p.
Sorokin, Yu.A. Lakuny: yeshcho odin rakurs rassmotreniya [Lacunae: one more aspect of consideration] // Lakuny v yazyke i rechi. [Lacuna in language and speech]. -Blagoveshchensk, 2003. pp. 3-11.
Sorokin, Yu.A. Metod ustanovleniya lakun kak odin iz sposobov viyavleniya spetsifiki kultur (khudozhestvennaya literatura v kulturologicheskom aspekte) [Method of lacunae fixation as a way of discovering cultures specificity (fiction in culturological aspect)] // Natsionalno-kulturnaya spetsifika rechevogo povedeniya. [Cultural identity of linguistic behavior]. M., 1977. pp. 120-136.
Sternin, I.A., Popova, Z.D., & Sternina, M.A. Lakuny i kontsepty [Lacunae and concepts] // Lakuny v yazyke i rechi. [Lacuna in language and speech]. Blagoveshchensk, 2003. pp. 206-225.
Fliyer, A.Ya. Korruptsiya - kak element kultury vlasti [Corruption as power culture element] // Observatoriya kultury. [Cultural abservatory]. 2007. - №1. pp 34-38.
Shmelyov, A.D. Shirota russkoy dushi [Width of Russian soul] // Zaliznyak, Anna A., Levontina, I. B., & Shmelyov, A. D. Klyucheviye idei russkoy yazykovoy kartiny mira. M., 2005. pp 51-63.
