CC BY
47
ФИЛОСОФИЯ
УДК 1(091):21
М. П. Семина АСПЕКТ ВЕРЫ В ТВОРЧЕСТВЕ Л. ШЕСТОВА
Аннотация. Автор данной статьи освещает аспект веры в творчестве Льва Шестова, которого можно отнести к числу тех мыслителей, чье творческое наследие еще ждет своего часа.
Ключевые слова: вера, истина, разум, знание, свобода.
Abstract. The author of the article elucidates the aspect of the faith in the creative activity of Lev Shestov - a philosopher among other thinkers, whose creative heritage is waiting for its hour.
Keywords: faith, truth, reason, knowledge, freedom.
Эпоха конца Х1Х - начала ХХ столетия ознаменовала себя небывалым объемом принципиально новых научных открытий в различных областях жизни человека. В это время вера в науку покоряет все большее число умов. В таких условиях во второй половине Х1Х - начале ХХ вв. возникает движение позитивизма.
В России в области философии это направление нашло отражение в работах К. Д. Каверина, П. Л. Лаврова, Н. К. Михайловского и Н. К. Кареева1, а также в творчестве позитивистов Лесевича, Грота, Вернадского и Мечникова, пытавшихся прийти к «научной философии». Кроме того, смена формаций и приход к власти большевиков в начале ХХ в. обеспечили доминирующее положение «советской философии», сводившейся к неомарксизму и материализму.
Но не всем мыслителям были близки идеи позитивизма и материализма, поэтому протоирей В. В. Зеньковский в истории философских движений ХХ в. выделяет и другие направления, в числе которых значится возрождение религиозно-философской мысли, представленное тремя ключевыми фигурами: Д. С. Мережковским, Н. А. Бердяевым и Л. И. Шестовым. Главу об этих мыслителях Зеньковский претворяет словами: «Для русской жизни ХХ в. характерно не только революционное движение в социально-политической области... но не менее характерно революционное или реформистское движение и в религиозно-философской области» [1, с. 293]. «Самым типичным проявлением» [1, с. 293] религиозно-философской мысли было устремление к «таинственным далям» [1, с. 293], к тому, что «глубже рассудочных и рациональных построений» [1, с. 293, 294]. Это положение позволяет объединить в одну группу упомянутых мыслителей, но нельзя не подчеркнуть того обстоятельства, что каждый из них имел собственную позицию.
1 Определяя направление мысли этих философов термином «полупозитивизм», Зеньковский поясняет его смысл как «сочетание позитивизма и идеалистической мысли» [1, с. 12].
Характеризуя «новое» религиозное сознание Мережковского, Зеньков-ский пишет, что в душе философа «христианское уживается с влечением к античности, к античной культуре» [1, с. 296]. Мыслитель пытается совместить правду о небе с правдой о земле. Анализируя творчество Бердяева, Зень-ковский говорит: «Бердяев всегда учит, наставляет, обличает и зовет, всегда в нем выступает моралист» [1, с. 300]. Морализм Бердяева пронизывает всю его религиозно-философскую мысль: «Бердяев, как и Михайловский. не удовлетворяются позицией идеалистов... им подавай должное» [2].
Религиозно-философская мысль Л. И. Шестова также неповторима и имеет свои приоритеты. В. Л. Курабцев отзывается о Шестове следующим образом: «Шестов - это постоянный Удар, направленный против христианства, морали, науки, разума, классической философии, нерелигиозной философии» [3, с. 130].
Сам Шестов, размышляя о предмете, задачах и методах философии, пишет: «. к философии нас всех неудержимо влечет именно потому, что там надеются. найти ответы на наиболее тревожные, мучительные, настоятельные наши вопросы» [4, с. 27]. Философия Шестова тоже обращена лицом к мучительным и насущным вопросам: она «ищет самого важного и значительного. ищет начал и оснований» [4, с. 31], ведет поиски места человека и всего человечества в мире, пытается «заглянуть за грани нашего земного бытия» [4, с. 29]. Шестов понимает, что его вопросы - предмет не только философии, но и религии, поэтому объясняет, что «резко отграничивать задачи философии от задач религии нет ни надобности, ни возможности. Обе эти области слишком близки и слишком тесно связаны одна с другой» [4, с. 54]. Но только философия как «свободная деятельность человеческого духа может освободить религиозное сознание от бесчисленных предрассудков, которые к нему прививались историческими условиями существования человечества в течение долгих столетий и тысячелетий» [4, с. 55].
В поисках ответов Шестов обращается к античной философии и к Святому Писанию Ветхого и Нового Завета. Он анализирует мысль ионийских мыслителей, Гераклита, элеатов, Анаксагора, пифагорийцев, софистов, Сократа, Платона, Аристотеля, циников, стоиков, эпикурейцев и других и приходит к выводу, что истина «разумных эллинских идей» [5, с. 350] у истоков всего ставит незыблемую необходимость, незыблемый закон, судьбу: «Человек «знает», что судьба непреодолима. Вся древняя философия на этом держалась» [5, с. 339]. Удел человека при этом - покориться судьбе, приспособиться к ней и так перевоспитать себя, переделать свою волю, чтобы необходимое принимать как должное, как желательное, как лучшее. Применительно к эллинской философии Шестов употребляет выражение «fata vo-lentem ducunt, noleutem trahunt»1 [5, с. 339].
Разумеется, что в древнегреческой философии вопросы этики также не выпадали из-под власти незыблемой необходимости: «Сверх начала естественного, природного есть еще какое-то начало, совершенно самозаконное, совершенно автономное - начало этическое» [4, с. 221].
Обратившись к Святому Писанию, Шестов находит в нем другие ответы на «мучительные вопросы». Здесь следует сделать некоторое отступление. К Слову Божьему обращались многие тысячи и тысячи мыслителей. Сам
1 Покорных судьба ведет, непокорных тащит (лат.). 30
Шестов, раскрывая перед читателем собственное видение Святого Писания, параллельно обращается и к мысли других философов, пытающихся постичь тайну Писания. О религиозной философии В. Соловьева, которого Шестов считал «первым русским религиозным философом» [4, с. 320], он пишет следующее: «Все - человеческую душу, человеческую свободу, даже самого Бога он сложил на алтарь разума. он видел смысл аскетизма в том, что люди отказываются от созданного Богом мира и замыкаются в мире, созданном их разумом» [4, с. 384]. Осуждая все ту же рациональность в философии Д. С. Мережковского, Шестов позволяет себе достаточно резкое высказывание: «Он вывел меня из себя своим «Богом».» [6, с. 52]. Размышляя о философии Н. Бердяева, Шестов говорит, что благодаря его гнозису «из иных миров прорываются и доходят до человека повеления, а не «благие вести» [6, с. 18], отчего «первая из всех заповедей: «слушай, Израиль!» [5, с. 418] становится недоступной человеку.
Как считает Шестов, понимание Святого Писания было и остается искаженным во многом благодаря неверному представлению об аскетизме. Мыслитель указывает на то, что аскетизм, традиционно воспринимаемый как феномен, имеющий своей целью умерщвление плоти, лишь удалил человека от Бога: «Средневековье питало загадочную и непонятную ненависть ко всему нормальному, самоудовлетворенному, законченному. Самый нормальный человек, если его подержать некоторое время на монашеском режиме, потеряет душевное равновесие и все те добродетели, которые обыкновенно живут в здоровом духе и здоровом теле. Католичеству только этого и нужно было. Оно добивалось от людей крайнего напряжения всего их существа. Обыкновенную, естественную любовь, находящую себе удовлетворение, а стало быть, и конец в браке и семье, католичество считало греховной. Оно воспретило не только монахам, но и священникам иметь семью - и в результате добилось развития аномальных, чудовищных страстей. Оно проповедовало бедность, и на свет явилась неслыханная алчность, которая тем пышней разрасталась, чем больше ей приходилось скрываться. Оно требовало смирения, и из босых монахов выходили деспоты, не имевшие соперников своему властолюбию» [5, с. 296, 297].
Считая негативные последствия телесного аскетизма слишком самоочевидными, чтобы тратить на них свое время, Шестов уделяет гораздо больше внимания аскетизму духовному: «Монахи и пустынники, изнурявшие себя постом, бдением и т.п. «трудами», прежде всего стремились вырваться из того всемства, о котором говорит у Достоевского подпольный человек и которое на школьном философском языке называется «сознание вообще» [7]. Так называемое «всемство», заимствованное Шестовым у Достоевского, есть не что иное, как индивидуальное «я». Чтобы определить мотивацию освобождения от «я», принятую в традиционном католичестве, Шестов прибегает к словам Игнатия Лойолы: «Quanto se magis reperit anima segregatam et solitariam, tanto aptiorem se ipsam reddit ad qusrendum intelligendumque Creatorem et Dominum suum»1. Именно поэтому, как указывает Шестов, «философы, которые хотели быть «мудрецами», т.е. те, которые учили людей, как нужно жить, учили, что главная и самая существенная задача человека -истреблять в себе свое индивидуальное «я» [8].
1 Чем больше отделяется и уединяется душа, тем более способной становится она искать и постичь Творца и Господа своего (лат.).
Определив мотивацию освобождения от «я» и способы этого освобождения, Шестов приходит к выводу о несостоятельности духовного аскетизма как минимум по двум причинам. Прежде всего, непреодолимым препятствием для уничтожения своего «я» Шестов считает неподражаемую индивидуальность, проявляемую в этом деле каждым аскетом: «Борьба с «я», с индивидуальным существованием может и должна считаться наиболее замечательной и захватывающей страницей истории человеческого духа. Она, как и все, что мы наблюдаем в жизни, исполнена противоречий. Суровый аскет, утонченно придумывающий изысканные пытки для себя и других, часто проявлял такую силу индивидуальности, которая исключала всякую возможность допущения, чтоб его дух мог когда-либо слиться с каким бы то ни было первоначалом» [8]. Следуя традиционной логике, отречение от своего «я» есть единственный путь обрести истину. Но что есть истина, обретенная таким путем? Шестов разделяет мнение Паскаля, который заявляет: «Хоть бы и удалось вам добыть эти вечные и нематериальные и так приладившиеся одна к другой истины - цена им грош. Они не помогут вам спасти душу» [8]. Шестов прислушивается сам и заставляет читателя внимать словам Паскаля: «Quand un homme serait persuade que les proportions des nombres sont des verites immaterielles, eternelles, et dependantes d'une premiere verite en qui elles subsistent, et qu'on appelle Dieu, je ne le trouverais pas beaucoup avance pour son salut»1 [8]. В этой же связи Шестов вспоминает слова, с которыми Бог обратился к первому человеку после благословения: «Subjicite et dominamini»2 [8]. Мыслитель пишет: «Я - ведь есть самое «иррациональное», самое непокорное, не желающее покоряться из всего, что было создано Творцом. Он ли согласится отдать человека под руку самодовлеющим, мертвым принципам?». Получается, что чрезмерные усердия, сводимые к уничтожению «я», - есть шаг против Бога. В этом, по мнению Шестова, кроется вторая причина несостоятельности духовного аскетизма в его традиционном проявлении.
Сам мыслитель видит смысл аскетизма в ином. Он считает, что феномен тяготения к аскетизму изначально заложен в человеке природой и дает возможность «пробуждения»: «Может быть, аскетизм с его столь загадочными самоистязаниями есть выражение заложенного в человеке бессознательного стремления к пробуждению» [8]. Пробуждение же согласно мысли Шесто-ва кроется в отказе от разумных ответов на все проявления жизни и в приближении к истине, ведь, идя на поводу у разумности, человек вытравляет свое «я» и идет против Бога.
На примере великого писателя Н. В. Гоголя Шестов показывает возможность подлинного, с его точки зрения, аскетизма: «Бесчисленный сонм чертей и иных могучих духов не мог приподнять веки Вию. Не может открыть глаза и Гоголь, хотя весь он сосредоточен на одном помысле, на одном желании. Он может только терзать себя и безумствовать - отдать себя в руки духовному палачу отцу Матвею, уничтожать свои лучшие рукописи, писать дикие письма друзьям своим. И, по-видимому, в каком-то смысле эти беспощадные самоистязания, этот неслыханный духовный аскетизм «нужнее», чем
1 Если бы человек был убежден, что отношения чисел - нематериальные, вечные истины, зависящие от первичной истины, в которую они включены и которую называют Богом, я бы не считал, что он сильно продвинулся к своему спасению (фр.).
2 Наполняйте землю и обладайте ею (лат.).
его дивные литературные произведения. Может быть, нет иного способа, чтоб вырваться из власти «всемства»! Гоголь не употребляет этого слова. Гоголь даже ничего не слышал о Клоде Бернаре и никогда, конечно, не подозревал, что Аристотель заворожил мир законом противоречия и другими самоочевидностями. Гоголь не получил никакого образования и был indoctus в такой же степени, как и те галилейские плотники и рыбаки, о которых говорит блаженный Августин. И все-таки - а может быть, именно потому еще мучительней, чем Достоевский, - он чувствовал над собой и всем миром страшную власть чистого разума, тех идей, которые создал «нормальный», непосредственный человек и которые выявила и прославила теоретическая философия, принявшая наследие Аристотеля» [7].
Признавая, что «удовольствие есть, для огромного большинства людей, сон, иначе говоря, смерть души, возвращение ее к небытию» [7], Шестов приходит к выводу о том, что цель подлинного аскетизма состоит в отказе от удовольствия пользоваться разумностью в восприятии мира, ибо Святое Писание и знания - вещи разного плана: «теория познания исходит из идеи необходимости, т.е. принудительной истины», «этика - из идей добра, т.е. тоже принудительной нормы» [5, с. 382, 383], «но сотворенная Богом свобода. приходит к человеку не от знания, а от веры, полагающей конец всем нашим страхам» [5, с. 419].
«Всякий, кто пытается взглянуть на жизнь иначе, нежели этого требует современное мировоззрение, может и должен ждать, что его зачислят в ненормальные люди» [5, с. 22]. Не боясь быть причисленным к «ненормальным», Шестов утверждает сверхрациональную природу Бога, противопоставляя разуму веру, а «железной необходимости» свободу. Шестов понимает, что не он один обращается к свободе, поэтому сразу указывает на то, что в отношениях религиозных философов, утверждающих рациональную природу Бога, к свободе присутствует явный парадокс: говоря «о принудительных нормах», не умея «даже себе вообразить истину или добро, которым бы не дана была власть нудить людей» [5, с. 343], эти мыслители не перестают славить свободу.
Таким образом, Шестов приходит к выводу, что полагать в основании всего в (Боге) природу ratio - значит променять «мир чувств, поступков и надежд» [5, с. 350] на мир «эллинских понятий и эллинской метафизики» [5, с. 350]. Поэтому он утверждает путь следования пророкам и апостолам, которые видели беду для человека в том, что «он свой ли, чужой ли разум, единоличный или всеобщий, поставит на место Бога» [5, с. 339]. Избежать такой беды, по мнению Шестова, - значит следовать экзистенциальной философии, ибо она черпается из веры. Экзистенциальной философии Шестов дает определение «философия de profundis1» [5, с. 402]: «Она не вопрошает, не допрашивает, а взывает, обогащая мышление совсем чуждым и непостижимым для философии умозрительной измерением. Она ждет ответа не от нашего разумения, не от видения - а от Бога» [5, с. 402, 403].
Размышляя о философии Афин и Святом Писании, Шестов заключает, что первородный грех человека есть поклонение Разуму - Змею, «который, хоть он ни неба, ни земли не сотворил, но зато брался научить людей так «судить», чтоб и земля, и небо, и все, что вышло из рук Творца, потеряло для них
1 Из глубины (лат.)
прелесть и очарование» [5, с. 346]. В другом месте мы читаем: «Уже Адам и Ева хотели «знать» и, рискуя навлечь на себя гнев всемогущего Творца, сорвали плод с дерева познания добра и зла» [5, с. 217]. Изначально же, как считает Шестов, человек был создан Творцом свободным. Его свобода заключалась в том, что ему не было нужды ни в знании, ни в различении между добром и злом: «Райское неведение отнюдь не беднее, чем видение падшего человека. Оно качественно иное и бесконечно богаче и содержательнее всех наших знаний» [5, с. 411].
Шестов предупреждает, что всякий раз, когда человек задается вопросом: «А какой это Бог и соответствует ли Он тем высоким представлениям о верховном существе, которые я себе составил?» [5, с. 411], он вновь повторяет преступление Адама и Евы.
Определяя метод философии Л. Шестова, В. Л. Курабцев пишет: «Его метод, с одной стороны, писательско-философский (экзистенциальный), а с другой, не столь явно видимой, это поиск Бытия-в-душе человека (эзотерический поиск). Точнее - поиск Бытия-в-душе мыслителей, писателей, пророков, апостолов, И. Христа, святых» [3, с. 141].
Шестов не был первым мыслителем, указавшим на антагонизм в соотношении «вера-знание», исследования в этом направлении вел в свое время и Кант в «Критике чистого разума», однако полученные им результаты Шесто-ва не удовлетворили: «Кант написал «Критику чистого разума», которая должна была свидетельствовать о том, что он проснулся от догматической дремоты. Но, хотя критика была написана, дремота осталась дремотой, а догматы - догматами» [5, с. 330]. Шестов считал, что Кант, подобно многим его современникам, не верил в Бога, оттого и выводил свою мораль из «закона». Если же человек верит, как полагал Шестов, то для него снимаются все вопросы о морали: «Перед лицом Творца нет законов, нет «ты должен», нет принуждений, все цепи с человека падают - и преступления перестают существовать» [5, с. 418]. Таким образом, не отрицая антагонизма веры и знания, Шестов не определяет их по отношению друг к другу, а отстаивает самодостаточность веры, не нуждающейся в знании.
Итак, в творчестве Шестова самым тесным образом переплетаются вопросы религиозного толка и вопросы морали. У К. Б. Бабакаевой мы находим интересную интерпретацию творчества мыслителя: «Шестов противопоставлял нравственное начало религиозному, показывая всю несовместимость того и другого, причем в этом противопоставлении заходил до последних пределов искренности, граничащей, с хулой на общезначимое, моральное и приличное» [9, с. 142]. Нам кажется, что на самом деле взаимоотношения нравственного и религиозного начал в творчестве Шестова не сводятся к их взаимному противопоставлению. Он утверждает в своей философии единый источник для них - веру, «которая не то, что дает, но преодолевает самое несомненное знание («факты» и «непосредственные данные») и, преодолевая его, обнаруживает его ненужность и ничтожность» [5, с. 411]. Этика как неотъемлемая компонента каждой неповторимой индивидуальной человеческой жизни не может вытекать из абстрактного надуманного разумом закона. Она должна быть живой, идти от веры, ведь в конечном итоге все убеждения человека, весь его внутренний мир находят выход в поступках; вера человека должна реализовываться в действенной этике, этика должна искать ответы у веры.
Таким образом, основная мысль религиозной философии Шестова в том, что нравственные и религиозные начала мертвы и не могут служить ориентиром человеку, если они основаны на знании: «В Библии Бог создал из праха живого человека, а наш разум всеми силами стремится превратить живого человека в бездушный прах - в камень» [5, с. 381]. Единственно возможный способ пробить искусственно возведенную человечеством стену разумности на пути к истине и Богу - во всем следовать вере. Философская мысль Шестова, разглядев «инобытие» веры» [1, с. 328], призывает человека вырваться за пределы сферы разумности, ибо вера - явление самодостаточное, способное дать ответы на все вопросы.
Список литературы
1. Зеньковский, В. В. (прот.). История русской философии I В. В. Зеньков-ский (прот.). - Второе издание. - Париж : YMCA-PRESS, 1989 . - Т. II. - 477 с.
2. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http:IIwww.magister.msk.ruIlibraryIphilosI shestovIshest14.htm7
3. Курабцев, В. Л. Философская биография Льва Шестова и особенности его биографии I В. Л. Курабцев II Вопросы философии. - 2006. - № 4. - С. 128-143.
4. Шестов, Л. Лекции по истории греческой философии I Л. Шестов. - М. : Русский путь ; Париж : YMCA-Press, 2001. - 304 с.
5. Шестов, Л. Сочинения I Л. Шестов. - М. : Раритет, 1995. - 304 с.
6. Баранова-Шестова, Н. Жизнь Льва Шестова I Н. Баранова-Шестова. - Paris : La Presse Libre, 1983. - Т. і. - 359 с.
7. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:IIwww.magister.msk.ruIlibraryIphilosI shestovIshest16.htm
8. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:IIwww.magister.msk.ruIlibraryIphilosI shestovIshest18.htm
9. Бабаева, К. Б. О характере религиозности Льва Шестова I К. Б. Бабаева II Философские науки. - 2006. - № 8. - С. 140-143.
Семина Мария Петровна
соискатель, кафедра философии, Мордовский государственный педагогический институт им. М. Е. Евсевьева (г. Саранск)
Semina Mariya Petrovna
Applicant, sub-department of philosophy. Mordovia State Pedagogical University named after M. E. Evsevyev (Saransk)
E-mail: [email protected]
УДК 1(091):21 Семина, М. П.
Аспект веры в творчестве Л. Шестова / М. П. Семина // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. -2009. - № 2 (10). - С. 29-35.
