CC BY
23
МУЗЕЙ И ОБЩЕСТВО
УДК 94(47).081
А. Э. Котов
«АРСЕНАЛ НРАВСТВЕННЫХ ОРУДИЙ»: МУЗЕЙНАЯ ТЕМА В ПУБЛИЦИСТИКЕ М. Н. КАТКОВА
Нет на первый взгляд более несовместных вещей, чем музейное дело и общественно-политическая деятельность М. Н. Каткова—«львояростного кормчего» «Московских ведомостей», к 1880-м годам превратившего свою редакцию в один из центров принятия государственных решений. Однако хорошо известные читателю особенности русской политической культуры (отсутствие в стране прочных традиций парламентаризма и легальных политических партий, цензурные ограничения) нередко приводили к тому, что политический подтекст приобретали проблемы, не связанные с политикой напрямую: вопросы образования, литературной теории, искусствоведения и т. д. В своем стремлении к политизации всех сфер общественной жизни и гуманитарного знания Катков и его сподвижники не слишком отличались от большинства современников. Так, один из наиболее ярких «катковцев», историк С. С. Татищев, задолго до М. Н. Покровского усматривал в исторической науке «не цель, а средство борьбы и суррогат политики»1. При таком подходе и музейные экспозиции закономерно становились «суррогатами» политической пропаганды, в частности—инструментами превращения имперских окраин в неотъемлемые части национального организма2.
Ряд передовиц «Московских ведомостей» был посвящен проводившимся в России промышленным выставкам и этнографической выставке 1867 г. Но прямого отношения к музейному делу эти публикации не имели: первые из них были посвящены экономическим вопросам, выставка же 1867 г. и в России, и за рубежом рассматривалась как политическая акция. Собственно музейную тему Катков затрагивал трижды: в 1865, 1869 и 1870-1871 гг. Первая дата связана с преобразованием Виленского музея древностей; вторая—с информационной поддержкой инициативы П. В. Алабина по созданию Севастопольского музея; наконец, передовицы начала 1870-х стали частью газетной полемики, сопровождавшей открытие Политехнического музея в Москве. Разумеется, для Каткова то были сюжеты второстепенные, и предыстория данных публикаций не нашла отражения ни в его архивном фонде, ни у большинства мемуаристов. Однако их контекст вполне восстановим и представляет некоторый интерес для понимания роли музеев в тогдашней общественно-политической жизни.
1 КарцовЮ. С. Сергей Спиридонович Татищев. (Страница воспоминаний). Пг., 1916. С. 41.
2 Котов А. Э. Бюрократический национализм Михаила Каткова // Вопросы национализма. 2014. № 1 (17). С. 174-186.
Виленский музей древностей был учрежден по инициативе русского подданного и польского помещика (как сейчас сказали бы, имперского поляка) графа Е. П. Тышкевича. Основой музейной коллекции стали «предметы древностей и редкостей» «Западного края России», принадлежавшие основателю музея. Центральная власть приняла новое учреждение под свое покровительство и передала его в ведение временной Виленской археологической комиссии, в состав которой, помимо самого графа, нескольких местных ксендзов и аристократов, входили такие одиозные деятели, как Адам Киркор и Ио-сафат Огрызко. Комиссия обратилась к местной интеллигенции с призывом жертвовать свои коллекции.
Позднейший историк писал, что «...собрание предметов древности, имеющее точно определенную высочайшую властию программу, в действительности обратилось в демонстративный польский пантеон, под нейтральной кровлей которого местные патриоты стремились укрепить за русской окраиной значение польского края, претенциозно называемого ими до сей минуты краем ,^аЬгапут" (захваченным)»3. Как следствие, «перед глазами посетителей Виленский музей представлял собою действительно намеренно собранный склад вещей из латино-польской старины в крае без всякого намека на существование русских в нем начал. Мельчайшие вещи, принадлежавшие представителям латино-польского направления в крае, были собраны и размещены самым тщательным образом: здесь сохранялась и травка с могилы польского поэта Карпинского, и посуда, употреблявшаяся в заседаниях политического общества „шубравцев", и съеденный молью плащ Мицкевича»4.
Рядовые сотрудники музея являлись органичной частью экспозиции. М. Городецкий в своем очерке цитировал воспоминания современника: «Путеводитель музея, старичок Якубович, показывая детям коллекции, спрашивал: — „А чш то, душко, портрет?"—„То Стефан Баторий."—„Добже, дзецко, добже, то наш Стефан; а чим знакмитый был тен круль Стефан?"—„Москалей бил, дзядуню." — „Сличне (отлично), дзецке, сличне, о то маш, душко, цукерек" (вот получи, душко, конфетку)»5. Другой современник свидетельствовал: «В зале орнитологическом почетное место над дверью занимала огромная доска с именами верховных фельдмаршалов виленского трибунала, а окна украшены были видами развалин великокняжеских и королевских замков на Литве. Казалось бы, какое отношение между собранием птиц, именами верховных маршалов и видами зам-ков?—А в этом зале учитель естественной истории, Пшибыльский, собирал учеников и избранную публику Вильны, и пред ними читал „исторические" лекции, за которые был переведен в вологодскую гимназию, откуда вдруг очутился министром прессы в Варшаве, а потом скрылся за границу»6.
Все это не могло не вызвать вопросов у нового виленского генерал-губернатора М. Н. Муравьева. Однако в первые годы своего пребывания на этом посту он был занят подавлением открытого мятежа. И лишь в начале 1865 г. по его распоряжению была создана «Комиссия для разбора и приведения в известность и надлежащий порядок предметов, находящихся в виленском музеуме древностей», председателем которой стал верный соратник Муравьева, попечитель Виленского учебного округа Иван Петрович Корнилов.
3 Городецкий М. Виленский музей древностей. По поводу тридцатилетней годовщины его существования (1856-1886) // Исторический вестник. 1886. № 9. С. 601-602.
4 Там же. С. 606.
5 Там же. С. 606.
6 О преобразовании музеума древностей в Вильне // Вестник Западной России. 1865. Кн. 1. С. 99.
В предписании, данном комиссии Муравьевым, указывалось на необходимость «сообщить Виленскому музеуму надлежащий характер, соответственный назначению—быть собранием и хранилищем предметов, напоминающих о русской народности, православия, искони господствующих в здешнем крае, и содействовать к вящему скреплению уз, соединяющих литовские губернии с Россиею»7.
Столкнувшись с полным беспорядком в музейной документации и с прямым саботажем сотрудников учреждения, комиссия попыталась поднять вопрос о передаче музея «в ведение правительства». Однако Муравьев-«Вешатель» «из деликатности к графу» отклонил это предложение. В коллекциях музея сразу же было выявлено множество скрытых от посетителей предметов русской старины (к каковым, например, отнесли первопечатный Литовский статут на русском языке). Часть предметов комиссия, наоборот, рекомендовала исключить из экспозиций. Коллекция минералов была передана вилен-ской гимназии, собрание фортификационных моделей—юнкерскому училищу8. Но главным яблоком раздора стали польские национальные реликвии и символы—например, выставленная в 1858 г. скульптура О. Сосновского «Ягайло и Ядвига», символизировавшая единство Литвы и Польши и «ставшая вскоре моделью для копий и фотографических снимков, которые ревностно распространялись в народе»9. Ее М. Н. Муравьев распорядился сразу же отправить в Петербург в распоряжение министерства двора. Судьба остальных экспонатов была оставлена на усмотрение учрежденной генерал-губернатором комиссии, которая должна была решить, что исключить из экспозиции и что к ней прибавить.
Однако как только Муравьев вышел в отставку, а Корнилов отправился на повышение в Петербург, Тышкевич тут же подал протест новому председателю комиссии А. Д. Столыпину. Протест этот, а также отрицательный ответ на него председателя были зачитаны на заседании комиссии, после чего Тышкевич объявил о выходе из ее состава. Свой поступок граф объяснил невозможностью «защищать честь от нареканий того шляхетского общества, которое, на веру в его имя, несло в музеум свои приношения, а ныне подметными письмами упрекает его в продаже шляхетских коллекций за камер-юнкерский фрак»10.
Дело приняло широкий общественный резонанс, тем более что и в Вильно, и в Петербурге сохранялось немало сторонников примирения с поляками. Немало таковых было и за рубежом. Так, на страницах Allgemeine Zeitnung деятельность комиссии Корнилова-Столыпина подавалась как очередное проявление «московского варварства». В защиту преобразователей Виленского музея выступили издания «русского направления», к которым присоединился и М. Н. Катков. В редакторской передовице «Московских ведомостей» от 28 августа 1865 г. излагалась — разумеется, в антипольском духе—история образования музея. Катков обильно цитировал опубликованные в «Вестнике Западной России» протоколы заседания Виленской археологической комиссии. С характерной для «московского громовержца» язвительностью отмечалось наличие в коллекциях фальшивок, например, подзорной трубы, якобы принадлежавшей Т. Костюшко: «При осмотре... оказалось, что стекла в этой трубе ахроматические, а потому она никак не могла быть
7 Городецкий М. Виленский музей древностей. С. 603.
8 Виленская археологическая комиссия // URL: http://museum.logoysk.info/ru/tyszkiewicz/62-archeology/742-vüna-archaeological-commission.html (дата обращения: 28.05.2016).
9 Московские ведомости. 1865. № 188. 27 августа.
10 Городецкий М. Виленский музей древностей. С. 610.
употребительна в пору Костюшки и должна быть признана позднейшею подделкой. Попечитель музея, граф Тышкевич, согласился с этим и заявил, что эта зрительная труба была принята в музей под именем Костюшкиной „только для того, чтобы придать более рельефности собранию замечательных предметов"». Указывалось на решение дому-равьевского состава Виленской археологической комиссии не принимать в свой состав «лиц православного духовенства», на обилие экспонатов, связанных с польскими мятежниками и эмигрантами. В итоге Катков приходил к тому же выводу, что и муравьев-ская администрация: «это был не музей древностей, имеющий научные цели, а арсенал всякого рода нравственных орудий для борьбы против России и для торжества польской справы»11.
Однако на этом обличительная часть заканчивалась. В целом передовица была намного более сдержанной, чем большинство статей Каткова по польскому вопросу. Е. П. Тышкевич характеризовался как «потомок древней русской, некогда православной фамилии западной Руси», а его предыдущая деятельность и выступление против перемен в музее объяснялись тем, что «представители польской справы не переставали оказывать прес-сию на почтенного графа». Наконец, деятельность новой администрации музея и края также подавалась в смягченном виде: «В сущности, дело шло и идет не только не об уничтожении памятников древности, но даже и не о совершенном их удалении из города, которому принадлежал труд их собирания: дело идет только о временном удалении с глаз публики, еще не вполне успокоившейся после бывшего мятежа, таких предметов, которым с злым умыслом и нередко в истинно вандальском духе сами польские патриоты придавали значение орудий политического подстрекательства». Более того, польскую часть музея Катков считал необходимым сохранить: «Требуется только изменить обстановку, то есть развить и дополнить русский отдел музея. Польско-шляхетская старина западного края России несомненно принадлежит к русской истории; памятники этой старины должны быть также тщательно сохраняемы и в том же самом месте, где они собраны, как и памятники всякой другой старины. Польская история одною своею частью входит в русскую историю, и памятники ее не могут не иметь значения для русских. Они нам дороги. Все дело в том, что на эти памятники следует смотреть не иначе как на русские исторические памятники и притом как на памятники невозвратно-прошедшего времени»12.
В истории с Виленским музеем Катков оказался значительно менее радикален, чем другие представители тогдашнего «русского направления». Но нехарактерный для публициста примирительный тон отчасти объяснялся и соображениями идеологического характера. Катковский национализм был политическим, но не этническим и не конфессиональным. Поэтому, не принимая компромиссов с политическим «полонизмом», Катков не являлся противником ни католицизма, ни поляков как таковых—от которых требовал лишь языковой и политической ассимиляции. Включение «польско-шляхетской старины» в русскую историю вполне соответствовало подобному подходу, однако позднее привело Каткова к разрыву с И. П. Корниловым, М. О. Кояловичем и другими «русификаторами».
Но, во всяком случае, в отношении к музеям как к инструменту патриотической пропаганды расхождений между различными сторонниками «русского направления» не было. И когда 1 января 1869 г. на страницах «Русского инвалида» появился подготовленный
11 Московские ведомости. 1865. № 188. 27 августа.
12 Там же.
П. В. Алабиным проект создания Севастопольского музея (ныне Музей Черноморского флота), «Московские ведомости» подключились к общественной кампании в его поддержку. Впрочем, ничего оригинального по этому поводу сказать было невозможно. Подробно пересказав алабинский проект и призвав читателей к пожертвованиям, Катков заключил только, что «.воспоминания Севастополя и вообще Восточной войны болезненно бередят наши старые раны; но и в живом хранении этих болезненных ощущений великой страны есть польза: исторические народы не могут и не должны успокаиваться»13.
Достаточно взвешенной первоначально оказалась позиция Каткова и в спорах, сопровождавших открытие московского Политехнического музея. Инициатива создания последнего принадлежала, как известно, Обществу любителей естествознания, антропологии и этнографии и была поддержана промышленниками и общественностью. Однако практически одновременно — после Мануфактурной выставки 1870 г.—был поднят вопрос о создании аналогичного музея в Петербурге. В сентябре того же года Московская дума приняла решение ходатайствовать об открытии музея перед верховной властью, а на страницах «Технического сборника» была опубликована «Записка депутатов Московской думы об устройстве в Москве общеобразовательного музея прикладных знаний», в которой доказывалось, что «Москва по степени развития собственной фабричной производительности и по числу рабочих составляет, бесспорно, самый главный и важный пункт империи. Вся громадная масса московских и подмосковных рабочих состоит почти исключительно из работников коренных русских, которые, как известно, особенно нуждаются в техническом образовании и знакомстве с образцами отечественного и чужеземного производства»14.
В подробном проекте расписывались разделы музея, отмечалось, что в основу его собрания должны лечь коллекции политехнической выставки, а в качестве места расположения будущего музея указывалось на уже согласованную с властями Лубянскую площадь. Но главное, в «Записке» формулировалась идеология будущего учреждения: «Москва доныне не имеет еще памятника Петру Великому. Лучшим памятником Петру Великому в Москве и притом памятником вполне достойным нынешнего царствования был бы бесспорно всенародный музей: он в одно и то же время свидетельствовал бы о пути, пройденном русскою промышленностию со времен Петра, и вместе служил бы лучшим поощрением к развитию этого великого дела и лучшим образовательным средством для народа». Для вящего эффекта авторы предлагали на фронтоне музея начертать скромную надпись: «Петру Первому—Александр Второй»15.
«Московские ведомости» тут же присоединились к начатой кампании, направив свое полемическое жало против «некоторых кружков», «хлопочущих о выборе Петербурга». В сентябрьской передовице Катков доказывал, что подобный «музей в Петербурге будет учреждением для парада и показа—и только». По его мнению, «.учреждение музея может быть иным желательно еще и как предлог к назначению нового штата чиновников, которые получат места и оклады, чины и награды и увеличат собою число процветающих у нас в синекуре. Для этой цели все равно, быть ли музею в Москве или в Петербурге. Но едва ли мы так богаты, чтобы заводить еще новую дорогую игрушку; едва ли позволительно нам под именем содействия нашему техническому образованию разводить новые вертограды бюрократического тунеядства. Промышленный музей должен
13 Московские ведомости. 1869. № 26. 26 января.
14 Технический сборник. 1870. № 41. С. 251.
15 Там же. С. 254.
быть народным музеем, и место ему там, где наибольшее число людей из народа может посещать его с практическою для себя пользой. Место ему в Москве»16. Подробностей опубликованного в «Техническом сборнике» проекта «Московские ведомости» пока не затрагивали.
Однако в июле 1871 г. о «потаенной и, прибавим, внушенной личными мотивами агитации» против музея заговорил московский корреспондент петербургского «Голоса». В статье подробно описывалось строительство нынешнего центрального здания на Лубянской площади и будущее устройство экспозиций. В заключение же утверждалось, что «в известном кружке в Москве, преобладающей заботою является подорвать политехнический музей, если не удалось подорвать выставку, — факт весьма характеристичный для некоторых слоев московской интеллигенции, особенно в то время, когда у вас в Петербурге, назначен уже комитет для устройства такого же музея без всякого пособия от правительства»17. Корреспонденция эта вызвала довольно резкую отповедь Каткова, из чего можно сделать вывод, что он и был одним из адресатов обвинений «Голоса».
Отметив, что учреждение музея в Москве «дело решенное» и что строительство уже начато, редактор «Московских ведомостей» задал ряд риторических вопросов, за которыми последовали оценочные суждения: «Каким же образом устройство музея в Москве может быть подорвано? Какой смысл имела бы агитация, стремящаяся подорвать его? Очевидно, что корреспондент „Голоса" называет вещи не настоящими их именами и искажает смысл того, о чем говорит». Напомнив о том, что он с самого начала поддерживал идею основания музея в Москве «как центре нашей промышленности, нашей торговли, наших важнейших сообщений», Катков утверждал: «прежде всего требуется, чтоб предприятие, о котором идет речь, не выходило, по крайней мере, из пределов благоразумия и не превратилось в разорительное, бесполезное, а потому и вредное фанфаронство. К сожалению, тенденции в этом смысле замечаются». Напечатанный в «Техническом сборнике» и принятый к реализации план «всеохватывающего исполинского музея» казался фантастическим и Каткову, и ряду «сильных голосов» из Московской думы. В качестве основного аргумента в том же номере своей газеты редактор «Московских ведомостей» напечатал «Записку» В. И. Бутовского, также зачитанную в Московской думе.
Директор Строгановского училища В. И. Бутовский еще в 1862 г. «был командирован за границу для изучения преподавания художеств в применении к промышленности». После этого он стал активным сторонником художественно-промышленных музеев и в 1868 г. основал таковой в своем училище. Однако опубликованный в «Техническом сборнике» проект Бутовский подверг резкой критике. По мнению Каткова, его аргументация «убедительно доказывает несостоятельность предположения соединить в исполинском собрании всевозможные произведения природы, промышленности и искусств и таким образом создать музей сказочного объема, который по каждому отделу соперничал бы со специальным музеем, а между тем соединял бы в себе приблизительно все части, каким только бывали посвящаемы музеи». Но невозможность исполнения самого замысла не означала невозможности колоссальных на него затрат: «Слишком часто у нас учреждения, первоначально задуманные с полезною целью, в действительности обращаются в предмет роскоши и щеголяют объемом помещения, изяществом убранства, многочисленным штатом чиновников и ничтожеством приносимой ими пользы. Есть
16 Московские ведомости. 1870. № 207. 26 сентября.
17 Голос. 1871. № 192. 13 июля.
основание опасаться, что нечто подобное будет и с политехническим музеем, если программа его не будет вовремя благоразумно определена».
Приводя в качестве примера неудачной реализации подобного замысла лондонский Crystal Palace Museum (как известно, благополучно просуществовавший до 1936 г.), Катков задавался новым риторическим вопросом: «Непонятно, каким образом у нас надеются осуществить план, не удавшийся в стране, имеющей в несколько десятков раз более нашего данных для успешного исполнения его. Откуда, в самом деле, взять нам те обильные произведения искусств и промышленности, которые значительностью и разнообразием своим могли бы оправдать громадность произведенного ради их сооружения?» Серьезный скепсис высказывал Катков и относительно перспектив политехнической выставки 1872 г., которая, «как ни сочувственен повод к ней и как ни законен возбуждаемый ею интерес, будет представлять те же обширные пробелы и производить то же общее впечатление скудости и неразвитости, как и сама русская промышленность». А посему, заключал редактор, «не приличнее ли было бы почтить память Петра Великого тем, чтобы свободные деньги, если такие у нас есть, были употреблены на усовершенствование производств, на распространение технического образования (к чему одним из важнейших средств представляются рисовальные школы), а не на постройку музея-дворца, цель которого теряется в тумане?»18
Выступив против музейного проекта Общества любителей естествознания, Катков, с одной стороны, проявлял здоровый консерватизм: в разное время его критике подвергались многие дорогостоящие и нестандартные прожекты. Некоторые критиковались вполне справедливо, например судостроительные эксперименты адмирала Попова19. Играл свою роль здесь и субъективный момент: многие активные участники Общества были противниками сначала катковской гимназической реформы, а вскоре активно включились в полемику против проекта университетской реформы, выдвинутого Катковым и его соратником Н. А. Любимовым в 1873 г.20 Так или иначе, замысел Политехнического музея был реализован, а полемика вокруг него стала лишь незначительным эпизодом истории общественной борьбы 1870-х годов.
Информация о статье Автор: Котов Александр Эдуардович—канд. ист. наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет, Санкт-Петербург, Российская Федерация, akotov@inbox.ru. Заглавие: «Арсенал нравственных орудий»: музейная тема в публицистике М. Н. Каткова Абстракт: Для М. Н. Каткова музейные экспозиции являлись «суррогатами» политической пропаганды. Собственно музейная тема «Московскими ведомостями» затрагивалась трижды: в 1865, 1869 и 1870-1871 гг. Первая дата связана с преобразованием Виленского музея древностей; вторая—с информационной поддержкой инициативы П. В. Алабина по созданию Севастопольского музея; наконец, передовицы начала 1870-х стали частью газетной полемики, сопровождавшей открытие Политехнического музея в Москве. Разумеется, для Каткова все это были сюжеты второстепенные, их предыстория не нашла отражения ни в его архивном фонде, ни у большинства мемуаристов. Однако контекст
18 Московские ведомости. 1871. № 153. 15 июля.
19 Котов А. Э. М. Н. Катков о модернизации русского военного флота в 1860-1880-х гг. // Вестник Башкирского университета. 2014. Т. 19. № 4. С. 1605.
20 Котов А. Э. «Охранители» и общество: первая попытка пересмотра университетского устава 1863 г. // Родина. 2014. № 4. С. 25-26.
этих публикаций вполне восстановим и представляет некоторый интерес для понимания роли музеев в тогдашней общественно-политической жизни.
Ключевые слова: Катков; Алабин; Муравьев; Виленский музей древностей; Севастопольский музей; Музей Черноморского флота; Политехнический музей; консерватизм; журналистика.
Information on article Author: Kotov Aleksandr Eduardovich—Ph. D. in History, Associate professor, St. Petersburg State University, St. Petersburg, Russian Federation, akotov@inbox.ru. Title: "Arsenal of Moral Weapons": Museum Topic in Journalism of M. N. Katkov. Abstract: M. N. Katkov considered museums to be "surrogates" of political propaganda. In fact "Moskovskie vedomosti" touched upon this theme three times: in 1865, 1869 and 1870-1871. The first date is associated with the transformation of Vilna Museum of Antiquities; second—with Katkov's support of Alabin's initiative on the creation of the Sevastopol Museum; editorials of the early 1870s became part of a newspaper discussion that accompanied the opening of the Polytechnic Museum in Moscow. Of course, all theses plots for Katkov were secondary, their prehistory is not reflected in any of his archive fund, or the majority of memoirs. However, the context of these publications can be fully restored and is of some interest for understanding the role of museums in contemporary social and political life. Key words: Katkov; Alabin; Muraviev; Vilna Museum of Antiquities; Museum of Sevastopol; the Black Sea Fleet Museum; Polytechnical Museum; conservatism; journalism.
