CC BY
2
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 397.4(98)
А.В. Головнёв
Арктическая мобильность: технологии и стратегии*
Новый полевой метод антропологии движения (ПКД - путь - карта - действие) обеспечивает более ясное понимание опыта и ценностей арктических кочевников, меняет их имидж, взгляд на их культурное наследие и обычаи. Если кочевника рассматривать не как тупиковую ветвь, а как естество человека и его потенциала (кстати, человечество и родилось в кочевье), то номадология предстанет направлением, раскрывающим динамику и статику в человеческой истории и культуре, причем как в прошлом, так и в будущем.
Ключевые слова: Арктика, кочевники, мобильность, технология, стратегия, Чукотка, Ямал. Кольский полуостров
Кочевников можно считать классиками в практиках мобильности и контроля над пространством. Кочевники-оленеводы Арктики: ненцы, саамы и чукчи - обладают уникальным ресурсом движения, позволяющим им осваивать труднодоступные территории, поддерживать и развивать самобытную культуру и этнические традиции. И дело не только в стадах оленей, но и в мотиваци-онно-деятельностном алгоритме, выражающемся в особом стиле освоения больших пространств. Мобильность, развернувшаяся сегодня в широком спектре форм, в том числе информационной и виртуальной, в кочевых культурах Арктики по-прежнему традиционна в непосредственности общения людей, связи человека с природой, физического движения в пространстве и времени. Новые технологии, нередко конфликтующие с
этническими традициями, в целом ряде случаев (особенно в сфере транспорта и навигации) дают дополнительный ресурс традиционным культурам, создавая перспективу неотрадиционного развития. Коренные народы Арктики обладают выверенными стратегиями и технологиями контроля над природным и социальным пространством, самобытным северным дизайном кочевий - традициями, которые в системной адаптации и оптимизации могут послужить эффективными инновациями для современного освоения Севера. Механизм движения, заложенный в системах миграций кочевников Арктики, с одной стороны, воспроизводит универсальный древний алгоритм освоения человеком планеты, с другой -многообразно применим в новейших стратегиях мобильности.
*Исследование выполнено по гранту РНФ № 14-18-01882 «Мобильность в Арктике: этнические традиции и технологические инновации». © А.В. Головнев, 2015
Арктика - пространство, в котором ярко сохраняется кочевая традиция. В разные эпохи в высоких широтах Евразии кочевали оленеводы (саамы, ненцы, эвенки, эвены, чукчи, коряки), собаководы (эскимосы, юкагиры), мореходы (норманны, поморы, эскимосы), коневоды (скандинавы, русские, якуты), пешеходы (например, на Чукотке бег и быстрая ходьба были возведены едва ли не в культ). В контактных ареалах мобильные культуры смыкались и поддерживали друг друга: мореходы, оленеводы, коневоды и собаководы образовывали сеть коммуникаций, которая породила в Арктике эффект «циркумполярной культуры».
Адаптивность
Чукотка, Ямал и Кольский полуостров, имея немало общего, обладают существенными различиями в стиле оленеводства и мобильности чукчей, ненцев, саамов, коми-ижемцев. В каждой из тундр оленеводство сложилось самостоятельно на основе местных охотничьих практик, хотя циркумполярные контакты издавна обеспечивали обмен технологиями номадизма (например, при экспансии ымыяхтахской культуры, «каменных самоедов», «каменных чукчей», коми-ижем-цев) [Головнёв, 2013, с. 470].
Кочевые культуры Арктики обладают гибкой адаптивностью к экологическим и социальным воздействиям; например, в ХУ1-ХУШ вв. по тундрам Евразии прокатилась «оленеводческая революция», превратившая охотников в оленеводов и преобразовавшая их системы жизнеобеспечения и мировоззрения. Включенные в состав государств Скандинавии и России, арктические культуры адаптировались к межэтническому диалогу и внешним формам управления, сохранив свои стили контроля над пространством и социальной коммуникацией. Даже в практике совхозного администрирования при советской власти реальный менеджмент в оленеводстве осуществляли сами оленеводы. В последние десятилетия оленеводы Севера Евразии в разной степени успешно адаптировались к новейшим технологиям управления, экономики, информации, дав самые впечатляющие в циркумполярном мире примеры неотрадиционного развития культуры, экономики и самоуправления.
Дизайн мобильности трех кочевых сообществ варьирует в зависимости от ландшафта, ритмов биоценоза, близости к морским берегам, горам и лесам, а также оседлым группам, администра-
тивным центрам, промышленным объектам и т.д. Поскольку на Ямале тундра болотистая и мягкая, а на Чукотке каменистая и «острая» (рвет любые полозья и колеса), ненцы предпочитают всегда и везде ездить на оленьих упряжках, а чукчи полагаются больше на собственные ноги или (сегодня) гусеничные вездеходы. Ненцы запрягают по пять оленей круглый год, чукчи - по паре и лишь зимой; ненецкая нарта прочна и массивна, но ее поломка в пути грозит катастрофой; чукотская нарта на фоне ненецкой кажется игрушечной, зато ее легко чинить и тащить вручную по камням. При виде чукотской нарты, связанной ремнями из тонких кусков дерева и оленьих рогов, ненец недоумевает; в свою очередь чукотский пастух удивляется: «А правда, что ненцы вдвоем поднимают нарту?». Кольские саамы и ижемцы давно не используют керёжку, все реже садятся на нарту и предпочитают механизированный транспорт (снегоходы, вездеходы, мотолодки, квадроциклы).
Север для его коренных жителей - не просто «кормящий ландшафт», а пространство сложных стратегий. Одно из главных свойств кочевых культур - высокая мобильность населения, в том числе мобильность ментальная, выражающаяся в быстроте принятия решений, и как следствие -успешной адаптации к меняющимся условиям экологической и социальной среды. Точками повышенной сложности и напряжения оказываются эпизоды пурги, тумана, гололеда, волчьих потрав, вторжений диких оленей, разбега стад в «оводовый» и «грибной» периоды, и другие фазы охраны и сбора стад. Эти эпизоды требуют напряжения и особых психокультурных навыков, например, мастерства быстрого действия и быстрого сна. Искусство чередовать напряжение и расслабление в ритмах и аритмии кочевой жизни представляется одной из замечательных технологий арктического номадизма [Головнёв, 2015, с. 12-16].
Мобильность кочевников многообразна в ген-дерных, возрастных, статусных, сезонных, пространственных вариациях. Например, у ненцев Ямала оленеводческие маневры бригадира отличаются от поездок обычных пастухов охватом пространства, поскольку он не только окараули-вает стадо, но и осматривает окрестности для оптимизации режима выпаса и миграций. У чукчей в период августовского сбора оленей оленеводы распределяются на караульщиков основного стада и искателей отколовшихся групп, чьи ритмы
движения существенно рознятся. У кольских ко-ми-ижемцев и саамов в ходе сбора оленей на зимний кораль взаимодействуют группы пастухов (держащих основное стадо), «моряков» (собирателей «кусков» стада в отдаленной приморской тундре), «огородников» (сторожей изгородей, регулирующих движение оленей) и «коральщиков» (работников оленеводческой базы). Кочевые стратегии и технологии евразийской Арктики заметно различаются: для Чукотки характерен «круговой» стиль, для Ямала - «миграционный», для Колы -«огородный». При этом все практики представляют собой сложные композиции действий и действующих лиц, которыми руководят лидеры оленеводства. По убеждению коренных жителей, оленеводство основано на жестком единоначалии лидеров и четком взаимодействии коллективов.
Традиции и инновации
С физической мобильностью кочевников Арктики парадоксально, на первый взгляд, сочетается стабильность культурных традиций и этнических ценностей. Одной из базовых ценностей оленеводы считают свою независимость. Чукчи, ненцы и саамы пасут оленей по-разному, но одинаково видят в оленеводстве экономический стержень, а в олене - символ своей самобытности (для коми-ижемцев это еще и коммерческий проект). Оленеводство обеспечивает автономию в транспортно-экономическом, социальном и мировоззренческом измерениях, которая в свою очередь создает условия самобытности любой культуры, обратившейся к кочевому оленеводству как основе жизнедеятельности.
Во всех основных очагах оленеводства сейчас происходят технологические преобразования, связанные с распространением сноумобилей, квадроциклов, мобильных телефонов, навигаторов, электрогенераторов, компьютеров. Всюду, хотя и в разной степени, эти новшества существенно преобразуют традиции и создают зависимость от внешних технологических ресурсов, открывая вместе с тем перспективы новых стратегий и приемов движения, мышления, кочевания, содержания стад. В обстановке «технологической революции» особенно значимо сочетание опыта стариков и активности молодежи, а также взвешенных действий администрации регионов и сельхозпредприятий. Из трех рассматриваемых арктических регионов ситуация регулируема, хотя и по-своему сложна, на Ямале и Кольском
полуострове, где судьба оленеводства находится в руках самих оленеводов. В Чаунской тундре Чукотки обстановка осложнена конфликтным противостоянием и системным расхождением позиций чукчей-оленеводов и дирекции сельхозпредприятия «Чаунское». На Кольском полуострове снегоходы стали главным средством окараулива-ния оленей, вытеснив ижемские упряжки, саамские вьюки, собак-оленегонок. Лишь в мае пастухи на месяц пересаживаются на упряжки, однако квадроцикл может вскоре оставить за оленьей упряжкой лишь «сувенирную» функцию. Техника позволила вдвое сократить численность бригад и заменить постоянное окарауливание пастушеской вахтой. Все эти новшества отчуждают пастуха от стада, который уже не ассоциирует кочевье с домом. Сегодня он больше похож на вахтовика, выезжающего в стадо на пару недель, а дети оленеводов знают оленя по большей части в виде оленины.
Кочевники опираются на традиции, но открыты и адаптивны к инновациям. Осмысление опыта и ценностей кочевников открывает возможность изменения отношения к самим кочевникам, их культурному наследию и ценностям. В конкретных ситуациях ресурсодобывающим корпорациям Севера часто недостает концептуально внятного и системно визуализированного представления о стиле жизнедеятельности коренного населения для согласования и оптимизации принимаемых решений. Современное освоение природных ресурсов Севера России предполагает новые сценарии взаимовыгодных отношений добывающих компаний с коренным населением, в котором «право сильного» не навязывается и не покупается (при принуждении или ущемлении противоположной стороны), а реализуется модель взвешенного диалога, баланса амбиций и сохранения приоритетов обеих сторон.
Соотношение традиций и новаций, коренных и пришлых культур на Севере обычно рассматривается как конфликт ценностей и интересов. В действительности, это взаимодействие насыщено встречными воздействиями и заимствованиями, своего рода стимулирующей конкуренцией. Многие технологические новшества, прежде всего транспортно-навигационные, не разрушают, а развивают кочевую культуру. Многие традиционные технологии жизни-в-движении представляют собой ресурс для обогащения современных стратегий освоения Арктики. Становление дис-
курса о понятиях движения и технологиях мобильности, от физических до виртуальных, имеет особое значение для Севера с его коренными кочевниками и подвижными мигрантами, в том числе вахтовиками и туристами.
Для адекватного исследования движения кочевников и его презентации и в научно-практических, и дизайнерских разработках создан новый метод записи движения, обозначаемый как ПКД (путь-карта-действие) и включающий три вида документирования: (а) ОР8-запись (трек) передвижений человека в течение дня; (б) карта кочевий в течение года; (в) видеофоторяд действий. Запись движения средствами ОР8-мониторинга с попутным визуальным сопровождением позволяет наглядно передать «анатомию мобильности». Это своего рода анимация деятельностного пространства, дающая многомерную картину движения с его пиками и паузами, персональными и социальными траекториями (Головнёв, 2014).
Этнографическое исследование мобильности предполагает не только непосредственное полевое наблюдение с применением специальных методик записи, но и феноменологическое (герменевтическое) восприятие и толкование модулей мотивов-решений-действий. Этот алгоритм согласуется с ментальной картой кочевников, схемой их передвижений и действий в пространстве-времени (у кочевников эти категории синтезированы). Соответственно, конкретная задача и опорная исследовательская база исследования состоит в документированной средствами этнографии и дизайна системе движения (последовательности действий) на индивидуальном и социальном уровнях у кочевников-оленеводов Ямала, Чукотки и Кольского полуострова.
Опора на феномен движения нова в науке и прикладных экспертизах, поскольку прежде не существовало разработанной методологии документирования и анализа жизненной мобильности -появление этих методов во многом связано с недавно открывшимися возможностями визуальной записи и презентации. В прошлом в гуманитарных науках акцент делался на фиксированных внешних формах и логически противопоставленных состояниях (в том числе «культур», «идентично-стей», «интересов»); ныне в предлагаемом методе антропологии движения акцент смещен на общий для всех северян потенциал движения-действия, предполагающий оптимизацию (дизайн) ролей и функций в реальном взаимодействии.
Цель антропологического и этнологического исследования движения состоит в рассмотрении цепочки мотив-решение-действие как алгоритма жизни и деятельности, причем не в итогах, а истоках. В этом отношении антропология движения ориентирована не в прошлое, хотя осмысляет опыт истории, а в будущее с его сценариями и форсайтами. Обращенность к опыту прошлого, мониторингу настоящего и сценариям будущего придает антропологии движения практическую или прикладную перспективу. Например, она удобна в этноэкспертизе, как нам недавно довелось убедиться на Ямале. Именно картина движения позиционирует коренных кочевников Севера не как малые отсталые сообщества, заслуживающие снисхождения и опеки, а как равноправных партнеров освоения пространств Арктики, обладающих мощным потенциалом стратегий и конкурентными преимуществами в разработке перспективных совместных проектов, например, на стыке оленеводства и газодобычи, традиций и инноваций на Ямале [см.: Головнёв и др. 2014]. Осмысление опыта и ценностей кочевников открывает возможность изменения отношения к самим кочевникам, их культурному наследию и ценностям. В конкретных ситуациях ресурсодобывающим корпорациям Арктики часто недостает концептуально внятного и системно визуализированного представления о стиле жизнедеятельности коренного населения для согласования и оптимизации принимаемых решений.
Номадизм и неономадизм
Еще недавно номадизм рассматривался как архаизм, с которым (в стиле модернизационных концепций ХХ в.) следовало поскорее покончить, осчастливив кочевников «переводом на оседлость». Искренняя убежденность в том, что номады - рудимент цивилизации, дополненная стремлением упрочить контроль над их территориями, настраивала чиновников разных стран, в том числе СССР, на строительство больших поселков, культбаз, школ-интернатов для оседания кочевников. И только завидное упорство и приверженность номадов собственным ценностям позволили им устоять перед административными нажимами и соблазнами оседлости.
Сегодня многое изменилось. С одной стороны, опыты перевода кочевников на оседлость обернулись «драмой поселков» с их депрессивной маргинальностью, отсутствием занятости и
полноценной самореализации (особенно мужчин) - в отличие от «здоровой тундры», по-прежнему дающей образцы культурной и экономической состоятельности, человеческого достоинства и успеха. С другой стороны, на рубеже ХХ-ХХ1 вв. в мире распространилась мода на неономадизм, чему в немалой степени способствовал бум туризма, кибер- и медиапутеше-ствий; «новыми кочевниками» стали называть себя «люди сети» (кибер-номады) и «транслокальных культур», а также представители политического и делового истеблишмента, мигрирующие по миру в своих бесконечных вояжах [Б'ЛМгеа, 2006; Головнёв, 2014]. Правда, речь идет больше о виртуальности и метафорах, чем об устойчивых социальных явлениях, но сам дух мобильности изменил отношение к феномену движения и номадизма, востребовав, обновив и популяризовав опыт кочевников.
Если кочевника рассматривать не как тупиковую ветвь, а как естество человека, то номадоло-гия предстанет направлением, раскрывающим механизмы динамики и статики в человеческой истории и культуре, причем как в прошлом, так и в будущем. Иначе говоря, кочевник становится интересен не только как образчик экзотики, но и как образец энергии и движения, исконно присущих человеку и человечеству. Этот подход в корне меняет отношение к кочевникам, их культуре, технологиям, мотивациям. Вопрос состоит уже не в том, как научить кочевника правильно жить, а в том, как у него научиться философии номадизма и «комфорту в движении». В изучении этого феномена намечается, по меньшей мере, три тематико-хронологических горизонта: (1) номадизм как естество культуры с древнейших времен; (2) место кочевников в истории; (3) кочевые алгоритмы в современных технологиях мобильности. Иначе говоря, номадология нацелена не только на изучение конкретных кочевых обществ,
но и на познание потенциала движения человека.
Северность России - не только географический факт, но и огромный полигон возможностей, от ресурсных и геополитических до инновационно-технологических и этнокультурных. В реализации этого потенциала, в том числе в развитии арктических территорий и «северном измерении» России, первостепенное значение имеет осмысление и применение накопленного веками опыта кочевых стратегий, полиритмичной мобильности, этики минимализма, принципа полифункциональности, энергоэкономии и других актуальных для современности традиций коренных северян. Без осмысления феномена мобильности/движения Арктика непознаваема и неприступна. Северная мобильность, включая номадизм, исторически и по сей день является базовым принципом освоения Российской Арктики. В традициях северных кочевников следует искать ключ к научному изучению, концептуализации и дизайнерскому позиционированию потенциала номадизма в современных практиках освоения Севера.
Литература
Головнёв А.В. Народы Арктики и Субарктики // Всемирная история. Т. 3. Мир в раннее Новое время.
- М.: Наука, 2013. - С. 467-472.
Головнёв А.В. Кочевье, путешествие и неономадизм // Уральский исторический вестник. - 2014. -№ 4(45). - С. 133-138.
Головнёв А.В., Лёзова С.В., Абрамов И.В., Белорус-сова С.Ю., Бабенкова Н.А. Этноэкспертиза на Ямале: ненецкие кочевья и газовые месторождения. - Екатеринбург: Изд-во АМБ, 2014. - 232 с.
Головнёв А.В. Чукотский дневник: размышления о движении // Уральский исторический вестник. - 2015.
- № 2(47). - С. 6-16.
D'Andrea A. Neo-Nomadism: A Theory of Post-Iden-titarian Mobility in the Global Age // Mobilities. 2006. Vol. 1, No 1. Pp. 95-119.
Andrei V Golovnev Arctic mobility: technologies and strategies
New field method of anthropology movement (TMA - tracking-mapping-acting) provides better understanding the Arctic nomads' experience and values, changes the image of nomads, their cultural heritage and customs. If nomads is seen as nature of human (remembering that humankind was born in migration), rather than archaism, then the nomadol-ogy is to be a clue uncovering dynamics and statics in human history and culture, both in past and future.
Keywords: Arctic, nomads, mobility, technology, strategy, Chukotka, Yamal, Kola peninsula.
