CC BY
455
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
НАСЛЕДИЕ АРИСТОТЕЛЯ:
НАУЧНЫЙ ДИСКУРС И МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ПРАКТИКИ
УДК 1(38) (091)
С. В. Месяц
Аристотель о природе цвета
В статье рассматриваются некоторые проблемы, возникающие при попытке непротиворечивого изложения аристотелевской теории цвета и цветовосприятия. Основное внимание уделяется вопросу о том, какую роль играет свет в процессе зрения и в чем состоит механизм передачи цвета прозрачной средой от видимого предмета к глазу. Решение, предлагаемое в статье, позволяет понять, почему в рамках аристотелевской теории оказывается возможным видеть темноту и черный цвет.
The paper treats some difficulties concerning Aristotle’s theory of color. The major problem of interest is that of the role of light in visual perception and the mechanism of color translation from a visible object to the eye by means of some transparent medium. The solution suggested in the paper explains how according to Aristotle’s theory the black color and darkness could be made visible.
Ключевые слова: Аристотель, учение о душе, цвет и свет, теория чувственного восприятия, прозрачная среда, темнота.
Key words: Aristotle, Aristotle’s psychology, sense perception, light and color, transparent medium, darkness.
Проблема цвета встала перед Аристотелем в ходе обсуждения способности чувственного восприятия, ведь цвет, в первую очередь, есть нечто видимое, а значит - воспринимаемое зрением. Поскольку же чувственное восприятие - одна из способностей души, то философ обсуждал цветовые явления на страницах своих психологических трактатов, таких как «О душе» и «Об ощущении и ощущаемом». Таким образом, цвет оказывается у Аристотеля предметом не столько физики, сколько психологии, что, впро-
© Месяц С. В., 2013
чем, не лишает его объективной, «физической», реальности и не сводит исключительно к субъективному восприятию.
На вопрос о том, существуют ли чувственно воспринимаемые качества вне восприятия или же нет цвета без видения, звука без слышания и запаха без обоняния, Аристотель отвечает в III книге трактата «О душе» следующим образом: «Действие воспринимаемого чувством и действие чувства тождественны, но бытие их не одинаково» (Аш1 De ап. III, 425Ь 26-27)1. Эту фразу нужно понимать в том смысле, что действие чувственно воспринимаемого объекта и органа ощущения есть одно и то же, единое по числу действие, однако по определению своей сущности (тф еиуаг) они разные. Любое взаимодействие тел, например, столкновение двух бильярдных шаров или притяжение камня к земле, представляет собой одно-единственное действие, однако если рассматривать его по отношению к обоим участникам процесса, то оно будет иметь разное определение: не то же самое будет для одного бильярдного шара - бить, а для другого - получать удар или (в случае падения камня на землю) для земли - притягивать, а для камня - испытывать притяжение и падать. То же самое справедливо для чувственного восприятия, поскольку оно тоже является разновидностью взаимодействия: не одно и то же для глаза - видеть, а для цвета - быть видимым. Или, говоря словами Аристотеля, не одно и то же бытие у цвета и у восприятия этого цвета. Выходит, цвет не сводится исключительно к претерпеванию, испытываемому органом зрения. Нельзя сказать, например, что красный - это раздражение таких-то участков сетчатки, а синий - других. Потому что если глаз претерпевает, то цвет воздействует, а если воздействует, то имеет собственное, независимое от глаза, существование, т. е. представляет собой нечто в объективной реальности. Поэтому даже когда цвет не воспринимается зрением, он все равно каким-то образом существует. Аристотель говорит, что в этом случае цвет существует потенциально, становясь актуальным тогда, когда глаз его действительно видит.
Как известно, Аристотель различает два смысла потенциального (Arist. De ап. II, 5, 417а 12-25). Потенциальным в первом смысле философ называет некий предмет, поскольку тот относится к определенному роду вещей и при выполнении определенных условий может приобрести соответствующую форму. Например, человек относится к роду знающих и, если его обучать, он может стать знатоком в той или иной области. Потенциальным же во втором смысле предмет называется тогда, когда он уже обладает определенной формой, но еще не действует в соответствии с нею, скажем, обладающий знаниями человек не применяет их на практике.
1 Здесь и далее трактат Аристотеля «О душе» цит. по изд. Д. Росса [4].
Так вот, любое чувственно воспринимаемое качество, будь то цвет, звук, вкус или запах, вне соответствующего ощущения являются потенциальными именно во втором смысле. Цвет и вне зрения является чем-то видимым, поскольку уже обладает готовой для восприятия формой и содержит все необходимые условия видения. Для перехода в действительность ему не достает только второго участника взаимодействия - самого субъекта восприятия.
В своих сочинениях Аристотель рассматривает как актуально существующий, так и потенциально существующий цвет. В сочинении «О душе» он преимущественно ведет речь о цвете в его актуальном бытии, т. е. в процессе непосредственного взаимодействия с органом зрительного восприятия. Рассмотрение цвета в этом аспекте в современном естествознании относится к области физиологии. Что же касается потенциально существующего цвета, то он обсуждается Аристотелем в трактате «Об ощущении и ощущаемом». В современном естествознании этим аспектом цветовых явлений занимается физика, а точнее, физическая оптика. Обратимся, прежде всего, к физическому аспекту цвета, или, говоря словами Аристотеля, к его потенциальному бытию. Для этого постараемся выделить и описать те объективно существующие условия зрительного восприятия, которые, по мнению философа, делают цвет возможным.
1. Свет как актуально прозрачное
Первым и самым главным из этих условий является свет. Аристотель
определяет цвет, прежде всего, как нечто видимое. И поскольку без света ничего увидеть нельзя, то свет по необходимости является важнейшим элементом, составляющим физическую природу цвета. Поэтому, приступая к изучению цвета, мы «должны прежде всего сказать, что такое свет»
(Arist. De ап. II, 418Ь 3). В отличие от многих своих предшественников, Аристотель не считает свет ни некоей самостоятельной сущностью (огнем, эфиром или каким-то другим телом), ни истечением из тела, ни движением. Он определяет его через понятие «прозрачного» (6шфау£<;), под которым понимает некое пространство, среду, благодаря которой осуществляется зрительное восприятие. Прозрачное - то, что само, будучи невидимым, позволяет видеть сквозь себя другое.
«Прозрачным я называю то, что правда видимо, но видимо не само по
себе, а посредством какого-то постороннего цвета» (Алб! De ап. II,
7, 418Ь 4-60).
Прозрачными являются вода, воздух, эфир, лед и некоторые драгоценные камни. Ясно, впрочем, что все перечисленные тела обладают этим свойством не постоянно и не благодаря самим себе. Воздух становится прозрачным, когда восходит солнце, но стоит ему зайти, как он тотчас темнеет и уже не позволяет различать сквозь себя предметы. Утрачивает
ли воздух при этом свойство прозрачности? Скорее всего, нет, ведь с ним самим никаких изменений не происходит. Поэтому лучше сказать, что его прозрачность существует как бы в двух модусах: актуальном и потенциальном. Как только в воздухе появляется нечто огненное, его прозрачность актуализируется, а когда источник огня исчезает, она возвращается в потенциальное состояние. Так вот, по мнению Аристотеля, актуальное состояние прозрачного или «прозрачное в действительности» есть не что иное как свет, тогда как потенциально прозрачное или прозрачное в возможности есть тьма.
«Свет есть действие (еуёруега) прозрачного как прозрачного. Там же, где
прозрачное имеется лишь в возможности, там тьма. Свет есть как бы цвет
прозрачного, когда оно становится действительно прозрачным (еутеХехеьа
Згафауе;) от огня или чего-то подобного...» (Ал8! De ап. II, 7, 418Ь 9-13).
Знакомясь с аристотелевской концепцией света, труднее всего отрешиться от привычного для нас представления о свете как о лучах, испускаемых неким источником и распространяющихся в пространстве с определенной, пусть даже и очень большой, скоростью. У Аристотеля нет ничего подобного. Он спорит с Эмпедоклом и Платоном, понимавшими свет как движение, указывая на то, что если бы свет распространялся постепенно, он не мог бы при восходе солнца моментально охватить своим сиянием всю небесную сферу от востока и до запада. Потому что не заметить его движения на таких огромных расстояниях было бы просто невозможно (Arist. De ап. II, 7. 418Ь 20-25). Следовательно, свет - не постепенно распространяющееся излучение, а некое состояние воздуха или любой другой прозрачной среды, в которое та мгновенно переходит, как только солнце показывается из-за горизонта.
Несмотря на то, что свет является одним из важнейших условий зрения, сам по себе он невидим. Конечно, глаз его ощущает и умеет отличать от тьмы, однако это ощущение нельзя назвать виденьем в собственном смысле слова. По Аристотелю, видение, как и любое другое ощущение, есть некое изменение и превращение (киупоц, аМоюог;) или даже «претерпевание» (ла0ос;), испытываемое органом зрения под воздействием видимого объекта. «Ощущение состоит в изменении и претерпевании, ведь оно кажется неким превращением» (^ 5’а1о0пог; еу тф кгуе!о0а1 те ка1 лаохегу оицРаиуег. Доке! уар аХко 1юо1; тг; еГуаг), пишет он во II книге «О душе» (Arist. De ап. II, 5, 416Ь 33-35). Однако любое превращение предполагает переход от лишенности формы к обладанию этой формой, поэтому ощущение имеет место тогда, когда соответствующий орган усваивает форму ощущаемого предмета, становясь как бы ее новой материей. Так, ухо слышит потому, что заполняющий его воздух начинает звучать (колебаться) в унисон с внешним звуком; кожа осязает холод и жар, потому что сама охлаждается и нагревается; глаз видит, потому что окрашивается в
цвет соответствующего предмета. Что же касается света, то он не может вызывать подобного изменения в органе зрения. Единственная форма, которую он способен сообщить глазу, это форма прозрачности. Но глаз и сам обладает этой формой, поскольку состоит из воды; следовательно, под воздействием света он всего лишь актуализирует уже имеющуюся у него способность и начинает действовать в соответствии с нею как действительно прозрачное тело. Такой переход от способности совершить некое действие к его совершению не является в собственном смысле слова изменением и превращением. Аристотель говорит о нем как о «сохранении сущего в возможности сущим в действительности» или как о «переходе к самому себе, то есть к энтелехии», а также как о «реализации своей природы» (Arist. De ап. II, 5, 417Ь 3-40). Приводя в пример человека, обладающего знанием, он пишет:
«Когда обладающий знанием переходит к созерцанию, он либо вообще не меняется (оик еотгу аХХогоио0аг), поскольку это есть переход к самому себе и к энтелехии, либо испытывает особого рода изменение. Вот почему неверно говорить о разумеющем, что он меняется, когда разумеет, так же как нельзя говорить об изменении строящего, когда он строит» (Arist. De ап. II,
5, 417Ь).
Поскольку глаз под воздействием света не приобретает никакой новой формы, а всего лишь реализует свою собственную, как бы переходя из пассивного состояния в активное, его ощущение света нельзя, строго говоря, назвать ощущением и видением. Глаз не видит света в том смысле, что не воспринимает его как некую чуждую себе форму. Он как бы наполняется светом, становится им. Ведь если свет есть актуальное состояние прозрачного, то, когда глаз делается прозрачным, его собственным состоянием оказывается не что иное, как свет.
2. Свет как среда
Впрочем, роль света в процессе зрительного восприятия не сводится исключительно к актуализации органа зрения. В качестве среды, заполняющей пространство между видимым и видящим, он еще и обеспечивает связь между обоими участниками взаимодействия. Такая среда-посредник необходима Аристотелю потому, что он не считает возможным объяснить процесс зрительного ощущения чисто механическим воздействием одного тела на другое, как это делали атомисты, Эмпедокл и, в какой-то мере, Платон. Последние сводили чувственное восприятие к воздействию на орган чувств так называемых «истечений» - мельчайших частиц, испускаемых телом. Критикуя эту теорию, Аристотель указывает, что гораздо большее воздействие на орган чувства, а значит, и более отчетливое ощущение должно было бы вызвать соприкосновение с самим ощущаемым телом. Однако в действительности этого не происходит. Если положить предмет непосредственно на глаз, мы ничего не увидим, так же как не вы-
зовет никакого ощущения и прямое соприкосновение с органом звучащей или пахнущей вещи (Arist. De ап. II, 7, 419а 12-19; 25-30)1. Отсюда следует, что телесное соприкосновение не может служить причиной чувственного восприятия, и неважно, соприкасается ли с органом чувств сам предмет или исходящие из него в виде истечения частицы. Но если воздействие не может исходить от предмета, говорит Аристотель, «остается признать, что оно исходит от среды» (Arist. De ап. II, 7, 419а 20). Именно среда вызывает в органе чувств то особое движение и превращение, в результате которого орган усваивает форму ощущаемого предмета и начинает видеть, слышать, обонять и т. д. Среда нужна для того, чтобы отделить от предмета его чувственно воспринимаемую форму (цвет, запах, звук) и, отделив, передать ее соответствующему органу ощущения, который в соответствии с основным принципом аристотелевской теории чувственного восприятия воспринимает форму предмета без ее материи. Но что значит принять форму без материи? Это значит стать ее новой материей, то есть самому оформиться в соответствии с ней. Так, воск принимает форму перстня, когда тот оставляет в нем свой отпечаток. Но чтобы передать органу ощущения отделенную от чувственно воспринимаемого предмета форму, среда сначала сама должна подвергнуться воздействию с его стороны. Аристотель пишет:
«. животное способно ощущать через среду, когда среда испытывает воздействие (яаохег) от ощущаемого и приводится им в движение (кгу£1о0аг), а ощущающее испытывает воздействие от среды» (Arist. De ап. III, 12, 434Ь 29-435а2).
Очевидно, что тело, обладающее тем или иным чувственно воспринимаемым качеством, приходит во взаимодействие со средой независимо от того, воспринимаем мы его или нет. Потому, если попытаться определить чувственно воспринимаемое качество в его собственном, не зависящем от органа ощущения бытии, то это будет - способность тела приводить в движение среду соответствующего ощущения. Средой зрительного восприятия является свет или актуально прозрачное, поэтому второе определение цвета, по Аристотелю, гласит: цвет есть «то, что приводит в движение действительно прозрачное» (лау 5е %Р^а кгу^тгкоу еотг той кат’еуеруегау бгафауои;) (Arist. De ап. II, 7, 418Ь 1-2).
Самым неясным в этом определении является выражение «приводить в движение» (кгу^тгкоу). Каким именно образом цвет приводит в движение прозрачную среду? Этот вопрос вызывал затруднения у всех комментаторов Аристотеля, начиная от Александра Афродисийского до ныне здравст-
1 Ср.: Arist. De sens. 440a 16-20. Здесь и далее трактат Аристотеля «Об ощущении и ощущаемом» цит. по изд. Д. Росса [5].
вующих Ричарда Сорабджи и Майлза Беньюета1. Понятно, что цвет не может приводить среду в пространственное движение. В отличие от звука и запаха, которые захватывают воздух постепенно и оказывают воздействие сначала на одну, а потом на другую его часть, свет (или актуально прозрачное) подвергается воздействию сразу весь (Arist. De sens. 447a10-11). Моментальность распространения цвета доказывает, что изменение, производимое им в прозрачной среде, не носит характер пространственного перемещения. Цвет не толкает среду и не заставляет ее двигаться, он вызывает в прозрачном качественное изменение или «превращение» (аМюіюац). Какое же качество или состояние среды меняется под воздействием цвета? В «О душе» II, 7, отвечая на вопрос, каким должен быть орган зрения, чтобы иметь возможность воспринимать цвета, Аристотель приходит к выводу, что он должен быть прозрачным, потому что прозрачное, по его словам, будучи бесцветным, «способно воспринимать цвет, так же как беззвучное - звук» (Arist. De an. II, 7, 41Sb 27-29). За прозрачным телом, таким образом, признается способность «принимать цвет», что, по-видимому, означает «окрашиваться». При этом неважно, идет ли речь о прозрачной жидкости, заполняющей глаз, или о воздухе, занимающем пространство между чувственно воспринимаемым предметом и органом зрения, потому что в отношении прозрачности они ничем не отличаются друг от друга. Поэтому если глаз в процессе видения окрашивается в цвет видимого предмета, то аналогичное изменение происходит и со средой: она тоже окрашивается в соответствующий цвет.
Здесь-то и возникает затруднение, не дающее покоя ни античным, ни современным толкователям Аристотеля. Дело в том, что заполняющий пространство между предметом и глазом воздух, очевидно, не окрашивается в цвет видимого предмета! Ведь если бы он это делал, то, во-первых, это было бы равносильно тому, как если бы в пространстве между нами и видимым предметом оказался экран, загораживающий предмет от нас. В этом случае мы, очевидно, видели бы цвет экрана, а не цвет предмета. Во-вторых, если бы среда имела цвет, то, глядя сквозь нее на предмет, мы не могли бы видеть его таким, каков он есть; наше восприятие окрашенного предмета оказалось бы искаженным, не истинным. Третье: согласно Аристотелю, зрение относится к разряду чувств, воспринимающих свой предмет на расстоянии. Среда же простирается от предмета до наших глаз и находится в непосредственном контакте с ними. Поэтому, окажись она окрашенной, как полагает Йохансен, мы не смогли бы ее увидеть по той же самой причине, по какой мы не видим предмет, непосредственно соприкасающийся с глазом. Иными словами, если бы среда имела цвет, этот цвет был бы невидим [S, p. 117-11S]. Таким образом, среда должна оставаться
1 Достаточно упомянуть о споре Р. Сорабджи с Майлзом Беньютом, вызвавшем к жизни целую серию статей. В частности, статью Sorabji R. “Intentionality and physiological Processes: Aristotle’s theory of sense perception” [8] и возражение на нее: Burnyeat M. “How much happens when Aristotle sees red and hears middle C?” [6].
прозрачной и бесцветной как до воздействия на нее окрашенного тела, так и во время него. С Йохансеном согласен и Ричард Сорабджи. В нескольких статьях, посвященных цветовосприятию у Аристотеля, ученый отрицает, что среда окрашивается, признавая тем не менее, что окрашивается глаз [9, p. 54]. Майлз Беньюет вообще сомневается в том, что со средой в процессе зрительного восприятия что-либо происходит. С его точки зрения, меняется не сама среда, а ее окружение [6, p. 411]. Впрочем, точку зрения Бень-юета не разделяет практически никто из исследователей. Большинство авторов признают, что среда некоторым образом все же принимает цвет видимого предмета, оставаясь при этом прозрачной и неокрашенной. Происходящее с ней изменение они характеризуют как «квази-окрашивание», «мнимое», «видимое» изменение, не стараясь, впрочем, пояснить, в чем оно состоит, а то и отрицая саму возможность подобного объяснения. Так что же на самом деле происходит со средой? Меняется она или остается неизменной? И если меняется, то как ей удается окрашиваться в цвет видимого предмета, оставаясь при этом бесцветной?
Попытаемся обратиться за ответом к античным комментаторам. Александр Афродисийский выделяет у Аристотеля два способа окрашивания: «страдательный» (ла0пт1кФ<;) и «позиционный» (ката o%eciv) (Alex. In De sensu, p. 42, 27-43; 47, 4; 50, 16-22 [2]; Alex. In De an., p. 61, 30-35 [3]). Первый представляет собой реальное качественное изменение вещи, в ходе которого она теряет одно свойство и усваивает другое, т. е. меняет свой прежний цвет на новый, выступая по отношению к обоим как материя к форме. Цвет, приобретаемый ею в этом случае, становится ее собственным цветом. Второй способ представляет собой мнимое или «внешнее» окрашивание, когда появляющийся на поверхности вещи цвет остается чужим для нее, никак ее не меняет и не придает ей какой-либо новой формы. Присутствие такого цвета зависит исключительно от расположения (o%£oiv) вещи по отношению к источнику цвета, поэтому цвет удерживается на ней до тех пор, пока указанное положение сохраняется. Примером позиционного окрашивания может служить появление радуги во влажном воздухе или золотистый блеск на каштановых волосах и другие подобного рода явления. Сюда же относится и освещенность воздуха, зависящая от положения Солнца на небе. Цвета, возникающие при позиционном окрашивании, не становятся собственными цветами предметов, не отменяют и не уничтожают их исходной окраски, иначе говоря, не подвергают их реальному качественному превращению. Вот почему эти цвета долгое время считали кажущимися, воображаемыми, мнимыми. Средневековые ученые называли их colores apparentes, fluxi, fugitivi, phantasitici, falsi1. По мнению Александра, прозрачным средам присущи именно такие цвета. Поверхности окрашенных предметов производят в них некое сияние или блеск (айу^), который несет на себе цвет того или иного предмета и придает среде соот-
1 Цвета кажущиеся, расплывчатые, мимолетные, воображаемые, ложные. Современная оптика называет эти цвета рефлексионными, рефракционными и дисперсионными.
ветствующий оттенок. Воздух, вода и другие прозрачные среды словно бы «отливают» цветом окружающих предметов. Вот как пишет об этом сам Александр:
«Многие цвета, видимые сквозь свет, придают ему схожий с ними оттенок и заставляют приобретать окраску. В присутствии золота свет кажется золотистым, пурпура - багряным, а от зелени - травянисто-изумрудным. Часто можно заметить, как тот же самый оттенок приобретают и противоположные стены, пол даже люди, которым случится быть в комнате, словно они тоже окрасились в цвета окружающей обстановки. Это происходит оттого, что освещенный воздух, испытав воздействие от окрашенных предметов, сообщает их цвета всему окружающему. Цвет появляется в освещенном воздухе или свете так же, как и сам свет появляется в прозрачном...» (Alex. In De an., p. 42, 13-19 [3]).
Поскольку прозрачные среды испытывают позиционное окрашивание, то приобретаемый ими цвет остается внешним для них, а следовательно, не отменяет и не вытесняет их исходной прозрачности. На близком расстоянии они по-прежнему выглядят бесцветными, но если смотреть издалека, то их цвет становится заметен. Аристотель знает об этом эффекте. В трактате «Об ощущении и ощущаемом» он признает, что вода и воздух тоже кажутся окрашенными, хотя это и не их собственный цвет, а цвет окружающих предметов. Море, например, выглядит по-разному окрашенным в зависимости от цвета неба, дна, берегов, а также от того, смотрим ли мы на него с близкого расстояния или издалека (Arist. De sens. 439b 1-5). Происходящее с прозрачной средой в присутствии окрашенных предметов изменение трудно описать в аристотелевских терминах, поскольку оно не является обычным качественным превращением, и не совсем понятно, что именно выступает здесь субъектом (или материей) изменения. На мой взгляд, можно было бы назвать происходящее со средой изменение модификацией или модуляцией ее прозрачности цветом внешнего тела, учитывая, что возникающее в среде цветоносное «сияние» не устраняет ее исходной прозрачности, а всего лишь видоизменяет ее, т. е. придает ей некое новое свойство, становящееся заметным на определенном расстоянии. А поскольку прозрачное в актуальном состоянии есть свет, то правильно будет сказать, что именно свет модифицируется окрашенным предметом и является субстратом описываемого изменения. Не преставая оставаться самим собой, свет в присутствии окрашенного предмета становится уже не просто светом, а цветоносным блеском, который, попадая к нам в глаза, воспринимается как цвет предмета. Вот почему в процитированном выше отрывке Александр Афродисийский утверждает, что «цвет появляется в .свете так же, как сам свет появляется в прозрачном», а в другом месте называет цвет «вторичным светом».
3. Можно ли видеть темноту и черный цвет?
Почему поверхность окрашенного твердого тела вызывает в прозрачной среде описанную модификацию? Потому что ее цвет, по существу, тоже является светом, а точнее говоря, содержит свет в своей основе. С точки зрения Аристотеля, непроходимой границы, которая бы отделяла твердое непрозрачное тело от прозрачной среды, попросту нет. Абсолютно непрозрачных тел в природе не существует; все тела прозрачны - одни в большей, а другие в меньшей степени.
«Называемое нами прозрачным не есть нечто свойственное исключительно воздуху, воде или какому-то другому из так называемых прозрачных тел, но это некая общая природа и способность, которая не существует отдельно, но находится в перечисленных телах, а также во всех остальных - в большей или меньшей степени» (Arist. De sens. 439а 22-25).
В аристотелевской физике любое тело представляет собой смесь четырех элементов, из которых воздух и вода являются прозрачными, а огонь выступает в качестве силы, переводящей их прозрачность из потенциального состояния в актуальное. Таким образом, благодаря присутствию воздуха, воды и огня все тела содержат в себе актуально прозрачное, т. е. свет, пусть и не в столь большом количестве, чтобы сквозь них можно было видеть. В некотором смысле всякое тело представляет собой нечто вроде сконцентрированного света, правда ослабленного и замутненного примесью плотных, непрозрачных веществ, прежде всего, земли. Если бы земля не входила в состав тел, то они были бы такими же прозрачными и невидимыми, как воздух. Другим важным фактором является количество огня: чем больше его в теле, тем оно светлее и ярче, чем меньше - тем темнее. Таким образом, количественное соотношение элементов модифицирует наполняющий твердые тела свет, так же как сами они (вернее, их окрашенные поверхности) модифицируют свет в неограниченных прозрачных средах. В результате наполняющий тела свет превращается из простого света в цветоносное сияние, т. е. приобретает определенный цветовой оттенок, который тем светлее, чем больше в теле огня, и тем темнее, чем больше там земли. При минимальном количестве земли и большом количестве огня тело выглядит белым и светлым, а при их обратном соотношении - черным и темным.
«То, что приводит к появлению света в воздухе, может присутствовать в прозрачном, а может отсутствовать. Поэтому так же как в воздухе есть свет и тьма, так в телах есть черное и белое» (Arist. De sens. 439b 17-19).
Остальные цвета - синий, фиолетовый, красный, желтый и зеленый -зависят от соотношения прозрачных и непрозрачных элементов в теле и представляют собой разные степени модификации света темнотой и прозрачного непрозрачным. Как говорит Аристотель в «Об ощущении и ощу-
щаемом», все остальные цвета появляются в результате смешения черного и белого. Итак, цвет появляется внутри твердого тела как модификация света. Но поскольку согласно первому и главному своему определению цвет есть нечто видимое, а внутри непрозрачного тела ничего увидеть нельзя, то цветом в собственном смысле слова можно назвать только его поверхность. Так Аристотель получает еще одно, третье по счету, определение цвета, которое гласит: цвет есть «внешний предел прозрачного в ограниченном теле» (Arist. De sens. 439а 28-30).
Теперь, когда мы в общих чертах представляем себе аристотелевскую теорию цвета, попытаемся ответить на вопрос, можно ли, согласно Аристотелю, видеть темноту и черный цвет? С темнотой все более или менее понятно: она есть прозрачное в возможности и как таковая не может перевести зрительную способность глаза из потенциального состояния в актуальное. Поэтому в строгом смысле слова глаз видит только на свету, а в присутствии темноты бездействует и ничего не воспринимает. Впрочем, это вовсе не означает, что мы никак не ощущаем темноту. Мы различаем ее так же, как и свет. Однако способность глаза «различать» тьму и свет Аристотель не считает зрением в собственном смысле слова, потому что, как уже говорилось, в присутствии света или тьмы зрительный орган не приобретает никакой внешней для себя формы, но сохраняет изначально присущую ему форму прозрачности, просто переводя ее из потенциального состояния в актуальное, и наоборот.
Что же касается вопроса о том, видим ли мы черный цвет и является ли он, собственно говоря, цветом, то на него ответить труднее. В самом деле, цвет есть нечто видимое, но черное как представитель темноты едва ли может считаться видимым в собственном смысле слова. Тем не менее Аристотель неоднократно признает его видимым и причисляет к цветам. В «О душе» он пишет: «всякое ощущение, по-видимому, воспринимает одну противоположность, как зрение - белое и черное, слух - высокое и низкое, вкус - кислое и сладкое» (Arist. De an. II, 10, 422b 24). Здесь «черное» признается цветом, во-первых, потому, что о нем говорится как о чем-то воспринимаемом зрением, а во-вторых, потому что белое и черное ставятся в соответствие сладкому и горькому, высокому и низкому. Следовательно, если оба члена этих противоположностей являются разновидностями вкуса и звука, то черное и белое тоже являются разновидностями цвета. Но если черное - цвет, значит оно, во-первых, видимо и, во-вторых, способно модифицировать прозрачность внешней среды, т. е. света. Таким образом, черное не только можно увидеть через освещенную прозрачную среду, но его нельзя увидеть никак иначе. Свет, заполняющий пространство между окрашенным в черный цвет предметом и глазом, не только не препятствует нам увидеть черную поверхность предмета, но, наоборот, как раз и позволяет это сделать, как бы принимая на себя форму черного и доставляя ее от предмета к глазу. Это в корне расходится с точкой зрения современной физики, согласно которой ни темноту, ни черный цвет мы не видим, потому
что абсолютно черное тело полностью поглощает падающий на него свет, и ни одного отраженного луча с его поверхности к нам не приходит. Тем не менее аристотелевские интуиции о природе света и цвета продолжают жить в разработанной Иоганном Вольфгангом Г ете альтернативной теории цвета, где способность света и тьмы воздействовать через прозрачную среду на наш глаз образует прафеномен всех цветовых явлений [1, c. 97].
Список литературы
1. Гёте и его Учение о цвете / пер. с нем. И.И. Канаева и С.В. Месяц. - М.: Кругъ, 2012.
2. Alexandri Aphrodisiensis. In Aristotelis De Sensu commentaria // Commen-taria in Aristotelem Graeca (CAG) Bd. 3.1 / Ed. P. Wendland. - Berlin: Reimer, 1901.
3. Alexandri Aphrodisiensis In Aristotelis De anima commentaria // CAG Suppl. 2.1 / Ed. I. Bruns. - Berlin: Reimer, 1887.
4. Aristotle. De anima / Ed. D. Ross. - Oxford: University Press, 1961.
5. Aristotle. De sensu et sensibilis // Aristotle. Parva naturalia / Ed. W.D. Ross. -Oxford: Clarendon Press, 1955.
6. Burnyeat M. How much happens when Aristotle sees red and hears middle C? // Essays on Aristotle’s De Anima. Eds. M.C. Nussbaum, A. Rorty. - Oxford: Clarendon Press, 1995. P. 421-434.
7. Johansen T.K. Aristotle on the sense-organs. - Cambridge: University Press,
1997.
8. Sorabji R. Intentionality and physiological Processes: Aristotle’s theory of sense perception // Essays on Aristotle’s De Anima. Eds. M.C. Nussbaum, A. Rorty. -Oxford: Clarendon Press, 1995. P. 195-227.
9. Sorabji R. Aristotle on Sensory Processes and Intentionality. A Reply to Myles Burnyeat. // Ancient and Medieval Theories of Intentionality. Ed. D. Perler. -Leiden: Brill, 2001, P. 49-61.
